Читать книгу: «Лабиринты Подземья», страница 2
Глава 3 Прекрасная Ишнаис
Обнаженная Ишнаис стояла перед большим, во весь рост, зеркалом в золоченой раме и нежилась в умелых руках Кины, наносившей на ее тело розовое масло. Служанка то мягко массировала, то пощипывала нежную кожу принцессы, по воздуху плыл резкий, пьянящий аромат масла, а на кушетке сидела Энелза, не сводя с подруги завистливо-восхищенного взгляда. Все это доставляло Ишнаис острое удовольствие, и она не спешила приказывать одевать ее.
Руки Кины переместились на пышную грудь Ишнаис, и она прикрыла глаза, представляя, что это Ворон ласкает ее. Крупные темные соски затвердели от охватившего ее возбуждения и вызывающе торчали, чутко реагируя на прикосновения служанки.
– Довольно, – охрипшим голосом приказала она. – Неси одежду.
– Да, госпожа, – поклонилась Кина.
Пока служанка ходила за платьем, Ишнаис неотрывно смотрела в зеркало, оглаживая себя по бедрам, груди, животу. Розовое масло, моментально впитываясь, делало кожу нежной и ароматной и Ишнаис наслаждалась этим.
Энелза пожирала подругу жадным взглядом. А поглядеть, право же, было на что! Узкое лицо с острым подбородком, с чуть приподнятыми к вискам глазами цвета расплавленного золота, обрамленные длинными белыми ресницами, белые брови вразлет, точеный носик. Роскошная грива белоснежных волос. И, наконец, то, чему особенно завидовала тощая и плоская Энелза – фигура! О, стройная и гибкая Ишнаис была обладательницей весьма выдающегося бюста, роскошных крутых бедер, узкой талии и длинных ног. И все это было восхитительного смуглого оттенка. Мужчины провожали ее восхищенными взглядами, женщины – гримасами досады и зависти.
Сама Энелза обладала весьма заурядной внешностью. Худая и высокая брюнетка с почти отсутствующими женскими изгибами, которые так волнуют мужские умы. Или же не умы вовсе. Лицо симпатичное, но совершенно обыкновенное – увидишь такое и тут же забудешь. Единственное, что ей нравилось в собственной наружности, это губы. Полные, яркие, с чувственным изгибом. Но они только подчеркивали невзрачность и невыразительность всего остального.
«Ну почему, почему судьба так несправедлива ко мне? – с неукротимой завистью думала Энелза. – Почему этой мерзавке досталось все – красота, власть, богатство, могущество, а мне… мне… Но уж Ворона ей не видать! Костьми лягу, но не позволю Ишнаис завладеть им!»
Пока Энелза предавалась горьким размышлениям о несправедливости судьбы, Кина уже успела облачить Ишнаис в нарядное ципао – длинное платье, облегающее фигуру, с кокетливыми разрезами по бокам, воротником-стойкой и короткими рукавчиками. Глубокий вырез-капля приоткрывал ложбинку между соблазнительными округлостями груди, а прилегающий силуэт платья подчеркивал тонкую талию, пышные бедра и выдающуюся грудь. Голубой атлас ципао красиво смотрелся на фоне смуглой кожи и белых волос, а золотая вышивка гармонировала с колдовскими глазами Ишнаис.
Кина, соорудив госпоже высокую парадную прическу, украсила ее живыми цветами и отступила на шаг, молитвенно сложив руки на груди и любуясь результатами своих трудов.
– Госпожа! Вы прекрасны! Никто не сравнится красотой с дочерью великого Шердэана!
Да, это была еще одна причина для зависти Энелзы, ведь Ишнаис была дочерью самого Шердэана, темного колдуна и повелителя Подземья, а она сама, Энелза – дочерью всего лишь камергера.
Полные губы Ишнаис тронула легкая насмешливая улыбка – до восторга служанки ей не было никакого дела, а насчет чувств к ней Энелзы она иллюзий не питала, видя ее насквозь и прекрасно понимая, что под маской дружбы скрываются зависть, злоба и корысть.
Подруг у Ишнаис не было, они ей были не нужны. Как не были нужны и многочисленные поклонники. Да и отец ей не был нужен, если уж быть совершенно откровенной. Ей был необходим один лишь Ворон. Он понравился ей с первого взгляда, с первого слова. Он был магом воды, нелюдимым, немногословным, немного мрачным, холодным и отстраненным. Отец ценил его за виртуозное владение водным даром, острый ум, цепкий, все подмечающий взгляд и глубину суждений. Он приблизил Ворона к себе, сделал своей правой рукой и главным советником, несмотря на его молодость – в этом году Ворону исполнилось двадцать пять лет.
Ишнаис надеялась, что отец не будет возражать, если Ворон попросит ее руки, вот только сам Ворон…
И девушка горестно вздыхала на этом «если». Ворон никогда не проявлял к ней никаких чувств. Впрочем, как и к другим девушкам. Всегда безупречно вежливый и учтивый как с ней, так и с другими особами женского пола, он никого не выделял из пестрой девичьей стайки, никто не мог похвастаться тем, что Ворон проявил к ней особое расположение. А его добивались многие. Еще бы! Красив, превосходно сложен, умен и остер на язык, на особом положении у Шердэана, да к тому же еще и водный маг, единственный на все Подземье!
Ишнаис скрипела зубами от злости, когда видела, как вокруг Ворона вьются придворные пташки, звонко щебеча ему что-то, смеясь и призывно заглядывая в глаза. Но она тут же успокаивалась, стоило ей увидеть, как вежливо и отстраненно улыбаясь, он уверенно прокладывает себе путь сквозь тесно сомкнутые девичьи ряды, не замечая, что оставляет позади себя шлейф из разбитых сердец, печальных вздохов и горьких женских слез.
Но и сама Ишнаис не могла пробить ледяную броню Ворона и проникнуть в его сердце. И она не могла понять, почему. Ведь она, бесспорно, была самой красивой девушкой в Хрустальном дворце, в Эрдикуэне, да и во всем Подземье! И она ведь не просто блестящая обертка, которая скрывает пустоту, нет! Она умна, образованна, начитанна, интересуется великим множеством вещей и прекрасно разбирается во многом. К тому же, она – дочь самого Шердэана, второй человек в Подземье.
Впрочем, к этому последнему аргументу она не любила прибегать. Ведь любят человека не за его положение в обществе и не за то, кем являются его родители. Любят его самого. А если любят за положение, то какая же это любовь? Ей, Ишнаис, такого не надо! Но Ворона, казалось, не интересовала ни она сама, ни ее блестящее положение, и это заставляло гордую влюбленную красавицу лить горькие слезы в подушку, призывать на голову их виновника всяческие кары и неистово предаваться мечтам, как бастионы холода и льда рушатся и Ворон падает к ее ногам, сдаваясь на милость победителя. Частенько по ночам Ишнаис мечтала и о том, как они с Вороном предаются страстной любви, ласкала себя, воображая, что это руки Ворона дарят ей блаженство, а потом они сливаются в одно целое и мир взрывается ослепительными вспышками наслаждения. А на следующий день, повстречав Ворона где-нибудь в переходах дворца, все такого же холодного и безразличного, готова была выть от отчаяния – слишком уж велика была пропасть между мечтами и действительностью. Сможет ли она когда-нибудь преодолеть ее?
Быть может, сегодня? Сегодня, в день ее двадцатилетия, на балу, устроенном в ее честь? Сегодня ей буду дарить подарки и исполнять любые желания и капризы. А если пожелать…
По телу Ишнаис побежали мурашки, и она предвкушающе облизала губы. Она попросит, чтобы Ворон ее поцеловал! Он не сможет отказать ей в день ее рождения, а вкусив раз сладость ее губ, он захочет повторения. Уж в поцелуях она знает толк! Специально училась, используя в качестве подопытного кролика смазливого поваренка с дворцовой кухни. Сколько ей тогда было, пятнадцать? Она тогда, начитавшись любовных романов, жаждала познать сладость поцелуя с Вороном, но его холодность быстро погасила ее порыв – она не знала, как к нему и с простой беседой подступиться, не говоря уже о поцелуях. И принцесса решила сначала просто научиться целоваться, чтобы, когда у нее случится наконец поцелуй с Вороном, он был околдован сразу и навсегда. Сказано – сделано.
Молоденькая наследница трона Подземья отловила как-то на ночь глядя в коридорах, предназначенных для прислуги, симпатичного паренька, спешащего на кухню с мешком муки. Она накинулась на него со всей страстью и пылом ученого, проводящего новый эксперимент, и утащила в свои покои. Мешок муки был благополучно забыт. Бедный поваренок буквально ошалел от такой неслыханной чести и изрядно перепугался. Ведь если кто-нибудь прознает об этом, непременно донесет Шердэану и тогда не сносить ему головы в белом поварском колпаке! Отказать же принцессе он тоже не осмелился и покорно целовался с ней, все больше смелея от ее благосклонности и уже сам проявляя инициативу.
С этим же поваренком (как его звали-то?) юная принцесса в свои неполные шестнадцать лет стала женщиной. Задыхаясь от наслаждения, смешанного с толикой боли и стыда, она стонала, кусала губы и требовала от парнишки все новых и новых ласк, воображая на его месте Ворона, а когда все было закончено, разрыдалась и велела ему убираться. Ну почему, почему ее девственность должна была достаться не любимому Ворону, а жалкому кухонному мальчишке?!
После этого Ишнаис твердо решила прекратить с поваренком всякие отношения и даже решила лишить памяти своего незадачливого любовника. Для этого она пригласила поваренка к себе будто бы затем, чтобы вместе распить бутылку чудесного вина. Увы, Ишнаис осталась ни с чем – прежде, чем поваренок успел попробовать сладкий плод, долженствующий вызвать потерю памяти, другой плод – запретный и еще более сладкий – привлек его внимание. Больше того, сама Ишнаис, распаленная вином и воспоминаниями о своем первом разе, буквально накинулась на поваренка, желая снова вкусить сладости телесной любви. После этого раза она решила научиться доставлять любовнику ни с чем не сравнимое наслаждение. Естественно, не ради жалкого поваренка, временно делившего с ней постель, а ради Ворона. И она ласкала и целовала тело кухонного мальчишки, доводя его до исступления и внимательно изучая его реакции на те или иные свои действия. Она даже научилась, преодолевая отвращение, доставлять ему наслаждение ртом, а потом и сама стала получать от этого какое-то болезненное удовольствие.
Когда Ишнаис сочла, что учиться ей больше нечему и она уже весьма искусна в постельных играх, она заманила простодушного поваренка, совсем потерявшего голову от своей принцессы, на одну из башен Хрустального дворца и, целуясь с ним на самом краю круглой, ничем не огороженной площадки, столкнула его вниз. Его резко оборвавшийся вопль еще долго преследовал ее в кошмарах, но в целом она была очень довольна такой развязкой – она научилась виртуозно целоваться, познала физическую любовь, стала опытной любовницей, искушенной в самых смелых и необычных ласках и поваренок больше не был ей нужен. Оставлять в живых его было опасно – брошенный обожаемой принцессой и доведенный этим до отчаяния, он мог выдать их тайную связь и тогда разразился бы страшный скандал и репутация ее была бы опорочена. А этого допускать никак нельзя! Стоило только Ишнаис представить Ворона, смотрящего на нее с презрением, как сердце ее сжималось, а на глаза наворачивались слезы.
Можно было, конечно, просто лишить поваренка памяти, как она и собиралась сначала, но Ишнаис, заманивая его в ловушку, попросту не подумала об этом.
Женское естество принцессы, познавшее мужчину, тосковало по сильным рукам и тяжелому телу, дарящему ей наслаждение, но она твердо решила больше никого к себе не подпускать и беречь себя для Ворона, ибо – она в этом не сомневалась – придет день, когда он станет ее.
Вынырнув из омута воспоминаний, Ишнаис бросила последний взгляд в зеркало, горделиво вздернула подбородок и под руку с Энелзой отправилась в пиршественный зал.
Глава 4 Ромашки и темные ловцы
Ох и далеко забрались местные жители от того места, где меня угораздило провалиться в подземный мир! До их поселения я добралась только через два дня, время которых я отмеряла по меняющемуся освещению. Я немного подзадержалась у озера: наловила и накоптила себе рыбы в дорогу, потому что Эсстишш предупредил меня, что запастись едой больше будет негде. Хорошо еще, источник с водой был со мной постоянно – из озерца, в котором я так удачно порыбачила, вытекал тонкой струйкой ручеек и бежал, весело журча, по тому самому каменному коридору, который вел к людскому поселению.
На второй день ход заметно расширился, низкий свод поднялся, воздух стал сухим и свежим и к вечеру подземный коридор вывел меня…
Я восторженно ахнула. Меня больше не окружали каменные стены, а над головой не нависала толща пород. Окружающее меня пространство раздвинулось до невероятных размеров! Куда ни кинь взор, всюду открытое пространство, высоко-высоко над головой повисла легкая дымка, немного напоминающая облачность, только жемчужно-перламутровая, переливающаяся всеми оттенками розовато-голубовато-серебристых тонов. Каменистая неровная поверхность, усыпанная булыжниками, постепенно сменилась почвенным слоем, поросшим травой и небольшими кустами.
Меня поразил цвет растительности – не зеленый, как наверху. Трава была голубая, листья кустов – пепельно-розовые, ветви же имели привычную коричневую окраску. Это было даже красиво, хоть и очень необычно!
Здесь было намного светлее, чем в пещерах и лабиринтах, через которые я прошла, но темнее, чем днем на поверхности земли. Здесь не было сумрачно и серо, как не было ярко и светло. Просто видимость была не такая хорошая, как на поверхности, а цвета – не яркие, а словно приглушенные, более мягкие – не утомляли глаз. Здесь не было резких теней и яркого света, все было как-то сглажено, немного размыто, словно подернуто той же самой дымкой, что застилала свод, не давая его увидеть, только более легкой, более прозрачной и лишенной переливов цветов.
Впереди раскинулись… наверное, это были поля, хотя непривычный цвет колосьев и сбивал с толку – синие стебли с более светлыми колосками зерен чуть покачивались на ветру, уходя вдаль стройными рядами. А еще дальше я увидела дома. Обычные человеческие дома! Глядя на них, я даже почему-то прослезилась. Радостно увидеть человеческое жилье после блужданий по пустым пещерам и темным каменным коридорам, а еще после растительности, окрашенной в какие угодно цвета, кроме привычного зеленого. А тут – просто дома! Такие же, как и у нас – знакомые и понятные. Это-то и растрогало меня до слез и в то же время успокоило и умиротворило. Смахнув слезы, я отправилась дальше, смело топча башмаками голубую траву.
Вскоре я дошла до широкой грунтовой дороги, ведущей как раз в поселение, а еще немного погодя услыхала позади какой-то скрип и пофыркивание. Я обернулась и с трудом заставила себя сохранять невозмутимый вид. Скрипели колеса телеги, в этом не было ничего странного или непривычного. А вот пофыркивал какой-то неведомый зверь, везущий эту самую телегу. И что это был за зверь! Приземистое, длинное, покрытое фиолетовой чешуей тело на восьми коротких ножках, которыми существо перебирало очень ловко и быстро. Из приплюснутого лба торчали два витых рога, а желтые глазки с вертикальными зрачками смотрели тупо и недобро.
– Ты откель здесь взялась? – раздался скрипучий – под стать колесам – голос, и я перевела взгляд на возницу, остановившего свой экипаж рядом со мной. Старик с торчащими во все стороны космами седых волос смотрел на меня едва ли не более сердито, чем неведомый зверь, которым он правил.
– Добрый день! – вежливо поздоровалась я с возницей. – Я ближайшее поселение ищу.
– Заплутала, что ли? – недоверчиво вопросил дед.
– Типа того, – ответила я уклончиво. Была припасена у меня легенда моего неожиданного появления в поселении, основанная на рассказах Эсстишша о местном быте и нравах, но, если получится, я лучше обойдусь без ее изложения – шита она была белыми нитками, да и белых пятен в ней хватало.
– И откуда ты здесь такая заплутавшая? – подозрительно осмотрел он меня с головы до ног. Вот уж не знаю, сильно ли моя одежда отличалась от того, что принято носить здесь, но в том, что было надето на вознице ничего необычного и непривычного взгляду не было: высокие ботинки на толстой подошве, штаны и суконная рубаха, подпоясанная широким кушаком – такая форма одежды была в почете у сельских жителей моего наземного мира.
Я же была одета в обычный (для моего мира) дорожный костюм, сейчас изрядно помятый и запыленный: мягкие сапожки, замшевые лосины, не стесняющая движений туника, доходящая до середины бедра, и жилет. Багаж свой я оставила в Миелсе в почтовом ящике-хранителе, так что вещей со мной никаких не было, если не считать кошелька за пазухой да небольшого кинжала, заткнутого за пояс, да и то, носила я его больше напоказ, чем для дела – защитить меня в случае необходимости мог мой огненный дар, куда уж до него жалкому куску металла!
– Издалека я, – весомо произнесла я и замолчала, надеясь, что селянин удовольствуется таким ответом и не будет копать глубже.
– А откуда издалека? – не отставал настырный дед. – Раз уж идешь в наши Ромашки, давай выкладывай все как на духу – мы у себя чужаков не привечаем. А вдруг ты разбойная какая?
Эсстишш не мог сориентировать меня по географии – какие названия носят местные людские поселения он не знал. Возница упомянул какие-то Ромашки – похоже, так называется его деревня или что там у них еще. Ладно.
– Я из Маргариток, – ляпнула я, надеясь, что если у них тут и имеется поселение с таким названием, то это не ближайший сосед Ромашек, чьи жители известны дотошному деду наперечет.
– Из Маргариток?! – поразился ромашковский старик. – Так это ж пять дней пути отсюда! Да как же это ты, одна да налегке! Али что в дороге приключилось?
– Разбойники напали, – буркнула я сердито, досадуя, что пришлось-таки воспользоваться своей сырой легендой. – Вещи отобрали, везли куда-то целый день, а ночью мне сбежать удалось. Только вот заплутала, три дня уже по лабиринтам блуждаю, в знакомые места выйти не могу.
– Разбойники?! – совсем уж поразился дед. – Горемычная ты! Как сбежать-то удалось? Не снасильничали тебя?
Я похлопала себя по боку, на котором висел кинжал.
– Он у меня в сапоге лежал, лиходеи и не приметили. Они вечером перепились, а я веревки перерезала и дала деру. Может и хотели снасильничать, да не успели.
– Бедовая ты девка! – одобрительно поцокал языком возница. – Не растерялась. Ну садись, что ли, подвезу тебя.
– Спасибо! – от души и с облегчением – вроде прокатило – поблагодарила я, усаживаясь рядом с ним на жесткое длинное сиденье.
И мы затряслись по местным ухабам и колдобинам прямиком в Ромашки. Ох и отбила же я себе зад!
В пути словоохотливый мой спутник все выспрашивал подробности моей жизни, я же отвечала осторожно и кратко, боясь выдать свое неместное происхождение. К счастью, дорога много времени не заняла, мы въехали в Ромашки. Въезд наш фурора не произвел, да и вообще прошел незамеченным.
Сердобольный дед велел мне двигать к мамаше Малите в «Пьяную даль», говоря, что она меня и приютит, и накормит. Затем, указав кривым грязным пальцем направление, в коем мне надлежало двигаться, чтобы попасть в эту самую «Пьяную даль», посчитал наше знакомство оконченным.
Я, немного поразмыслив, решила последовать его совету, ибо где, как не в трактире, можно собрать сведения о месте, в которое попала, не задав при этом ни единого вопроса, а просто слушая разговоры подвыпивших обывателей.
Ромашки оказались самой настоящей деревней, в чем я убедилась, прогулявшись по ним. Небольшие подворья с одноэтажными деревянными домами и хозяйственными пристройками, с раздававшимся из-за заборов блеянием, мычанием, кудахтаньем и прочими деревенскими звуками. Эти звуки обрадовали меня, ведь они означали, что здесь водятся и обычные животные, а не только жуткие твари, наподобие той, что привезла меня в Ромашки. Иногда выразительно попахивало навозом, а порой доносились весьма аппетитные ароматы стряпни.
Вот и «Пьяная даль» с вычурной вывеской, изображающей пивную кружку с вылетающей из нее струйкой пенного пива, устремляющейся вдаль. Ну что ж, этимология названия трактира мне ясна.
Вечерело, и в трактире дым стоял коромыслом. Я с трудом нашла незанятый столик из грубо сколоченных досок и уселась на скамью, с любопытством оглядывая посетителей «Пьяной дали». В основном здесь присутствовали трудяги, вернувшиеся с поля и спешившие расслабиться после тяжелого трудового дня, но попадались и семейные (или несемейные) парочки разных возрастных категорий. Большинство посетителей было изрядно навеселе.
Мое появление было замечено немногими, теми, кто еще не упился вусмерть, да и то особого впечатления не произвело. Я удостоилась пары любопытных взглядов двух женщин, молодой и постарше, и заинтересованно-оценивающего – от одного парня, сидевшего в одиночестве и неспешно потягивающего что-то из большой кружки. Перед ним красовалось блюдо с грудой обглоданных костей, а сам парень выглядел так, будто запросто мог смолотить и эти кости – могучие плечи, мощная шея, тяжелая челюсть и тяжелый взгляд небольших голубых глаз из-под спадающей на лоб пряди светлых волос.
Ко мне подскочила шустрая подавальщица в не слишком чистом переднике.
– Что будете? У нас сегодня тушеная капуста с ребрышками, пшенная каша со свининой, облепиховый взвар и пиво из самого Тарвинса.
Я выбрала кашу и взвар.
– Три медяка, – подавальщица протянула руку, на среднем пальце которой красовалось кольцо с большим аляповатом камнем.
Немного напрягшись, я протянула ей требуемую сумму, и подавальщица удалилась, виляя бедрами. Я выдохнула с облегчением – значит деньги и у нас, наверху, и здесь, внизу, были одни и те же. Это сильно облегчит мое здешнее существование! Видать, единая денежная система, распространенная в нашем мире с незапамятных времен, действует и здесь. Удивительно… Не говорит ли это о том, что когда-то Верхний Мир и Подземье были тесно связаны между собой? Хм…
Вскоре подавальщица вернулась, неся на подносе мой заказ и ловко уклоняясь от мужских дланей, то и дело норовивших шлепнуть ее по мягкому месту. Иногда какому-нибудь счастливчику это удавалось и тогда подавальщица вскрикивала и кидала на наглеца притворно-гневный взгляд.
Я с удовольствием приступила к трапезе и успела умять половину каши прежде чем парень, бросавший на меня заинтересованные взгляды, приступил к активным действиям, а именно, поднялся (причем оказался настоящей горой), подошел к моему столу и сел на скамью напротив.
– Каким ветром занесло такую ладную пташку в трактир мамаши Малиты, причем совершенно одну? Не боишься?
– А чего мне бояться? – я равнодушно пожала плечами.
– Как «чего»? Что к такой симпатичной девушке начнут приставать пьяные мужики.
– Так тебя мне тоже бояться надо?
Кажется, парень оскорбился.
– Я не пьяный, не мужик и я к тебе не пристаю.
– Правда? Так ты трезвая девушка, желающая поговорить по душам с другой девушкой?
Здоровяк сверкнул на меня своими голубыми глазками и наклонился вперед, так, что его лицо оказалась непозволительно близко от моего. На меня пахнуло запахом облепихового взвара. Я откинулась назад, к стене.
– Я сын старосты, Кевин, я не пьяный и не пристаю к тебе.
– Да? Ты без приглашения подсел к моему столу и пытаешься завязать беседу. Это ли не приставание?
– Нет! – сердито рявкнул сын старосты, да так громко, что на нас начали оборачиваться. – Я не пристаю, а просто хочу познакомиться с понравившейся мне девушкой, а это разные вещи!
Придумать достойный ответ я не успела, так как входная дверь распахнулась и в трактир шагнули три фигуры в фиолетовых плащах, в накинутых на головы капюшонах, надвинутых так низко, что не позволяли увидеть лиц.
– Темные ловцы! – полупридушенно пискнул кто-то и весь трактир испуганно замолчал. Тишина воцарилась такая, что слышно было, как жужжит муха, облетая зал.
Фиолетовые фигуры, не произнося ни слова, прошлись по залу, внимательно оглядывая присутствующих из-под своих капюшонов. У одного из них в руках был металлический выпуклый диск со вставками из камней, по виду драгоценных. Камни вспыхивали и перемигивались разными цветами, пока ловец обходил зал. На миг я почувствовала чужой взгляд и по телу побежали мурашки, настолько жутким оказалось это ощущение.
Плащи остановились, из-под одного из них выпросталась бледная рука, унизанная серебряными с чернением кольцами и указала по очереди на меня, на сына старосты и на еще одного мужчину, сидевшего в компании вульгарно одетой особы с красными, явно крашенными волосами.
– Ты, ты и ты: за мной.
Под всеобщее испуганное перешептывание мой новый знакомый и тот мужчина безропотно встали из-за столов и направились к ждущим фигурам в плащах. Я же осталась сидеть, не понимая, что происходит и не собираясь подчиняться, как вдруг почувствовала, как виски мои сдавила режущая боль, а тело перестало слушаться. Как деревянная кукла, дергаемая за ниточки кукловодом, я поднялась со скамьи и направилась вслед за теми двумя. Мой внутренний огонь быстро выжег чужое вмешательство – боль прошла, и я вновь обрела контроль над своим телом. Но я покорно подошла к фигурам и встала рядом с сыном старосты – сопротивляться и показывать норов в данной ситуации мне показалось неразумным, нужно сначала разобраться, что здесь происходит, а потом уже что-то предпринимать.
Один из плащей шагнул ко мне, подцепил подбородок когтистым пальцем, заставляя меня смотреть в темноту под капюшоном, и прошипел рассерженно:
– Будешь теперь слушаться, девка?
Я покорно кивнула, изобразив ужас на своем лице, и капюшон вернулся на свое место.
– На выход, – бросил он и пошел за своими собратьями, уже покинувшими трактир. Наша троица покорно засеменила следом.
