Читать книгу: «Владивосток. Хай-шень-вэй. Книга вторая. Нас миллион. Ресторан у императора. Экологическая полиция», страница 3

Спала Настя тревожно. Прошли те времена, когда она спала на песке у моря и ничего не боялась. Тогда девочка не думала об опасности. Во Владивостоке, на Семёновском ковше, происходило всякое, бывало, что и убивали, но детей никто не трогал. В то время только одна мысль грела девочку: «Вот стащу, (выпрошу, поберу с песка) несколько рыбёшек, и будет у нас с отцом ужин, а может и на завтрак хватит! Но на завтрак обычно не хватало. Папа Си не любил себе в чем-то отказывать. Иногда он даже забывал, что девочке тоже надо кушать и съедал все сам. Когда Настя робко напоминала о том, что тоже голодна, он раздражённо вздыхал. Если добыча Анастасии состояла из трёх рыбин, то ей доставалось на ужин не больше полрыбёшки, и ту отец отдавал с таким сожалением, что у девочке кусок не лез в горло. Вспомнив отца, девочка пригорюнилась. Где-то ее папа? Неужели не вспоминает о своей брошенной дочке? У Насти не было на отца никакого зла. Она воспринимала отца, как большого ребёнка, которого надо кормить, поить и утешать. Девочка горевала только о том, что не сможет помочь отцу, если с ним случится какая-то беда! От отца мысли девочки плавно перешли на мать. Мысль, что мама где-то рядом, грела и помогала жить. Ах, если бы можно было пешком дойти до этого посёлка, как его там назвал в письме Павел, Хунчун. В посёлке Хунчун живёт мама. «Когда появится Павел, я попрошу его проводить меня до этого посёлка», – подумала Настя засыпая.

В четыре часа утра девочка открыла глаза. Резко вскочив, она ударилась о ствол дерева, который был навесом и крышей, всю эту долгую и влажную от росы, ночь. Насте показалось, что она проспала. Выскочив из-под навеса, она начала лихорадочно одеваться в мокрые от росы вещи, и вдруг все вспомнила. Она действительно проспала. Ее друзья работали уже два часа, но с сегодняшнего дня ее это уже не касалось. Спать больше не хотелось. Под навесом сидеть тоже не хотелось и Си пошла к берегу реки. Воды реки светились изнутри. Настя оглянулась. Лес стоял тёмный и неприветливый, а от воды шёл пар. Вода была матово-молочно-перламутровой, и Анастасия пошла к воде. Девочке было холодно и одиноко, и абсолютно все равно, что с ней будет дальше. Однако стоило ей достигнуть берега реки и вступить в воду, как свечение погасло. Через несколько секунд послышался сильный плеск, как будто по воде ударил хвост большой рыбы. Вода выплеснулась на берег. Настю качнуло назад, и она плюхнулась прямо на речные камни. «Ну вот, теперь одежда мокрая не только от росы, – с огорчением подумала девочка, – жаль, что мне не во что переодеться!»

Наконец встало солнце. Си еле дождалась этого момента. Чтобы не думать о солнце и тепле, девочка бродила по берегу реки и читала вслух стихи. Особенно ей нравилось, как звучат стихи на одном из мёртвых языков! Государство называлось Бутрамусс. Жители этого государства звали себя Бутрамуссы, или Муссы. Стихи надо было петь. Музыкальный лад, на котором пелись стихи, был не похож ни на один из ладов, существующих на земле. Если бы кто-то взялся наблюдать сейчас за девочкой, то наблюдатель был бы очень удивлён. Си шла по берегу и беззвучно открывала рот, но изо рта не доносилось ни звука. Беззвучная декламация продолжалась минут пять, потом Си наклонялась к водам реки, набирала полный рот воды, и продолжала декламацию. Становилось слышно, однако звук навевал жуть. Выплюнув воду, девочка продолжала читать стихи, но все так же, беззвучно. Дойдя до определённого места в стихотворении, Анастасия обвела лес задумчивым взглядом. Ей нужен был листик, сорванный с ветки. Однако дерево должно было быть низкорослым, тонким, и листья с этого дерева должны были просвечивать, если их поднести к свету. Наконец дерево было найдено. Выбрав самый маленький листок, девочка бережно поместила его во рту как мембрану, и снова начала декламировать! Не могу сказать, на что был похож звук издаваемый сквозь лист. Мне просто не с чем сравнить! Звук был очень красивым, но по-прежнему жутким. Декламация была закончена как раз к тому моменту, как встало солнце. Последние слова стихотворения были снова произнесены беззвучно, однако читались они как гимн солнцу. Бутрамусс, государство, в котором был очень сложный фонетический строй, но довольно простой государственный, погибло из-за неурожая. Деревья, которые должны были делиться своими листьями во время долгой декламации, побило градом. Листья были нежными и хрупкими. Град пронёсся по всей стране. Деревья были нужны не только как средство для чтения вслух. Листья употребляли в пищу, листьями лечились. Государство Бутрамуссы состояло из людей, которые питались только растительной пищей. Народ Муссы питался только листьями и плодами дерева Бутрамусс. Сейчас этих людей назвали бы вегетарианцами. Все это Си узнала из книги, которая находилась во Владивостоке, в катакомбах, недалеко от Семёновского ковша. На третьем подземном уровне. В тайном городе Чжурчжэней.

Гимн солнцу был пропет. Пропет на языке народа Бутрамуссы. Си доела остатки пищи. Сегодня был будний день, но Юйлун обещал, что возьмёт на себя нагрузку кого-то из детей. Кто-то один потихоньку уйдёт из подвала, чтобы отнести Насте ещё еды. Однако это, скорее всего, будет вечером. Что же, девочке было не привыкать, бывали времена, когда она ела один раз в два, три дня.

Становилось жарко. Си вошла по колено в воду. Ей хотелось опять очутиться в помещении со ступками, жерновами и книгами. Анастасия была заинтригована, ей никак не удавалось проследить взаимосвязь между книгами и остальными предметами. Однако огромный зал, находящийся под впадиной Баоань, не желал сегодня открывать свои тайны перед девочкой. Настя смотрела в воду долго-долго, пока не заболели глаза. Ничего не менялось. Лишь рыбёшки подплывали поближе к ногам и удивлённо замирали, не понимая, откуда вдруг взялись эти колонны. Стоило девочке пошевелится, как рыбки прыскали в разные стороны. Река и лес жили своей повседневной жизнью, тайны прошлого не интересовали обитателей реки и леса. Каждый из них был занят самой главной задачей в жизни – выживанием! Затрещали ветки, девочка дёрнулась чтобы убежать, но от неожиданности запнулась за корягу и упала в воду. К счастью, река была не глубокой. Здесь, у берега можно было купаться без опаски, а вот если зайти в воду чуть глубже, течение могло запросто унести, а ещё были водовороты и ямы.

– Я здесь место приметил, – Си услышала голос мужчины, и говорил мужчина по-русски, – рыбалка будет отличной!

– А что, – в разговор вступила женщина, – поближе места не нашлось? Я уж думала, что ты решил таким образом добраться до Никольска – Уссурийского!

– Все шутишь? – хохотнул мужчина, – сама же просила увести тебя куда-нибудь подальше от посёлка!

– Но не так же далеко!

– Ладно, – снова засмеялся мужчина, – в следующий раз найду местечко поближе! Хотя… Ну чем тебе здесь не нравится? Твой муж нас точно здесь не найдёт!

– Не надо о муже… Ой, – женщина взвизгнула, – сними его с меня, сними!

– Ну вот, – огорчился мужчина, – всех рыб перепугала! Разве же можно так бояться? Это же был лесной паучок! Ты разорвала его паутину!

– Ты что, – судя по голосу, дама разобиделась не на шутку, – действительно сюда рыбачить пришёл?

– Ну, и рыбачить тоже, – послышался звук поцелуя, – но рыбку половим попозже! А сейчас… Доставай-ка одеяла…

– Нет, мне здесь не нравится! – закапризничала женщина, – вдруг на меня опять паук нападёт! Давай найдём место подальше от деревьев!

– Но… Как же… Тут рыбалка и… Ну, тихо, и знакомых никого рядом! Заросли же… Ну, и муж твой, соответственно, не сможет нас найти!

– Да оставь ты мужа в покое! – завизжала женщина, – Все, я передумала! Ничего я не хочу! Давай вернёмся в посёлок!

– Ну как же… Я же… Может, передумаешь ещё? Ну, куда ты? Посёлок в другой стороне.

Настя замёрзла и устала. Ноги ее затекли и дрожали. Вода в реке не была холодной, однако одно дело, когда ты купаешься, а потом можешь позагорать на солнце, другое дело, когда… Настя так перенервничала, что не могла заставить себя сделать шаг. Наконец, с трудом выбравшись на берег, она бросилась на прогретую солнцем траву и заплакала. Прятаться и таиться уже не было сил. Не зная за собой никакой вины, девочка все же должна была помнить все двадцать четыре часа в сутки о том, что ей надо прятаться, прятаться, прятаться!

Постепенно дрожь прошла, но слезы не иссякали. Вдруг девочка услышала голос, который так любила. Голос смеялся и утешал: «Озеро наплачешь, а потом сама в нем и утонешь! Не плачь золотое дитя, осипнет голос, как говорить будешь?»

Золотым ребёнком звала девочку бабушка Май, мама ее мамы.

А голос продолжал звучать в голове: «Пой, моя хрустальная птичка! Когда хочется плакать – пой! Когда была ты крошкой, прилетал Феникс. Птица Феникс угольком знак начертала на горлышке у тебя! И теперь ты, как Феникс, должна всегда восставать из пепла! Помнишь легенду о Фениксе? Легенду о птичке, которая восстаёт из собственного пепла? Конечно, помнишь! И тебе предначертано тоже самое! Будешь петь – будешь жить! Перестанешь петь, погибнешь окончательно!»

Так говорила бабушка Май. И сейчас, много лет после того, как бабушки не стало, слышала Си старые истины и не верила своим ушам. Однако голос звучал не внутри девочки, голос доносился из реки. Голос шёл из леса, вырывался вместе с дыханием из-под речных камней, голос шёл отовсюду!

Голос бабушки отдалился, так бывало, когда старая женщина, что-то делала по хозяйству и одновременно утешала внучку, голос сливался с шумом реки, трепетаньем листьев на ветру. Убаюканная звуками природы и ласковым голосом бабушки, девочка начала засыпать. Но дрёма ее была краткой. Раздался стук, и Си оказалась перед открытой книгой. Вернее, книг было восемь. И все они открылись на одной странице. И опять, как в прошлый раз, Настя все отлично осознавала. Она понимала, что находится одновременно в двух местах: в гигантском зале, глубоко под землёй, и на берегу реки Суйфун. В какой-то момент девочку взяло сомнение: может здесь, под землёй, находится лишь душа, дух, а тело там, спит на берегу реки? Однако все было не так просто. Анастасия, действительно раздвоилась. Она была во плоти здесь, рядом с книгами и там, у кромки леса.

Наконец решив, что мучиться и волноваться бесполезно, девочка решила сосредоточиться на книгах, а все остальные мысли и догадки оставить на потом.

ГЛАВА 2. ЕЛЕНА

Я ненавижу морковь. Во всех видах ненавижу: жареную, варёную, тушёную – любую! Нянюшка Ларисы давно поняла это и старается проносить морковь мимо меня как можно быстрее. Соня-сестра Гриши, тоже девочка наблюдательная, но в отличие от нянюшки решила извлечь из моей фобии выгоду. Если няня не добавляет морковь в какое-либо блюдо, Соня отказывается есть. Я не вредная, просто у меня начинается непроизвольная тошнота и рвота, если поблизости от меня находится морковь.

И совсем не обязательно, чтобы морковь была в пище. Если положить этот оранжевый овощ рядом со мной, то можно считать, что день испорчен. Зловредная девчонка довела меня до того, что я стала питаться лишь хлебом. На моё счастье, туда морковь добавить нельзя. Хотя Софья пыталась. Однако ничего у неё, конечно, не получилось.

Да, простите, что ворвалась в повествование и не представилась. Меня зовут Елена. Один из моих дальних предков был представителем народа Шуби. В минуту опасности, я могу перемещаться на довольно далёкие расстоянии. Например, в Харбин. Два раза я была на грани гибели. Два раза, в последний момент, невидимые крылья переносили меня в китайский город Харбин. Почему в Харбин? Я не знаю. Почему не в Петербург или в Москву на худой конец? Или в какой-то другой город Российской империи? Почему? Ну, наверное, потому что… Нет, не знаю, нет у меня объяснения. Пока, нет. Жизнь моя течет вяло и скучно. Я несколько раз просила дядю Елистрата найти мне работу. Однако отец Ларисы считает, что мне работать ещё рано, так же, как и Грише. С того момента, как я поселилась в семье Ерофеевых, прошло почти двадцать четыре месяца. Два раза в неделю приходят учителя. Для Софьи и Ларисы выделены классные комнаты на втором этаже, для нас с Гришей – на первом. Два года назад у нас была общая классная комната, но Сонька все время рвала мои тетради, и рисовала каракули в учебниках. Дядя Елистрат повздыхал, пошептался с нянюшкой и освободил одну из комнат, которая принадлежала раньше матери Лары. Первые несколько месяцев учение шло со скрипом, а потом мне понравилось учиться. Гриша не любит говорить о своих успехах. Он стесняется. Мой друг считает, что ему нужно работать. Он все время чувствует себя скованно и считает, что в долгу у дяди Елистрата. Удивительно, но Лариса учится кое-как, зато Софья у нас домашняя звезда! Попробуй не похвали ее! Будешь злейшим врагом на всю оставшуюся неделю. Пока была жива бабушка, на девочку ещё была какая-то управа, теперь же все жалеют бедную сиротку и боятся сказать ей слово поперёк! Иногда, когда жизнь в доме становится особенно невыносимой, я ухожу в катакомбы и брожу там сутками. Дядя Елистрат раньше волновался и отправлял на поиски Гришу, теперь же смирился. Я брожу по подземелью и все ищу камень-птицу. Камня нет. Нет дороги к тайному городу. Лишь изредка мы встречаемся все вместе, Сяй-линь, Павел, Гриша и я. Вместе нам весело и хорошо, но встречи очень редки. Сяй-линь учится с утра до вечера, Павел все время в пути. Редкие минуты отдыха он проводит под землёй. Как я узнала, он все реже и реже поднимается наверх. У Павла что-то с глазами. Они (глаза) не переносят дневного света и солнца. Сяй-линь усиленно готовят к роли жены. Мама нашей подруги ведёт переговоры со свахами. Вчера даже геоманта приглашали. К счастью, небесные знаки у жениха и невесты не совпали, и подруга на какое-то время вздохнула облегчённо. Карта клада по-прежнему лежит в укромном месте. Несколько раз в месяц я проверяю на месте ли она. Мама с папой так и не вернулись. От них нет весточки. Родственники, которые живут на Эгершельде, знают, что я жива. Гриша часто приносит от них весточку, но сама я пока не решаюсь их навестить. Мы скучаем по отбывшим в дальние края, подругам и друзьям. Нам не хватает Кенрю и Енеко. Мы тоскуем по Толи и Си.

ГЛАВА 3. ТОЛИ

Здравствуйте, я – Толи. Надеюсь, вы не забыли меня? С меня началась история о подземном городе чжурчжэней; мной, к сожалению, и закончилась.

Очень жаль, что я не смог попрощаться. Не успел. Но вины моей в этом нет. Из Японии, страны, где родились мои родители, и где я никогда не был, пришло предписание. Согласно предписанию, вся наша семья в двухдневный срок должна была покинуть Владивосток и уехать на родину предков. Билеты прилагались.

Тогда, два года назад, мне было пятнадцать лет, теперь, соответственно, семнадцать.

Я не буду рассказывать о своём разочаровании и тоске. Совсем не такой я представлял страну, где жили мои предки.

В первые месяцы пребывания всех нас, за исключением дедушки, затаскали на допросы. Или, как любил говорить один из тех, кто допрашивал меня, на «беседы». «Беседовали», невзирая ни на какие обстоятельства.

Когда заболела мама (вернувшись из Владивостока, она снова начала кашлять), за ней приехали двое военных в белых халатах. С носилками. Таскали на допрос и Енеко. Дедушка крепился, сколько мог. Однажды он не выдержал, и послал письмо старому другу. После этого маму и Енеко оставили в покое. Вскоре перестали таскать на допросы и отца. Дядя Кенрю, и я остались объектами подозрения и недоверия.

Я рассказал все без утайки. И про подземелье, и про город, и про книгу. Утаить хоть что-то было просто невозможно. Секретный отдел обладал огромным арсеналом и средствами развязывать языки.

Об этом мне поведали ещё на первом допросе.

Ни у меня, ни у дяди абсолютно не было никакого желания быть подвергнутыми допросу первой или второй степени.

То, что проделывали с нами на протяжении года, называлось допросом нулевой степени.

Один из следователей бил меня по лицу, когда в моем рассказе появлялась информация о книге. Он кричал, что я – лжец!

Другой следователь велел вогнать мне иголку под ноготь, когда, наученный горьким опытом «беседы» с предыдущим следователем, я попытался утаить информацию о подземелье, камне птице, пропавшей стене и книге.

Однако вот что удивительно: стоило мне только в своём рассказе дойти до того момента, когда двое русских догнали японца, похитившего девочку, как мои тюремщики поменялись в лице и отказались слушать мой рассказ дальше.

Стопку бумаги и ручку мне вручили почти с почётом. Стоило мне дописать лист, как его почти вырывали из рук. Я сам видел, как мою писанину запирали в сейф.

Когда я писал, двое сотрудников секретной службы, рангом ниже того, кто меня допрашивал, просто поедали меня глазами.

Когда отчёт был закончен и один из сотрудников вошёл в кабинет, чтобы сопроводить меня до автомобиля, я увидел страх в глазах того, кто держал в руках стопку исписанной бумаги. Сотрудник старался держать листы так, чтобы невзначай не зацепиться взглядом за написанное мной.

Обо всем этом я рассказал дяде. Посовещавшись, мы выработали план.

И, согласно плану, все время возвращались в своём рассказе к событиям с девочкой Ларисой, и японцем, похитившим ее.

Бить нас перестали, зато после каждого допроса нам предписывалось заполнить гору листов. Вскоре на пальце появились мозоли. Допросы стали более редкими, а потом совсем прекратились.

Так прошёл год и ещё шесть месяцев. А тем временем здоровье мамы все ухудшалось. Врачи лишь разводили руками.

Положение опять спас друг дедушки. Как уж он действовал, и какие аргументы приводил, не знаю, но через год и восемь месяцев после приезда в Токио, нам было разрешено вернуться во Владивосток.

Страну предков я покидал без сожаления. В школу в Токио я не ходил, друзей не завёл.

А что же книга, вернее, лист из книги, спросите вы?

Да ничего, отвечу я вам! Абсолютно ничего! Вдали от книги лист превратился в мятый и пожелтевший от времени листок. Вернее, обрывок листа.

Обратный путь в город, где я родился, занял некоторое время, но все же, время, проведённое в пути, летело быстро. До Токио мы добирались дольше и тяжелее. Или мне это просто показалось?

Родной дом встретил нас запахом сырости и треском рассохшихся полов. Мебель и вещи должны были доставить позже. Домоправительница, которая осталась во Владивостоке и забрасывала нас жалостливыми письмами, встретила маму почти со слезами. Началась суета, слезы, восклицания! Пока женщины охали и ахали, я полез в баул, где лежали мои старые учебники, и поймал понимающий взгляд дяди. Зная домоправительницу, я побоялся, что она выкинет лист, когда будет расставлять книги на полке.

Руки мои дрожали, когда я доставал лист. В какой-то момент мне показалось, что лист тоже вибрирует. Однако я быстро понял, что это лишь иллюзия.

Лист был… Нет, не мёртв, нет, лист спал. Счастье и восторг переполняли меня, и я не желал думать о плохом. Но… Страница из книги была такой… Поникшей, несчастной и старой!

Дядя аккуратно взял страницу из моих рук.

– Токагава, не расстраивайся! Все будет хорошо! Пойдём, прогуляемся! Посмотрим, изменился ли город, навестим твоих друзей!

– Да, пойдём! Все равно тишины в доме до вечера не предвидится! Однако… А что с листом делать? В карман его не положишь, помнётся!

– Положи назад в книгу! А книгу поставь на полку.

– Как хорошо, что все в нашей комнате осталось на местах, да, дядя? Только книги на полку поставим, да кровати перевернём, и будто бы не уезжали!

– Я рад, что ты так быстро забыл обо всем плохом! И… Что там такое? Кто-то плачет?

– Это Енеко. Кое-что не меняется и, кажется, не изменится никогда!

– Пойдём, племянник! Сейчас придёт твой отец и начнётся сеанс внушения.

– Пойдём. Только… Я хочу сказать, что папа уже не такой как был, он изменился, правда?

– Мы все изменились, хотя на первый взгляд это не заметно.

– Дядя, а куда пойдём?

– А кого бы ты хотел увидеть первым?

– Павла!

– Павла… Гм-м… Ну ладно, пошли к Павлу.

ГЛАВА 4. СЯЙ-ЛИНЬ

Вчера мой папа, Петухов Иван Петрович, пришёл в плохом настроении. Все ему было не так. Мама сбилась с ног, пытаясь угодить, но ничего не получалось. Чем больше суетилась мама, тем раздраженнее становился папа. Дело кончилось тем, что папа ушел в свой кабинет хлопнув дверью. Папа – главный врач одного из отделений госпиталя. Как только началась азиатская холера, мы стали видеть папу все реже и реже. Мама тоже раньше работала в госпитале, там они с папой и познакомились. Сейчас мама не работает. Она главная в нашем доме. Папа не возражает. Он давно уже ни на что не возражает. У него просто на эмоции нет сил. Вечером он приходит выжатый как лимон, с трудом выслушивает мамины новости и отправляется… Нет, не спать. Папа идёт в кабинет, думает, как победить холеру, и пишет отчёты. Азиатская холера, которую так боятся люди, не хочет сдавать своих позиций. Проделав свою страшную работу на улицах Миллионки, холера перекинулась на остальные слободки города. Слуги, а их у нас было трое, старались в дни, когда папа приходил сам не свой, двигаться как можно тише и вообще становились абсолютно незаметными. Незаметными до такой степени, что иногда их вообще невозможно было дозваться! Я девушка современная и понимаю, что эксплуатация слуг – это зло, но иногда без ловких рук моей служанки и наперсницы, Кати, я просто не могу. Катя тоже китаянка, но папа, которого раздражают подчас непроизносимые китайские имена, дал девочке русское имя. Так и повелось. Я даже уже и не помню, каким именем нарекли Катю родители при рождении. Катя моя дальняя родственница, так же, как и остальные двое слуг. Папа не возражал, когда по просьбе мамы, много лет назад, они, все трое, приехали из Китая. Катя осталась сиротой и кочевала из семьи в семью, когда мама решила, что мне нужна служанка. В Кантоне жили двоюродные племянники моего китайского дедушки. Брат и сестра. Они были на десять лет старше Кати, но тоже, вследствие трагических обстоятельств, остались сиротами. Когда мне исполнилось три года, вся эта троица дальних родственников поселилась у нас. Мама всегда помнила, что Яша, Наташа и Катя – ее дальние родственники, но поблажек родственникам не давала. Да собственно, им и не нужны были поблажки, слуги работали не за страх, а за совесть. Брату и сестре имена придумала мама. Нам вполне хватало того, что делали по дому слуги, потому что мама тоже никогда не сидела без дела. Единственной бездельницей в этом доме была я. Моя руки никогда не держали ничего тяжелее кисточки для каллиграфии и карандаша. Однако если у слуг были выходные, то у меня их не было. Я училась круглый год. От зари до зари. Помимо тех уроков, которые мне задавали в гимназии, в мои обязанности вменялось вести все счета в доме, два часа со мной занималась мама, шесть часов отрывал от своей работы Яша. В тот момент, когда в его семье произошло несчастье, Яша был лучшим учеником школы «Рука Будды». Учитель школы возлагал большие надежды на Яшу. Вот-вот должны были объявить о том, что учитель берет лучшего ученика в сыновья, но произошла трагедия, и брат с сестрой были вынуждены бежать из Кантона. Яша преподавал мне технику боевых искусств. Папа был против такой учёбы, но мама настояла на своём. Поразмыслив, папа со скрипом, но дал своё согласие. В городе было неспокойно, и никакое оружие (а боевые искусства были именно оружием), было не лишним. Единственное, что смущало папу – это статус Яши. По его мнению, если Яша становился учителем для меня, то не пристало ему заниматься теми делами, которые делают слуги. Мама оставила этот вопрос на рассмотрение Яши, но Яша заявил, что останется слугой. Одно другому не должно помешать. Так и повелось, шесть часов в неделю Яша был для меня учителем, остальные часы он использовал для работы по дому. И никого это не смущало. Яша просил лишь об одном. Техника, которой он обучал меня, была секретной, она передавалась от отца к сыну. Все ученики школы получали знания в полном объёме, но ключ от секретной техники мог получить только сын или лучший ученик. Яша владел этим ключом. Он обещал, что через год этим ключом буду владеть и я. Я гордилась своими успехами, но мне и в голову не пришло бы болтать о своих занятиях или хвалится перед подругами. Но вернёмся к папе и его скверному настроению. Азиатская холера добралась до врачей и персонала госпиталя. Папа подумывал о том, чтобы отправить нас с мамой к родственникам в Китай, пока все не успокоится. Однако я была категорически против. Я отлично знаю, что девушки в китайский семьях ведут себя тихо и не возражают родителям, но, во-первых, моя семья особенная, а во-вторых… Один раз я уже уезжала из Владивостока в Китай. Полгода назад мама решила, что мне пора подыскивать жениха. Геомант и сваха сбились с ног, но здесь, во Владивостоке, подходящего жениха для меня не нашлось. Отыскался жених в Китае. Город Шеньян – большой город. Во время каникул мы вместе с мамой приехали погостить. Жили мы у родной маминой сестры. Однако цель поездки у нас была более широкой, чем просто отдых в кругу семьи. В Шеньяне проживала семья моего будущего жениха. Юношу я конечно в глаза не видела, этим, не смотря на моё сопротивление, занималась мама. Геомант, который проживал в Шеньяне, был многозначительным и загадочным. Жених походил мне по всем параметрам. Так считал геомант. Наши знаки были в гармонии, наши фамилии были разными. Семья будущего жениха была богатой, и мама уже сейчас умилялась и плакала от счастья. Я ничего поделать не могла. Меня просто никто не слушал. Дома, во Владивостоке, я упивалась революционным ветром свободы. Тайком посещала несколько кружков. Мои друзья проводили диспуты, спорили и говорили о том, что так дальше жить нельзя. Надо что-то менять! Здесь же, в Шеньяне, царило какое-то средневековье! Я никак не могла понять свою маму. Мне было невдомёк, зачем ей надо, чтобы я вышла замуж за незнакомого парня и жила не в России, а в Китае. Так далеко от семьи и друзей! Мама не шла на разговор, лишь ругала меня за непослушание, но однажды все же не выдержала и раскололась! Оказывается, жизнь в богатой и обеспеченной семье – это мечта моей мамы! Судьба заставила маму уехать в чужую страну и выйти замуж за достойного, но все же, чужого человека. Инородца. Человека другой национальности. Русского. Мама никогда не высказывала своих предпочтений и тоски по родине, и я была удивлена, услышав обо всем этом сейчас. Я пыталась объяснить маме – то, что она задумала мне не по душе! Это не моя судьба. Ту судьбу, которую не смогла прожить сама мама, она примеряла на меня сейчас. Я металась как птица в клетке. Катя осталась во Владивостоке и мне не с кем было поделится своими переживаниями. Семья жениха прислала нам своих слуг. Восемнадцать человек день-деньской крутились вокруг нас, не давая ни на минуту остаться в тишине и одиночестве. Наконец мы обменялись дарами и отправились знакомиться с семьёй жениха. Жениха я так и не увидела, зато познакомилась со всей остальной семьёй. На моё счастье, семья была передовой и здесь мне рот не пытались заткнуть! Наоборот, все время вовлекали в разговор. Ну, я и разговорилась! Разговорилась настолько, что свекровь на утро, после встречи, отослала наши подарки назад и сговор был расторгнут. Я конечно виновата в том, что не была сдержана. Мама не разговаривала со мной вплоть до самого возвращения на Родину. Каюсь, я виновата. Я отлично знаю, как должна вести себя воспитанная девушка на первом знакомстве с родителями жениха. С пяти лет, каждую неделю, мама проводила со мной беседы и уроки на тему, как должна вести себя воспитанная девушка в семье будущего мужа, однако я должна была выиграть битву за свободу. И я выиграла ее! А какими средствами была достигнута победа, это уже дело второе! Папа встретил нас с тревогой, но быстро успокоился, узнав, чем закончились дела, связанные со сватовством. Папа всегда считал, что мне ещё рано думать о замужестве, но с мамой не спорил и своих мыслей на эту тему не высказывал. Мама неделю ходила злющая – злющая, но постепенно все пришло в норму. Вопрос о замужестве остался открытым.

Вчера я встречалась с Леной. В жизни моей подруги почти ничего не изменилось. Лена скучает по родителям и тяготится жизнью в семье дяди Елистрата. Что-то там неладно.

Вчера встал вопрос о том, что я уже невеста и мне надо принимать участие в жизни светского общества города. Мама считает, что нам нужно купить дом в центре города. Спору нет, дом в котором мы сейчас живём, просторный и уютный. Все дома в Докторской слободе построены так, чтобы врачам и их семьям было удобно жить. Однако мама считает, что это не очень престижно. Другое дело-дом в центре города! Папа лишь прикрыл глаза. В спор с мамой вступать было опасно, однако мама увидела несогласие во взмахе папиных ресниц и понеслось! На этот раз я была полностью согласна с мамой. Нет, вопросы престижа меня не волнуют. Просто мой дом довольно далеко от гимназии и от домов моих подруг. Иногда, когда дороги раскисали от осеннего ненастья, извозчик не мог ехать дальше. Я выходила из пролётки и шла пешком до дома. Зимой же, мне приходится вообще пропускать уроки. Бывают месяцы, когда в нашу сторону вообще доехать было невозможно. Папа пообещал нам, что подумает над проблемой и быстро убежал в кабинет. Мне не хватает свободы. Давно прошли те времена, когда я училась в общей школе вместе с Си. Тогда у родителей не было денег на гимназию, и я была вынуждена посещать школу, в которой учителю не платили по три месяца. Кошмар! Скажу правду, слова о кошмаре и об общей школе – это стенания моей мамы. Меня вполне устраивала та школа, в которой я тогда училась, и те подруги, с которыми я дружила. А самое главное, у меня было много свободного времени! Настолько много, что я даже могла несколько раз в неделю спускаться в катакомбы. Я знаю, что моей книги в катакомбах нет, но все же надеюсь отыскать пути-дорожки, которые приведут меня к Ней. Свои поиски я не оставила до сих пор. Раз в неделю я обязательно нахожу время, чтобы спуститься вниз. Для этого мне приходится жертвовать одним из уроков. Для того, чтобы мама ничего не узнала, я все время пропускаю разные уроки, и нахожу веские причины, чтобы объяснить учителю, почему я отсутствовала. Я становлюсь, больной и злой, если мне не удаётся подышать воздухом свободы, то есть подземным воздухом.