Читать книгу: «Время не ждет. Материалы к жизнеописанию и духовному наследию протоиерея Василия Ермакова», страница 2

Концлагерь

Летом 1943 года наступило по-настоящему страшное время. Немцы стали забирать людей в Германию. В июле 1943 года Вася с сестрой Лидой попали в облаву. Вася успел взять с собой только рваные ботинки от пленных – где-то отец купил; икону Спасителя – отцовское благословение; Евангелие кто-то дал. В эту же облаву попал и священник Василий Веревкин со своей семьей – матушкой Варварой Николаевной и детьми Василием, Владимиром, Ольгой.

Пленных под конвоем гнали на Запад. В день проходили по восемь-десять километров, часто под налетами, бомбардировками советской авиации. Ни питья, ни еды не давали, лишь в деревнях отпускали на самопропитание. Ходили по домам, огородам – искали, что осталось из съестного в сожженных, брошенных деревнях. В Навле под Брянском всех посадили в вагоны. Всего было более трех тысяч угнанных – шестьдесят багажных вагонов по шестьдесят человек. Пленных ничем не кормили, только в Брянске дали по одной буханке хлеба на восемь человек. Условия были ужасные – ни встать, ни сесть. Партизаны постоянно минировали железную дорогу.

Проезжая Брянск, Почеп, Унечу, Вася видел, что храмы открыты, что храмы живут в оккупации, что народ этому очень рад. На захваченных территориях было открыто более восьми тысяч храмов.

В противовес немецкой пропаганде в 1943 году стали открываться храмы и на Большой земле – власти, слыша о духовном подъеме, решили показать народу, что и они не против религии. Но на всей неоккупированной территории Советского Союза было открыто менее тысячи храмов. Как правило, это были малюсенькие церкви где-то на кладбище, за чертой города. Известно, что священников так и не отпустили из лагерей и ссылок.

Тем не менее именно в это время, пусть и под давлением союзников, руководствуясь внутриполитическими и внешнеполитическими соображениями, Сталин начал восстановление практически полностью уничтоженной Русской Православной Церкви. Тогда же правительством был создан контролирующий орган – Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР.

На оккупированной же территории особенно сияли храмы, открытые Псковской православной миссией¹². В нее входили молодые священники из Латвии, Эстонии, Франции, отдавшие себя делу просвещения русских людей. В церковных школах изучали закон Божий, историю прошлого, читали книги и пели русские песни (немцы следили лишь за тем, чтобы не было никакой партизанщины). Храмы были заполнены. Но народ с удивлением и недоверием относился к священникам. Люди целовали батюшкам ризы, руки, щупали их, спрашивали: «Батюшка, ты настоящий?» Были и слухи о том, что священники подосланы, что они служат немцам. Отец Василий изучал этот вопрос, он искал подтверждение этих слухов, но нигде не нашел.

Почитаемая святыня Болхова, чудотворная икона «Взыскание погибших». Болхов, лето 1950 года (подпись под фотографией сделана отцом Василием, архив О. В. Ермаковой)

Русский народ весь в православии и в идее его. Более в нём ничего нет – да и не надо, потому что в православии – всё. Православие есть Церковь, а Церковь – увенчание здания и уже навеки… Кто не понимает православия, тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того: тот не может и любить русского народа, а будет любить его таким, каким бы желал его видеть. Обратно, и народ не примет такого человека как своего: если ты не любишь того, что я люблю, не веруешь в то, во что я верую, и не чтишь святости людей, то не чту и я тебя за своего. О, он не оскорбит его, не съест, не прибьет, не ограбит и даже слова ему не скажет. Он широк, вынослив и в верованиях терпим.

Прот. Василий Ермаков

Василий Васильевич Веревкин, сын протоиерея Василия Васильевича и Варвары Николаевны Веревкиных. 1947 год (архив О. В. Ермаковой)

Протоиерей Василий Васильевич и Варвара Николаевна Веревкины. Таллин, январь 1949 года (подпись под фотографией сделана отцом Василием (архив О. В. Ермаковой)

Священник Валерий Поведский с зятем В. И. Петровым и внуком Димой. 1958 год (архив В.И. Петрова)

Это великое дело духовного просвещения было уничтожено с приходом советской власти в 1944 году. Некоторые из священнослужителей ушли с немцами за кордон. Остальные остались встречать советскую армию. Этих мучеников за православие сослали в Сибирь. Там они и погибли.

Что касается национального возрождения, как писал отец Василий в книге «46 лет на службе у Бога», то после всех катаклизмов революции и гражданской войны, уничтожения целых сословий русских людей, в том числе и духовенства, время для этого тогда еще не настало. Двадцать лет безбожия и оголтелой атеистической пропаганды не прошли даром¹³.

Вернемся в страшный 1943 год, к судьбе болховчан, попавших в неволю. Пленных хотели везти в Германию, но повернули на Эстонию, и первого сентября 1943 года они очутились в концлагере Пылькюла в ста километрах от Таллина. Большую часть пленных отправили на каторжные работы в Германию, остальных использовали в Эстонии. Их распределили по заводам и крестьянским хозяйствам. Политика фашизма была ярко выражена в одном из выступлений Гиммлера: «Русские люди должны быть увезены в Германию, став ее рабочей силой». План этот осуществлялся неукоснительно и жестоко.

Под Таллином было три концлагеря: Клоога, Пылькюла и Палдиски. В основном в них находились жители Ленинградской, а затем и Орловской областей. Заключенных содержали в нечеловеческих условиях: практически не кормили, поили тухлой или ржавой водой. Смертность была очень высокой из-за болезней и голода. Спали вповалку на земле. Ложишься вечером, поговоришь на ночь с соседом, а утром он уже остывший. На зеленой полянке около Пылькюла каждый бугорок напоминает могильный холмик.

В справке, выданной батюшке в Национальном архиве Эстонии, лагерь Пылькюла, в котором он содержался, значится как карантинный лагерь военных беженцев, в который отправляли на принудительные работы. Получив такую справку, батюшка страшно расстроился. На самом деле, как говорил он, это был настоящий концентрационный лагерь, в котором применялись пытки, в котором, так же как и в знаменитом зверствами нацистов лагере Клоога, устраивались костры для сожжения людей. И здесь мы видим подмену и замалчивание исторических фактов. Беззастенчиво завышая количество жертв «советской оккупации», эстонские историки преуменьшают число жертв оккупации нацистской. Известно, что Эстония во время войны была покрыта сетью концлагерей. Охраняли лагеря эстонские полицейские, они же, вместе с немецкими эсэсовцами, участвовали в ликвидации концлагерей перед приходом советских войск.

Из протокола осмотра концлагеря Клоога, произведенного прокуратурой Эстонской ССР от 29 сентября 1944 года: «В 700 м к северу от лагеря, на поляне, в 27 м от лесной дороги расположены на одной линии, на расстоянии 4 м друг от друга, четыре костра, из которых первый в приготовленном виде, а остальные три сгоревшие. Площадь костров 6 на 6,5 м. Костры состоят из 6 положенных на землю бревен, поперек которых уложен ряд жердей, на которые в свою очередь уложен ряд 75 см сосновых, еловых поленьев. Посередине костра вбиты четырехугольником четыре жерди на расстоянии 0,5 м друг от друга. На жерди редко набиты тонкие поленья, что, по всей вероятности, должно было изображать трубу. На сгоревших трех кострах сохранились с западной стороны углы костров. На нижнем слое дров лежат трупы со сгоревшей нижней частью туловища. Трупы лежат лицом вниз, некоторые из них – со свесившимися вниз руками. Два трупа с лицами, закрытыми руками, ладони рук плотно прижаты к лицу и пальцами закрыты глаза. По сохранившимся частям трупов видно, что на костре трупы находились по 17 в одном ряду и таких рядов на костре 5, причем головы трупов второго и следующих рядов лежат на ногах предыдущих рядов. На первом слое трупов лежит слой дров, и на дровах – второй слой трупов…»¹⁴

В 2005 году памятник жертвам концлагеря Клоога был осквернен эстонскими неонацистами.

Узники лагерей прекрасно понимали, что их ожидает. Известно, что в лагерном режиме мог уцелеть лишь один из десяти детей. Вася ставил икону Спасителя – ту самую, которой благословил своих детей Тимофей Тихонович, – на камень и молился своими словами: «Господи, помоги мне выжить в это страшное время, чтобы не угнали в Германию. Чтобы увидеть своих родителей». Эту икону батюшка хранил всю жизнь¹⁵.

Слава Богу за то, что людей в этом страшном горе поддержало эстонское православное духовенство.

Немного остановимся на православной жизни Эстонии. В 1941 году, во время немецкой оккупации, митрополит Эстонский Александр (Паулус) вышел из Прибалтийского Экзархата Русской Православной Церкви и получил от германских властей регистрацию как предстоятель Эстонской Апостольской Православной Церкви. Против этого выступил епископ Нарвский и Изборский Павел (Дмитровский), призывавший православных Эстонии не разрывать связи с Матерью-Церковью. Но раскол произошел. В Эстонии в 1942–1944 годах существовали две епархии: Таллинская, окормлявшая эстонские приходы, во главе с митрополитом Александром, и Нарвская, окормлявшая русские приходы, во главе с епископом Павлом. Это было трудное время, но владыка Павел, не испугавшись угроз со стороны эстонских властей, сохранил верность Московскому Патриархату¹⁶, что позволило сохранить почти все русские приходы.

В годы Второй мировой войны владыка Павел добился разрешения у германского командования на духовное окормление и оказание помощи заключенным лагерей, находящихся на эстонской территории. Немцы в личных интересах не препятствовали деятельности священников, стремясь представить себя в глазах населения защитниками веры от коммунистического режима.

Под руководством владыки Павла священнослужители посещали лагеря для беженцев и перемещенных лиц, совершали там богослужения, крестили, хоронили, привозили одежду и продукты. В лагерях Клоога, Пылькюла, Палдиски, Вильянди трудились протоиерей Иоанн Богоявленский (впоследствии первый ректор возобновленных Ленинградских духовных школ, а с 1947 года – епископ Таллинский и Эстонский Исидор), священник Михаил Ридигер (отец Святейшего Патриарха Алексия II) и другие. Архиепископ Павел сам посещал лагеря русских военнопленных, оказывал им помощь. Он твердо защищал интересы русских людей перед немецкими властями¹⁷.

Священник Михаил Ридигер горячо поддержал владыку Павла. С первых же дней гитлеровской оккупации он стал посещать концлагеря, считая это своим христианским долгом. Среди таких лагерей был и лагерь Пылькюла, в котором находились Вася и Лида Ермаковы. Впервые отец Михаил приехал в лагерь приблизительно через две недели после их прибытия. Он привез переносной престол, чашу, антиминс. Нашелся даже хор из беженцев, изгнанных из-под Ленинграда. В бараке выделяли, как правило, комнату или просто отгораживали закуток. Там устанавливали престол, на котором и совершалась литургия. Отец Михаил, как правило, брал с собой прислуживать своего сына Алексея. Так Василий впервые встретился с Алексеем Ридигером.

Вася сам воочию убедился, каким благом было то, что они не остались брошенными священниками города Таллина. По воспоминаниям батюшки, самой яркой личностью среди них был отец Михаил.

Вася стал его духовным сыном, как он говорил потом, «по-настоящему». Отец Михаил давал духовную теплоту и крепость своим подопечным, помогая им пережить выпавшие на их долю испытания. Он запечатлел в сердце Васи яркий образ любви к Богу и народу.

Среди оказавшихся в лагере были и священники: отец Василий Веревкин, отец Иоанн Попов, отец Валерий Поведский (духовный сын отца Алексия Мечёва, а затем отца Сергия Мечёва), диакон Петр Никольский. Таллинское духовенство, особенно отец Михаил, стало хлопотать об освобождении находящихся в лагере священников и их семей. Как говорил батюшка, за любовь, за молитвы отца Михаила Ридигера, за отеческую заботу отца Василия Веревкина, приписавшего его с сестрой к своим детям, они смогли освободиться из лагеря.

Владимир Иванович Петров, зять священника Валерия Поведского, записал воспоминания людей, лично знавших отца Михаила. Они были опубликованы в журнале «Балтика» в 2006 году.

В память об отце Михаиле Ридигере¹⁸

Когда я работаю на Таллинском кладбище Александра Невского, восстанавливая захоронения духовных лиц, ко мне часто, почти каждый день, подходят люди и просят показать могилы родителей Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. И я всегда с удовольствием отвожу их и сам прихожу к месту захоронения священнопротоиерея Михаила Ридигера и его супруги Елены Иосифовны.

Написать эти строки меня обязывает память о моем духовном отце. Я брал у него благословение на важнейшие шаги в своей жизни. Он благословил меня и мою супругу на брак, и он же вместе с моим тестем отцом Валерием Поведским венчал нас в храме подворья Пюхтицкого монастыря, впоследствии разрушенном. А после венчания мы с Татьяной стали ходить к нему на исповедь. Так духовная связь семьи Поведских с отцом Михаилом Ридигером продлилась уже во втором поколении – ведь мы все знали, что в немецком лагере Пылькюла отец Валерий впервые исповедовался именно у отца Михаила и нашел в этой исповеди успокоение после всех перенесенных им горестей. После выхода из заключения он продолжал ходить на исповедь к отцу Михаилу, считая его своим духовником. Саму возможность покинуть лагерь, само избавление от физической смерти семья Поведских получила благодаря его хлопотам.

В нашей семье хранится ходатайство Епархиального управления об освобождении из лагеря духовных лиц, составленное для немецкой комендатуры. В нем стоят фамилии пяти человек, но пометки об освобождении поставлены только против четырех. Против фамилии Поведского Валерия пометки нет, он должен был остаться в лагере. Немцы считали его неблагонадежным, и для этого у них были основания. В своей автобиографии отец Валерий пишет, что еще в России подвергался аресту – за «неосторожность в словах, высказанных, как я думал, в надежном месте, в которых я выражал отрицательное отношение к репрессиям и казням евреев немцами, а также к их безжалостному отношению к пленным» (в другом месте он уточняет, что высказал недоумение: «Как можно совместить веру в Бога с жестокостями по отношению к евреям и нашим пленным?»). Не этим ли объясняется повышенное внимание к нему оккупационных властей уже на территории Эстонии? Он пишет далее: «Опять по какому-то подозрению я с семьей был переведен в барак № 12 лагеря Пылькюла, находившийся под особым надзором и в изоляции от других бараков. И лишь в ноябре по хлопотам Таллинского духовенства я был освобожден и перевезен в Таллин, где был приписан к Никольской церкви (по ул. Вене)».

Как впоследствии объяснял отец Валерий, его освободили только благодаря личному ходатайству и поручительству отца Михаила Ридигера, которому при этом было объявлено, что при малейшем сигнале на отца Валерия в лагерь заключат их обоих. Таким образом, отец Михаил оказался в положении заложника и очень рисковал. Но это было его отличительной чертой: главное – помочь ближнему. Отец Валерий помнил это всегда, и его дети это помнили.

По выходе из лагеря они не имели ничего своего, кроме дерюжек, на которых всей семьей спали и которыми укрывались. Дочь батюшки Любовь Валериевна вспоминала, что первое время он ходил в немецких бутсах, очень больших, не по размеру, которые при ходьбе сильно хлопали, стучали и соскакивали с ноги. Отец Михаил дал ему подрясник, рясу и какую-то обувь. Когда были пошиты новые облачения, отец Валерий попросил матушку Надежду сохранить этот подрясник, подаренный отцом Михаилом. Матушка починила его и спрятала, а позже отец Валерий завещал похоронить его в этом старом подряснике, что и было исполнено. А когда отца Валерия наградили правом ношения креста с украшениями, то отец Михаил подарил ему свой. После смерти батюшки Валерия этот крест был передан владыке Алексию, для которого он, как крест его отца, является семейной реликвией. А наш батюшка Валерий похоронен согласно его завещанию – с деревянным крестом.

Оказание помощи людям в беде было призванием отца Михаила, его естественным состоянием. Узнав, что в немецких лагерях в ужасных условиях живут дети, отобранные у родителей, он призвал жителей Таллина брать этих детей в свои семьи – и многие в самом деле взяли на воспитание этих детей-сирот. Так, семья отца Григория Алексеева (будущего владыки Иоанна) взяла к себе мальчика Петра, а семья Залипских из Нымме – девочку Валентину. Сам отец Михаил вытащил из лагеря, а потом и воспитал вблизи своего сына известного ныне священника Василия Ермакова, тогда бывшего еще подростком. Отец Василий на всю жизнь сохранил дружеские отношения со Святейшим и благодарную память о его отце, о чем он часто говорит в своих беседах и интервью.

Отец Михаил умел облегчить страдания чужой души, снять с нее тяжкий груз. Мы приходили к нему не часто, далеко не каждую неделю – может, раз в месяц, а то и в два-три месяца. Иногда приходили в такие моменты, когда положение казалось безвыходным, когда нападали тоска и отчаяние. И всегда уходили спокойные, утешенные – и это утешение являлось как бы само собой, как будто ты очень хотел пить и просто утолил жажду. Так и отец Михаил просто подавал тебе воду, если допустимо такое сравнение. Подъем душевный происходил как бы сам собой, и легче становилось тоже как бы само по себе.

Не могу вспомнить какие-то моменты чествования отца Михаила – он умел уходить от этого, его дела не выделялись, не бросались людям в глаза. Это можно назвать природной скромностью. Он всегда был в ровном настроении, никогда не выказывал своей озабоченности и никогда не было заметно, что батюшка чем-то расстроен или недоволен. Он всегда был в хорошем, добром настроении. И в своем поведении он всегда был ровен со всеми. Никогда не бывало ощущения, что к другому человеку, например более важному, он был внимательнее, чем к тебе. Он не делал различий между людьми, это было его отличительной чертой.

В какое бы время дня ты к нему ни обратился, казалось, что он ждал твоего прихода. Когда он с тобой разговаривал, то взгляд его был по-особенному внимательным и как бы входил в твою душу, так, что ты даже и подумать не мог о том, чтобы что-нибудь утаить: ведь он и так уже все увидел… Поэтому и откровенность возникала как бы сама собой, естественно. Ты выкладывал всё без утайки и всегда уходил с успокоенной душой. Его мягкий голос, его вид, его ряса, в которой он ходил всегда в то непростое время, действовали на людей целительнее любого лекарства.

Отец Валерий Поведский видел сам и нас приучил видеть в отце Михаиле образец христианской способности забывать себя ради ближнего. Быть может, этим и объясняется добрая память о нем и стремление людей к нему самому в дни его жизни, а теперь и к месту его последнего упокоения, свидетелем чего я являюсь.

Под Покровом Богородицы

Освобождение из лагеря выпало на четырнадцатое октября, праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Обращаясь к плачущим о своих детях матерям, батюшка говорил в последствии: «Ты иди сюда, в храм Божий, церковь Божию, встань на молитву, всегда это было в русской жизни, всегда скорбящая русская христианка, мать, жена искала помощи у Божией Матери. Есть много об этом картин, репродукций, как русская женщина молится Пречистой. И вот, смотря в прошлое, видишь, какая была великая сила Благодати Божией. Немцы меня угнали на Тихвинскую икону Божией Матери, девятого июля 1943 года, а на Покров я был освобожден. И далее я всегда чувствовал помощь Пречистой Божией Матери. Вот чудо, настоящее чудо! Вам только нужно немного прислушаться и понять, когда стоят два автоматчика, офицер вызывает и не знаешь, что будет дальше – один шаг. И вот здесь я воистину ощутил со своими спутниками великий Покров Пречистой в своей тогда страшной жизни. Я не думал, я не знал – буду ли я тогда жить, куда меня еще Господь пошлет, где я буду находиться? Подумайте, матери, я потерял родных на два года, живы – не живы, не знаю, а лет мне было шестнадцать, и сердце сыновнее скорбело: как они там? Где? Что? Тогда шли уличные бои в моем городе, а это все – беспощадно. И вот Заступница сохранила меня, сохранила моих родных, тех, с кем я находился»¹⁹.

Архиепископ Таллинский и Эстонский Павел (Дмитровский, 1872–1946)

Священник Михаил Ридигер

Церковь Рождества Пресвятой Богородицы и иконы Казанской Божией Матери в Таллине, в которой с 1946 года служил отец Михаил Ридигер

Отпевание архиепископа Таллинского и Эстонского Павла (Дмитровского). Владыка Павел умер 2 февраля 1946 года. Среди стоящих: Василий Ермаков (передний план, слева, со свечой), Алексей Ридигер (задний план, справа, с рипидой) (архив В. И. Петрова)

Высокопреосвященнейшему

Павлу, Архиепископу Нарвскому

ДОКЛАД

Священник М. Ридигер

Ревель, 9.03.1944

В июле месяце 1943 г. в три лагеря: Балтийский Порт, Клоога и Пылькюла в 4050 км. от г. Ревеля – привезли эвакуированное гражданское население Ленинградской области.

По распоряжению Ревельского благочинного прот. о. Иоанна Богоявленского и по желанию гражданских властей было дано разрешение духовенству на поездку в лагерь для совершения богослужения.

18 июля 1943 г. священник Александро-Невской кладбищенской церкви о. Р. Лозинский совместно с псаломщиком И. Н. Таракановым выехали в лагерь-карантин Пылькюла, где на походном антиминсе, при большом числе молящихся была отслужена первая Божественная Литургия. Из икон, вывезенных самими верующими, был сооружен большой иконостас, который, как и все помещение, был красиво, с любовью украшен живыми цветами; все песнопения пелись самими молящимися с большим воодушевлением и знанием церковных напевов. После исповеди к св. чаше приступило около 400 человек. Вечером было совершено около 60 крестин и 5 миропомазаний. Было роздано 250 экз. Нового Завета, 50 экз. журнала «Православный Христианин», 60 крестиков и 25 икон.

Эта первая поездка положила начало для дальнейшей работы Ревельского духовенства. Почти каждое воскресение и праздник выезжали в 2 или 3 лагеря и совершали там всенощное бдение, Литургию и массовое крещение детей.

В конце августа приехала еще большая партия эвакуированных из Орловской области, так что одно время количество беженцев превышало 16.000 человек. Благодаря хорошей погоде совершали все богослужения на чистом воздухе; весь народ с воодушевлением пел все молитвы. Службы очень затягивались, т. к. одних причастников бывало больше 1000 человек. Исповедь по большей части совершалась с вечера. Прочитав молитвы, священник обращался к исповедываемым со словом о покаянии, затем следовало индивидуальное разрешение грехов, и только детей разрешали одновременно несколько человек. Исповедь затягивалась до полуночи и начиналась опять с раннего утра.

Крещение же действительно было массовым, т. к. крестили до 200 детей в день. Все крещаемые (от 1 года до 15 лет) со своими восприемниками и родителями образовывали большой круг, посередине которого стоял стол с иконами, крестильным ящиком и купелью. Священник по очереди подходил к каждому и мазал его елеем, а затем все по порядку подходили к купели и принимали благодать св. крещения. Каждый крещаемый получал крестик, а старшие получали молитвенники и св. Евангелия.

Среди орловских беженцев оказался один протоиерей Иоанн Попов, два священника: о. Василий Веревкин и о. В. Поведский.

Все духовенство и их семьи были взяты из карантина и по благословению Владыки приписаны к Ревельским церквам и вошли в церковную работу Ревельского благочиния.

Большое участие в судьбе эвакуированных приняла русская общественность, которая собирала и привозила туда пакеты с одеждой и едой. Самой жизнью было указано открытие комитета «Русская помощь», в тесном и дружном контакте с которым и велась вся дальнейшая работа.

К празднику Рождества Христова русская общественность под руководством русского представителя в Эстонии К.Е. Аренсбургера произвела сбор подарков для детей, находящихся в лагерях. Были составлены списки детей и каждому по возрасту приготов- лен пакет (игрушки, книжки, конфеты и печенье). Число детей превосходило 5.000.

В сочельник выехали сразу в пять лагерей (Балт. Порт, Клоога, Пылькюла, Феллин и Фосфоритный завод). Провели всюду праздничное торжественное богослужение, всюду горели елки, и Дед Мороз раздавал детям подарки.<…>

Несмотря на все трудности работы, проведенные без сна ночи, неудобства, иногда даже лишения, физическую усталость и, главное, нравственную нескончаемую боль за чужое страдание, каждый раз возвращались мы домой с радостью. Радостью общения с нашими братьями, столь много пострадавшими, но за все эти 25 лет не потерявшими веры в Господа нашего Иисуса Христа и смиренно переносящими свои, часто невыносимые, страдания и боль, предавая всю жизнь свою в Его руки. <…>

За время с 18 июля по 1 января 1944 года отслужено 28 Божественных Литургий. С 1 января по 1 марта с.г. – 31 Литургия. Окрещено свыше 1.000 детей. Роздано книг Нового Завета около 2.500, молитвенников – 4.000 и крестиков – около 7.000.²⁰

Прошу Ваше Высокопреосвященство не судить слишком строго краткость и неполноту моего доклада. Испрашивая Ваших святых молитв, остаюсь недостойный послушник.

Перевод

Православное епископство Нарва

Декан гор. Ревель

Нарвская епархия

Благочинный гор. Ревель

Начальнику биржи труда гор. Ревель, Господину Блоку.

Ходатайство.

Настоящим ходатайством прошу удовлетворить мою просьбу и освободить нижеуказанных священников с их семьями из эвакуационных лагерей Клоога, Поллкюла и Балтишорт, т. к. нижеуказанные священники требуются Генеральному комиссариату Эстонии для работы с населением в русских церковных приходах:

иерей Иоанн Попов

иерей Валерий Поведский

иерей Василий Веревкин

диакон Петр Никольский

Декан протоиерей Иоанн Богоявленский

Подписался за него иерей Р. Лозинский (подпись)

Ходатайство об освобождении и справка из ГА Эстонии о нахождении в лагере для насильственно перемещенных лиц, выданная отцу Василию Ермакову.

Итак, четырнадцатого октября Вася с Лидой приехали в Таллин, поселились у одной заботливой христианки. Бросив пожитки, Вася побежал в Симеоновскую церковь. Батюшка вспоминал, что шел он по городу, доходяга, и его от ветра качало. Но он сделал первый шаг не куда-то, а в храм Божий.

Церковь святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, после закрытия в 1936 году Александро-Невского собора, стала центром духовной жизни Таллина. В этой же церкви служил и отец Михаил Ридигер. Елена Федоровна Камзол, двоюродная сестра Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, ныне проживающая в Таллине, в своих воспоминаниях пишет об отце Михаиле: «Своей супруге Елене Иосифовне он перед бракосочетанием сказал, что хочет стать священником. Еще работая бухгалтером, он был чтецом в Коплиской церкви, потом там же посвящен в диаконы, при отце Александре Киселеве. Это было 18 февраля 1940 года, а 20 декабря 1942 года он был посвящен во иереи и стал служить третьим священником в Симеоновской церкви. Дом в Нымме был продан, и они поселились около церкви. Там, в церковном доме, во время войны жили Владыка Павел, о. Иоанн Богоявленский, о. Михаил и некоторые члены Епархиального управления. Вообще, в военное время русские люди в Эстонии как-то особенно объединялись вокруг Церкви. Просто собирались у кого-нибудь дома, приходили священники и служили молебны…»²¹

В Таллине Вася работал на частной фабрике, а в свободное время посещал Симеоновскую церковь, стараясь как можно глубже окунуться в духовную жизнь. В Симеоновской церкви в конце октября сорок третьего года Вася вновь встретился с Алексеем Ридигером. У них зародилась очень крепкая дружба, дружба братьев по вере, братьев по духу. Вася на себе ощутил великую радость общения с семьей Ридигеров. Они учили его духовной жизни, давали литературу. Вася читал В. А. Никифорова-Волгина, С. Нилуса и других авторов. Тогда он впервые узнал о преподобном Серафиме Саровском, о своем земляке Георгии Чекряковском, об Оптиной пустыни. Вася встречался с русскими эмигрантами, читал воспоминания генералов А. Деникина, П. Краснова. В немецких газетах он находил важные факты об уничтожении церквей в России. Вася вел дневник, в который записывал понравившиеся наставления о духовной жизни, особенно то, что касалось истории и будущего России. Уже тогда Василий осознал, что в стране происходит сознательное уничтожение великого русского народа, его души, его ума, его сердца, его человеческого достоинства. Это и полное уничтожение священства, и раскулачивание, и вагоны в Сибирь, где крестьян выкидывали в снега, и они там умирали. И приобретением знаний этих, и своим духовным взрослением будущий священник Василий Ермаков во многом был обязан именно семье Ридигеров. Позже в своих воспоминаниях батюшка скажет: «И осталась во мне великая, добрая память о том человеческом общении с этой прекраснейшей семьей»²².

Отец Василий вспоминал об их дружбе с Алексеем Ридигером: «Конечно, эта встреча наложила большой отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь. Будучи на два года младше, Алеша был гораздо образованнее и “продвинутее” меня в вопросах веры и религии. Мы вместе с ним помогали в алтаре, звонили в храме, были задействованы на службе. Затем вместе с Алешей Ридигером мы стали иподиаконами у Нарвского владыки Павла, будущего архиепископа Таллинского и всея Эстонии. Так наш духовный рост (вместе с Алешей Ридигером) продолжался до конца войны. В сорок пятом я был призван в Краснознаменный Балтийский флот и, будучи доходягой, назначен чернорабочим в штаб этого флота. Но я не забывал Церковь. Каждый раз по субботам и воскресеньям ко всенощной я звонил в большой колокол в Таллинском соборе Александра Невского и вместе с Алешей Ридигером прислуживал за богослужениями. Так продолжалось до конца войны.

Девятого мая сорок пятого года в День Победы мы с Алешей с радостью пошли в Александро-Невский собор и благодарили Бога за победу русского оружия.

Та встреча в Таллине в конце октября сорок третьего года определила всю мою дальнейшую жизнь. Вместе с Алешей Ридигером я пошел тернистым путем по дороге веры»²³.

В конце сентября 1944 года Таллин был освобожден от фашистов советскими войсками. Спустя три месяца Василий был мобилизован и направлен в штаб Краснознаменного Балтийского флота. Это не мешало ему выполнять во вновь открытом Александро-Невском соборе обязанности иподиакона, звонаря, прислужника. Долгожданный День Победы был отмечен радостным перезвоном колоколов собора в течение всего дня.