Читать книгу: «Мертвые кости, живая душа», страница 5
Глава 12
Стража с ней не церемонилась. Все вещи тут же отняли, и обыскали грубо и резко, ища оружие или колдовские средства, связали руки, надев на пальцы какие-то деревянные кандалы, и потолкали куда-то. Мойра, запутанная, потерянная, полностью оглушенная тем, что с ней случилось, безвольно шла, даже не пытаясь запомнить, куда.
– Ведьму поймали! слышь! Настоящую ведьму!
– А что она сделала?
– До смерти честного человека довела! Прям при всем честном люде заставила его заколоться! Во, как сильна!
– Люди, честненькие! Святушки мои, не верьте вы, то не человек был, то демон был! Это не ведьма вовсе, а даже и благословенная святыми дева! Тот, кто от нее в речку то кинулся, он из гнусной страны А вышел, где поклоняются злу!
– Говорят ж, закололся он, что ты брешешь, плешивая, что в воду кинулся? Али то другой был?
– Так он сначала закололся, потом в реку кинулся.
– А не наоборот?
– А ежели она демона уморила, за что ее Стража сцапала? Стража просто так не сцапает!
– Так демон по счету из-за нее не заплатил.
– Аааа!..
– Да быть такого не может!
– Святушки мои, точно вам говорю, благословенна она, со святым она пришла, я все видела! Своими глазами, вот этими вот!
– Дык протри их, ведьма она ж! Стража говорит. Стража неправду говорить не будет.
– Да не разобрались они! Сейчас Святому покажут, и сразу все и разрешится.
Обрывки разговоров врывались в голову Мойры, пытаясь застрять там и остаться, вокруг все кружилось, и только пинки и тычки заставляли ее двигаться вперед. Может, правда? Она все расскажет тому Святому, к которому ее приведут, и тот поймет, что она ничего не делала, что ее напрасно схватили, и отпустит. И тогда она … А что она будет делать тогда?
До того ее гнала вперед тревога за Святого Гаало, что он не успеет добраться до Хора Святых. Еще раньше – страх умереть до того, как будет обретено прощение и до того, как она узнает, нашел ли Альдо покой.
А теперь,что теперь?
Альдо, получается, был в мире, если правдой было посмертие народа страны А. А если нет – то и не понятно ничего, и понятно не будет. Так или иначе, Альдо сейчас с демонами своей земли, к добру это или к худу. А вот каков в этом грех Мойры, она не знала. И у кого тут, в Святом престоле это спросить, она и не знала. Может, у Святого и спросит?..
Она даже не думала об этом в тот момент, когда Святой Томо ее изгонял. Добраться до Святого престола – это уже было так трудно, так непонятно, что у нее даже и мыслей не появилось, чтобы спросить, у кого же тут Святого суда просить, и прощения кого молить. Святой престол казался ей чем-то далеким, чем-то единым. Что вот, войдет она в город, и там сразу станет понятно, Святые сюда, грешники сюда, молитвы возносить тут.
Но оказалось как-то по другому, и в этом другом Мойра уже и не чаяла разобраться.
Глава 13
Второй допрос понравился Мойре еще меньше, чем первый.
В первом хоть и не было ничего хорошего, но все понятно: важный дяденька из Стражи на нее кричал, стучал по столу кулаками, наклонялся вперед, брызгая слюной и без конца спрашивал – каким таким образом она заставила помощника посланника Даэризеша прикончить себя одним махом. Мойра в ответ плакала, сжималась, втягивала голову в плечи и твердила раз за разом, что ничего она не делала, что они просто говорили об обычаях его родины, и где можно здесь испросить прощения за ее грехи?..
Это было, по крайней мере, хоть немного понятно, хоть и страшновато.
А второй допрос и допросом нельзя было назвать, потому что ее никто ни о чем не спрашивал. Четыре крепкие немолодые женщины под предводительством Святого в подземном неуютном зале ни о чем ее не спрашивали, нет. Они раздели ее донага, осмотрели придирчиво все тело, от и до, залезли и заглянули даже в неназываемые места, что-то проверяя, а потом тут и там иглой в нее потыкали – больно, до крови. А дальше и вовсе незнамо что началось.
Держа ее за руки и за ноги, женщины привязали ее к жесткому столу, и стали греть жаровню.
– Что вы делаете? Зачем? Что вам от меня надо? – раз за разом продолжала спрашивать их Мойра, но они только переглядывались и кивали друг другу.
– Я ничего не делала.
Жаровня раскалилась добела, и разогревавшееся на ней тавро, похожее на тавро для скота – тоже. И от того, что Мойра хорошо знала, зачем нужно тавро, она боялась еще пуще.
– Что вы собираетесь делать?
Впрочем, это понятно было даже ей, и внутри у нее все холодело от страха.
– Святушки мои, Небо Святое, Земля Святая, помилуйте! Ничего я не делала против посланника, не злоумышляла, нет!..
Одна из женщин надела плотные варежки и взяла в руки тавро, и остальные вцепилась с разных сторон в Мойру, чтобы она не дергалась.
– Святушки мои, невиновна я!! – взвыла девушка, и раскаленное тавро коснулось ее кожи в первый раз.
Сначала боли как будто и не было, но потом она враз стала обжигающей и острой, и пронзающей так, словно ничего уже нельзя было исправить. Горько и сладко запахло паленым, и хуже всего было осознавать, что это был запах от ее собственной плоти.
Мойра завыла.
Тавро отнялось, оставив больной след, и вжалось в нее снова.
– Невиновна! Вот те свят! – закричала девушка. Ничто в ее жизни не готовило ее к тому, что сейчас происходило, ничто не могло подготовить – такого никто не ждет, никогда.
Мойра дергалась и кричала, и над ней плыли бесстрастные лица ее мучительниц, и иногда за ними возникал спокойный лик Святого. Одна из женщин зевнула от скуки, пока девушка, обливаясь слезами, кричала и молила о помощи и снисхождении, и тогда девушка поняла с ужасом, что язык ее отрезан – во рту болтался только жалкий обрубок. Что это? Обет? Наказание?.. Они и с ней это сделают?..
Тавро отправилось обратно на жаровню, оставив больные, тянущие, неостывающие следы на ее теле. Они горели огнем в холоде подземелья, которое никак не могло даже немного остудить эти раны, но Мойра перевела дух зря.
Стол, к которому она была привязана, дернулся с лязгом и начал опускаться с одной стороны.
– Что вы делаете?! Пощадите!.. Святые мои, помилуйте! Святой Томо, помоги мне! Святой Гаало защити меня!..
Голова ее опустилась вниз, почти вертикально, и только от этого уже стало дурно и начало мутить, но одна из женщин еще и принесла откуда-то полное ведро воды и начала погружать голову Мойры в него. Пленница забилась в своих путах с такой силой, какая не думала, что у нее есть и может быть – но это, конечно, ничем не помогло, только хуже сделало, потому что она растеряла весь воздух, и продолжала кричать и биться, когда ее голова полностью скрылась под водой.
Ледяная жидкость хлынула в ее рот и нос, и Мойра попыталась вдохнуть, не думая и не соображая, и вода поднялась дальше, заполняя все, что можно, перебивая дыхание. Долгие мгновения, пока она в истерике билась и боролась, пока в груди невыносимо жгло, она думала, что сейчас умрет. И когда темнота и боль стали отступать, подергиваясь пеленой, она приняла это за благословенное наступление смерти-избавления. Но в этот момент что-то поменялось – и Мойра, зверски кашляя, задыхаясь – оказалась еще жива.
Но не успела она толком продышаться, как потопление повторилось снова, и снова, и снова – пока не раскалилось снова тавро достаточно для того, чтобы повторить его жалящие прикосновения.
Мойра молила о пощаде, пока могла молить, потом кричала, пока оставались силы, а затем уже только стонала и плакала горящими от боли глазами, толком не понимая и не в силах сосчитать, сколько уже длятся ее мучения.
Лик Святого иногда появлялся снова позади бесстрастных личин молчаливых мучительниц, и потом снова исчезал. Словно бы он должен был сказать – покайся. Покайся и прощена будешь, но ни слова на его табличке Мойра прочитать не могла. То ли их не было, то ли не было сил увидеть.
А потом пришла тишина. Мучительницы, окатив ее всю целиком холодной водой, оставили ее в покое, отошли и сели одним рядом на скамью, неподвижные, как четыре статуи, а Мойра осталась висеть вниз головой посреди подземелья, в его холоде.
Измученное, исколотое, в ожогах и синяках снаружи и изнутри тело болело, и постепенно остывало, замерзая. Холод подползал с конечностей, сводя судорогами сначала пальцы, потом стопы и ладони, потом голени и руки, спину – и боль, которую ее тело причиняло самому себе, была почти такой же изматывающей, как боль, пережитая раньше.
Это длилось, длилось и длилось, как бесконечный круг боли и отчаяния, и, когда Святой снова появился над ней, молча, вопрошающе, Мойра рванулась к нему, плача сухими глазами и пытаясь говорить.
– … Не убивала посланника! Выкопала … тело …. охотника в Пречистом, меня изгнали, я шла просить прощения!… Уронила… в реку уронила Святого..! Я не хотела!… Я не хотела этого делать!.. Каюсь я, каюсь, вверяю себя Святым, каюсь!..
Святой, ничего не говоря, наклонил голову в тяжелом уборе, и коснулся рукой в блестящей перчатке ее глаз, закрывая их.
И Мойра провалилась в безграничную пустоту.
Глава 14
Третий допрос был куда проще. Мойру бил холод и пронизывал страх, и она больше боялась снова оказаться в подземельях с четырьмя мучительницами, чем умереть, и поэтому она готова была что угодно рассказать, только бы этого не было.
Святой – другой, судя по одежда и убранству, не тот, что был там, внизу, сидел напротив нее, неподвижный и суровый, и справа от него служка-писец беспрестанно что-то писал и писал в свиток, словно ведя учет каждому дыханию и каждой мысли – и своей, и Мойры, и всего остального в мире.
– Итак, говори, – сказал он, не отрываясь от своей писанины.
“Говори, грешная”, – сказал и Святой. Святой Атоний, исповедник, было написано на табличке.
– Что говорить? – шепотом уточнила Мойра, глядя на него снизу вверх. Она стояла на коленях на каменном жестком полу и это было больно уже сейчас.
“Рассказывай свои грехи. Тут ты на исповеди, и мне решать, жить ли тебе, и как тебе за свои грехи ответ нести . Не лги мне, бо ты уже принесла покаяние Святому Канторо и Молчащим сестрам.”
Вот как они назывались, оказывается. Не сказать, правда, чтоб это чем-то Мойре помогло.
– Меня святовали как Мойру семнадцать лет назад, – начала она послушно. – В деревне Пречистое, Святой Томо и Святой Ляшко это делали. Там я и жила, и ничего не делала такого, за что бы мне испрашивать прощения у кого-то, кроме своих Святых и своих соседей.
– Очевидно, это изменилось, – уточнил писец, продолжая шкрябать.
– Мне явился злой дух, – с трудом сказала Мойра. – Он принял вид охотника Альдо, который умер недавно, и уверил меня, что Альдо жив и его закопали живым. Я пошла на кладбище и разрыла могилу, Альдо достала, а дальше не помню ничего, только то, что меня Святой Бово с помощником застал и про грех мой первым объяснил. Потом и Святой Томо мне указал, что я виновна, и изгнал меня из Пречистого.
“Тяжелый се грех, тревожить мертвых. Но хуже пятно на твоей душе, что позволило злому духу говорить с тобой.”
– В каких отношениях ты состояла с этим охотником, Альдо?
– В каких что?.. Никаких сношений у нас не было, – твердо ответила Мойра. – Девушка я.
“То подтверждено, но да не о том спрашивает Исповедующий брат. Были ли вы дружны с тем охотником, или ты была ему обещана, или враждовали?”
– Ничего такого. Просто из одной деревни были. Да он ни на кого и не смотрел, самый красивый он был, и из богатого дома. Его отец, Старый Ормо, в Святом Марше ходил, и жену свою привез из страны А. Мне-то куда за ним? Ни красотой, ни семьей, ни умением не вышла.
Исповедующий брат посмотрел искоса на Святого, и тот словно бы кивнул. Что-то, что только они между собой понимали, прошло между ними, и Мойре оставалось только гадать, что они присудили ей.
– И что было, когда тебя изгнали, грешная?
– Я вышла из города, и злой дух снова ко мне пришел, – Мойра аж зажмурилась, когда это говорила. Когда все было тогда, когда Альдо говорил с ней, все казалось почти нормальным и почти правильным, и даже почти понятным. Но признаваться во всем этом Святому и его писцу было ой-как, Святушки, страшно.
– И ты снова поверила этому духу?
– Святушки, помилуйте, – Мойра подняла к лицу руки, связанными в запястьях, и закрыла ладонями лицо. От движения ткань грубой робы скользнула по ожогам, и девушка вздрогнула от боли, и даже несколько слезинок проступило. – Я ж ничего в таких вещах не понимаю. Пришел Альдо, говорит, похоронили неправильно, потому что, мол, мать моя из страны А. Сказал, нельзя их в земле хоронить, надо жечь. Просил о помощи! А как не помочь? А меня уж и изгнали и прокляли, куда мне?
“И ты решила сильней душу свою загубить? Чтоб охотнику этому помочь?”
Писец только языком поцокал неодобрительно, продолжая торопливо записывать.
– Да как отказать-то было?
– И что ты сделала?
– Пошла на кладбище, откопала тело. Ну, и потащила его подальше. А когда к Благочинью перешла, оказалось почти настиг меня Святой Бово. Испугалась я, значит, сильно, очень.
“И чего испугалась, дурная? Бо не делают Святые плохого людям!”
– Не знаю, – Мойра вся дрожала, как лист на ветру. – Но я дерево, по которому переходила, в речку-то и столкнула. А Святой Бово по нему и шел.
“Правду говори мне, грешная”, – сказал Святой. – “Хотела ты Святого Бово столкнуть? на мощи разбить?”
– Нет! – Мойра аж подпрыгнула на месте, и ноги отозвались болью. – Я хотела Альдо по-егойному похоронить, и все. А Святой Бово мне, видать, не позволил бы.
– И не подумала ты, грешная, что злой дух тебя за нос водит, душу твою от истины отвращает.
– Дура я, – легко согласилась Мойра, не очень себя сама понимая. Особенно в том, почему не рассказала вовсе о том, что Альдо сам ходил, и сам Святого Бово в речку толкал.
“Дальше говори, грешная”.
– Я там, у Благочинья, тело Альдо и сожгла. И дальше пошла.
– А злой дух?
– А злой дух с той поры меня не тревожил, – поджала губы Мойра и тревожно поглядела на них исподлобья. – По дороге я встретила Святого Гаало. В его деревне живых не осталось, и сам он был слаб, и до Святого Престола сам бы не дошел. И мы пошли вместе.
– Святой Гаало, – повторил писец и посмотрел на Святого Атония.
“Я знаю это имя. Но его нет в Святом хоре.”
– Мне докладывали, что Святой вошел через южные врата, но отправленный с ним Страж, к сожалению, не успел его довезти.
– Святой Гаало спас нас на постоялом дворе, – храбро вставила Мойра, торопясь рассказать о беспримерном заступничестве своего Святого. – Ночью напали кочевники, и Святой Гаало разил их костяными копьями из земли! – она даже изобразила это движение обеими связанными руками разом. – Все силы он отдал за нас, но всех спас, и потом мы торопились его довезти до Святого престола, и довезли, только вот тот человек, который должен был отнести его в Хор святых, он не успел. Я своими глазами видела, как тело Святого распалось на мощи прямо на ходу лошади, – она замолчала, но потом решилась спросить. – А что теперь с ним будет? Он же почти успел. Почти добрался. Разве он может просто вот пропасть, и все?
– Чему вас только учат в этих деревнях, – посетовал писец. – Никакого знания, никакого понимания! И что с вами только делать!
“На Святом Гаало не было греха, но не успел он достичь Хора, и, значит, душа его осталась бродить в мире, пока не растворится, бо сурова воля Святого Неба и Святой земли. Только те Святые, кто достигают Хора, вливаются в него, а голоса тех, кто остался за порогом – не слышны. Хоть и, вижу, светлым Святым он был, но нет ему хода, нет памяти.”
Это было ужасно не справедливо. Но у Мойры была маленькая надежда, что Святой Гаало не будет забыт – все те люди, которых он спас, они его будут помнить, так ведь? И хозяин двора хотел назвать ребенка Гаало, в честь Святого. Может, это зачтется как-то? Перед Небом, перед Землей, перед Императором.
– Это несправедливо. Святой Гаало был лучшим из Святых, – упрямо прошептала Мойра.
“Да закон для всех един”, – покачал головой Святой Атоний.
– О своей бы, грешная, судьбе пеклась, – укорил ее писец. – Что дальше было, сказывай. Вот приняли от тебя Святого Гаало, дальше что?
– Дальше я увидела, как он … почил. И мне было очень грустно. Меня проводили на тот постоялый двор, где хозяйка Аршава.
– Где тебя, грешницу, и поймали.
– Там был этот человек, Даэризеш. Я решила спросить его, как принято хоронить в стране А. Потому что Альдо, вернее, злой дух в его облике, говорил, что там людей жгут, вот почему. Я подумала, что, может, я верно сделала.
– Ты не могла сделать верно, если сделала не так, как сказали тебе Святые, – грозно сказал писец.
– Каюсь, – испуганно отозвалась Мойра. – Но больше я ничего и не делала. Мы просто говорили с ним, он рассказал про своих Незримых демонов, про похороны. А потом велел мне ждать и выбежал наружу. А там и … был таков.
– И ты его, грешница, ничем не пугала, ни к чему не склоняла?
– Да чем ж мне его напугать? – умоляюще посмотрела на него Мойра. Она выросла в деревне, и ничего, кроме нее и не видела, и знать не знала ничего ни про Незримых, ни про Святого Гаало, ни вообще ни про что.
Писец посмотрел на нее внимательно, потом вздохнул и подергал веревку над столом. В комнату тут же вошел ожидавший за дверью стражник.
– В камеру ее. Нам надо обсудить и обдумать приговор.
“Ситуацию”, – поправил его Святой, и Мойра еще успела это увидеть, когда ее грубо воздевали на ноги с пола едва не за шиворот.
Ситуацию!.. – повторила она про себя.
Глава 15
Мойра накрепко вцепилась в торчащее из стены кольцо, и никакие силы сдвинуть ее с места не могли бы. По крайней мере, она так хотела бы.
– Дура-девка, – почесывая пузо под неприлаженными латами, сказал тюремщик, а Молчащая сестра нетерпеливо встряхнула какими-то тряпками в руках. – Сказано ж тебе, мыть тебя велели!
– Они меня в прошлый раз помыли! Так помыли, на всю жизнь чистая буду!..
– Тьфу ж ты, – стражник неодобрительно покачал головой, а Сестра потянула Мойру за ногу. Мойра вцепилась в кольцо еще сильнее и ногой дернула, пытаясь вытянуть из рук своей мучительницы. Та выпустила ее, уперла руки в боки и, набычившись, посмотрела на тюремщика. Тот, вздохнув, пошел отрывать Мойру от стены. – Да что ты, ж, дура!.. Сказано ж, мыть. В Суд тебя поведут, решать станут, что с тобой, значится, делать. Хочешь грязнушкой такой, вонючкой перед светлыми очами стоять?
Мойре, признаться, было все едино – только бы не макали снова в воду и каленым железом не жгли, и иглами не тыкали. А уж что грязная – так грязь не кровь. Стражник, однако, был сильнее – отодрал руки Мойры от кольца, скрутил веревкой и конец вручил Молчащей сестре. Та, хмуро поводив бровями, пошла вперед, как конь в борозде, и рывками потащила за собой Мойру, которая на каждом шагу пыталась упереться пятками и не идти. По большей части от этого она только терялась и падала, и было даже, что несколько шагов Сестра буквально проволокла ее по полу. Но привела она ее не в пыточное подземелье – а на кухню.
Несколько служек готовили еду, одна женщина мела пол, еще одна – отмывала посуду в чане, и еще одна месила тесто. Именно она подняла на них голову и пошла к ним, вытирая руки о передник.
– Это что у нас, Сестра?
Та молча сунула ей веревку, тряпки и отошла в угол, наблюдая за Мойрой пристальным, почти немигающим взглядом.
– Так-так, все ясненько. Опять замученную душеньку на суд отмывать велят, – поцокала языком женщина и легоньки дернула Мойру за собой. – Давай, грешная, сюда, за ширмочку. Сейчас воды возьмем и вымоем тебя.
– Спасибо, – с трудом смогла сказать девушка. Женщина в самом деле взялась ее мыть, и делала это уверенно и спокойно, без охов и ахов обмывая и следы пыток на теле. – А что со мной будет?
– А это уж, грешная, как суд решит.
– А какой суд?
Это звучало почти нормально. Почти как надо – в конце-концов, именно за судом Мойра и шла в Святой престол, и без суда ей и назад пути не было. А ведь там ждал ее назад любимый дед, который отказывался уходить в землю без того, чтобы вновь ее увидеть.
– Сначала, стал быть, суд живых и Святых. А ежели они ничего не присудят, то Хор Святых вопрошать станут. Но такое редко бывает, обычно хоть люди, хоть Святые что-то да порешают. Разве что совсем сложное дело у тебя. Сложное оно?
– Да вроде… и не очень, – вздохнула Мойра, пока женщина отбирала ее тряпками. – А что за, – она кивнула туда, где за ширмой должна была быть приведшая ее Молчащая Сестра.
– А ты и не знаешь, что ли, – проворчала женщина, не больно ткнув пальцем около одного из ожогов.
– Так-то может и знаю. Но не на самом деле.
– Ну, Святых женщин ж не бывает, так?
– Так.
– Молчащие сестры – ближе всех к ним. Они живые, но живут как мертвые. Обет молчания берут, обед не прикосновения без нужны, и еще много всяких обетов. Так они становятся почти-Святыми.
– А мужчины так делают?
– А зачем им? От них любой умереть может и встать Святым, им и смысла нет.
– Но они же все равно не Святые, так ведь?
– Но пытаются, пытаются, – женщина помогла Мойре одеться в серое рубище и стянула мокрые волосы обратно в косу. – А тебе надо о другом думать – что ты суду говорить будешь и как оправдываться.
Но даже если б Мойра и нашла нужные слова, слушать ее никто не собирался. Молчащая сестра привела ее, все еще мокрую и подрагивающую, в зал, где собралось с десяток Святых и человек пять живых, включая давешнего писца и стражу у входов, когда там уже вовсю спорили о том, что с ней делать.
И, пожалуй, это был первый раз, когда Мойра увидела, чтоб Святые были не очень-то единогласны.
“Невиновна она в том, что человек из А лишил себя жизни. Она не колдунья. Молчащие сестры ее проверили, и Святой Канторо свидетельствует.”
“Свидетельствую. Не ведьма, не колдунья, бо ни одного знака колдовского на ней нет, бо не противится испытаниям волшебством или проклятьем.”
Испытания!.. Вот как они это называют. Мойра бы иначе назвала – на ней места живого от боли не было после таких испытаний.
“Значит, человек А по своей воле решил расстаться с жизнью. Сие не понятно.”
– Кто их, демонопочитателей, разберет? – вставил писец. – Я склонен считать, что он совершенно самостоятельно сошел с ума. Может быть, он уже задумывал свою смерть, когда сия грешная к нему подошла.
“Что говорит посланник?”
– Посланник отрицает, что у его помощника были тяжкие мысли, но он и не водил с ним особенной дружбы. Мог и упустить сие.
“Предлагаю постановить невиновной в колдовстве, хотя бы.”
“Поддерживаю. Но виновна ли она в смерти Даэризеша из А, не ведомо”.
“Но в осквернении тела виновна без сомнений.”
– Я считаю, что явление призрака суть смягчающее обстоятельство. Мы знаем, что люди из А умирают иначе, мучимые своими демонами. С ними все непросто.
“Искоренить сию ересь, бо нет ей места в Святой земле”.
– Но она есть. И люди А в самом деле тревожно лежат в нашей земле.
“Правду говорит он, бо так и есть. Зрел я таковые трупы, неспокойные, трепещущие. Иные и вставали и сами шли, бо искали огня от своих демонов Незримых.”
“Святой Марш надеюсь объявит Император снова.”
“Сие не наше дело. И грешную сию не оправдывает, ежели к ней в самом деле призрак приходил, бо не надо слушать их тем, кто святован”.
“Согласен.”
– И остается вопрос Святого Бово, которому был причинен ущерб.
“Виновна.”
“Не виновна. Бо Святому Гаало она помогала идти от самой его деревни и до врат Святого Престола, не стала бы сия совершать грех к другому Святому.”
– Я думаю, грех она совершила. Но есть заявление самого Святого Бово, который нам заповедует вражды на нее за это не держать. Он простил, и нам простить заповедовал.
“Что Святой Бово изрекает?”
– Что напугал грешную сию, и она от страха его и уронила.
“На правду похоже.”
“Раз Святой Бово заповедовал простить, бо и нам следует”.
Некоторое время в зале царило молчание, только перо писца яростно скрипело в тишине, и Мойра покачивалась на своем месте, пытаясь переступить с разбитого колена на колено, чтобы не так больно было.
– Святы мои, все сказали свое слово? – спросил писец, не отрываясь от своего дела. – Тогда голосование заявляем. Первый вопрос будет, виновна ли сия грешная в осквернении трупа. Второй вопрос будет, виновна ли сия грешная в причинении вреда Святому Боло. Третий вопрос будет, виновна ли она в смерти Даэризеша из А. Четвертый вопрос будет, виновна ли она в ведовстве и колдовстве. Осуждаем способом обычным, без ухищрений.
Судьба ее решалась вот так, а Мойра толком и не понимала ничего. Вроде бы, и некоторые Святые прямо были на ее стороне, некоторые сомневались, а некоторые считали кругом виноватой, хотя какая из нее ведьма-то, например? Да и Даэризеша она точно не убивала и к смерти не склоняла.
Тем временем писец прошел между Святыми, протягивая им по очереди деревянный ящик, в который они совали свои костяные руки в перстнях, в перчатках и в расшитых узорами сетках. Потом, обойдя всех, мужчина раскрыл ящик на своем столе, и там оказались камешки трех цветов: белые, черные и красные.
И что это значит? .. Вот так они решают, кто виновен, а кто нет? Просто кидают камни в корзинку, и считают, так, что ли? А как же так узнать истину, дознаться до нее? Просто слово большинства? Но почему камни трех цветов?
– Девять Святых свое слово сказали, – медленно сказал писец, разделяя камни на кучки по цвету. Мойра в этот момент замерла, не решаясь даже дышать слишком громко. – Как сказано, так и посчитано. Невиновной сию грешную сказали семнадцать раз, и семнадцать раз сказали виновной. И два раза сказали виновной, годной к прощению.
“Традиция говорит, признать ее, в таком случае, годной к искуплению, бо равно вины и безвинности, и есть те, кто за ее душу готовы вступиться и молиться.”
Это не звучало, как прощение – и но и обречением не казалось. Она ведь знала, что ее все равно ждет какое-то искупление, какое-то замаливание грехов? Вот оно и явилось за ней.
– Но традиция не предписывает, что назначать в искупление в таких случаях, – отметил писец, старательно записывая результаты.
Некоторое время все Святые оставались безмолвны – их таблички были пусты и холодны, словно никто из них не мог решить, какое же наказание назначить в этом случае.
– Очищение огнем и водой здесь, вероятно, не подходит, – сказал писец, словно пытаясь подтолкнуть мысли Святых.
“Равнозначно казни это, не годится.”
“Наложим молитвенное покаяние и работное покаяние, и пусть идет.”
“Не за такие грехи! Ее можно присудить невинной, но она осквернила тело мертвого, запятнала душу свою и того, кто почил. Пока не смоется пятно, не видать ей спокойного житья.”
– Святушки, – негромко позвала Мойра, и мертвые взгляды тут же скрестились на ней, обдавая ее словно тяжестью мира. – А что теперь с Альдо будет после смерти? И со мной?
“Грешная, сойдет твой грех покаянием”, – пообещал ей святой Антрий, памятный по встрече у ворот. – “И тот человек, Альдо, найдет свой путь в Святое Небо, когда ты свой грех искупишь.”
– Но как я могу его искупить?
– Вот это мы, собственно, и пытаемся понять, – писец указал на нее кончиком пера. – Молчи и не мешай.
Мойра как-то очень четко представила себе, что так и становятся Молчащими сестрами – раз и “молчи и не мешай, а если будешь мешать – отрежем язык”.
Поэтому она, конечно, замолчала, хотя вопросы продолжали рваться из нее.
“Дорога ей к Мертвому герцогу”, – наконец, сказал Атоний.
– Действительно. Пусть Мертвый герцог с ней разбирается, – подтвердил писец с некоторым воодушевлением. – Все согласны? Тогда Суд Девяти завершается.
Мертвый герцог? Мойра понятия не имела, кто это такой, и спросить, конечно, не успела, потому что Молчащая сестра воздела ее на ноги, заставила поклониться, больно схватив за волосы, и потащила прочь.
Но звучало не так уж плохо. С Мертвыми, кажется, договориться бывает проще, чем с живыми.
