Читать книгу: «Без Определённого Места в Жизни», страница 5

День 6

Утро встречает Нью-Йорк серым ватным небом с лёгким намеком на дообеденный дождь. Джонни поднимает голову и продолжительное время наблюдает за бегущими между кирпичных стен свинцовыми облаками, лениво облизывающими потолок планеты.

Утром он понимает наверняка, что в двухкомнатном жилье больше не нуждается. Собрав весь скарб в одну картонку, он ставит лишнюю пока что вторым ярусом, намереваясь отдать её в добрые руки.

Около семи утра он садится на автобус до объекта, понимая, что ему слоняться там минимум полчаса, но Джонни это не сильно трогает, лишь бы дождь не начался. Он выходит раньше на одну остановку и решает прогуляться пешком.

Нещадно чешется лицо. Он вспоминает, что его бритвенный станок лежит и ждёт особого часа, который, наконец, пробил. Почему раньше его борода не доставляла таких хлопот? Бывало, она отрастала до самой груди, но никогда не зудела так сильно.

Он идёт и чешет левую щёку, пока не вспоминает, что вчера именно на неё пришёлся удар полкой. Однако сейчас боли нет. Он бы вообще не вспомнил инцидент, если бы согласился на пару глотков виски от Корнелии и слегка залил мозг туманным пойлом. Джонни трогает языком рассечённую губу, удостоверяясь, что вчерашняя сказка о доброй злой королеве ему не приснилась. Он ищет глазами хоть одну отражающую поверхность, чтобы оценить свой внешний вид, и находит боковое зеркало ближайшего автомобиля.

Корнелия ведьма. Что за зелье она намазала вчера ему на лицо, он не знает, но сегодня оно чистое, даже синяка нет. Изнутри губа разбита, но уже заживает, и это – всё, чем ему пришлось расплатиться за свою беспечность, хотя удар доской был настолько хорош, что сегодня должно было разнести левую половину лица как минимум вдвое. Поразившись чертовщине, Джонни двигается в точку назначения.

У строительных ворот стоит бригадир и встречает работников по табелю, сразу распределяя людей на рабочие зоны. Он улыбается новичку и указывает путь.

Сегодня Джонни достаётся погрузка мусора. С ним ещё два мускулистых парня: лысый чернокожий Хелл и блондин Тони. Они настолько контрастируют друг с другом, что их прозвали на объекте ангелом и демоном, к тому же Хелл и именем близок к теме, хотя на лицо более миловидный, улыбчивый и приветливый, нежели его светловолосый хмурый друг с квадратной челюстью и губами, сжатыми в нитку. На их фоне щупленький Джонни вызывает как минимум жалость и усмешки, но их это не смущает, они не дают ему поблажек в работе, плата всем одна. Грузчики так ловко распределяют работу, что к обеду её не остаётся, зато в карман падает по сто пятьдесят долларов каждому – дневная выручка. Они объявляют рабочий день законченным, принимают душ, переодеваются, и покидают стройку, не оставаясь на обед.

– Если тебя эти парни не ушатали, можешь пойти на сортировку, это ещё семьдесят баксов за полдня, – предлагает ему бригадир после обеда.

Хоть он и порядком устал, лишние деньги ему не лишние, к тому же строительный бесплатный обед неплохо заполнил бак топливом.

Вечером абсолютно выжатый и истощенный до дрожи в неподготовленных мускулах Джонни стоит под струями душа на объекте довольный собой. Он благодарит вселенную за эти возможности, Доусона за помощь, а Селину за стимул и какую-никакую цель в жизни.

Сегодня он пропустил обед в социальной столовой, чего не случалось уже очень давно: это единственное общение с людьми в его жизни, помимо посиделок на остановке. Ему очень любопытно, как прошёл там день, настолько, что он сообщает начальнику, что завтра придёт с обеда и приведёт ещё рабочие руки, которые здесь всегда в ходу.

В автобусе к дому Джонни засыпает. Ему снится отчим, такой родной и преданный мужскому началу, но далёкий сейчас. Во сне он учит мальчика сажать деревья в саду.

– Всё верно, Ричард! Не жалей воды после посадки, молодое деревце любит обильно попить! – хвалит он, хлопая его по плечу.

Он хлопает его ещё раз. И ещё. Джонни вздрагивает и просыпается.

– Приятель, конечная, – нависает над ним невысокий плотный мужичок в оранжевой жилетке водителя автобуса.

– Спасибо, – бормочет он и выходит у автобусного депо, которое соседствует с железнодорожным вокзалом пригородных поездов.

Должно быть, отсюда уезжала Селина, покидая Нью-Йорк. Сейчас, спросонья, она кажется ему такой близкой и реальной, будто он видел её только что. Джонни закрывает глаза и представляет, как девушка, смеясь, оборачивается на него и идёт вперёд к поездам, посылая воздушный поцелуй на прощание.

Ну и бред. В свои тридцать девять лет он чувствует себя шестнадцатилетним влюбленным мальчишкой. Джонни решает пройтись пешком до переулка, чтобы выветрить фантомов из головы. Он уже толком не знает, реально ли её присутствие в его жизни, или он бредит, придумывая себе привязанность к девушке.

Имея в кармане почти триста шестьдесят долларов, глупо спать в коробке за мусорным баком. Джонни усмехается своим мыслям, потому что думает теперь о безопасности: у него есть, что забирать. Забавно, что деньги для него кажутся бо́льшим весом, чем собственная жизнь, ведь за последнюю он не сильно переживал многие годы, ночуя здесь. И тут же в голову лезут потребности: сменное бельё, рюкзак для барахла, мобильный телефон для связи, мыло, в конце концов! Ещё неделю назад он вполне сносно обходился без денег вовсе, мечтая лишь о новой обуви, а теперь считает имеющиеся средства недостаточными для удовлетворения всех своих нужд. Система поглощает его.

Он ложится в картонные недра своего дома и закидывает руки под голову, предвкушая маячащую на горизонте стабильность. Такими темпами его планы окупятся за пару недель непрерывного адского труда до бессилия в конечностях. Завтра нужно спросить у Доусона, сколько стоит услуга его знакомого копа по поиску Селины, после восстановления документов это для него первостепенный вопрос.

День 7

Утром Джонни просыпается от всхлипываний. Рядом с ним на асфальте сидит Селина, уронив лицо в ладони, и горько плачет. Он протягивает к ней руку и гладит плечо. Девушка открывает лицо и встречается с ним взглядом.

– Мне тебя так не хватает, Ричард! – поскуливает она, вытирая ему лоб влажным полотенцем. – Не умирай, пожалуйста! У меня больше никого не осталось…

Она снова плачет. Джонни поднимает к глазам руки, покрытые пигментными пятнами, морщинистые, с желтоватыми ногтями, вскрикивает и просыпается.

Рассвет только занимается над городом, подкрашивая небо едва уловимым зеленоватым тоном. По его ощущениям около четырех утра. Тошнота и бессилие накатывают от этого странного сна. Он буквально ощущает её рядом, не в состоянии успокоить или сказать, что всё наладится, и он не собирается на тот свет. Джонни трогает лоб, который оказывается холодным и влажным, будто с него только что сняли то самое мокрое полотенце. Не в состоянии отличить сон от реальности, он выскакивает из коробки и несётся к ближайшей зеркальной витрине, чтобы оценить своё отражение.

Кроме излишней бледности и едва заметной раны на губе, ничего выходящего за рамки его косматого образа жизни Джонни не видит. Вернувшись к коробке, он берёт щётку, застилает кровать покрывалом и несёт вторую коробку по пустынной улице. Через полтора квартала он приземляет её между мусорных баков в переулке Корнелии, но не беспокоит её, а направляется к уличному фонтанчику, чтобы умыться.

Обдумывая свой странный сон, Джонни возвращается к коробке разбитым и потерянным: неужели он считает себя для Селины слишком старым? Даже обдумывать эту мысль нет сил, чистой воды ерунда.

В нерабочие времена у него даже вопросов не возникало, зачем вставать в четыре тридцать утра: это волшебное время Джонни любил больше всего, когда город начинает отряхиваться от ночного сна, точно заросший блохастый пёс, и пялиться на него своими пустыми тёмными глазницами спящих окон домов. Даже менее волшебными для него часы пик на остановке. К тому же теперь он числится по эту сторону улья, в системе – временная надежда, что шаг его шестерней нужный.

Сегодня же он попросту не знает, что делать ранним утром. Время благостно для того, чтобы проводить осмотр мусорных баков, особенно тех, что стоят не на твоей территории, но после инцидента с рвотной реакцией на запахи, Джонни перестал рисковать, очень трепетно теперь оберегая содержимое своего желудка. В принятии душа он тоже не нуждается, имея возможность пользоваться этим чудом цивилизации на строительном объекте. Магазины откроются только с девяти утра, а то и с десяти, а столовая и вовсе в час дня.

Сидя рядом с коробкой, он прикрывает глаза, сосредоточившись на ощущениях. Ладони и стопы слегка пульсируют, словно чувствуют биение сердца, кожа лица освежается лёгким движением воздуха, а зад – холодом осеннего асфальта. Он сидит так долго, решая заняться собой, окунуться в колючие мысли и попробовать их на зуб.

К слову, зуб не сильно готов к ним. Как только он отвлекается от реальности, в голове начинают блуждать голоса разных людей, далеко не лестно о нём отзывающиеся. Конечно, сейчас Джонни может дать им отпор, но смысла в таком противостоянии нет: какой толк спорить с самим собой? Разве что для того, чтобы загреметь в психушку, лишь бы не спать на улице.

В просвете между стен домов начинают мерно шуршать шаги первых прохожих, спешащих занять своё место под ленивым только начинающим всходить солнцем. Следом слышится шум двигателей проносящихся одиночных автомобилей, а за ним и эхо от стука каблуков первых туфель, несущих свою изящную хозяйку в чей-то офис с кулером и кондиционером. Город постепенно оживает.

Джонни открывает глаза на городские звуки и удивляется, насколько ему стало спокойней после мирного отдыха. Голова прояснилась, мысли упорядочились, и тошнота, охватившая его естество сразу после пробуждения, отступила, зато в душе возникло приятное тепло и непонятная близость с миром, будто он был частью всего, а всё – было им. Он улыбается своему состоянию, радостный новому дню.

Ответы, чем дальше заниматься, приходят сами собой. Он направляется в лавку с тысячей мелочей, из которых намеревается купить как минимум девятьсот девяносто девять. Путь до магазина составляет три квартала на восток, как раз на территорию Сенсея, но Джонни больше это не трогает. Он не претендует на чужое имущество из баков, но намеревается отовариться в обыкновенном магазине за вполне себе реальные деньги. Последний раз, если не считать обувного магазина в компании Селины, такое событие было больше четырёх месяцев назад, и товаром для покупок являлся его любимый «Ред Лейбл». Вспомнив об алкоголе, Джонни удивляется, что ему даже в голову не приходит пропить деньги, заработанные на стройке. Это уже кажется нереальным, чего ради? То есть, он вообще не может понять, зачем пропивать деньги или имущество, это совершенно непродуктивные траты.

До смешного! Ему пришлось опуститься в самый низ, чтобы найти ответ. Он теперь понимает, почему от него отвернулись друзья и семья: образ жизни, который он для себя выбрал после аварии, вызывал рвотную реакцию и был категорическим безумством! И ему даже немного жаль, что мать не успела сдать его наркологам.

– Эй, Уокер! Уокер, постой!

Джонни даже подпрыгивает от неожиданности. Кто бы мог подумать, что окрикивать таким странным именем могут именно его. Сенсей, которого он даже не заметил, пока шёл погружённый в свои мысли, стоит, сгорбившись, и заискивающе глядит на него лукавыми суетливыми глазёнками.

– Что тебе? – рычит Джонни.

– Эй, ты на моей территории! – встаёт в позу бородач.

– Ты что арендовал асфальт? – огрызается гость. – Где твои тощие головорезы? К ноге одного из них у меня должок!

Сенсея штормит. Он не знает, чего ожидать от Уокера, поэтому до конца не может выбрать манеру поведения, то нападая, то подлизываясь. Вот и сейчас он оценивает сказанные слова, но реакция давно и продолжительно пьющего мозга запаздывает, отчего создаётся впечатление, что Сенсею дают указания, как отвечать, через старенький модем. Он оценивает диалог и снова поменяет выражение лица.

– Ты нас не тронь, Джонни. Это всё карга, она чокнутая на голову, ты же…

Сенсей не может договорить, потому что висит за грудки в воздухе.

– Её имя – Корнелия, – сообщает Джонни висящему тихим голосом. – Она не карга.

– Я понял, – хрипит тот в ответ, а почувствовав снова асфальт под ногами, поправляет полы куртки и снова нападает. – Ты тоже чокнутый! Она говорила, что ты её чуть не придушил! Что район в опасности!

– И ты что решил? Убить меня?

Сенсей снова жмется и сутулится. Это походит на бесконечный шизофренический театр, будто Джонни говорит одновременно с двумя совершенно разными людьми, один из которых отвоёвывает границы, а второй пытается договориться и минимизировать последствия проблем. Ему даже не хочется мстить за рассеченную губу, до того ничтожно выглядит собеседник со своими масками.

– Нет, Джонни, что ты! Я бы никогда! Я просто хотел…

– Показать, кто здесь хозяин, да? – не даёт ему договорить Уокер. – Ну, покажи!

– Что ты от меня хочешь? – оседает Сенсей, выдохшийся от собственных метаний.

– Ничего. Это ты меня окликнул, помнишь?

Бородатый совсем сникает. Он не знает, зачем это сделал.

– А ты куда идёшь? – снова атакует Сенсей.

– Не твое дело, – отбривает шизофреника Джонни и двигается вперёд в сторону магазина, но, обернувшись, бросает напоследок: – Тому с ногой скажи, что я его помню.

Уже через пару сотен ярдов он понимает, что не испытывает никаких эмоций в их адрес. Он не запомнит, кто его ударил, и не имеет ничего против Сенсея, несмотря на инцидент у своего бака. Ему вообще наплевать на эту команду алкоголиков. Но Джонни должен играть по правилам: либо держи оборону, либо будешь сожран. Уличная жизнь не знает полумер.

Магазин встречает его привычным ассортиментом вещей, которыми он не пользуется уже несколько лет. С полок на него смотрит кухонная мелочёвка: ножи и ситечки для чая, пластиковые разделочные доски и дешёвые венчики для взбивания, сетки на сток раковины, штопоры и затычки для бутылок, бесконечная вереница одноразовой посуды, различные бытовые примочки вроде магнитных держателей занавесок или подставок под мобильный телефон, резиновые перчатки, шапочки для купания и шторки для ванны, кипы некачественного почти одноразового инструмента, детские игрушки из вонючего пластика и многое другое. Это заведение напоминает большую городскую свалку, если бы не навешенный ценник на каждый мусорный товар.

Джонни отоваривается на внушительную сумму. Он покупает новую зубную щётку и комплект бритв, мыло и мочалку, складной нож, ручку и блокнот, и ещё гору всяких нужных вещей. Пакет с покупками надёжно покоится у Джонни в руках, когда он проходит логово Сенсея. Он заглядывает в переулок и замечает, что этот тип обзавёлся городской скамейкой, металлической и тяжёлой, гордо стоящей на месте коробки. Хозяина там нет, что Джонни очень на руку, уж очень сильно он провоцирует на негуманные действия к своей персоне.

По дороге к дому он заходит в спортивный магазин со скидками и приобретает большой рюкзак для вещей, пару футболок и носков.

В своей коробке Джонни упаковывает обновки. Он, наконец, выкидывает свою куртку, которая уже настолько истрёпанна, что греет через раз, а то и через два, и её место занимает новая чёрная утеплённая ветровка с логотипом магазина электроники на спине, в которой ходила Селина. Он переносит содержимое карманов из одной куртки в другую, дополнив часами, дешёвенькими, но исправными, купленными за бесценок в магазине мелочёвки. Бритвы и щётка из того же магазина отправляются в рюкзак вместе с посудой, тёплыми перчатками, сменным бельём и мылом. Мужчина пересчитывает оставшиеся деньги – немногим меньше двухсот восьмидесяти долларов.

Заглянув в коробку и оценив содержимое, Джонни понимает, что он, по всей видимости, собрал вещи, чтобы уйти с улицы. В шатком жилье остаются лишь матрас, подушка и покрывало. Он только сейчас осознаёт, к чему эти лишние телодвижения с покупками: Джонни обживается бытом и готовится к переезду. Странно, потому что переезжать ему некуда. Из всех возможных мест, от ночлежки до полицейского участка, самое удобное – это его коробка.

Ещё слишком рано для социальной столовой, и Джонни решает прогуляться по городу. Он глазеет на витрины магазинов, бесцельно наворачивает мили и придумывает себе лишние кварталы и переулки. Это нерационально с точки зрения энергозатрат, ведь каждый пройденный ярд ему придётся возместить пищей. Но Джонни это не заботит, он знает, что ноги свои он теперь точно накормит.

Ведомый каким-то странным порывом, Джонни сворачивает с главной улицы на второстепенную и двигается вдоль кирпично-красных стен жилых домов. Город, который раньше вытряхивал из жильца подворотни волю и дух, теперь бережёт его спокойствие, словно в награду за дерзость. Он дышит Джонни в спину, принюхивается к изменившемуся экспонату, изучает его и обнимает узкими переулками. Душный и дымный, серый и многоэтажный, прожорливый и вездесущий Нью-Йорк поворачивается, словно бриллиант, всеми своими гранями, красуясь и восхваляя себя.

Мимо проплывают жилые дома и кафетерии, аптеки, подземные входы в ночные клубы, странные магазины непонятного назначения с затёртыми зелёными табличками, изображающими травы и головы змей, спортивные учреждения и просто голые двери в стенах зданий. Сотни помещений за сотней закрытых дверей скрывают сотни видов человеческих страхов и чаяний.

Прогуливаясь по одной из маленьких улочек, Джонни находит вывеску о распродаже. Дисконт до семидесяти процентов, успей купить! И он успевает! Кожаный ремень и две пары новеньких джинсов, одни из которых он сразу надевает, а вторые убирает в рюкзак. Его бюджет худеет ещё на сорок баксов.

Кусты и деревья тянут свои корявые лапы к его новой куртке, а парящие решётки канализаций норовят если не снять с него новую обувку, то промочить поднимающейся влагой только что купленные джинсы. Новенький человечек в старом городе, смешно.

Когда он подходит к очереди в столовую, его друзья по несчастью, ещё недавно глядящие на него ровно и спокойно, косятся и перешёптываются, но ему по большому счёту всё равно. Он пришёл не столько за едой, сколько за общением. Впереди стоят Фил с Доусоном, а сзади подходят Билли с Растаманом. Отлично, вся команда в сборе!

Девушка с номерками идёт вдоль очереди, а когда доходит до Джонни, смерив его взглядом с ног до головы, улыбается ему. Но картонку даёт. Он улыбается в ответ, и этот жест ему больше не кажется диким или непривычным, он чувствует себя отлично в таком виде.

В конце очереди снова возня, голодным опять не достаётся картонки, обещающей обед. Возня жалостливая и слезливая, умоляющая, мягкая. И женственная. Джонни оборачивается и видит очень сухую пожилую представительницу прекрасного пола лет шестидесяти, которую девушка в жёлтой куртке волонтёра даже приобнимает, потому что её очень жаль. Женщина выглядит хорошо, видимо, подтолкнули её к постыдному выходу исключительные обстоятельства.

Девушка ведёт даму в обнимку вдоль очереди. Когда они проходят мимо, Джонни вкладывает в её руку двадцатидолларовую купюру. Она сначала пугается, ошалело смотрит на него и на девушку. Да и девушка смотрит на него подобным взглядом, говорящим, если у тебя есть лишние двадцать баксов, что ты делаешь в этой очереди? Но потом девушка понимает, что внимание в этой ситуации требуется не ему, а женщине. Она одобряюще гладит ей плечо.

– Берите, не стесняйтесь. Бог всем даёт заслуженно.

На глазах у женщины слёзы. Она поблагодарит Джонни порядка пятидесяти раз и идёт дальше с девушкой, обещавшей ей другие адреса социальных столовых, бумажки с которыми она оставила в здании.

Сзади к Джонни обращается совсем плохо выглядевший мужичок, опухший, с синяком под левым глазом:

– А у тебя есть ещё двадцать баксов?

От него разит переваренным спиртным, застарелым по́том и стоялым городским туалетом, и подобное амбре теперь бьёт в нос Джонни зловонным кулаком.

– Нет, это были единственные, – лжёт он, морщась.

– Жаль, – чмокает тип, а потом, подумав, возмущается: – Ты что отдал незнакомой ноющей старухе последние двадцать баксов?

Начинается! Эта очередь стервятников не любит милосердия, если оно проявлено не в их сторону. Джонни знает, что любые непредсказуемые махинации очень чреваты: могли отобрать и номерок, и деньги.

– Да, – равнодушно продолжает он врать.

Джонни думает, если бы это действительно были последние деньги, поступил бы он так? Да, даже вопроса не возникает. У него есть возможности добыть финансы, а у неё, очевидно, нет. Сегодня его ответ «да».

– Ты больной что ли? – не понимает пьянчужка. – В смысле, из этих, со справками?

– Да, – снова спокойно соглашается он.

– Тогда ты можешь отдать мне свои ботинки, раз у тебя нет денег, – облизывается собеседник и крякает от смеха на свою же шутку.

– Я могу подбить тебе второй глаз, если не отвалишь, – предупреждает Джонни и так же выразительно крякает, передразнивая зачинщика.

Улыбка уплывает с его беззубого рта, и тип, взвесив все обстоятельства, отстаёт, предпочитая драке спокойный обед.

Дверь открывается, и толпа голодных мерным пингвиньим шагом движется в оплот чистоты, тепла и питания. Кормёжка – святое время для идиотов.

На обед овощная похлёбка, макароны с подливой, груша и два стандартных куска хлеба. Джонни несёт еду к столу, где его уже дожидаются Фил и Доусон. Оба хмуро смотрят на него, когда он ставит поднос. Вскоре подходят и Билли с Растаманом. Эти уже тактично не молчат.

– Ты дурной, Джон? – серьезно спрашивает Растаман. – Ты в курсе, что сегодня тебя провожать нужно, чтобы твою шкуру не поколотили и не обчистили?

– Что с меня взять-то? – пытается отшутиться Джонни, но, перехватив взгляды всех присутствующих за столом, осекается и замолкает.

– Ты всё сделал правильно, – бурчит в тарелку Фил. – Просто в этом мире такие поступки кажутся дикими.

Все оборачиваются на него, прекратив жевать.

– Что? – не понимает он. – Вы бы не помогли старой немощной женщине, будь такая возможность? Вы, у кого есть руки и ноги для работы?

Все молчат.

– Парни, может мы все здесь именно поэтому? – догадывается вдруг Малыш Билли. – Мы привыкли считать себя обделёнными жертвами непримиримых обстоятельств, грести всё к себе. А вселенная так не любит.

– Но что мы можем ей дать, твоей вселенной, если у нас ничего нет? – спрашивает Растаман удивленно.

– А на какой стадии можно считать, что у нас что-то есть? Ведь Джонни прав! У него было – он помог. Всегда есть люди, кому ещё хуже! – оттаивает Билли и снова улыбается.

– Тебя завтра не пустят в очередь, – сообщает Фил Джонни. – Там сзади нас переговаривались, что ты не первый раз уже выделываешься, голодные так себя не ведут.

– Ну и наплевать, – отвечает тот. – Я вообще пришёл с вами пообщаться, для этого, я полагаю, можно и не брать номерков.

– О чём же ты хотел поговорить? – спрашивает настороженно Фил.

– Ни о чём конкретном. Просто вчера не смог сюда попасть, будто месяц вас не видел!

– О, дорогой, мы тоже по тебе скучали! – манерно и женственно гладит его по плечу Растаман.

Все гогочут, даже Джонни не сдерживается. Очень комично слышать такой тонкий голосок от заросшего косматого мужика с квадратной челюстью в вековой щетине.

– Что хорошего можно делать в наших условиях для людей? – вопрошает Джонни, когда смех иссякает.

– Например, можно пойти в столовую волонтёром, раздавать номерки, это не дело для молодой девочки, слишком опасно, – предполагает Билли.

– Можно качественно строить дома на стройке, ещё и бабки за это получать, – заявляет Доусон.

За столом снова царит дружественная атмосфера, и Джонни расслабляется. Он любит этих парней всем сердцем, а сейчас – тем более.

– Растаман пойдёт в актрисы! – выдаёт он с улыбкой.

– Ага, ко мне в штат. Я ведь планирую открыть кинокомпанию, если кто не в курсе! – присоединяется Фил.

– Все в курсе, Мертвец! – гудит Растаман.

– Это ты в курсе. Но ты – это не все!

Растаман встаёт в полный рост, брякает посудой, привлекая к себе внимание столовской аудитории, как на свадьбе, и громогласно на всю столовую спрашивает:

– Кто знает, чем планирует заниматься Мертвец?

Недюжинная наглость – себя вести подобным образом в месте для ущербных, но система и так уже трещит по швам после выходок Джонни. Со всех сторон раздаются шёпот, смешки и одиночные выкрики:

– Фильмы снимать… От него жена ушла!.. В Голливуд уедет… Принесёт денег от корпораций… А меня он в массовку звал… Когда уже, а?.. Говорил, когда денег накопит!.. А сколько уже есть?..

Несколько десятков глаз смотрят на Фила, и он втягивает голову в плечи по самые уши, как нашкодивший котёнок.

– Ладно, Растаман, сядь от греха подальше.

Растаман с улыбкой до ушей плюхается назад на складной стул, сваренный из алюминиевых дуг, и противный лязг металла о каменный пол сопутствует этому.

– Сколько тебе нужно денег, чтобы начать? – интересуется Джонни.

На этот раз замирает не только их столик, вся столовая перестаёт брякать ложками, многие поворачивают к ним уши, глаза и иные сенсоры – кто чем наблюдает этот мир.

– Ты раздаёшь рождественские подарки, Джон? Подожди ещё пару месяцев до декабря, только Санта-шапку не забудь! – отшучивается Доусон.

– Нет, я не раздаю. У меня нет таких возможностей. Парни, я серьёзно! Как можно улучшить этот кошмар, а? Начать с себя. Вот ты, Билли, пойдёшь волонтёром? Для этого не нужно уставного капитала, – рассуждает Джонни.

Снова брякают ложки. Философия здесь никому не интересна, нужны пути удовлетворения животных потребностей и наслаждений здесь и сейчас, а думающих и желающих работать тут нет, они в другой ячейке общества.

– А, может, и пойду! – восклицает Билли. – Занятости у меня особой нет. Почему бы и не придумать себе дела?

– Выгуливай собак за деньги, – фыркает Фил.

– Лучше приют открою, – заявляет Билли.

– Это убыточно, приятель, – выдаёт Доусон с набитым ртом. – Через месяц вложений будешь сам питаться либо собачьим кормом, либо своими подопечными из приюта.

– Какой капитал нужен для начала? – не унимается Джонни.

– Откуда мне знать? А сам ты чем бы хотел заняться, Джон? – спрашивает его Билли.

– У меня юридическое образование… – вспоминает он. – Но, наверное, за эти годы все законы уже изменились.

– Что ты здесь, чёрт тебя дери, делаешь с высшим юридическим, Джонни? – отрывисто и злобно рычит на него Доусон, словно он расточительно растрачивает ресурсы честных налогоплательщиков.

– То же, что и все, – смущается тот, кто ни с кем не делится своими историями, никто даже не знает его настоящего имени, кроме Корнелии теперь. – А ты, Доусон, чем занимаешься? И почему с твоими связями у тебя нет занятий?

– Мне нужно пять тысяч долларов, я коплю на мечту, – просто отвечает он.

– Расскажи! – просит Билли, и в глазах его мелькает огонек, словно перед рождественским чудом.

Доусон вытаскивает из-за пазухи смету и передаёт Билли. Бумаги, естественно, идут по столу и возвращаются владельцу назад под куртку.

– Это очень круто! – выдыхает Джонни.

– Просто это реальность, понимаешь? Если ты хочешь двигаться вперед, а ты хочешь, – Доусон делает паузу, глядя ему в глаза, – нужна конкретная цель для себя. Прописать, посчитать и работать над этим.

– Значит, пять тысяч? Для собачьего приюта, думаю, тоже бы хватило. А ты чем хочешь заниматься? – донимает Билли Растамана.

– Я же актрисой к Мертвецу пойду, забыл? – смеётся он, но потом отвечает более серьёзно: – Хочу свой цветочный магазин. Маленький, уютный, с двумя наёмными девочками-флористками. Чтобы приходить утром, вдыхать пыльцу, слышать шуршание обёртки и радовать женщин букетами.

Эта фантазия выдёргивает из хмурого мира всех обедающих за столом. Она оказывается настолько реалистичной и волшебной, что даже выбивает из рук вилки, оставляя за собой шлейф аромата лилий и роз.

– Рыженькие, – выдаёт разнежившийся Фил.

– Что? Ты о чём? – включается Доусон.

– О флористках. Они будут рыжие и кудрявые, – добавляет Фил с такой нежностью в голосе, будто только что вляпался в розовое облако.

– Ей, чувак, это мои флористки! Почему они должны быть рыжие? – ревностно отстаивает свою цветочную лавку Растаман.

– Неожиданно, – протягивает Джонни и снова начинает скрести вилкой еду.

Макароны остыли. Волонтёр, стоявший на раздаче чая, перехватывает взгляд Билли и указывает на часы. Тот всё понимает, бежит к его столу и тащит чай и сахар на всех.

– Я думаю, мне бы пяти тысяч тоже хватило на начальном этапе, – соображает Фил, пока делят стаканы с кипятком.

– Тебе? Одна кинокамера съест половину бюджета! – восклицает Растаман, макая пакет с чаем в горячую воду.

– Не съест, если её оформить в лизинг. Тогда это и выйдет дешевле, и позволит сдуть налоговую базу, – рассуждает Джонни, и все смотрят на него. – Что?

– Если бы я не знал, что у тебя нет мобильного, я бы попросил у тебя его номер для консультаций по юридическим вопросам, – сообщает Фил.

– Я приобрету его в скором будущем, – обещает Джонни.

После обеда все идут на стройку. Вдохновляющие беседы породили силы и стимулы для работы руками.

– Доусон, сколько берёт за поиск человека по базе твой знакомый из полиции? – интересуется Джонни в автобусе по дороге к объекту.

– Я спрошу. Последняя цена была полторы тысячи, но это было два года назад.

– У тебя что-то всё по полторы тысячи! – ворчит Фил излишне звучно. – Это не тот, который липовые документы делает.

Доусон одаривает его выразительным взглядом и вертится по сторонам, не слышит ли его реплики кто-то ещё. Нет, автобус практически пуст, а те единичные персонажи, что делят с ними транспорт, находятся далеко и не обращают на опрометчивую речь никакого внимания.

– Я тебя не знаю, если будешь орать о таких вещах, – шипит он на Мертвеца, а следом провозглашает театрально под хохот собравшихся: – Не представляю даже, о чём ты говоришь!

На объекте Джонни сразу забирают в команду Хелла и Тони. В прошлый раз они остались довольны новобранцем и вышли сегодня ради такого дела с обеда, а не с утра.

Он возвращается к друзьям только к вечеру. Им тоже разрешают принять душ в строительной ванной, и команда обсушивается в раздевалке, общаясь и радуясь деньгам в кармане.

– Значит, пяти тысяч на всё будет достаточно, – подводит итог обеденных рассуждений Фил.

– Нам с Билли можно пять на двоих, правда, Малыш? – уточняет Растаман у друга и хлопает его по плечу.

– Сколько тебе лет? – спрашивает его Джонни, желая понять возрастную разницу между ними.

– Ты опять играешь в эти игры? Ты ещё не ответил, как тебя зовут, – пресекает любопытство Растаман.