Читать книгу: «Тёмное солнце», страница 4

Глава 10

Миры Дальней волны, открытый космос

В чёрном просторе космоса, где Акрофетис лежит в медитации, подстелив себе космические струны, слышен шёпот. Сначала этот шёпот не мешает ему наслаждаться пустотой вокруг себя и размышлять над глупой судьбой, искалечившей Сан Тарсина, великого и смелого воина, но вскоре занимает всё пространство и скрыться от него некуда.

…покорить… победить… должен был… не жалеть… покорить…

«Кто говорит со мной? – спрашивает Акрофетис, и такая невероятная боль пронзает его тело, что терпеть невозможно. – Кто приказывает мне?»

Когда он прислушивается, боль утихает, но тело, разметавшееся на две галактики, застывает, становясь рыхлым и беспомощным. Тогда слова, режущие, как тысячи ножей, становятся понятными.

… Я послал тебя, чтобы покорить Тарсина, чтобы победить его слабый дух и управлять им. Ты должен был перехватить те потоки энергии, которые порождены войной Любовников, а не жалеть их и плакать над слепой судьбой. Ты, мой посланник, моё порождение, должен подчиняться, а не размышлять. Ведь Акрофет не зря отдал тебе свою жизнь…

– О нет, – ревёт, вплетая в тело космические струны, Акрофетис, он выпускает в вакуум шаровые молнии, но они не находят цели, – я никому не подчиняюсь, НИКОМУ!!! Я – свободное существо и сам делаю выбор. Кто ты такой, чтобы приказывать мне?

…Тогда ты умрешь, непокорный безумец. Ты был рождён с одной-единственной целью – направить силу войны ко мне, твоему создателю. У тебя последний шанс– отправляйся к королеве и соблазни её, чтобы мы могли управлять войной…

Голос замолкает, и Акрофетис смеётся. Ничего, кроме этого голоса, нет в Дальних мирах, а назвавшийся его создателем – даже не тень, ибо бессилен здесь. Но всё же Акрофетис в смятении, потому что смутно помнит маджонг в Средних мирах и вторую тень, чья железная воля убивает Акрофета.

– Проклятье! – Акрофетис падает на ближайшую планету, почти сгорев в её атмосфере. – Я не марионетка, я сам бог, и я буду править в Дальних мирах. Никто не может мне указывать!

Упав в холодную воду, он долго лежит на дне, забыв дышать, пока океан не начинает кипеть от его горячего тела. Мысли его так стремительны, что планетарный принцип на время покидает свой мир, уступив его сыну Акрофета.

– ПРОКЛЯТЬЕ тебе, создатель. Когда я доберусь до Средних миров, я вырву твои ноги и руки и разбросаю их на Дне миров! А твои чресла сожрут голодные контийские псы! Скорее Краткая волна упадёт в Живой космос, чем я стану твоим посланником! Умри и оставь меня, не достойный быть богом!

Потом он засыпает, выпив океанскую воду, и волны, которые не в силах выносить его гнева, выбрасывают на берег тело бога, спящего беспокойным сном. Проснувшись утром, он направляется к королеве, забыв всё, что было вчера. Потому что во сне Акрофетис уязвим, и в мыслях его кто-то уже навёл порядок…

Глава 11

Миры Дальней волны, 113 контийский сектор боевых действий, флагман королевы

Зал совещаний – самое светлое и просторное место на звездолёте и самое величественное: тысячи воинов могли бы поместиться в нём, чтобы услышать речи королевы. Потолок, как чистое ночное небо, сияет искусственными звёздами; иллюминаторы огромны и чернеют беззвучным космосом. Убранство строго и аскетично, как и сама королева. Она – воин, командир, и униформа прячет её прекрасное тело, потому что никто не должен отвлекаться от войны. Так велико влияние Мардука, что воины не видят красоты, а красота прячется, притворяясь строгостью. Что ж, это закономерно для тех миров, что верят в чистую логику и победу в бою ставят выше, чем личное счастье.

Ровно пятьдесят воинов восседают за круглым столом, над которым развёрнута трёхмерная карта военных действий. Откинувшись в кресле, Лита ждёт советов своих генералов. Над ней склонился древний старик Маргаст, колдун из очень далёкого мира, чьё название невозможно произнести на контийском языке. Маргаст отвратителен, и многие генералы не желают смотреть на него: весь порос коростой, третий глаз давно ослеп, а конечности похожи на сухие ветки мёртвых деревьев. Остальное тело колдуна спрятано под чёрной мантией, но, скорее всего, также безобразно. На горбу сидит синяя птица, но глаза её всегда закрыты, словно она спит вечным сном. Пахнет колдун старыми травами и плесенью, говорит скрипучим голосом, а когда смеётся, даже бывалых воинов пробирает мороз. Такому огрызку гуманоида нет места в контийской армии, основанной на высоких технологиях, но королева благосклонна к Маргасту и часто советуется с ним, поэтому старик уверенно занимает место возле левого плеча Литы. И не нашлось никого, кто бы выгнал старого колдуна. Так суеверие вкрадывается в современный мир, который иногда бывает бессилен перед необъяснимым.

Маргаст первый видит своими почти слепыми глазами, как в зале появляется незваный гость и что-то шепчет на ухо королеве, и только потом остальные воины поднимают головы. Люки зала совещаний герметичны, и ничто не может просочиться сквозь них, но происходит нечто, не вписывающееся в логику контийцев, – перед столом совещаний появляется гуманоид, одетый как магистр из мира Гвал, хотя все знают, что магистров больше нет в Дальней волне.

– Я пришёл, чтобы поступить в вашу армию и сражаться с врагами великого Конта, – говорит незнакомец на чистом контийском и улыбается. В его речи нет пафоса, но и нет насмешки, просто он озвучил факт, беспристрастно, но уверенно.

– Назови себя и объясни: как ты прошёл сквозь задраенный люк? Или двери для тебя ничего не значат? – спрашивает королева, и все остальные молчат. Повисает тяжёлое недоумение, как будто космос вот-вот обрушится на их плечи.

– Меня зовут Акрофетис, и я хочу служить тебе, великая королева.

Он дерзок, и глаза его горят, он не склоняется, когда королева смотрит на него, и совсем не похож на воина. Скорее, наоборот, вызывает смущение, и мысли, недостойные правительницы, вдруг рождаются в её светлой голове.

– В армии не место клоунам! – каркает Маргаст, и птица на его плече открывает глаза, проснувшись от громкого окрика. Остальные генералы смеются, потому что колдун прав: вид юноши совсем не соответствует воинскому уставу. – Твои волосы отвратительно длинны, а устав запрещает воинам расхлябанность. Твоя кожа нежна, как у юной девушки, и я думаю, ты никогда не принимал участия в настоящих боях.

– Он даже не удержит в руках лучемёт!

– Он задохнётся в кессонной камере!

– Он упадёт в обморок, когда сломает ноготь на пальце!

– И что это за имя такое – сын Акрофета? У тебя нет своего имени?

Они смеются, забыв о собственной безопасности, они беспечны, как всегда, им кажется, что мальчишка посрамлён. Королева молчит, на её лице нет улыбки, она помнит, что люк всё ещё задраен, а сын Акрофета стоит перед ними. Она поднимает руку, и все замолкают.

– Скажи мне, юный герой, ты действительно хочешь быть воином?

– Да, королева, и если волосы так мешают, это не проблема. – Он достаёт острый кинжал и одним движением отрубает волосы, которые падают на пол и превращаются в комок змей. – А лучемётом я не пользуюсь, есть более совершенное оружие.

Акрофетис достаёт из рукава шаровую молнию, и сначала она небольшая, но потом растёт прямо на глазах у всех, воздух в зале раскаляется, а предметы вокруг молнии плавятся. Генералы заворожённо смотрят на огненный шар, и их воля парализована, только Маргаст шепчет древние заклинания, которые давно потеряли силу.

– Укажи мне цель, королева, и я поражу её.

– Если ты магистр, значит, магия вернулась!

– Увы, магии больше нет в мирах Дальней волны творения. – Акрофетис прячет молнию в рукав и, склонив голову, ждёт решения. – Я просто договорился с огнём.

– Я вижу, ты не простой юноша. Пусть Маргаст проводит тебя в каюту, а я приму решение завтра.

– Хорошо, госпожа.

Акрофетис покорен и мягок, он позволяет королеве рассмотреть своё прекрасное лицо и совсем не спешит. Кажется, что где-то едва слышно звенит радостный колокольчик, но это лишь иллюзия: откуда быть колокольчику на боевом корабле? Только странная улыбка блуждает на лице незваного гостя, и Маргаст понимает, что она не предвещает ничего хорошего; впрочем, лишённый магии, он ничего не может утверждать окончательно.

Маргаст ведёт пришельца, слегка прихрамывая. Птица на его плече не просто проснулась, она клюет его спину и горб. Этой птице триста циклов, и за последние двести циклов, на которые магия продлила ей жизнь, такое поведение наблюдается впервые: словно она хочет предупредить о чём-то страшном. Маргаст идёт сзади и старается не смотреть в спину Акрофетису, он прислушивается и слышит звук, которого только что не было, – стучат железные каблуки по полу звездолёта. Маргаст отлично помнит, что когда пришелец появился, он был не обут, а теперь на нём старинные железные сапоги, словно он древний рыцарь Конта.

В воздухе растекается напряжение, и космические струны, пронизывающие корабль, напрягаются и совсем тихо звенят. Свет впереди гаснет, и теперь Маргаст не сомневается: незнакомец, назвавшийся сыном мёртвого бога, изменит его судьбу и судьбу королевы. Слышится смех демонов, и также, как и колокольчик, это лишь иллюзия, но старый колдун останавливается, не в силах идти дальше. Даже не владеющий магией, он остро ощущает, как напряглось пространство вокруг, как увеличились причудливые тени и как давит звенящая тишина.

– Мы пришли? – поворачивается Акрофетис, он спокоен, но смотрит холодно, словно уже принял решение, от которого не намерен отступаться. Птица на плече колдуна вдруг замирает и падает замертво, растопырив крылья. – Ты украл немного жизни для неё?

Он говорит, но не понятно о ком: может быть, о птице, а может быть, о королеве, чьё прекрасное тело не постарело за пятьдесят циклов.

– Что в этом плохого, юноша?

– Ничего, просто за всё надо платить, разве ты не знаешь этой непреложной истины?

– Мои долги – это мои проблемы. Вот твоя каюта, и она будет заперта на ночь, потому что ты вызываешь у меня подозрения.

– Почему же?

– Ты скрытен.

– Я назвал своё имя, старик, разве этого недостаточно? Вы ещё смеялись над ним!

– Это не твоё имя. Не пытайся обмануть меня, даже если тебе кажется, что я совсем дряхлый!

Маргаст потрясает посохом, и если бы в посохе была хоть капля магии, он был бы смертельно опасен, но посох сейчас всего лишь сухая палка, и Акрофетис смеётся в ответ. Он упивается своей красотой и молодостью и готов простить бессильную старость, но Маргаст смотрит с такой непримиримой враждебностью, что температура в воздухе опускается почти до нуля. Космические струны звенят, Зерван, господин времён, останавливает стрелки космических часов, и теперь в петле времени всего два существа – дряхлый маг и юный наглец, их взгляды, как два меча, скрещены и не уступают друг другу по силе.

– Хорошо, – медленно говорит Акрофетис, и ничего хорошего нет в его словах, – строптивый старик, ты так жаждешь узнать то, чего я сам не знаю. Тогда посмотри мне в лицо, быть может, ты увидишь, кто я…

– Я и так вижу твоё лицо, в нём нет ничего, кроме омерзительной похоти.

– Смотри лучше, ты ведь был магом!

Маргаст всматривается, и один его глаз закрывается навсегда, зато вторым он видит, что лицо не настоящее: это маска, которая вросла в плоть и имеет золотой оттенок. Акрофетис осторожно берёт край маски и приподнимает её, желая увидеть в единственном глазе колдуна ответ, который он ищет. Но из-под маски вырывается свет, и старик падает замертво с выражением застывшего ужаса. Тело его корчится в судороге и кучей бесполезного тряпья остаётся лежать там же, где и мёртвая птица.

– Вот как… – качает головой Акрофетис, – я такой реакции не ожидал. Что ты там увидел, Маргаст?

Он хочет забрать его голову, чтобы прочитать последние воспоминания, но слышит шаги в коридоре, это идут воины королевы.

– Проклятье!

Он хватает лёгкое тело старика и прыгает на потолок, оборвав провода, чтобы погасить свет. Приклеившись к потолку, Акрофетис висит долго, размышляя над тем, как достать информацию из головы колдуна, но брезгливость превышает его пыл, и он не решается залезть в голову мертвецу. В кессонной камере он не надевает защитный костюм, а сразу переходит в открытый космос, где выталкивает тело Маргаста наружу – плыть в последний путь в бесконечность.

– Зато твоё тело не съедят черви, колдун. И разве ты не украл у жизни её мгновения, разве ты не обманул время? Я не уверен, родишься ли ты снова, но если родишься, я опять покажу тебе своё лицо…

Он смеётся, сотрясая космос, пока тело удаляется во тьму Некроникуса, а потом возвращается на корабль, покрывшись инеем. Впрочем, ему всё равно, только шаровая молния в рукаве чувствует себя неудобно.

У того, кто так жесток с магами, потерявшими свои силы, мало времени. Время может быть фиолетовым, или прозрачным, или выпуклым, как часы на флагмане, но всё это – иллюзия, порождённая материальной формой; на самом деле время в Дальних мирах нельзя остановить, не договорившись с господином времён Зерваном. Мастера сиджана-ки обманывали Зервана, магистры трагила-сай пронзали время или не обращали на него внимания, но Акрофетис не владеет ни тем, ни другим искусством, а потому время для него – враг, и фиолетовые стрелки угрожают, как готовый сорваться с небес меч.

У него несколько минут до того, как она обнаружит потерю и, обнаружив, начнёт подозревать. Если бы Зерван пребывал в этих мирах, с ним можно было бы договориться. Но ещё несколько капель времени ускользают, и вместе с ними тает шанс. На самом деле, он не знает, кто он, не знает своего настоящего имени и не помнит своих создателей, кроме одного, в честь которого носит странное имя. Но что-то заставляет его действовать, какой-то зуд в середине тела безумно щекочет, и воля, которая может быть его собственной, а может быть, и нет, гонит вперёд. Если Акрофетис совершит то, что должен, он умрёт, потому что не будет больше нужен. Не сразу, ведь время прозрачно, но через определённый период. Он не знает об этом, просто идёт, чтобы соблазнить королеву, чтобы сделать своей рабой, и в то же время другое решение зреет в его груди, распирая и доставляя неудобства. Но в любом случае время против него, а он – против времени.

Ей снится любовник, стремительный, с гладкой кожей, и такой нежный, что она не может проснуться. Её время – друг, и чем больше фиолетовых капель уронит Зерван, тем счастливее будет королева. На теле любовника нет ничего: нет волос, нет родинок, нет вживлённых чипов, оно чисто и мёртво одновременно. Впрочем, во сне это не смущает Литу, и она трепещет при виде возбуждённой плоти, столь прекрасной, что сами боги могли бы завидовать. Давно она хочет забеременеть и родить двух детей, двух зверей и одного кита. Сражается с охватившим её желанием, по капле собирая выпавшее из часов время, смеётся, представляя кита с человеческим лицом. Матка полна тепла и неги, много силы, но нет искры, чтобы зажечь её. Так долго её матка была пуста, что теперь королева готова изгнать из своего тела дух Мардука и заполнить его новой жизнью, даже если новая жизнь разорвет её на клочки.

Просыпается она в липкой влаге, растёкшейся по телу, и не понимает, что за тень рядом с ней. На самом деле господин времён Зерван подготовил сюрприз вечно юной королеве, но пока она не знает об этом.

– Кто здесь?

– Лита.

Он выходит из тени, и теперь она понимает, кого видела во сне. Только там она никак не могла рассмотреть лицо, и теперь жадно всматривается в тонкие черты, желая запомнить, узнать и поглотить, сделать частью себя. Королева смущена своими откровенными желаниями, но не в силах противостоять им. Она потягивается на шёлковых подушках, как дикая кошка, и ждёт продолжения, позабыв о своем долге перед Контом.

– Кто ты такой, Акрофетис, почему я вижу сны с твоим участием?

– Если бы я знал, моя королева…

Он желает прикоснуться к ней, растаявшей в сонной неге, – но тонкие быстрые пальцы едва скользят по её напряжённой груди и исчезают во тьме.

– Лита. Я пришёл показать тебе, как победить Тарсина, если ты, конечно, хочешь его уничтожить.

В ночи раздаётся едва ощутимый вздох (это разочарование), такой лёгкий, как фиолетовая капля времени, и так же уходит он во тьму ночи, а женщина на кровати полна глубоко спрятанного огорчения. Её лоно горит, а тело покрывается морщинами. Ведь теперь нет того, кто подарил ей магию молодости. Королева хотела бы говорить не о Тарсине, сегодня единственный миг, когда она хочет забыть о нём.

Акрофетис разворачивает виртуальную карту военных действий.

– Смотри, женщина, и запоминай. Вот сектор, в котором расположен флагман Тарсина, самого Тарсина на нём нет. Вы не можете увидеть его, он накрыт силовым куполом. В этом секторе сосредоточены вспомогательные силы, которые завтра вас атакуют.

– Откуда тебе всё это известно?

– Я видел короля и провёл с ним некоторое время. Я знаю его стратегию и покажу её тебе для того, чтобы ты выиграла войну. Пора прекратить это отвратительное противостояние.

– Как он выглядит, как себя чувствует?

– Прекрасно, занят войной и отвратителен, как и все трактоиды. Я должен был склонить его под свой контроль и управлять войной, но мне это оказалось неинтересно. Я сделал свой выбор и даю тебе всё необходимое для победы. Заверши многолетнюю бойню, хватит насыщать дух Мардука Четырёхглазого, хватит служить пешкой в чужой партии. Ты – марионетка, все тёмные существа – марионетки, и я – такая же кукла, полная похоти и агрессии. Я знаю, что снился тебе, знаю, что ты готова пустить меня в своё тело и родить наследника. Но я уйду, как только удостоверюсь, что ты правильно поняла стратегию Тарсина и завтра перегруппируешь свои боевые корабли в новом порядке.

– Но… – Королева всхлипывает, руки её скользят по бедрам, сжимают покрасневшие соски и соскальзывают в лоно. Присутствие Акрофетиса сводит её с ума. – Останься. Мы будем править Контом вместе, я влюблена в тебя и желаю отдать себя без остатка; такого чувства у меня не было даже к Тарсину.

И снова фиолетовое время роняет каплю, и где-то, явно не в этом мире, слышен бой часов. Воет трёхглавый пёс, как безумный ветер, а ветер бродит по мирам, не находя пристанища. Роза Дроттар в Средних мирах внимательно следит за двумя существами в ночной тьме, готовая подарить белый цветок, что есть символ вечной любви, ибо она бесстрастна и многое прощает, если видит истинное чувство. Но господин времён Зерван делает свою ставку, и Роза понимает, что проиграла, а время выиграло. Королева старится на глазах, щёки становятся впалыми, глаза теряют блеск, руки покрываются морщинами, а дряблый живот обвисает.

Она чувствует, что силы уходят, но не знает, что происходит. Слёзы тверды, как камни, и плакать ими очень больно. Королева осознаёт, что видит Акрофетиса в последний раз, понимает, что всё будет так, как он скажет, и её тоска разрастается до невероятных размеров.

– Я убил твоего мага, королева, и вскоре ты постареешь, потому что нельзя украсть у времени ни одного мига и не заплатить за это, я же уйду в самый дальний из Дальних миров, потому что смерть моя будет очень болезненной – я ослушался бога и буду жестоко наказан. Я не оправдал ничьих надежд. Если я выживу, то стану править всеми мирами, потому что более достойного правителя у них всё равно не будет.

После этих слов он уходит, поцеловав прозрачное время, а королева корчится в жутких муках. Её лоно изнутри горит бешеным огнём, и желание так нестерпимо, что она бредёт по коридору, растрепав седые волосы, и ищет хоть кого-то, способного удовлетворить её. А тень, что принесла сладкий сон, покидает контийский звездолёт и, обогнав дрейфующее тело мёртвого Маргаста, направляется к миру Ага, пылающему вечным огнём ненависти.

Глава 12

Миры Дальней волны, планета Гвал

Мир Гвал обычно приветлив, но не сегодня. Лютые ветры воют как драконихи, потерявшие своих детей, а снег идёт и идёт, укрывая белым одеялом всё вокруг, непрерывный и смелый, как никогда. На вершине, что выше всех, так холодно, что кажется: жизнь там должна прекратиться.

Спента спит и видит странный сон, вылитый на поверхности сознания, как грязное масляное пятно. Если бы не было так холодно, к ней пришли бы посетители и разбудили, чтобы не дать испачкаться о тёмную грёзу, но посетителей нет уже целых два оборота планеты вокруг оси. Она спит, чтобы сэкономить тепло и жизненные силы. У неё больше нет еды, которую обычно приносят снизу. Спента во сне помнит, кто она, и могла бы назвать своё имя и потому осознаёт сон и не сон. Часть её с ужасом наблюдает за тёмным солнцем, прорвавшимся в светлые миры – пророческим сном, а другая часть обеспокоена отсутствием пищи и холодом. Когда разочарование волнами проходит по телу, пророчица думает о необходимости спуститься с вершины и заснуть где-нибудь в тёплом дупле дерева или чужом сарае. Но для этого сначала нужно проснуться, а она не может не досмотреть сна.

Сны пророчицы хаотичны, так же как у любого жителя Гвала, но они чисты и всегда остаются в памяти, мучительно перерождаясь в пророчества. Ведь Спента всё ещё ребёнок, хоть и выглядит дряхлой старухой. Её ум маленькой девочки и тело старого гуманоида совместимы и рождают нечто среднее – мудрость зрелой женщины. И со стороны своей мудрости Спента старается выпить сон, втянуть его в свой реальный мир, чтобы сделать великим пророчеством.

Ей снится 77 сектор Живого космоса, он имеет прочный заслон от Тёмных вселенных. Энергощит, построенный контийцами в этом секторе, невероятно прочен и смог бы выдержать даже взрыв сверхновой вблизи, но именно там рвётся ткань реальности. В щель, создавшую проход между двумя мирами, проникает свет, но это не свет от источника, это рассеянные волны. Вслед за ними вползает солнце – небольшая звезда, заражённая тьмой. В новом пространстве звезда пульсирует и сокращается, она нестабильна. Каждое её сжатие порождает круги тёмной энергии, и они смертельны для всего живого на светлой стороне. Расходятся круги на несколько парсеков, заражая вакуум тьмой. Рядом нет планет, только осколки мёртвого астероида омывают чёрные волны энергии. Во сне Спента позволяет своему телу бояться, она взлетает выше и выше, желая перепрыгнуть тёмную волну, хотя и понимает, что это всего лишь сон. Просыпается она в ужасе, задыхаясь и чувствуя, как болят старые кости. Спента думает о бессмысленности своего существования, о непосильном, тяжком грузе ответственности, и запретные мысли – заснуть, отдаться холоду и никогда не просыпаться – одолевают её, знающую истинную цену такому поступку.

– Эй, проснись, ведьма, у тебя гости!

Она открывает несуществующие глаза и сначала видит лишь белый туман, как обычно, но потом мгла рассеивается, и впервые за пять циклов Спента различает образы.

– Кто здесь?

У неё нет глаз, и смотреть совершенно нечем, но происходит чудо – и пророчица смотрит пустыми глазницами на того, кого хотела бы никогда не видеть.

– Ты никого не ждёшь, Спента?

– Нет, Акрофетис, и менее всего – тебя.

– Я вернул тебе зрение, а ты так неприветлива… Я устроил эту ледяную бурю, чтобы дать очиститься твоему телу, но ты вовсе не благодарна…

– Я должна есть, а у меня нет еды. И раз ты дал мне зрение, значит, потребуешь что-то взамен.

– На самом деле ты права, я не вежлив.

Он покидает пещеру и пропадает в белой мгле неба, чтобы вернуться позже. Спента в это время жадно осматривает пещеру, руки, ноги, деревянную скамеечку для медитаций, баллон с горной водой. Она насыщает ум образами, понимая, что скоро вновь лишится способности видеть, а может быть, и своей жизни, ведь её гость непредсказуем.

Возвращается он с двумя тушками птиц, одна промёрзла и превратилась в ледышку, а вторая ещё жива и истекает кровью.

– Этой еды тебе хватит?

– Да, господин.

– Я нашёл их неподалёку в горах. – Он радостен, сверкает чёрными глазами и смеётся, как ребёнок. Прекрасен и свеж, одет в контийскую форму генерала, которая ему велика, но босые ноги равнодушно ступают по ледяному полу пещеры. Там, где он останавливается и садится, лёд тает и испаряется, и потому в пещере много влаги, и Спента согревается. – Расскажи мне, пророчица, видела ли ты сектор 77?

– Да, видела. Там появилось тёмное солнце, и волны чёрной энергии, которые источает светило, очень опасны. Космос – хрупкий организм, такое вторжение может нарушить взаимосвязи энергетических структур в светлых мирах. Это начало большого катаклизма.

Акрофетис качает головой и выглядит очень довольным, и хотя Спента не смеет смотреть на него несуществующими глазами, ей видно отражение гостя в лужице воды, что растаяла под божественной стопой.

– Нет, моя дорогая, одно солнце не так уж и страшно, до конца мира ещё далеко, но я хочу, чтобы об этом узнало как можно больше существ в Дальней волне. Пусть твоё пророчество станет мрачным и пугающим, пусть космос вздрогнет и задумается. Тёмное солнце – дурной знак, особенно для контийцев. Они перенесли свои страхи тьмы в рациональную область и объявили тьму генетической заразой, безобразной мутацией, но что они скажут, увидев заражённую звезду? Пусть паника отрезвит тех, кто празднует победу, уступив половину Дальней волны творения царству тьмы.

– Но ведь это солнце – не твоих рук дело?

– Конечно, нет, ведьма. Посмотри на меня, пока у тебя есть глаза, – я немощный гуманоид, разве могу я двигать солнце, тем более тёмное?! Я ненавижу тьму после того, как Сошмет убила Ашму, моего единственного слугу, и я желаю понять механизмы появления Тёмных вселенных, чтобы повернуть время вспять, если это возможно, и вернуть тёмных существ к обычной жизни.

Долгое время они молчат, Акрофетис думает о чём-то своём, не обращая внимания на Спенту. Пока он забывает силой воли держать погоду, тучи рассеиваются, снег прекращает идти и появляются несмелые лучи звезды. Гвал с облегчением вздыхает, только Спента не верит теплу и чувствует, что холод вскоре вернётся, чтобы вновь запереть её на вершине.

– Вернёмся к тебе, дорогая. Я дал тебе эти глаза, чтобы ты видела вот это.

Он бросает к её ногам огромный чёрный фаллос, похожий на член странного животного. Спента в ужасе и готова умереть, лишь бы не прикасаться к отвратительной мёртвой вещи.

– Ну-ну, дитя, не бойся. Ты уже достигла половозрелого возраста и ты самая умная среди гуманоидов, поэтому я хочу, чтобы ты совокупилась с этим членом и родила.

– Но чей это орган? – в ужасе шепчет Спента.

– Трактоида, который был последним во вселенной и недавно умер, так что сам не может продолжить свою расу. А я очень хочу, чтобы в Дальних мирах вновь возродились трактоиды. Знаешь ли ты, Спента, в чём величие этих удивительных существ?

– В легендах Аста Деуса говорится, что эти ящеры служили богам…

– Конечно, служили. – Он смеётся, закатив глаза, и играя со своими волосами, смеётся так, что снег на вершине начинает таять и сползать огромными пластами. Если бы можно было остановить этот смех, создающий грохот на всём Гвале, Спента с радостью пожертвовала бы собой, но смех невозможно остановить, пока сам Акрофетис не решит, что хватит. – Это очень полезное свойство… щекотать ворсинками божественные ягодицы и ронять чешуйки, которые забираются под божественную кожу и прорастают там плотными бутонами… Но разве стал бы я тебя мучить из-за такой ерунды? Нет, пророчица, в легендах ничего не сказано об удивительной устойчивости и стабильности молекулярной структуры трактоидов. Они были единственные, кто мог проникнуть в Среднюю волну творения и вернуться вопреки всем законам жизни, они могли умирать на целые эоны и вновь возрождаться. Я расскажу тебе о короле Тарсине то, чего ты не знаешь. Одним из его очень далёких предков был трактоид, и хотя родился Тарсин обычным гуманоидом, в нём спал ген божественного ящера. Когда пришла тьма, Тарсин впустил её в свое сознание, но проснулся дремлющий в нём трактоид и попытался трансформировать его тело, чтобы спасти от безумия тьмы. Изменение произошло лишь наполовину, но и этого было достаточно, чтобы Тарсин не стал до конца тёмным существом. Король ненавидел и проклинал своё тело, не понимая, что оно стало его спасением. Однако он так и умер в неведении, так и сгнил на свалке жизни, не познав своей мощи. Печальная история. Возьми член, и воспользуйся им, пока он ещё жив, чтобы родить нового трактоида, а ещё лучше – парочку разнополых, хотя, насколько я помню, с полами у ящеров была путаница.

– Они могут менять свое естество на противоположное, господин.

– Да, тогда всё равно, двоих хватит, так что постарайся.

Спента плачет пустыми глазницами, и плач этот немой и сухой, лишь вздрагивает морщинистое лицо пророчицы.

– Что ещё? – недоволен Акрофетис. – Еда у тебя есть, посетителей не будет некоторое время, ведь буря ещё не кончилась, приступай, это может показаться тебе приятным…

– Не могу, господин, я дряхлая пророчица, моё тело не понимает физического наслаждения, и оно так старо, что вряд ли сможет родить нечто такое чудовищное, как легендарный ящер.

– Ты хочешь вернуть своё молодое тело? У тебя два оборота планеты вокруг оси. Наслаждайся. Только помни, за всё надо платить…

Он вновь смеётся и уходит, бросив ей контийскую зажигалку, от которой в пещере становится немного теплее. Как только Спента прикасается к зажигалке, то наполняется невероятным желанием. Сексуальное наслаждение незнакомо ей и потому манит грязной тайной, чёрный член трепещет в её юных руках, а лоно впервые за время жизни истекает соками, готовое принять в себя часть мёртвого трактоида.

Что это – так долго сдерживаемая похоть и извращённые мысли, которые она себе запрещала? Или это прикосновение сына Акрофета сделало Спенту безумной? Член входит в неё практически весь, и она визжит от удовольствия, разрывая на себе серую рубашку. Тело её горит как в огне, так что холода больше не существует, и контийская зажигалка выброшена вон. Она желает оставить кусок чёрной плоти внутри своего тела навсегда, чтобы умереть от нескончаемых оргазмов, но он разрастается и делает ей больно. Тогда, отвергнув член, Спента видит кровь и начинает вырывать свои несуществующие глаза, чтобы не видеть отвратительного позора, но два оборота планеты вокруг оси ещё не прошли…