Читать книгу: «Золоту – жизнь, человеку – смерть», страница 12
Он обнимает Марию за талию, потом нежно гладит ее волосы, целует в один, потом во второй глаз.
Снова застучали.
– Нам пора, царевна, иди к матери.
Александра Федоровна уходит и прикрывает за собой двери.
– Дай, мой дорогой, хоть выплакаться около тебя. Обещай, что каждую весну и в день моей смерти будешь приносить мне на могилу цветы, а в церкви поставишь свечку. Молчишь!!! Скажи, хоть, что-нибудь на прощание…
Сотник берет за руку царевну и вводит в камеру, становится на колени перед царицей.
Александра Федоровна перекрестила стоявшего перед ней на коленях Василия.
– Да сохранит тебя бог! – сказал она. – Иди, там уже снова стучат.
Сотник забирает свои вещи и идет к двери. Отодвинув засов, он поднялся наверх в освещенный солнцем коридор.
Стражники подошли к нему.
– Ты лишнее время пробыл на прогулке.
– Я мыл полы и наводил порядок в камерах.
– Еще тот дохлый не скончался?
– Вынес из камеры, пока мыл полы. Сейчас там чисто и опрятно.
– Видать твои заразные – почетные тюремщики, и ты тоже видать не новичок у них. Наверно, из тех, кто таких, как они до могилы провожали.
– Прикажут, проведу!
– Не злись парень, ты новенький, не обращай на нас внимания. Мы здесь потеряли все то, что не чуждо человеку. Но, бывает, и веселимся.
Выходят повара – мужчины и женщины, проходят мимо стоящих мужчин.
– Пошли, новичок, домой. Или прописан к своим: до последнего их часа будешь и ночевать здесь.
– Иду, иду…
За воротами тюрьмы девочки берут Василия под руки и начинают петь песню. Сначала он молчит, потом обнимает их и тоже начинает петь.
Слезы медленно скатываются на грудь. Девочки вытирают их, смеются, ускоряют шаг, отходят от всех и останавливаются во дворе дома.
– Вот здесь мы живем, Вася, говорит одна из них.– Можешь выплакаться у меня вон на скамейке под кустом сирени, около клумбы, а мы с подругой чай поставим.
Сейчас дети придут домой, мы посидим, а ты душу около нас отведешь. Плакала и я, когда первый день пришла туда работать. А сейчас все замерло, кровь остыла. Наша повариха говорит: – на нашей работе нужно быть ко всему безразличным.
– Пошли пить чай, на улице стало темнеть, во многих домах зажгли свет. Тебе, Вася, далеко домой?
– Нет. Я живу рядом, на соседней улице, напротив твоего дома.
– Сиди тогда, мы все вместе проведем тебя домой.
Пришли соседи, зажгли лампу в беседке и стали играть в дурака.
– Спасибо, Рая, мне пора, провожать меня не надо, дойду сам.
Комиссар с начальником тюрьмы явились на работу на два часа раньше обычного.
Бои приближались к городу, и комиссар получил приказ усилить охрану царской семьи. Начальник тюрьмы имел распоряжение областного совета о полном выполнении им приказов комиссара и начальника охраны бывшего дома, где сидели неизвестные ему заключенные.
Начальнику тюрьмы Фик Ивану Ивановичу доложил начальник охраны тюрьмы, что вся охрана, которая привезла больных заключенных, находится на территории их тюрьмы, но не охраняет своих заключенных, охраняют свои. В камеру к заключенным имеет доступ только один человек, приведенный и рекомендованный Ковалевским и Уральским. Он имеет право на вольный вход и выход из тюрьмы и живет рядом. Весел, обаятелен, исправно справляется со своей работой.
Начальник тюрьмы написал приказ об усилении охраны тюрьмы и около дверей «заразных» было поставлено по три охранника. Во внутреннем коридоре, как и прежде, мог находиться только Василий. Комиссар даже запретил зажигать свет охранникам. Это возложили на сотника.
В углу коридора была маленькая комната, куда принесли кровать с матрацем, стол и стул. Начальник охраны закрыл комнату, и ключ отдал Василию. Ковалевский просил, чтоб вы больше бывали здесь. К заключенным имеете право заходить, когда угодно и на неопределенное время. Свечи и лампа, если вам будут нужны, в сундуке. Краску и бумагу принесут в обед.
Сотник понял, что Ковалевского интересуют последние дни императора в тюрьме.
Делая наброски в камере, Василий старался окончить их в своей комнате. Она имела две двери. Одна была входом из коридора, а вторая, потайная в нижнюю часть подвала, где сидели заключенные. Таким образом , он мог бывать среди царской семьи незамеченным охранниками, но не мог выйти незамеченным из тюрьмы.
Ковалевский все продумал, он творил историю и для истории хотел запечатлеть происходящее.
На рисунках сотника император выглядел простым крестьянином, а его семья, – как деревенские семьи.
Если никогда раньше не видел императора, то на его рисунках царя и не узнаешь. Обычная семья вокруг больного сына.
Сотник назвал картины: «Домашние заботы», «Родительское горе», «Страдания семьи».
Купец Куанов, имеющий больную дочь, увидев в доме сотника картину, попросил ее продать.
– Сколько дадите?
– Ты худой и костлявый, возьми у меня любую корову и пусть твоя хозяйка откормит тебя.
Хозяйка, услышав такую большую цену за картину, от удивления широко раскрыла глаза и с волнением смотрела то на купца, то на своего жильца.
– Вам нужна корова хозяюшка?
– Да! Но у меня нет денег!
– Зато у меня есть картина, за которую ее дают.
Купец забрал картину, а хозяйские дети вечером привели корову домой.
Час спустя, люди купца привезли старухе воз сена.
– Это подарок от хозяина, сама не сможешь накосить, чтоб было чем корову зимой кормить, а не хватит, докупишь.
Вторую картину вынес на базар и обменял на муку и зерно.
– У меня нет денег заплатить тебе за все твое добро.
– Через неделю здесь будут белые, – сказал Василий, – спрячь все, чтоб не голодали дети.
Голощекин сидел в кабинете и нервничал, у него после долгих проведенных в бессоннице суток начали трястись руки.
– Как только получу ответ из Петербурга о дальнейшей судьбе царской семьи, пойду домой и высплюсь.
В последние дни связь работала хорошо, и он успевал информировать о делах уральского облисполкома в центр и получать ответную информацию.
Вошла связистка, положила на стол лист бумаги. – Вот последнее, что я получила.
Голощекин развернул лист бумаги и прочитал:
«Чехословаки обошли с юга, и пошли в наступление. Связь прервана».
Нужно идти домой, эвакуировать семью из города и готовиться к обороне города.
В доме складывали вещи, выносили из квартиры и грузили на машину.
– Что с нами будет? – спросила жена.
– Поедешь с детьми к деду, сейчас сухо и через болото есть дорога. Как только пойдут дожди, до деда не добраться и пешком. Шофер, твой брат, дорогу знает, утром будешь на месте, а брат пусть сразу возвращается назад.
Как только машина выехала за двор, Голощекин пошел в баню, вымылся, переоделся и сразу лег.
Утром проснулся от яркого блеска солнца, вышел на улицу, было сильно мокро, везде стояли лужи.
– Когда начался дождь?
– Утром, после колокольного звона.
На столе был готовый завтрак. Быстро побрился, умылся и сел завтракать.
– Теперь связи не будет долго. Земля раскисла, распухла, водой залило лесные дороги. В хорошую погоду в лесу не каждый найдет дорогу, а в это время, после дождя, среди болота, подавно, – думал он.
Непроходимая болотистая грязь задержит наступление чехословаков, а мы сумеем подготовиться к их приходу.
До начала дождя жена должна добраться до деда, жаль, что брат не вернется с машиной вовремя назад. А может это и к лучшему.
Дед-лесник живет в глубине леса, среди болот. Он всю жизнь прожил, как отшельник, все один, приглашал много раз переехать, отказались.
– Пока бабка жива и сам подвижен, останусь на месте. Зачем вам лишняя забота, еще надоедим. Век длинный и в жизни все может случиться.
И вот, случилось. Приходится бежать, прятаться семье. А самому скоро на фронт.
Совещание назначили на обед, время еще есть. Нужно побывать до совещания в кавалерийском полку.
Если белогвардейцы двинутся к городу с чехословаками, конница будет прикрывать отступление.
Враг приближался к городу, все новые и новые красноармейцы отправлялись на оборону города. Мирные жители рыли траншеи и ставили заградительные сооружения.
На совещание прибыли Ковалевский и Украинский, они долго беседовали с Голощекиным и под вечер вышли во двор облисполкома.
Подошел красноармеец, доложил, что прибыл от полковника Зарева посыльный.
– Пригласите, сказал Украинский.
Во двор вошел Николай Хомич, подошел к Украинскому и вручил пакет.
– Завтра к вечеру к городу подойдут белогвардейцы, – сказал Голощекину Украинский.
Члены облисполкома последние дни ночевали в своих кабинетах, не покидая рабочих мест.
– Срочно соберите всех членов облисполкома, через полчаса совещание.
Голощекин был сильно взволнован, он поднялся со стула и вполголоса сказал:
– У нас нет времени провести суд над семьей бывшего императора и самодержавца всероссийского, царя польского и Великого князя финляндского. Поэтому предлагаю на голосование два предложения:
Первое. Расстрелять – за сотни убитых и расстрелянных рабочих на баррикадах, за миллионы убитых солдат и мирных жителей многострадальной России под его императорским руководством Николая II и его семью.
Данное постановление привести в исполнение в полночь с 17 на 18 июля.
Второе. Перенести вынесение данного приговора до постановления суда.
Голосовать за постановления будем открытым или закрытым голосованием?
Прошу: Кто за открытое голосование?
– Все!!! Против нет.
Кто за первое постановление.
В зале наступила тишина, все взоры были устремлены на членов президиума.
Сначала подняли руки члены президиума, потом в зале.
– Воздержавшиеся есть?
– Нет!
– Против?
– Нет!
Все вышли в коридор, потом пошли ужинать в столовую. Дом Советов все покидали молча. У каждого сидящего в зале был десятилетний стаж каторги, политического ссыльного, борющегося и жаждущего полного свержения и уничтожения монархии. Со смертью монарха, после его отречения, исчезнет монархическое движение. С этой минуты у руля страны станутся советы.
После ужина Ковалевский и Украинский зашли к Голощекину.
– Возьмите постановление и езжайте в городскую тюрьму, до полуночи у вас осталось мало времени.
На южной окраине города, на не большой возвышенности сидели кавалеристы. К ним подъехал Никанор Никанорович.
– На этом бугре копайте яму.
Солдаты воткнули свои лопаты в начерченный квадрат.
Справа от бугра шла дорога, а слева неглубокая яма. Возможно, лет двадцать назад ее кто-то выкопал для ловли медведя, когда был здесь густой лес.
Бугор раскопали, а землей засыпали рядом расположенную яму. Яма получилась квадратной два на два метра и столько же глубины.
Никанор Никанорович посмотрел на яму, потом на кавалеристов.
– Хорошо поработали, ребята, можете ехать на отдых.
Конники уехали. Остался один на один с большой могилой Никанор Никанорович. Через минут пять, когда исчезли конники, подъехал солдат к сидящему на могильной куче земли, подал ему узды от лошади и поехали дальше.
Через несколько минут, из темноты вынырнула машина, она остановилась около кучи земли. С нее спрыгивали солдаты с лопатами в руках. Потом сняли с машины четыре трупа и сбросили их в яму. Один из них прыгнул вниз, поравнял тела. Окончив свою работу, он поднял руки вверх. Стоявшие на верху схватили его за руки и подняли.
Подъехала вторая машина, из нее вышли четверо, и подошли к яме. Солдаты в это время отошли к кустарнику, там им накрыли стол, поставили еду и водку.
Шофер спрыгнул вниз, осветил тела убитых. Он стоял у ног убитых. Слева лежали двое мужчин, рядом с ним женщина, потом девушка и мальчик.
Ему подали огромную бутыль. Мужчина осторожно облил головы убитых белой прозрачной жидкостью. Постоял несколько минут, вылил остальное. Из ямы поднимался удушливый запах.
Стоявший внизу осветил усопших. Вокруг их головы вскипала чуть желтоватая жидкость, она пузырилась и лопалась.
Подав бутылку наверх, он закашлялся. Стоявшие наверху тоже закашлялись. Они легонько вытащили соратника из ямы.
Над могилой появилось небольшое облако. Потом ветер его подхватил и унес в сторону дороги.
Из ямы доносился неприятный запах. Четверо снова подошли, осветили тела, которые были покрыты желтым налетом с расползающимися черными пятнами.
– Пока они посидят, – сказал тот, который был в яме, их нельзя будет узнать. Если откопают когда-то, скажут, похоронена крестьянская семья.
Солдаты подошли к куче земли и стали забрасывать яму. Несколько человек разровняли землю вокруг могилы. Остался только небольшой бугорок.
Солдаты ушли, четверо вернулись назад и разровняли бугорок.
Сняли фуражки, постояли около могилы и перекрестились.
Каждый думал про себя: «Кого сегодня они хоронили, и чем они прогневили бога, что даже после их смерти изуродовали их тела?»
Они сели в машину и поехали в сторону, откуда доносились пушечные выстрелы. Там шла ночная атака. Их ждали солдаты, чтобы идти в бой.
Украинский прибыл на заседание исполкома поздно вечером. Он очень устал, был зол и голоден. Помывшись в бане и хорошо покушав, поехал к Василию.
Нужно успеть до завтрашнего заседания исполкома сделать свои личные дела, а потом заседать. Василий что-то медлит со своими картинами, а может и имеет что-то, но таит от него.
Ковалевский ему все рассказал, о их тайне запечатлеть всю царскую семью со дня ее ареста от Царского села до Екатеринбурга. Это большой подарок для потомков, но оценят ли сегодня то, что уже сделано. Чего доброго за такие вещи можно поплатиться жизнью.
Завтра решается судьба императора и его семьи, У Василия есть еще время окончить незаконченные картины. Пусть останется ночью при царской семье и пусть рисует. Марье-царевне и царевичу нравится Василий, и они в веселом настроении проведут еще одну или две ночи.
Нарисованные картины проживут сотни лет, они больше передадут, чем любая книга. По картинам Василия можно будет писать книги. Профессор говорил Ковалевскому, что он достиг совершенства.
А что такое в искусстве совершенство, Украинский не знал. Но он знал, что при новой жизни, без царя, жизнь должна быть не хуже, а лучше. Люди должны знать своих царей и королей, знать свою историю.
Василий показывал одну картину за другой. Украинский был в восторге, такого количества картин он не ожидал увидеть.
– Что тебе нужно, чтоб ты закончил картины?
– Нужно время, сама Марья с царевичем.
– Времени у тебя почти нет, я даю тебе сутки и используй их, как тебе велит твоя душа, останься на одну-две ночи в тюрьме. Но только об этом, кроме нас с тобой никто не должен знать. К тебе никто ночью не придет, не потревожит. Тайна царской семьи находится в твоих руках. Ты должен всегда помнить, что о пребывании царской семьи в тюрьме знаешь ты, я и мое начальство. А для остальных он в другом конце города.
Сотник пришел на работу в поднятом настроении. Он радовался и огорчался. Радостно было, что он всю ночь будет рисовать с натуры царевну и царевича. Огорчен был тем, что знал правду: жизнь царской семьи в опасности.
О побеге и речи не может быть. За последние дни в несколько раз увеличили охрану тюрьмы, где сидят монархисты, пытавшиеся в свое время спасти царский трон. А самого царя здесь нет, есть только «заразные» больные.
А уважение к искусству у Украинского – это его маленький ход. Если тайно уничтожат семью Николая II, то не забудут и обо мне, – подумал Василий. Ведь, кто раньше знал царскую семью, ушли на фронт. А куда его пошлют? На смерть!
Все покидали здание тюрьмы, Василий зашел в потайную комнату и через нее в камеру к царевне.
Александра Федоровна вышла в коридор, потом вернулась.
– Я могу видеть мужа с сыном? – спросила она у Василия.
Взяв под руку царевну, он вышел из камеры и подошел к двери, за которой был император.
Император с удивлением посмотрел на стоящую в двери жену.
– Мы можем целую ночь с сотником провести, поиграть в карты, домино, что-нибудь рассказать друг другу.
– Рисовать будешь, сотник? – спросил император.
– Если вы пожелаете!
– Да!
Николай вышел из камеры и пошел по коридору. Василий вынес царевича и усадил на стул возле фонаря. Пошел в потайную комнату, принес оттуда колбасы, сала, ранних овощей из лавки еврея, для женщин бутылку шампанского, для царя – коньяк, царевне и царевичу в коробочке сладости.
– Сегодня у нас, сотник, царский ночной пир. Что тебя угораздило сегодняшнюю ночь провести с нами?
– Есть тайна, о которой нельзя говорить.
– Иногда можно.
– Не сегодня-завтра город возьмут чехословаки.
– Если мы останемся живы, это хорошо. Мы будем на свободе!!!
А где находятся сегодня наши друзья?
– Одни наверху, над вами, а другие в бегах.
– Каких больше? В бегах или здесь?
– Над нами больше, в бегах те, кто не был дома во время ареста.
– Что слышно о Зареве?
– Он воюет, говорят, в почете, хотя отступает, но опасен для врагов.
– Он всю жизнь был опасен, все задуманное выполнял, прав или не прав. Таков был у него и отец. При стычке с турками, от них убегал, а когда узнал, сколько их, сказал солдатам: – на одного из нас по три турка.
Они одержали победу, турки сдались. Вся жизнь Зарева – это большая тайна, потому и услали его из дворца в захолустье.
– А может это преданность вам и вашему престолу.
– Преданность показал своим бегством к большевикам. Обещал спасти нас, а перешел к большевикам.
– Будем ждать чуда, – сказала Александра Федоровна.
– Майор говорил год тому назад, будет чудо, если я выйду на свободу. Они предлагали мне бороться за свою свободу, а я отказался.
– Где он, сотник?
После получения вашего письма собирается в дорогу, а может, готовит своих солдат!
– Сходи, сотник, завтра к нему, узнай, как он? А может тебе не велено нас оставлять?
– Днем можно. Я у всех на виду, никто не приметит, что я отлучусь на часок.
– Ты любишь рисовать, сотник, иди порисуй царевн и Алексея, они заждались тебя.
Сотник начинает рисовать, Николай II и Александра Федоровна взялись за руки и стали прохаживаться по длинному коридору.
Царевич позирует и рассказывает Марье царевне смешные истории. Окончив рисовать, сотник собирается уходить. Царевна просит его побыть с ней еще немного.
– Никак, Вася, не могу привыкнуть к тюрьме, мама ночами плачет, а я лежу и слушаю, как она плачет, начинаю тоже плакать. Слезы бегут по лицу, а я боюсь их вытереть, чтоб мать не потревожить.
– А ты бы, царевна, подошла бы к матери и успокоила. Поплачет и уснет.
– Пробовала, Вася, несколько раз, но она начинает плакать в голос, встает перед иконами в истерике молится и кричит: «Почему покинул ты нас, всевышний, зачем мучаешь меня и мою семью?» Мне становится страшно, и я отхожу в угол около двери, начинаю сама плакать, и умоляю мать успокоиться. Один раз подошла к ней, обняла ее во время сильного возбуждения, она стояла тогда на коленях и стала просить прощения. Всю ночь не спала, ухаживала за ней. Только к утру она уснула и то на часик. Боюсь ее, Вася, около нее мне становится страшно.
Сегодня при твоем появлении она повеселела, даже улыбнулась несколько раз. Дай бог, чтоб она хоть сегодня крепко поспала, сон дает надежду, силу и энергию.
Врач Боткин часто маме говорит: «Не забудьте, ваше императорское величество, каков ваш сон, таков и день ваш».
А нынче у нас все дни плохие, откуда взяться хорошим снам. В тюрьме меня и сны покинули, забыла, когда последний сон видела.
– Когда человек не видит снов, он страдает.
– А я, Вася, сильно постарела?
Сотник целует пальцы царевне:
– Не вижу морщин, волосы блестят, и мягкие, как шелк. Ты красавица!
– На твоих картинах я выгляжу сорокалетней, а родители стариками. И не вздумай говорить, что переодень меня царевной, я опять стану ягодкой-царевной.
– Не ягодкой! А цветочком, мой ангел…
– Ангел ты для нас, а не я для тебя. Давай пройдемся по коридору. Я устала, Вася, лежать и стоять.
– У тюремщиков есть правило: чем они больше двигаются в своей камере, тем дольше сохраняют свою молодость.
Только договорил Василий эти слова, как царевна закричала.
– И ты такой, как все… Мы заключенные, мы обреченные на страдания…
Сначала она кричала в истерике, потом утихла. Василий присел около открытой двери ее камеры и посадил ее себе на колени.
Она долго плакала, всхлипывала, потом, поцеловав его много раз, положила ему на плечо голову и уснула.
Василий сел на пол, удобно положил ее голову себе на руку, а другой гладил бьющееся в судорогах тело. Она уснула, улыбнулась во сне, повернулась к нему и поцеловала.
Сотник занес царевну в камеру, положил на постель, подровнял подушку.
Александра Федоровна проснулась, открыла глаза, улыбнулась и поманила сотника.
– Не уходи, дай ей возможность выспаться, посиди!
Присев у порога, он думал о завтрашнем дне. Что будет с ними, если к городу подойдут чехословаки и белогвардейцы.
Наверно, это последняя их ночь. А что будет с ним, ведь Украинский говорил, что никто, кроме тебя не знает, где находится царская семья. Неужели и к нему приходит последний час. Ковалевский что-то придумает.
Кто-то позвал:
– Василий, Василий, проснись, почему ты еще здесь… Тебе пора на работу…
Перед ним стоял босой в ночной рубашке Николай II.
Женщины крепко спали, а хозяин мужской камеры будил заспавшегося кавалера женской камеры.
– Почему ты не ушел, накличешь себе беду?
– Ее величество просила, чтоб я дал возможность царевне покрепче уснуть, она уже несколько ночей не спит.
– Мы все не спим, это не значит для тебя совать из-за нас свою голову в петлю.
В тюрьме начался рабочий день, выходи наверх. У тебя уборка коридора, камер и кормление заключенных… – и царь показал рукой на себя и лежащих женщин.
При слове «заключенных», его лицо посерело и тело сгорбилось.
– Извини, сотник, я начинаю предметы называть своими именами. Только здесь мне никто не говорит, что я заключенный, потому что кроме тебя, я никого не вижу.
В эту ночь мне приснился сон.– Нас вывели из камеры… У меня на руках сын, сзади идет жена, потом дети. Вывели через потайную дверь около угольного склада во двор.
От двери тюрьмы до изгороди всего три метра. Сначала убили сына, потом дочь, жену. Стреляли в затылок. Даже могилу видел свою. Около леса на бугорке стоит Ковалевский и показывает рукой: «Вот здесь ройте могилу и скорей их зарывайте».
Сотник подошел к спящей царевне, поровнял подушку, положил удобно голову и руку. Поцеловал.
Николай II стоит, молча наблюдает, как сотник закрывает дверь, затем уходит в свою камеру. Слышит звон железа. Он поворачивает голову, смотрит на закрытую дверь, по его щекам скатываются слезы.
Подходит к спящему сыну, крестит, целует.
– Это последняя ночь, мое дитя. Сегодня, чувствую я, мы уйдем в другой мир. Нужно сказать сотнику, пусть убегает. Умрет царская семья, умрет и тот, кто с ней проводил последние дни.
Во дворе тюрьмы было тихо. Сначала Василий вдохнул свежего воздуха, потом несколько раз присел, сделал зарядку, разогнал сон.
Набрав воды, побрызгал во дворе, начал подметать. Сегодня будут вывозить мусор и до приезда мусорщика нужно успеть убрать двор.
Подмел мусор и собрав все в кучу, он пошел в столовую. На столе стоял уже готовый поднос.
– Разноси, Вася, побыстрее, сегодня в тюрьме будет сортировка. Белоказаки подходят к городу. Вчера многих увели из тюрьмы, а сегодня тем более.
Начальник тюрьмы чуть свет приперся, все новые указания дает, а зачем они!! Если не сегодня, так завтра будет новая власть. Иди, корми… Накормит ли их новая власть?
Он берет поднос, девушки смеются. На подносе жаренные оладьи, салат, мясо.
– Девочки, у вас сегодня деликатес…
– Заказ остался прежний, а люди ушли. Не пропадать же продуктам, пусть твои «заразные» кушают.
Подошла одна из девушек к Василию:
– Ты мне покажи свою «заразную», к которой ты, на ночь глядя, спешишь. Даже наши ребята не ходят к ним, только ты один. И кто они?
– Несчастные, как и все, здесь в тюрьме.
– А почему их называют заразными, ты не боишься заразиться? Чем они больны? Мы спрашивали врача, он ничего не знает. Отмахнулся и сказал, что, наверное, рехнулись. Больных по инструкции не положено держать!
Охранники пропускают Василия с подносом и закрывают двери.
– Зачем спешишь закрывать, дай мне посмотреть на его заразных.
– Молчи, дуралей, забыл как лет десять, в этой камере сидел граф. Говорили болен, сумасшедший. Ходить нельзя, смотреть тоже. Твой предшественник посмотрел, и увезли его вместе с сумасшедшим графом. Ни он не вернулся, ни граф. Говорят, в лесу оставили, лежать в земле.
Что, плохо живется, суешь свой длинный нос, куда не нужно. Помалкивай!!!
Возвращается Василий с пустыми тарелками.
– Твои нынче голодные были, все съели, ничего не оставили.
– Носил деликатес, вот они с аппетитом и поели.
– Попроси у девушек закусить чего-нибудь, у меня есть бутылка.
– Сегодня будет большая сортировка, одних отпустят домой, других в иной мир, а третьих спрячут подальше. Не стоит пить! Спрячь в своем тайнике до завтра, а завтра и я выпью с вами.
– Завтра будет день, будет пища. Что можешь сделать сегодня, не откладывай на завтра.
Принес закуски. Окончив уборку камер, Василий пошел рисовать. Сначала он слышал голос охранников, потом появилось несколько новых голосов.
– Кто-нибудь, кроме вас еще есть?
– Нет, мы одни!
– Можете идти сегодня домой, вас заменят другие.
Охранники ушли и за воротами вспомнили, что Василий сидит в своей конуре.
– Нужно вернуться, сказать, что еще один есть.
По дороге они встретили начальника тюрьмы.
– Куда идете? Ведь не велено никому возвращаться. Уходите и живее.
– Там остался еще один.
– Рабочий день окончился, и ходить никому не велено, тем более к заразным.
Оба возвращаются, а начальник тюрьмы идет в сторону столовой и подвальных камер.
Ему преграждают дорогу красноармейцы.
– Я начальник тюрьмы…
– Идите в свой кабинет и сидите, если нужны, будете, вызовут. Приказано никого сюда не впускать.
– Но я начальник тюрьмы.
– Здесь больные, вывезем их, потом приходите.
Сотник открыл потайную дверь, перенес все свое богатство и сложил в небольшой чемодан. Снова вернулся в свою камеру, приоткрыв чуть двери, стал слушать, о чем говорят новые охранники.
– Сколько осталось ждать? – спросил стоящий спиной к сотнику.
– Как стемнеет, приедет машина, и мы можем забрать заразных.
– А куда мы их повезем, и кто нам откроет двери и покажет, в какой камере они сидят?
– Мы и открывать не будем. Откроет тот, кто их увезет.
– Почему нас поставили здесь, а своих убрали? Чем мы лучше тех, что ушли?
– Тебе русским языком сказали:
– Нужно убрать в тюрьме больных, заразных. Чем ты слушаешь, ушами или задницей?
– Не забывай, тот, кто откроет двери и выведет больных, много с тобой говорить не будет.
– Инструкцию получил: – «Ты стреляешь в мужчин, а я в женщин, твоя баба, мой мужик. На это дается нам две минуты. Бросаем тела в машину и сматываемся отсюда, пока сами живы».
– Куда мы отсюда уйдем?
– Не уйдем, а уедем на машине, – олух ты, недоделанный. Будешь делать то, что я делаю, да поживее…
Подъехала машина, вышли из кабины двое.
– Охрана ушла?
– Ушла.
– Открывай.
Шофер вынул ключи из кармана, подошел к двери, где стоял сотник.
– Открывай справа дверь, а не слева, мы должны привезти их вовремя, а не мешкать.
Все четверо зашли во внутрь, и сотник посмотрел через замочную скважину, как они открывают двери. Схватив свой чемоданчик, он выскочил из своей камеры, побежал к машине, потом к воротам тюрьмы.
Около ворот стояли красноармейца, спрятавшись за бочками, которые стояли около угла тюрьмы, стал наблюдать за красноармейцами.
Закрыв ворота, красноармейцы, подошли к дверям столовой.
– Стоять и ждать, – приказал старшина. – Осталось три минуты, они выедут, а мы за ними.
Выехала машина, красноармейцы побежали за ней. Около ворот остановилась и подъехала вторая. На улице стало темно, садившиеся солдаты шепотом торопили садиться друг друга.
Сотник увидел у ворот знакомого охранника, который закрывал ворота вслед уехавшим машинам.
Увидев Василия, охранник попросил подержать одну половину ворот и пошел за второй.
– Не уходи, пойдем, закроем двери камер, где сидели заразные. Они искали тебя, не нашли, где ты был?
– Мне велено сидеть в боковой.
– Старший сказал, там тебя не было.
– Все врут, а где мне быть, как не там.
– Верю, мне все равно.
– Сходи, лучше сам закрой двери, а то, не дай бог, кто придет, а меня не будет, накажут. Что-то новая власть часто стала менять тюремные законы. Когда это видано, чтоб охраннику доверяли ключи от камер смертников.
– Каких смертников?
– А тех, за которыми ты ухаживал, вот только что их прихлопнули и повезли в яму.
– В какую яму и кого прихлопнули?
– Какой ты несмышленыш, их казнили, выстрелив сзади в голову. Я слышал, как один солдат говорил, прикончили и увезли на развилку дорог, где Зарев принимал свою дивизию.
Василий вбежал в пустые камеры и стал искать, не оставила ли что-нибудь для него царевна. Перерыв все, он вспомнил, как сам в спешке убегал отсюда, боялся, чтобы самого не убили.
У них просто времени не было, оставить весточку для него… Он начал все аккуратно складывать, пошел к бочкам, набрал воды и помыл полы.
Он вошел во двор тюрьмы, где расстреливали приговоренных, и увидел на земле кровь. У него выступили слезы, и он заплакал. Снова вернулся в свою камеру, взял ведро, метлу и лопату. Очистив кровь и посыпав двор чистым песком, сложил свой инвентарь – ведро, метлу, лопату в угол, зашел снова, чтобы закрыть камеры. Закрыв их на замок, а входные двери на засов, чтобы никто не мог снаружи сюда войти, он вошел в свою камеру через тайный ход. Сюда спешили красноармейцы с начальником тюрьмы.
Финк сказал, что все, кто был в камере смертников, ушли домой, их отпустил человек, который увез смертников.
– У вас есть ключи, Иван Иванович, от этих дверей.
– Вторые ключи находятся у начальника охраны тюрьмы, а те, что были у нашей охраны, взяли ваши люди.
– Они отпустили охрану, а где тот человек, который имел доступ к смертникам.
– Его могло не быть здесь, так как он имел право в любое время заходить и выходить с территории тюрьмы. Он нам был не подвластен и подчинялся только вашим людям.
Пришел начальник охраны, сунул ключ в замок, двери не отрываются. Закрыты на внутренний засов.
– Обойдем тюрьму и войдем внутрь с другой стороны.
– Это с той стороны, где их казнили?
– Пошли! – сказал старший красноармеец.
Красноармейцы подошли к месту казни.
– Успели убрать, это хорошо.
– А вы волнуетесь, – сказал начальник тюрьмы. – Где-то поблизости находится ваш человек, которого вы ищете. Только он мог произвести уборку. Зайдем во внутрь, если там чисто, значит, он подготовил камеры для новых заключенных, которых должны сюда привести.
– Вы, товарищ Финк, начальник тюрьмы, а не надзиратель, почему вы не знаете, что у вас творится под носом.
– По приказу Украинского, я и мои люди не имели права быть здесь, в этих камерах. Сюда заходить могли только люди Украинского и Ковалевского.
