Читать книгу: «Этюды», страница 5

Пламя

Небо только-только начало покрываться красноватой дымкой заката. Солнце еще освещало грязные тесные улочки средневекового города. По неровной мостовой, спотыкаясь, ехала деревянная старая повозка. На ней сидела связанная девушка. Она была прекрасна. Густые каштановые волосы волнами спадали на плечи, бездонные карие глаза были полны слёз, пальцы рук, крепко обвязанных грубой веревкой, беспокойно теребили кусочек какой-то ткани. Вокруг были люди, было много людей – куда-то спешащие горожане, глупые зеваки, беззаботно играющие дети. Кто-то проходил, равнодушно бросив взгляд на процессию, кто-то свистел и выкрикивал что-то язвительное, в повозку летели камни, грязь… Девушка не замечала, она была где-то очень далеко от ужаса этого вечера, глаза были неподвижно устремлены в одну точку, губы непокорно сжаты.

Площадь уже близко, кучер в последний раз стегнул кнутом замученную жизнью лошадь, в последний раз скрипнуло сломанное колесо. Все было как в тумане. Вот она уже на том самом месте, но ей все равно, чувств нет, они исчезли, постепенно испарились, оставив место одной лишь безысходности. Ветер играл прекрасными локонами, как будто пытаясь унести с собой частицу красоты и юности, прежде чем они безвозвратно исчезнут. Она медленно обвела взглядом беспокойную, предвкушающую занимательное представление толпу и криво усмехнулась. В её глазах осталось лишь презрение и только где-то в глубине иногда осторожно мелькало подобие грусти. Было тихо. Не было ни яростного крика глупой толпы, ни бессмысленных слов обвинителей. Пустота. И пламя, медленно поднимающееся по юной гладкой коже все выше и выше, скользя, извиваясь, безжалостно пожирая все на своем пути. Она исступленно захохотала, эхо зловеще пронеслось над городом, над долиной, над миром…

Небо только-только начало покрываться красноватой дымкой заката. Солнце еще освещало милые узкие улочки европейского города. Площадь была полна людей. Группа туристов спешила за своим гидом: «А эта площадь печально знаменита тем, что раньше на ней сжигали заживо ведьм, по крайней мере, их причастность к колдовству…». Слушатели торопились успеть сделать фотографии со всех возможных ракурсов, пропуская половину из сказанного мимо ушей. Да и так ли это важно, что здесь происходило сотни лет назад?

Солнце, наконец, скрылось за горизонтом, опустив на город бархатный покров ночи. Тишина. Только на старой площади изредка можно услышать еле заметную мелодию ветра, который помнит всё, что здесь когда-то было.

Бал

Оркестр вдруг ожил, и заиграла музыка. И всё переменилось в одно мгновение. Закружилось, завертелось, понеслось в вихре вальсов, мазурок, полонезов… Милое девичье личико сменялось припудренным лицом молодящейся женщины, где-то блеснул драгоценный камень, заключенный в плен фамильного перстня пожилой дамы, где-то со свистом разрезал воздух кокетливо распахнутый веер – всё превратилось во всеобщее мелькание – мелькание лиц, улыбок, взглядов, платьев, сшитых по последней моде, чудесные ткани которых мелодично шуршали в такт музыке, заполняя собой все оставшееся свободное пространство при очередном элегантном па. Быстрый танец сменялся медленным, и вот уже вместо стремительных, немного излишне резких движений, воцарила атмосфера плавности, неги и грации. Очаровательные в приглушенном свете мелькающих свечей дамы, с достоинством приподняв головы, изящно положив руку на плечо партнёра, с легкостью скользят по зеркальной глади паркета, изредка лукаво переглядываясь с кавалером. Оркестр продолжает играть. Моцарт, Гайдн, Штраус и снова Моцарт… Музыканты выбиваются из последних сил, но уже не могут остановиться, они захвачены безумством этого танцевального вихря, зависимы от продолжения этого сумасшествия. Здесь танцуют, плетут интриги, влюбляются, разбивают сердца, назначают тайные встречи, смеются, радуются жизни и вновь танцуют, танцуют, танцуют… И снова играет оркестр, и музыканты не могут остановиться, да и как можно, если вокруг целый мир, если вокруг бал.

Вечность любви

…Когда-нибудь мы встретимся. На том же месте в тот же час, минуту, секунду… Ты улыбнешься как прежде, в глазах весело блеснут золотистые искорки заката. На душе станет тепло и уютно, будто её бережно укутали в шелковистое мягкое одеяло. Пальцы будут рисовать сказочные узоры на побелевшем от страха перед холодами окне. Воздух будет пронизан романтичными ароматами каких-то цветов, что ты нарвал на какой-то клумбе. Так уже было. Давно. И повторится вновь, как и всё в этом мире.

***

Ветер с моря ласково обволакивал девственно зеленые листья оливы, случайно задевая по дороге равнодушную гладь воды в стройной амфоре, заставляя её откликаться легким ненавязчивым дребезжанием, дополнявшим эту картину гармонии единения с природой. Но здесь был и другой мир, параллельный – тёмный и холодный, куда не проникали лучи яркого, по-матерински греющего солнца. Её мир. Той, кто отрешённо смотрела вдаль у распахнутого настежь окна, уступив свои волосы неустанной стихии воздуха. А вокруг неё – пустота. Нет ни запахов, ни звуков, ни цветов. Руки отчаянно сжимают кусок тоги, под глазами тёмными полумесяцами пролегли долгие минуты ожидания.

А за окном море. То тихое и покорное своей многовековой судьбе, то бушующее и яростно вздымающее тяжелые воды, желая сбросить оковы времени. У него цвет неба. По чуть рябящей глади медленно скользят упитанные и довольные жизнью облака, разбиваемые неожиданными налетами яростно кричащих чаек.

На горизонте медленно появляется белая точка паруса, вырастающая в большой уставший корабль, медленно рассекающий небо на зеркальной глади моря. Все меняется. Два мира, поразмыслив, вновь становятся единым целым. Она бежит по берегу вдоль самой кромки воды, навстречу парусу, первый раз за долгое время вдыхая солоноватый морской воздух. Она уже держит его за руку, неотрывно смотрит в глаза. Мир снова обретает краски и музыку.

***

Звучит первый аккорд, и в воздухе вновь взметнулось обжигающее пламя испанской шали. Томно грустные глаза яростно сверкнули, поймав лучи уходящего солнца, руки взлетели вверх, оглушая восторженным стуком кастаньет, каблучки стали ритмично ударять по измученному паркету, знаменуя начало вечерней феерии. Гитарист в рваной белой рубахе вновь и вновь ударяет по ничего не понимающим струнам, мелодия эхом отражается от стенок верной гитары и попадает точно в уши веселящейся толпы. В просветах между мелькающими огнями юбок она глазами нерешительно ищет кого-то в толпе, но погрустнев, вновь бросается в пламенные ритмы танца. Вдруг гитара, слегка дрогнув струной, замирает, а в пёстрой массе народа она замечает прикованный к ней взгляд. Взгляд самых прекрасных на земле, горящих страстью чёрно-угольных глаз. Небрежным взмахом черного веера на площадь яростно врывается новый танец, пальцы вновь рвут струны, извлекая из них плачь отчаяния и триумфа. А вокруг уже нет толпы. Только он. И безумство фламенко только для этих сверкающих в наступающих сумерках глаз.

***

Высокие окна большого помпезного зала были почти полностью скрыты за предусмотрительно спущенными на них богато украшенными портьерами. По вычищенному до брильянтового блеска паркету медленно скользили пышные платья, отражаясь причудливыми тенями под мерцающим свечением оплывших канделябров. В воздухе непринужденно витала атмосфера праздника и интриг, приправленная приторными ароматами мускуса и фрезии и живой музыкой. Дамы и их кавалеры размеренно выполняли одно па за другим, украдкой бросая взоры на свои отражения в зеркалах, с удовлетворением про себя отмечая насколько хуже гардеробы у их знакомых.

Пожалуй, только одни глаза здесь были лишены всех чувств, кроме грусти. Её глаза. Цвета утреннего неба. Один за другим менялись танцы, приводя за собой всё новых кавалеров. Они что-то говорили, шутили, сами смеялись над своими шутками. Ей было все равно. Она слышала только свои мысли и музыку. Удивительно сочетаются всё-таки музыка и грусть. Сегодня играли Штрауса. Сказки венского леса. Чаще других. И она мечтала о сказке. Юным девушкам ведь так свойственно мечтать.