Читать книгу: «Когда закончится декабрь…», страница 3
Глава 6
Глаша, получив от Женьки внушение, училась жить без любви, без доцента, без переживаний. Собирала в корзину памяти воспоминания о нем, его голосе, взгляде, интонации, улыбке. Крохи своей несбывшейся любви, лохмотья несостоявшейся страсти, нитки исхоженных дорог, мгновения случайной радости и килограммы разочарования.
Стояла у окна, бездумно бродила по парку, ходила в церковь, говорила с мамой, до обморока сидела в библиотеке, без конца готовила супы и борщи просто чтобы чем-то занять руки.
Забывала.
Изматывала себя повседневными заботами. Смиренно шептала бабушкины молитвы, искала истоки нелюбви, безутешно плакала над написанными письмами, страстно мечтала о свидании.
Забывала.
Обманывала себя, рвала по живому, глотала слезы, пила снотворное. Теряла смысл, упускала время, заходилась в истерике…
Забывала…
Напрасно. Память жестока. А времени прошло мало. Хотя, говорят, и время не лечит.
Женька, поначалу не придавшая значения этой увлеченности, вдруг осознала, что любовь эта – больше чем привязанность студентки к преподавателю, и больше, чем симпатия молоденькой девушки к взрослому мужчине. Поджав губы, она с сожалением глядела, как мучается подруга, и никак не могла решить, как ей помочь. Не придумав ничего лучшего, вызвала Веру Павловну, мать Глаши, в кафе, и все ей рассказала.
Вера Павловна испуганно побледнела.
– Неудобно спрашивать, но, надеюсь, она не совершила никаких глупостей?
– Если вы о сексе, то успокойтесь, – махнула рукой Женька. – Ничего между ними не было. Или просто не успели…
– Как же быть? Что делать? – Вера Павловна заволновалась.
Они пришли к выводу, что Глашу надо спасать, как-то отвлечь и, договорившись, придумали историю… Сказали Глаше, что Вере Павловне на работе дали две «горящих» путевки в Анапу, и, так как Вера Павловна оставить свой детский сад не может, девчонкам надо ее выручать.
Глаша, услыхав об этом, ехать отказалась наотрез. Она даже представить не могла, что долгое время не увидит своего любимого, не сможет слышать его голос, ловить мимолетную, пусть и не ей адресованную, улыбку…
Но объединенные усилия матери и подруги дали нужный эффект. Девчонки, договорившись, сдали досрочно сессию, и с первого июня готовы были начать новую жизнь. В другом городе. В другом климате. С другим окружением.
Всю ночь накануне отъезда Глафира не спала. Тяжкие мысли кружили голову, будоражили душу, тревожили сердце. Она понимала, что, решившись на поездку, отдалялась от человека, за которого готова была умереть. Мысль о том, что не увидит его до начала следующего учебного года, не просто пугала, а приводила к такой панике, что Глаша едва сдерживалась, чтобы не отказаться от поездки в последнюю минуту. Поезд отходил после пяти вечера, так что все еще было возможно…
Она вспоминала детство, бабушку и маму, воспитывавших ее с бесконечными нежностью и любовью, школьные годы. Все так незаметно пронеслось, ушло, кануло в вечность.
Дни уходят, с нами остается только память.
И тогда девушка, так и не получив желаемого, нашла способ заставить мужчину все равно всегда помнить ее и думать о ней. Как и что он будет думать – уже не имело значения, ей уже просто было нечего терять, да и на размышления времени не оставалось…
На рассвете Глафира написала последнее письмо, которое решила отдать доценту лично в руки.
Они встретились в переходе между корпусами. Он спешил на спецкурс, а она – в деканат за зачеткой. Увидев его, Глаша замедлила шаг и опустила руку в карман, туда, где дожидалось своего часа прощальное послание.
Мужчина приветливо глянул на нее и, кивнув, пошел дальше, но она, умирая от страха и любви, остановилась.
– Извините, я хотела вам передать одну вещь…
– Мне? – он резко остановился. – Слушаю.
Глаша замялась. Он, очевидно, очень торопился, но ему хватило деликатности ее не подталкивать. Молча ждал, остановившись рядом, а потом, улыбнувшись, пожал плечами.
– Видите ли… Опаздываю на лекцию, простите.
И тогда она, словно нырнув в бездонный омут, достала из кармана письмо и протянула ему.
– Вот… Это вам.
– Мне? – Он взял конверт, недоуменно покрутил его. – Сейчас прочесть или потом?
– Потом. Вы же спешите.
Он на мгновение замер в замешательстве, а затем кивнул и быстро ушел, не прощаясь. Однако, зайдя за угол, почему-то остановился. Достал конверт, вытащил сложенный вдвое листок и прочитал, чувствуя, как кровь бросилась ему в лицо.
«Я скучаю по тебе. Неторопливо подойду к окну и, вздохнув, аккуратно выведу на запотевшем стекле первую букву твоего имени.
Посмотрю вдаль. Там, в густой туманной синеве, темнеет берег моря, шумят холодные тяжелые волны. Ледяной ветер, рвущий ставни, нетерпеливо стучит в дверь, словно запоздавший путник.
Возьму листок из обычной школьной тетрадки и старательно нарисую мою бесцветную тоску, а рядом напишу просто и незатейливо: „Приезжай. Я скучаю по тебе“».
Опешив, доцент застыл на месте, чувствуя, как сотни острых молоточков безжалостно застучали в висках. А потом повернулся и пошел обратно. Туда, где только что стояла эта странная студентка третьего курса с пронзительными темными глазами цвета вызревшей черешни и смешным рыжим хвостиком на затылке. Однако Глафиры там он уже не обнаружил.
Все должно быть вовремя. Всему свое время. Время зиме и весне, жаре и дождю, жатве и севу. Цветению и умиранию, богатству и обнищанию. Смерти и рождению.
Время уходит. Говорят, промедление смерти подобно. Но иногда заминка спасительна и полезна, удерживает от искушения и соблазна, от наваждения и минутной слабости.
Глаша уехала. А вернулась через три месяца совсем другой. Спокойной и умиротворенной. Оставив позади бурлящие эмоции, уверенно переступила осенью порог родной кафедры и, встретившись с растерянным взглядом покрасневшего доцента, легко и безмятежно улыбнулась ему.
Глафира не забыла свою сумасшедшую любовь, но страстность и пылкость, которые не давали ей дышать, уже отступили. Она смотрела на происходившее в прошлом учебном году как на что-то прекрасное, но очень-очень далекое. И от осознания вновь обретенной свободы ей теперь было хорошо и безмятежно.
Оставшиеся два года учебы Глаша прожила мирно и радостно. После института устроилась в библиотеку.
Работу свою Глаша любила самозабвенно. Да и как можно было не любить такое святое место. Библиотека – кладовая знаний, собрание мудрости и хранилище информации. Это житница и сокровищница, место силы и познания. Здесь, в тишине огромных залов, концентрируются внимание и увлечение, вдохновение и одержимость. Здесь встречаются ученики и учителя, богатые и бедные, строптивые и спокойные, познавшие и еще познающие. Библиотека сеет благоразумие, учит терпению и раздает знания.
Глаша получила именно то, о чем мечтала. Ей, обожавшей тишину и покой, трудно было подыскать что-то, более подходящее к ее характеру.
Ей нравилось все. Царствующие здесь порядок, выдержанность и размеренность радовали сердце, читатели удивляли своей любовью к книгам и чтению. Глаша с удовольствием общалась с людьми разных возрастов, но особенно любила поговорить со стариками. Ее умиляло то, как они старательно выбирали книгу, как придирчиво разглядывали обложку, как осторожно перелистывали страницы. Детей она учила работать с каталогом, объясняла правила поведения в читальном зале, демонстрировала медиа-файлы…
Она видела, что библиотека постепенно превращается в культурный центр, совмещающий мастер-классы, лекции, показы кино, фотовыставки и дискуссионные клубы.
Глафира обожала вечерние часы, когда заканчивалась дневная суматоха, затихали городские шумы, уходила основная масса посетителей и оставались только те, кто искренне любил шелест страниц и получал наслаждение просто от присутствия в этом удивительном месте.
С коллегами она особо не дружила, но поддерживала с ними ровные доброжелательные отношения. Со всеми, кроме одной очень пожилой дамы, Глаша держалась приветливо и дружелюбно. А вот Агнию Николаевну, самую старую и самую почитаемую работницу родной библиотеки, обожала!
Агния Николаевна давно стала человеком-легендой. Всю свою жизнь посвятив библиотекам, она эту, где работала Глафира, создала с нуля. Агния, как ее запросто называли за глаза коллеги, стояла у самых истоков и собирала библиотечный фонд по крохам.
Долгое время она служила заведующей библиотекой, но сейчас, в свои семьдесят три, называлась хранительницей и имела право свободного посещения. Но Агния этим правом не пользовалась, и являлась на работу с утра пораньше. Правда, до позднего вечера уже не задерживалась – годы берут свое, но всегда оставалась в курсе всех событий, сплетен, происшествий и новостей.
Агния являла собой удивительный сплав грациозности и жеманства. Не выходила из дома без макияжа и прически. Ее взбитые на затылке волосы, несмотря на полнейшую седину, выглядели безупречно, благодаря упорству хозяйки и золотым рукам стилиста. Ее пальцы всегда украшал маникюр, а уж без колец Агния даже в магазин за хлебом не выходила.
Одевалась Агния всегда одинаково: белая блузка с многослойным жабо, черная узкая юбка и очки в круглой металлической оправе. Этот минимализм, в наборе с прической и маникюром, делал ее образ притягательным и загадочным.
Глаша любила посидеть с Агнией в закуточке за крайними книжными стеллажами. Там, на крохотном столике, всегда стоял чайник, лежали в россыпь конфеты и стояла баночка варенья. Конфеты и варенье приносили библиотекари из дома, ставили все это на общий стол, и днем, как улучится минутка, заваривали чай, которым и угощались все желающие.
Глаша с Агнией усаживались с чашками чая за стеллажами, и Агния, лукаво прищурившись, обычно спрашивала: «Ну, голубушка? Что нового в свете?» Глаша радостно улыбалась, предчувствуя долгую интересную беседу.
Агния уже давно все знала о своей молодой подружке и переживала искренне, что та никак не устроит свою личную жизнь. Она видела: Глаше просто негде познакомиться, понимала, что время ее уходит.
Когда Глафире исполнилось двадцать восемь, Агния осторожно предложила:
– Глашенька, надо быть смелее. Ты напиши, например, объявление.
– Объявление? Какое объявление? – Глафира удивленно взмахнула ресницами. – О чем?
– Ни о чем, а о ком, – хитро подмигнула Агния. – Надо же спутника искать.
– Какого спутника? – покраснела девушка.
– Спутника жизни, – Агния прищурилась. – Тебе уже двадцать восемь, надо что-то делать. Вон твоя разудалая подруга уже и замужем побывала, и ребенка родила, а ты все тут прокисаешь. Смотри, Глашенька, так и скиснешь в одиночестве, как вчерашнее молоко. Шевелись, мужчины активных любят!
Глаша поначалу отмахнулась, посмеялась, а вечером все же рассказала Женьке о предложении Агнии.
Евгения отнеслась к идее без энтузиазма.
– Что твоя Агния совсем спятила, я давно догадалась. Возраст, что ни говори, дает о себе знать. Глупости! Ну, какое объявление? Брачное? Что ты напишешь – ищу мужа?
– Жень, а если попробовать? Почему сразу мужа? Напишу – ищу собеседника. Мне кажется, это звучит солидно и прилично. И не пошло, что очень важно.
– Кого? Собеседника? Ой, не смеши, – Женька откровенно веселилась. – Думаешь, вменяемые умные мужики объявления на стенах домов читают? То время давно прошло! А появится какой-нибудь забулдыга или пьянь подзаборная – не отвяжешься! Забудь!
Но Глафира, поддавшаяся уговорам Агнии, внутренне уже была готова к авантюре. А если она решила, переубедить ее непросто.
Глаша почему-то вспомнила слова Ги де Мопассана: «Сильные люди, так или иначе, всегда добиваются своего».
Глафира, хоть и не считала себя очень сильной, все же решилась, и вечером написала объявление из двух слов: «Ищу собеседника».
На следующий день она долго ходила по району, расклеивая эти небольшие полоски бумаги на стены домов, деревья, подъезды и доски объявлений.
И эти два слова, в которых открыто звучали одиночество, жажда любви и ожидание счастья, изменили ее жизнь.
На время.
Не навсегда.
Но ведь навсегда ничего не бывает.
Ничего.
Все, кроме смерти, имеет свое начало и свой конец.
Даже любовь.
Глава 7
Тогда начинался октябрь. Переменчивый, легкомысленный, дождливый. Небо пряталось в лохмотьях черных туч, словно в рваной мешковине бабушкиного овина. Ледяной воздух по утрам пьянил хрустальной чистотой. Закаты, ставшие тяжелыми, все чаще закрывали горизонт плотной багровой завесой. Под ногами темнели когда-то золотые листья клена, осины и березы. Ветер, хлесткий и колючий, настырно лез в дома. Льнул к окнам.
Октябрь – экватор осени. Еще не зима, но уже не лето. Предзимье. Предвестник долгих метелей, сильных снегопадов и завывающих февральских вьюг. Октябрь холодит, поливает и удивляет. И хочется замереть у печки, закутаться в плед и долго-долго глядеть в окно, наслаждаясь этой мимолетной, уже уходящей в никуда красотой.
Глафира, написав и расклеив объявления, тут же стала себя корить и распекать на все лады. Уже сожалея о случившемся, она не знала, куда деваться. Стыд, растерянность, раскаяние, смущение и неловкость взяли в плен ее душу и грызли беспощадно целыми сутками.
Боясь маньяков, пьяниц и хулиганов, Глафира под объявлением, конечно, не указала ни своего домашнего адреса, ни номера телефона, зато, с легкой руки неутомимой Агнии, мелким шрифтом написала название и адрес библиотеки.
Агния, мудрствуя за шкафами в обеденный перерыв, рассудила так:
– Мало ли что дураку в голову взбредет? Или, что еще хуже, маньяк какой-нибудь польстится. А здесь нас много, мы любого в бараний рог свернем…
Глаша с сомнением оглядела худенькую фигурку своей возрастной подруги, понимая, что, в азартном стремлении найти ей половину, Агния напрочь забывала и о своем почтенном возрасте, и об имидже библиотеки.
Женщина явно переоценивала свои силы и возможности коллектива, но то, как она стремилась помочь Глафире, перевесило все опасения.
Первый день прошел без эксцессов. Никто не появлялся, не спрашивал Глафиру, не рвался с ней беседовать. Второй день тоже не принес сюрпризов.
Глаша, все эти дни ругающая себя последними словами, к вечеру второго дня вдруг подумала, что надо признаться Женьке в содеянном, а то, в случае чего, не к кому будет бежать за помощью.
Собравшись с духом, она позвонила Женьке по дороге домой.
– Жень, ты меня сейчас убьешь!
Евгения, прекрасно зная свою подругу, вечно попадающую в нелепые ситуации, сразу ринулась в бой…
– Так… Что ты опять натворила?
– Обещай, что не будешь ругаться, – Глаша виновато прикусила губы.
– Буду!
– Ну, ладно. Ругайся. Я все-таки написала объявление.
– Тьфу! Что ж ты за человек! – Женька мгновенно вышла из себя. – Я ж тебя добром просила! Мы ж договорились, что ты не будешь это делать!
– Не мы договорились, – прошептала расстроенная Глафира, – а ты решила…
– И что? – Евгения испуганно затихла. – Уже отбиваешься от желающих? Ломятся в дверь?
– Да нет же, – Глаша расслабилась. – Слава богу, никого нет.
– У тебя всегда так. Сначала сделаешь, а потом думаешь и каешься! Дуреха!
– Ладно, не сердись, – Глаша улыбнулась.
– Да ведь я за тебя переживаю, – нервно хмыкнула Женька. – Но ты, Глашка, не робей. Что сделано, то сделано. Если что, беги ко мне. Но, думаю, раз до сих пор никто не отозвался, значит, и на этот раз пронесло.
Но радовались они, как оказалось, рано. На четвертый день, ближе к вечеру, Глаше, работающей в читальном зале на третьем этаже, позвонили с охраны.
– Глафира Сергеевна, к вам посетитель, но без абонемента. Пропустить не можем. Спуститесь, пожалуйста, сюда.
Замерев от дурного предчувствия, Глаша поискала глазами Агнию, но, вспомнив, что та уже отправилась домой, вышла из-за стола и, кивнув напарнице, пошла из зала.
Спустившись по лестнице, девушка не сразу вышла в холл. Притаившись за углом, отдышалась и осторожно выглянула из своего укрытия.
В холле, рядом с охранником, стоял довольно высокий, немного сутулый мужчина. Несмотря на холодный октябрьский вечер, на нем было легкое серое пальто, на шее болтался длинный темно-синий шарф. Светлые, совершенно прямые, волосы небрежно падали на плечи. На лице мужчины, несмотря на кажущееся спокойствие, плескалась растерянность. Чтобы скрыть ее, он смотрел в пол, будто хотел отыскать там что-то недавно потерянное.
Внимательно рассмотрев незнакомца, Глаша опять отступила в свое укрытие и, прислонившись спиной к холодной стене, попыталась унять колотящееся сердце. Она почему-то надеялась, что мужчина, не дождавшись ее, уйдет. Ей очень хотелось, чтобы он ушел.
– Господи, пусть он исчезнет, – почти беззвучно прошептала она. – Пусть уйдет. Пожалуйста, господи!
Прикусив от напряжения губы, она опять выглянула. Он стоял. Упорно ждал ее…
Выбора у Глафиры не оставалось, и она, глубоко вздохнув, вышла из-за угла. Ужасно смущаясь, подошла к мужчине и остановилась рядом, робко взглянула на него.
– Это вы меня спрашивали?
Охранник, обернувшись на ее голос, равнодушно кивнул на незнакомца в сером пальто.
– Да. Это он спрашивал.
Мужчина, увидев Глашу, поначалу замялся, неловко переступая с ноги на ногу, покраснел и отчего-то заторопился…
– Здравствуйте. Если вы Глафира, то я к вам. Я по объявлению.
Глафира, опасаясь реакции охранника, схватила незнакомца за рукав и резко потащила к окну.
– Вы с ума сошли? Вы бы еще охраннику рассказали про объявление! Вот он бы посмеялся!
– А что? Это секрет? – недоуменно встрепенулся мужчина.
Глафира внимательно посмотрела на него и с жалостью подумала: «Чокнутый!»
– А вы где объявление увидели? – поинтересовалась она.
– На подъезде. Это же вы писали?
– Я. Дура, да? – Глаша отчего-то застыдилась.
– Нет, что вы! Нет, нет, нет! Мне как раз собеседник нужен, – мужчина схватил ее за руку.
«Точно чокнутый!» – окончательно решила девушка и, осторожно высвободив свою руку, опасливо сделала шаг назад.
– Вы знаете, я передумала. Это была ошибка. Идите домой. Всего доброго.
Но мужчина, поначалу оторопев от этих слов, неожиданно шагнул к ней, и, торопливо глотая слова, заспешил:
– Нет, нет! Я теперь никуда не уйду, пока мы не пообщаемся. Это же такая редкость… Именно вы мне и нужны!
«Маньяк! Наверняка, маньяк!» – мелькнула в голове отчаянная мысль.
Глаша, умильно улыбаясь, чтобы не усугублять и без того неловкую ситуацию, постаралась все обернуть в шутку:
– Это была минутная слабость, понимаете? С каждым может случиться. Было и прошло. Извините. Мне надо работать. И вам пора идти.
Услышав эти слова, он беспомощно застыл, изменился в лице и что-то быстро-быстро зашептал. Глаша, уже собравшаяся уходить, прислушалась к странному бормотанию и замерла на месте.
– Не уходите, – торопливо шептал мужчина. – Не надо, я так надеялся… Если бы вы знали, как мне тяжело… Как страшно возвращаться домой, когда тебя ненавидят. Когда ты ничего не можешь сделать. И твой ребенок тебя не узнает! И все-все плохо!
Сердобольную Глашу словно током ударило. Она обернулась к странному человеку в сером пальто и вопросительно заглянула ему в глаза.
– Что вы там бормочете?
– Правду, – он пожал плечами и взмахнул длинными светлыми ресницами.
Девушка нахмурилась, только теперь осознавая, что натворила. Сама заварила кашу, которую сейчас не знает, как расхлебывать.
– Как вас зовут? – помолчав, спросила она.
– А вы уже не уходите? – удивился мужчина.
Глаша усмехнулась, почувствовав в его вопросе радость.
– Пока нет. Я – Глафира. А вы?
Он выпрямился, расправил плечи, приосанился и озарился приветливой улыбкой.
– Глеб.
Отчего-то ей стало жаль этого растерянного, смущенного человека.
Было в нем что-то такое, что вызывало неожиданную симпатию, непонятное сочувствие и странное сострадание.
Решив его подбодрить, она, сама ужасно конфузясь, кивнула.
– Вот видите… У нас даже имена на одну букву начинаются. Наверное, мы не зря встретились.
– Конечно, не зря, – уверенно произнес он. – Ничего случайного на свете не бывает. Ничего! А вы не знали? – заметив ее удивление, искренно поразился он.
– Чего? Чего не знала? – Глафира растерялась.
Глеб, наморщив лоб, убежденно произнес, как совершенно очевидное:
– Ну, что вы, это же известная истина. Ничего в жизни просто так не происходит. Если люди встречаются, это кому-нибудь нужно.
– Ой, не смешите, – досадливо отмахнулась Глаша. – Кому это может быть нужно? Просто один человек совершил глупость, а второй эту глупость поддержал, вот и вся случайность.
– Все не так просто, – он задумчиво покачал головой. – Но сейчас убеждать вас бесполезно. Осознание всегда приходит позже, задним числом. Сначала все видится плоско и прямолинейно, а со временем появляются глубина и осмысленность, понимаются значимость и важность.
– Да вы философ, – девушка оглядела его с ног до головы. – А сразу и не скажешь.
– Я не философ, а художник, – Глеб развел руками. – А внешность обманчива.
Они стояли друг напротив друга в смятении, не понимая, что делать дальше. Как быть? Как вести себя? Что сказать?
Мужчина, сдвинув брови, внимательно рассматривал стоящую перед ним девушку. Потом, чувствуя плавающую неловкость, нарушил молчание.
– Вам ведь нужен был собеседник? Это так? И мне нужна собеседница. Давайте попробуем. Не бойтесь, я не сумасшедший. И уж точно не маньяк. Просто иногда в нашей жизни наступает момент, когда ты начинаешь захлебываться обыденностью, барахтаешься между домом, семьей, работой, проблемами и чувствуешь, что тонешь. Тонешь, и все! И нет спасения. И даже нет желания спасаться. Ты опускаешь руки и молча идешь ко дну. Вы понимаете, о чем я говорю?
Глаша молча кивнула, находясь в шоке оттого, что он совершенно точно озвучил ее переживания, мысли и чувства. И вдруг, испугавшись, что он уйдет, схватила мужчину за руку, напугав Глеба своей поспешностью и горячностью.
– Все так и есть! Точно так! Я поэтому и написала… – она проворно выхватила из кармана телефон. – Диктуйте ваш номер. Я позвоню.
День догорал. Октябрьский день короток. Он хмур и бесцветен. Земля, грязная и сырая, пахнет прелью и затхлостью. Подгнившие листья уже потеряли свой золотой оттенок. Октябрь – месяц обложных дождей, поэтому все насквозь пропитано влагой и промозглостью.
Лежа в тот вечер в кровати, Глаша долго смотрела в потолок. Вспоминала и вспоминала Глеба, его наивные глаза, его растерянность, его непонятное бормотание и слова о случайностях в жизни.
Глафира уже не верила в чудеса, но именно сегодня ей отчего-то захотелось, чтобы появление этого человека стало тем самым чудом, которое мы все неосознанно ждем всю жизнь…
