Читать книгу: «Чужая родная земля», страница 3

К шести годам Пётр был сыт, в меру осторожен, и, абсолютно, свободен: никто не следил за его похождениями, не учил хорошим манерам, не беспокоился о здоровье. Родители целый день работали, а вечером занимались хозяйством, бабушки и дедушки остались на далёкой родине. Мальчик лазил по деревьям, перелетая с сука на сук не хуже белки, сшибал палкой шишки с орехами, нырял на спор с ребятами в реку, кто дольше продержится под водой, кидал в неё камни, кто дальше бросит, ставил силки зимой, отыскивая на лыжах в тайге заячьи тропы.

Мать встречала его на пороге к исходу дня с встревоженными глазами, не уверенная каждый раз, что сын вернётся домой. При первой возможности отец брал его с собой. На лесоповале мальчик наблюдал, как упала вагонетка с узких временных рельсов, проложенных по болоту, удивился, какими сильными были мужчины, которые поднимали её. Замерев, следил, как «рассерженный» Иртыш, выплеснул гнев из берегов и забрал брёвна, подготовленные к погрузке на баржу.

Потом объявили, что папа – лучший печник в селении, и мальчик осваивал подле него технологию кладки.

Наконец, отец взял руку сына:

– Хватит болтаться в тайге, волки съедят, – и пошли мужики «сдаваться» в школу на год раньше положенного срока.

Первый класс – балансировка между желанием убежать и ремнём, «воспитателем», висевшим в сенях.

Со стен на него смотрели лики, взрослые им поклонялись и учили тому же детей. Дома – Иисус Христос с лампадой, украшенный, вышитым мамой, полотенцем, в школе – вожди в рамках.

На уроках зубрили строфы про Ленина и Сталина, дома отец велел учить псалмы, платил по десять копеек за каждый набор непонятных слов и предложений. И стихи, и псалмы Пётр запоминал мгновенно, повторял вслух, и на следующий день они выветривались из головы. Учительница этого не заметила, а отец вздохнул:

– Видно, не получиться из тебя попа.

Церкви в селении не было, «попа» сын встречал у Пушкина: «Жил-был поп, Толоконный лоб».

Ещё читал: «Снесла курочка яичко…», но курочки не видел, в посёлке не держали птицу, слишком холодными были зимы.

Про яблони и наливные яблочки, тоже, узнал из сказок, ссыльные не сажали деревьев, надеялись освободиться раньше, нежели сады начнут плодоносить.

К выученному псалму, родители, непонятно по какой причине, приравняли ведро воды, которое нужно было принести из Иртыша, километр вниз с пустым ведром и вверх – с полным. Рассчитывались честно: десять копеек. Мальчик ни разу не попросил денег на леску для рыбалки, покупал сам.

После появления маленького братика, состоялось путешествие, отпечатавшееся в памяти, как сильный ожёг на теле.

Глава семьи организовал поездку на пароходе в Тобольск, крестить младших детей.

Там папа угостил ребят стаканчиком мороженого, первым в жизни, и стаканчик этот затмил полностью церковное таинство. У Петра, как у отца, в потайном кармане деньги, честно заработанные за псалмы и доставку воды, а в голове единственная мысль: «Попробовать ещё раз лакомство».

Мальчик запомнил место, где торговала толстая тётка с лотком. Вечером, на пристани, отец приказал спать до прихода утреннего парохода. Пётр подождал, пока все заснут, тихо сполз со скамейки и побежал искать толстуху с мороженым, думал, она там круглые сутки стоит. Не нашёл. Посмотрел на другой улице, побежал на третью, заблудился. Мечется по городу, прячется в кустах, спросить боится. Жизнь среди ссыльных выучила его остерегаться людей не меньше зверей в тайге. Обегал весь Тобольск, к реке выходил несколько раз, там – сараи покосившиеся, а пристани нет. Испугался, что без него уйдёт пароход, слёзы в глазах. Притаился за пустой бочкой на берегу, видит, мужик сидит на ящике, злой, матерится. Бросил недокуренную папиросу и пошёл куда-то. Мальчик подобрал, хотел затянуться, но папироса погасла. Река – чёрная, холодно, темно, неужели не увидит больше мать с отцом? Выругался, как мужик, топнул ногой, бросил, с силой, окурок на землю, и пошёл в ту сторону, куда направился грубый человек, вышел к пристани. Раннее утро, плюхнулся без сил на скамейку, отец открыл глаза: