Читать книгу: «Ожерелье для Эдит», страница 8
Я лежала, оглушённая. Два обличительных монолога обрушили сегодня на меня в течение часа. Самое ужасное, что теперь я уже точно знала, что не права. Получалось, что я – «маленькая дрянь», а они подчинились мне. «Живи, – сказал он мне, – с этой правдой». А ещё, что он сказал? Да вот это: «Мама умерла, а свет от неё остался». Выходит, Яна правильно обо всём догадалась. Может позвать их и извиниться? Глупость какая-то получается, как будто я разрешила им водиться вместе, как детям. Да и потом, никто уже не станет меня слушать. Я достала их. И у меня есть гордость. Она не позволяет мне каяться перед ними. Подумаешь, любовь! Переживут. Я почувствовала страшную усталость. Закрыла глаза, но почувствовала чей-то взгляд. С тумбочки на меня строго смотрел, проникая в самую глубь, Илья Муромец.
С того вечера я покорилась всему. Была любезна с новой массажисткой, хотя до сих пор не знаю, как её зовут, ела всё, что давали, была даже готова отвечать на все вопросы, но мне их не задавали. Я продолжала чувствовать правую ногу, но больше никаких улучшений не наступало. Ольга Петровна ночевала теперь у себя. Её дорогой Павлик влез в какой-то криминал, поэтому скрылся в неизвестном направлении, сперев ценности из квартиры. Я не стала выражать ей сочувствие, вообще ничего не сказала. Мне разонравилось соваться в чужие дела. Ноутбук Яны так и лежал в моей комнате. Я к нему не притрагивалась. Казалось, что и Эдит отдалилась от меня. Как-то я взяла свою тетрадь и написала: «Из чего бы мне связать ожерелье для Эдит?» Дальше – мёртвая, замёрзшая земля. Ни слова больше. Я испугалась, что Эдит ничего не хочет принимать от меня, неходячей калеки, но умудрившейся напакостить всем. Если бы спросить у мамы, что мне делать теперь? Вошла Ольга Петровна и положила мне на одеяло письмо. Я перестала ждать, поэтому не сразу поняла, откуда оно. Осторожно открыла конверт и прочитала:
Уважаемая госпожа Розанова!
Ваше письмо долго гонялось за мной, но всё же достигло своей цели. С радостью сообщаю Вам, что скоро проездом буду в Петербурге и с удовольствием встречусь с Вами. Жду Вас 16 сентября в 16.00 у входа в Летний сад. На всякий случай буду держать в руке знакомую Вам книгу.
С уважением – Э. Лундгрем.
P.S. Захватите Вашу рукопись!
Прежде чем до меня дошёл смысл, я прочитала письмо несколько раз. Потом у меня всё затуманилось перед глазами, я ужасно разволновалась. Значит, эта переводчица, Э. Лундгрем, получила моё письмо и приглашает меня на встречу. Супер! У меня прорезался голос, и я издала радостный, но негромкий крик – чтоб никто не прибежал. Потому что поделиться таким событием я хотела только с одним человеком, и этим человеком была Яна. Но придётся обходиться без неё. И тут я расстроилась. Не только из-за Яны. Мне что же, ехать в этой колымаге? И волосы грязные. Сегодня пятнадцатое. У меня есть время собраться и всё обдумать. Ольга Петровна ещё здесь, значит, первым делом – ванна. Когда у тебя всё в порядке, легче думать.
Глава семнадцатая
Итак, 16 сентября, в час дня, я впервые воспользовалась лестницей отца и выползла на улицу. На мне были красные джинсы, ещё из тех, счастливых времён, когда я нравилась мальчикам, белая водолазка и чёрная кожаная куртка. Свои светлые волосы, предмет моей гордости, я довела до совершенства, впервые за это время немножко подкрасилась и надушилась Яниными ванильными духами.
Дул сильный ветер. Я продиралась сквозь туман и людские взгляды. Один раз какой-то мальчишка в очках, с заложенной за одно стекло ватой, остановился и показал на меня пальцем. Мать тащила его за руку, а он всё оглядывался и оглядывался. Другой раз до меня долетела реплика: «Смотри, такая тёлка, а инвалид». Если бы я могла вылезти из коляски и надавать по этой идиотской роже! Увы, это только мечты. Через несколько метров я и вовсе застряла в яме. Я пыталась выехать, но бесполезно. Некоторые сочувственно поглядывали, но помощи никто не предлагал. Я с отчаянием подумала, что опоздаю на встречу, но тут ко мне подошла женщина неопределённого возраста, в очень странной одежде, в платочке, и сказала:
– Давай я помогу тебе, дочка.
– Спасибо, но у вас сил не хватит.
– А мы вместе, тогда хватит.
Она взялась за подлокотник, и я поднажала. Кресло легко вылезло из проклятой ямы. Облегчённо выдохнув, я вдруг заметила, что у меня развязался шнурок на ботинке. Я наклонилась, чтобы завязать, но поняла, что снова сглупила. Ведь нужно поблагодарить!
– Спа… – я обескуражено замолчала. Возле меня никого не было.
«Правильно, – пробурчала я себе, – пока дождёшься твоей благодарности, сто лет пройдёт!».
Я запрокинула голову назад и посмотрела в небо. Туман рассеялся, ветер утих. По небу шёлковым бирюзовым платком расстелился неожиданный след весны. Это длилось считанные секунды, но ко мне вернулись силы. Я подрулила к палатке, купила бутылку холодной негазированной воды, с наслаждением выпила. Летний сад уже недалеко, можно не торопиться. Я причесалась и, не спеша, двинулась в путь. Без пяти четыре я почти приблизилась ко входу в Летний сад.
Подумать только, в нём когда-то гуляла Эдит! Я огляделась. Никого подходящего под мои представления о госпоже Лундгрем среди гуляющих рядом не просматривалось. А потом я узрела книгу. «Страна, которой нет» – прочитала я по-шведски. Но держал её парень! Высокий парень лет двадцати семи, в синем свитере и джинсах, в чёрной куртке нараспашку. Светлые волосы, а глаза такие, будто зачерпнули сини из фьорда и плеснули ему в лицо. Даже издалека видно. Открыв рот, я рассматривала его. Потом решила, что надо сматываться. Встреча с таким персонажем не входила в мои планы. Я ожидала увидеть почтенную даму! Почему же он стоит здесь, с книгой Эдит в руках? Он, в свою очередь, слегка приподняв голову, искал взглядом ту, которая просила стихи на шведском. Потом взглянул на часы. И я тоже. Было десять минут пятого. Выходит, я столько времени таращилась на него и даже не заметила! Он ещё раз оглядел окрестности и, пожав плечами, пошёл. Сейчас уйдёт, и я больше не увижу его и не получу того, что просила. Я решилась и бешено закрутила колёсами.
– Молодой человек! – он остановился и удивлённо посмотрел на меня. Ясное дело, он не ожидал такого зрелища. Но ведь и я тоже!
– Здравствуйте, госпожа Лундгрем, – язвительно сказала я. – Это я писала вам.
Он улыбнулся, а мне захотелось взвыть, настолько обаятельной оказалась эта улыбка, и так далеко она отодвигала меня от него.
– Ах, вот вы о чём! – сказал он с почти незаметным акцентом, и у меня сразу мелькнуло в голове: «Чужестранец! Надо быстрее мотать отсюда».
– Видите ли, – продолжал он, присаживаясь передо мной на корточки, – в издательстве допустили опечатку. Вместо «перевёл», напечатали «перевела». Вот и всё. Позвольте представиться – Эрик Лундгрем. Будем знакомы.
– Очень приятно. Даша Розанова.
– А это вам. Не ожидал, что вы такая молоденькая, – он положил мне на колени предмет моих желаний.
– Большое спасибо, – я взяла книгу в руки и пролистала, боясь поднять на Эрика взгляд. – Сегодня же начну читать.
– Вы и в самом деле выучили шведский?
– Да, времени у меня навалом, сами видите.
– Зато у меня его нет совсем. – Он прекратил бесцеремонно смотреть мне в лицо своими лазурными глазами и выпрямился. – Было очень приятно познакомиться с вами, Даша. А ещё большим удовольствием было бы где-нибудь выпить с вами чашечку кофе, но, увы… Дела!
– Да, конечно, – обречённо согласилась я. Представляю, закатиться со мной в кафе! Но мне жутко не хотелось с ним расставаться. Тем не менее, я прекрасно понимала, что я не та девушка, ради которого клёвый парень захочет отложить все свои дела. Лучше сразу распрощаться навек.
– До свидания, – сказала я.
Он улыбнулся в ответ чудесной, но ничего не значащей улыбкой. Мне ничего не оставалось, как только улыбнуться в ответ и катиться восвояси.
– Чуть не забыл! – услышала я сзади. Надежда волшебным фонарём вспыхнула во мне. – Вы взяли вашу рукопись? Могу я прочитать её?
Перед уходом из дома я отксерила повесть, но качество получилось ужасным. Теперь я ругала себя, что вместо того, чтобы набрать текст по-человечески, валялась в кровати.
– Вы знаете, Эрик, так получилось, что у меня только ксерокопия рукописного текста. Не знаю, захотите ли вы в ней разбираться.
– Я попробую, если позволите, – он протянул руку.
Вздохнув, я извлекла листки из пакета. Он быстро пробежал по тексту глазами.
– У вас хороший почерк.
– Там помарки. И ошибки, наверное, – злясь на себя, с досадой воскликнула я.
– В таких рукописях чувствуется личность автора. Мне нравится читать их в таком виде.
– Это бодрит, – кисло сказала я. – А вы надолго в Петербург?
– Нет, сегодня уезжаю. Мне очень жаль, но времени, в самом деле, нет. Всего хорошего!
– До свидания.
И ни слова о новой встрече. Обратного пути я не заметила. Я видела только синеглазого Эрика, нежданного скандинавского парня. Шансов у меня, конечно, нет. Естественно, у него есть девушка. Он спешит к ней, а обо мне и о моей рукописи забыл, едва повернулся ко мне спиной. Лучше бы я продолжала быть влюблённой в Антона! Но сейчас я даже не помнила, как он выглядит. У подъезда я столкнулась с отцом.
– Где ты была? – сухо спросил он. – Мы ищем тебя. Мы с Ольгой Петровной, – поспешно добавил он.
– Гуляла, – ответила я.
– С чего это вдруг? Не могла предупредить?
– Извини.
Если бы я обругала его с ног до головы, это произвело бы на него гораздо меньшее впечатление. Казалось, его ударило током. Я заехала в полутёмную парадную и принялась карабкаться вверх, как черепаха на гору. Отец вбежал по лестнице, обгоняя меня.
– Я помогу, – сказал он. Я не возражала. Мне было так грустно. Я продолжала думать об Эрике.
В открытых дверях стояла Ольга Петровна.
– Нашлась! – воскликнула она. – Где ж ты пропадала больше шести часов?
– Я гуляла. – И повернувшись к отцу, сказала: – Спасибо за рельсы.
Вот как ужасно действует на людей обычная вежливость. На них будто столбняк напал. Замерли, как статуи. Какие странные, ничем не угодишь. Ну, стойте, а мне сейчас не до вас. Я, умирая от нетерпения, проехала в комнату и отыскала письмо Эрика. Так я и думала, обратного адреса нет. Точно, Чужестранец. Вот и хорошо. А что бы я ему написала? «Я вас люблю, чего же боле…» Бред! А вдруг он женат? Эта догадка показалась мне убийственной. Я безропотно дала Ольге Петровне умыть и переодеть себя, после чего улеглась в постель. По щекам поползли слёзы. «Вот так и Эдит, – думала я, – влюбилась до беспамятства, а что творил этот гад! А ведь наверняка он был такой же обаятельный! Его отпугнул туберкулёз, что уж тут говорить о параличе! Она сказала, что он излечим. Яна, Яна, зачем ты бросила меня?»
Сначала я услышала царапанье, а потом вопрос:
«Зачем? Затем, что ты – дура».
На одеяло мягко приземлилось что-то лёгкое и мурлыкающе. Это был кот.
– Ты вернулся? Вернулся? – я прижала его к себе и, зарывшись лицом в тусклую шерсть, заплакала.
Глава восемнадцатая
Я несколько раз звонила Яне, но она не брала трубку. Когда через неделю я проделала очередную попытку, мне сообщили, что такого номера не существует. Это вызвало новый приступ отчаяния. Я спрашивала совета у кота, но с того вечера, когда мне было сказано, что я дура, я больше не слышала его. Я ничего не понимаю. Он сидит на подоконнике, облезлый и худой, по-прежнему приходит и уходит, когда хочет, снисходительно принимает еду и ласки, но это всё. Я больше не слышу его. Наверное, я просто придумала себе это.
Ольга Петровна, потеряв окончательно мужа и обретя квартиру, снова начала есть и толстеть. Отец ходит, как заколдованный. Краем уха я слышала, что он проигрывает дела, теряет клиентов. Яна исчезла в неизвестном направлении. Я попросила Ольгу Петровну сходить к ней на работу, она согласилась, но вернулась с плохими новостями: Яна уволилась и куда-то уехала. А я с каждым днём всё больше люблю Эрика. И его недосягаемость, равнодушие, а так же безнадёжность моего положения только усиливает мою любовь.
Однажды я решилась на глупый поступок. Я позвонила в издательство и, представившись журналисткой, сказала, что хочу написать статью о переводчике Эрике Лундгреме.
– О каком Эрике Лундгреме? – удивились они.
– Ну, как же, – разволновалась я, – он ещё переводил стихи Эдит Сёдергран, в сборнике, выпущенном вашим издательством в 91-ом году. Вы не помните?
– Мы-то помним, девушка. С нами работала переводчица Эльза Лундгрем. Нужно уточнять факты и имена. Это первое дело для журналиста.
Я не собиралась выслушивать лекции.
– Так это была не опечатка? Не Эрик Лундгрем?
– Я вам русским языком отвечаю, девушка. Эль-за.
Девица раздражённо бросила трубку.
Эрик обманул меня. Но зачем? Как это я сразу не сообразила! Сейчас ему самое большее – двадцать семь. Значит, в 91-ом ему было лет четырнадцать. Какое это издательство будет с ним сотрудничать в таком возрасте? Чужестранец, сомнений нет. Но как к нему попало письмо? И книгу почему-то привёз. А рукопись забрал. Какой смысл во всём этом? Месяц прошёл с того дня, а как будто ничего и не было! Я же не перевела ни единого стихотворения, потому что всё время думаю об этом обманщике. Желание увидеть его из маленького семечка выросло в огромное дерево, корни которого уже лезут наружу. Я не выдержу, что-то лопнет во мне. Где он сейчас? В каком городе? С кем? Коснулись ли его руки тех страничек, по которым разбрызганы слёзы моей души? Я снова раскрыла книгу Эдит, но не ту, что привёз Эрик, мне больно прикасаться к ней. И потом, я ещё не умею думать по-шведски, как Эдит не умела по-русски.
Моя душа так полюбила чужие земли,
как будто у нее нет родины.
В дальних странах стоят великие камни.
на которых покоятся мои мысли.
Незнакомец написал странные слова
на твердой скрижали, называемой моей душой.
Дни и ночи я лежу и думаю
О том, чего никогда не было:
Моя жаждущая душа когда-то пила.
Как всё переплелось! У каждого свой венец страданий, и никто пальцем не пошевельнёт, чтобы помочь другому. Хотя нет, Яна! Яна совсем другая. Она всё делала, чтобы помочь нашей семье.
– Папа! – завопила я. – Папа, иди скорее сюда!
Кусая губы, не веря своим ушам, настороженно подошёл он ко мне. Ничего не спрашивая, сел рядом. Я поняла, что он боится заплакать, как в прошлый раз, когда я почувствовала ногу.
– Папа, – быстро, почти захлёбываясь, заговорила я: – иди скорее и найди Яну, приведи её сюда. Тебе плохо, я вижу это. И ей плохо. Я всё поняла. Не обращайте на меня внимания. Я была дурой и истеричкой, но это всё прошло. Иди скорее за Яной.
Он встал и подошёл к окну. Он молчал и рассеянно теребил за ухо кота, который недовольно скалился и терпел из последних сил, уже готовый его цапнуть.
– Яны нет, дочка, – сказал он, дуя на укушенный палец. Кот всё-таки сделал своё дело. – Я слышал, она вышла замуж и уехала. Ничего не вернёшь, Даша. Будем жить, как живём.
Сквозь слёзы я спросила:
– Ты очень тоскуешь?
Он неопределённо помотал головой и стремительно вышел из комнаты.
Положив под щёку книгу Эрика, я обливалась слезами. Я несчастна сама и испортила жизнь другим. Маму не вернёшь и не заменишь, но Яна стала мне так близка! Если бы она сделалась женой отца, в наш дом вернулось бы счастье. А так чего я добилась? Отец седеет и стареет, не справляется с работой. Яна всё бросила и испарилась, живёт с нелюбимым. Я уверена, что с нелюбимым, иначе бы осталась здесь. Я их разлучила, а теперь сама погибаю от безответной любви. Но я знаю, что надо делать. Я встану на ноги и найду Яну. Если я начну ходить, меня никто не остановит. Я – не они, которые испугались сопливой девчонки и покорились. Я сильнее этих взрослых.
Глава девятнадцатая
К концу ноября я заставила «проснуться» свою левую ногу. Мне удалось кое-что разузнать о Яне. Она окончила медучилище и школу сестёр милосердия. Я отыскала журнал, который сотрудничает с этим центром, публикует материалы о его работе, и дала объявление на его специальную страничку, а также в Интернет. Вот, что я написала:
Яна, пожалуйста, вернись! Мы с
папой ждём тебя. Даша Р.
Яна не отозвалась. Я уже подумывала нанять частного детектива, но, как я уже говорила, дела у отца не поправлялись, и денег у нас стало значительно меньше. Я стала думать: чтобы продать? И остановила свой выбор на Янином ноутбуке. Потом я отказалась от этого плана, так как вещь всё-таки не моя, а сколько стоят услуги детектива, я не знала. Может, мне не хватит, а ноутбук потеряю.
Вечером отец принёс мне костыли. Почему умные мысли обычно посещают не мою голову? Если бы я додумалась до этого раньше, может, уже начала бы ходить. Сколько было радости, когда я, под руководством папы и Ольги Петровны, проковыляла от кровати до серванта. Теперь я делала так: ставила в конце коридора (а он у нас длинный) фотографию мамы, книгу Эрика и икону Ильи Муромца (верила, что он поможет мне), отъезжала в другой конец, выкарабкивалась из коляски и пыталась добраться до этих дорогих мне вещей. Я делала это каждый день, а сегодня за мной почему-то увязался кот. Задрав хвост, он семенил за мной, путался под костылями и противно выл, зовя меня к двери.
– Иди, иди, – сказала я, – проветри мозги.
Открыв дверь, я пошатнулась. Передо мной стоял Эрик. Я бы загремела, если б он не подхватил меня. Меня обожгли запах его волос, парфюма, но больше всего близость его удивительного лица.
– Пусти, – грубо сказала я. – Не мешай инвалидам падать.
– А я всё же помогу, – сказал он, – если разрешишь войти.
– Ладно, заходи. Только не трогай меня.
Он шёл сзади, а я, держась из последних сил, чуть не орала от боли. Костыли натёрли подмышки, спина разламывалась. Растянуться у его ног – сомнительное удовольствие. Оказавшись на своей кровати, я вздохнула с облегчением.
– Зачем пожаловал?
– Пожаловал? Как это? – он говорил без акцента, и мне показалось, что он притворяется, делает вид, что не понимает значения некоторых слов. И я всё ещё не верила в действительность его прихода.
– Перевожу: зачем приехал?
– Как? Как зачем? А твоя рукопись! Сначала я забыл о ней, а вот недавно нашёл и…
Забыл! Я не слушала его! Я так и знала!
– Даша, я задал тебе вопрос.
– Да? Какой?
– Очень важный. Ты хочешь издать свою повесть?
Вот это фишка!
– Ты всё врёшь, – сказала я. – Ты – не переводчик. Я звонила в издательство. Я всё узнала. Переводчик – женщина. Эльза Лундгрем, твоя жена.
Он устало вздохнул.
– Какая тебе разница? Я тоже Лундгрем. А ты мне очень нравишься.
Я приложила ледяные ладошки к пылающему лицу. Какой-то ужас. После этих слов мне стало плевать на жену. Но просто так я сдаваться не собиралась.
– Я не могу нравиться. Ты опять врёшь.
– Да нет же!
– Я только не пойму, зачем.
– А ты просто поверь мне.
– Поверить? Не смеши. Мой мальчик, с которым я дружила со второго класса, бросил меня через две недели после того, как я стала калекой.
– Второй класс, конечно, впечатляет. Но я не твой мальчик.
– Вот именно!
– Ты неправильно расставляешь акценты, Даша.
– Ты даже рукопись не прочитал!
– Вот здесь я как раз соврал. Я прочитал её сразу же, в поезде.
– Но не написал, не позвонил, не приехал!
– Значит, ждала?
– Почему ничего не сделал?
– Думал.
– Индюк!
– Почему «индюк»?
– Поговорка есть такая. Русская. Кстати, откуда ты знаешь русский?
– Учился в Хельсинки на отделении русской филологии. И потом, у меня мама русская.
– А ты много знаешь об Эдит? Я что-нибудь угадала?
Он снова вздохнул.
– Вот видишь, тебе нечего сказать!
– А зачем ты звонила в издательство, маленькая сыщица? Ага, покраснела. А я знаю! Ты хотела узнать мой адрес.
Я кинула в него диванной подушечкой, но он, засмеявшись, увернулся. Когда я вновь отважилась взглянуть на него, он был уже совершенно серьёзен. Сидя с подушкой в руках, он выжидающе смотрел на меня.
– В самом деле, Эрик, что тебе нужно от меня?
– Смотри, вот твоя рукопись. А вот ты и я. Рукопись может быть напечатана, независимо от твоего ответа на моё второе предложение.
– Какое второе предложение?
– Угадай!
– Не собираюсь ничего угадывать! – Я была уже на грани.
– Хорошо. Вот моё предложение: будь моей женой на веки вечные, верной подругой и так далее.
Сначала я не издала ни звука, а потом грохнула об пол чашку с блюдцем.
– Ты – сумасшедший, ненормальный! Какие «веки вечные»?! Я – калека!
– При чём тут… – начал было возмущённо Эрик, но его перебили:
– Не слушайте её молодой человек. Она любит пожалеть себя. Но совсем скоро она будет здорова.
Не веря своим ушам, я обернулась. В дверях стояла Яна.
– Как?! – крикнула я. – Откуда ты взялась? Ты одна? Без мужа?
Она подбежала ко мне и крепко обняла. По моему лицу покатились её слёзы.
– Удивительно, но я так скучала по вас по всем!
– Это я виновата, я. Такая сволочь! Прогнала тебя, всё вам испортила, и теперь ты из-за меня живёшь с нелюбимым мужем. С этим твоим…
– Да нет у меня никакого мужа! – сказала Яна и, выпустив меня из объятий, села рядом. – Значит, ты простила отца? – негромко спросила она.
– Да, – так же тихо ответила я.
– Даша, может, ты меня представишь? – спросил Эрик, не без интереса наблюдая за этой сценой.
– И в самом деле, Даша, представь нас друг другу, – поддержала его Яна.
Я почувствовала, что во мне свился огромный пёстрый клубок всяких противоречивых чувств и желаний. Я влюбилась в Эрика до ужаса, я хотела ему верить, но не верила. Я понимала, что мне нужно остаться с Яной наедине, но не хотела, чтобы Эрик уходил. Я боялась выпустить его хотя бы на минуту. Я была уверена, что если он сейчас выйдет из моей квартиры, то это уже всё, с концами. Я уже почти жаждала соединить Яну и отца, но маленькая колкая заноза буравила меня внутри, и эта занозой была мысль о маме. Мне казалось, что мы, все трое, страшно предали её, и нам не будет прощения. И ещё. Я получала возможность издать свою повесть, в том случае, если Эрик говорит правду, но я начинала думать, что это единственное, что ему нужно от меня. Я потёрла виски, потому что начинала гудеть голова.
– Это Эрик, – сказала я. – Это он ответил на то письмо, и хочет издать «Ожерелье».
– По-моему, не только это, – улыбаясь, сказала Яна.
– Как вы сразу поняли меня, – с большой симпатией глядя на Яну, сказал Эрик.
Я с раздражением поймала в себе ревнивое беспокойство. Классический случай: сейчас они влюбятся друг в друга и вместе отчалят к далёким берегам, а мы с отцом останемся. Брошенные и несчастные. Почти как у Достоевского.
– Как ты сюда попала? – уже более холодно спросила я.
– У вас не закрыта дверь. Даже брошена приоткрытой. Всё просто.
– О, это моя вина, – сказал Эрик. – Моё сокровище чуть не упало, и я обо всём позабыл.
– Ого! – с чувством сказала Яна, – вижу, что я тут совершенно ни к чему. Просто, откровенно лишняя.
– Я не о том спросила! Почему ты вернулась?
– А кто дал объявление в «Сад милосердия»?
– Так ты прочла его!
– Может, вы посвятите и меня в ваши секреты? Я ведь далеко не посторонний! – снова встрял невыносимый Эрик.
– Нет уж. Сначала ты всё объясни. Всё объясни от начала до конца. Тогда не будешь посторонним, если я поверю тебе.
Эрик обрадовано кивнул и приготовился давать показания.
– Батюшки! – услышали мы громкий возглас. Это была Ольга Петровна, кто же ещё? – Яна, деточка! Ты пришла. Куда же ты пропала? Все тут просто зачахли без тебя.
Она, к моему изумлению, прижала Яну к внушительному бюсту и расцеловала. А потом увидала Эрика.
– Это твой муженёк, что ли? Хорош!
– Я польщён, – сказал Эрик, снова заставив меня содрогнуться, – такая очаровательная девушка… Но я надеюсь завоевать сердце другой, не менее прекрасной.
– Ой, – сказала в замешательстве Ольга Петровна, кинув на меня странный взгляд. – Пойду я лучше на кухню, приготовлю чай.
– Мы слушаем тебя, – сказала я Эрику, когда она вышла, – говори.
– Слушаюсь! – Эрик не сводил с меня сияющих глаз. Я чуть не захныкала. Так захотелось наплевать на все объяснения и довериться ему. Но он уже заговорил:
– Я получил твоё письмо и несказанно удивился.
– Да почему ты?! – не унималась я. – Ведь я писала переводчице. В издательстве не могли ошибиться.
– А они и не ошиблись, – спокойно подтвердил Эрик. – Эльза Лундгрем – моя мать.
– Значит, не жена, – вырвалось у меня.
Эрик торжествующе посмотрел на нас.
– Я так поняла, – сказала Яна, – что Эрик приехал по нашему письму.
– Вашему? – удивился Эрик.
– Да, – кисло ответила я. – Письмо мне продиктовала Яна, но всё остальное, я имею в виду повесть, – моих рук дело.
– Дашь ты человеку рассказать или нет? – рассердилась Яна. – Всё время перебиваешь.
– Merci, – сказал Эрик. – Благодарю за поддержку.
Быстро они, однако, нашли общий язык.
– Так вот, – бодро продолжал Эрик, ничуть не сбитый с толку моими репликами, – письмо после долгих странствий попало ко мне.
– Это мы уже слышали.
– Даша, замолчи! – в один голос воскликнули Яна и Эрик.
Я только сделала вид, что обиделась. Весть о том, что Э. Лундгрем не жена, а мать, заметно подняла мне настроение. Зато Эрик погрустнел.
– У мамы был рак, – печально сказал он. – Она долго умирала… не могла работать. Она так любила переводить для русских читателей. Русский знала в совершенстве, сама русская по матери. Кого она только не перевела на русский: Линдгрен, Янссон, Гамсун, Анне Кат. Вестли, Марию Гриппе, Топелиуса, Анну Сван, в общем, всех известных и, не очень, писателей Скандинавии. И ей приходило много писем. Но вот по поводу Эдит Сёдергран – никогда. Она очень удивлялась. И сокрушалась, что Эдит осталась незамеченной для вас. Ведь у нас в Финляндии, да и в Швеции её обожают. И вдруг – твоё письмо. Я не мог не ответить. Это мой долг перед мамой.
– Ты его выполнил. Что ещё?
– Я не ожидал, что увижу тебя… такой…
– Какой? Впрочем, говори прямо, не стесняйся. Увидел инвалида!
– Опять она за своё! – разозлилась Яна.
– Я предвидел такую реакцию, – остановил её Эрик и улыбнулся своей волшебной улыбкой. – Поэтому я долго не решался… Ты подъехала ко мне такая трогательная, беззащитная, но в то же время, сильная. Сильная изнутри. А ещё твоя красота, Даша. Я поспешил уйти, потому что не знал, как себя вести.
– Но мне-то нужно было, чтобы ты остался!
– У меня впереди была ещё одна встреча. И потом, зачем растравлять себя лишним часом? А когда я прочитал «Ожерелье для Эдит», моя маленькая вредина, я понял, что лучше тебя мне никого не найти. Ты пойми, – продолжал он, – мы с тобой внутренне почти одинаковы. Как у вас говорят… одного поля ягода? Так? – Никто ничего не отвечал, но он и не ждал ответа. – Даша, я очень долгое время сам ухаживал за мамой, она не могла видеть около себя чужих людей. Меня не пугает твой недуг, Даша. За эти годы я научился смотреть немножечко дальше. И видеть немножечко глубже. Как и ты, наверное.
Он угадал. Для меня многое открылось лишь благодаря моей неподвижности.
– Все мы отмечены этой печатью, – сказала Яна, – все, кто, так или иначе, сталкиваются с болезнью. – И она продекламировала: «Мы должны научиться любить долгие часы болезни и страданий тесные годы, как мимолётные миги цветения пустынь». Поздравляю, вы нашли друг друга. А Дашка скоро поправится, – уверенно добавила она.
– Подожди радоваться, – сказала я. – Ещё не всё разъяснилось. Что-то мешает мне… У тебя есть документы? Покажи! – потребовала я.
– Ты поняла, как мне будет трудно? – со смехом обратился Эрик к Яне.
– Да, ты уже сейчас заслуживаешь медали, – ответила Яна.
– Но я всё вытерплю, ведь до неё скоро дойдёт, какое счастье ей принесло из Финляндии. Держи, моя маленькая сыщица.
Он протянул мне водительские права и паспорт. У меня уже отпала охота смотреть на них, но пришлось взять.
– Эрик Лундгрем. Так. Фотография тоже, вроде бы, твоя. Кажется, всё сходится. «Они не поддельные?» —на всякий случай спросила я, возвращая ему документы.
Он наклонился ко мне и поцеловал. Я глядела в раскрывшуюся передо мной синь.
– Не забывайте, что вы не одни. И пока ещё не муж и жена, – услышали мы голос Яны. Эрик с сожалением вернулся на место.
– Яна, ты прямо как старуха. – Но всё же я была смущена и вообще, не знала, как теперь себя вести. – Что-то Ольга Петровна не торопится с чаем. Пойду, посмотрю.
Я нарочито тяжело поднялась и оперлась на костыли. Пусть посмотрит! Пусть ещё подумает! Что вообще у этого парня в голове? Почему он меня выбрал?
Ещё не добредя до кухни, я услышала всхлипы. Как и много месяцев тому назад Ольга Петровна рыдала навзрыд, положив голову на согнутые руки. Перед ней стояли три чашки с остывшим чаем.
– Ольга Петровна! – я старалась перекричать её громкие всхлипы, – что с вами? Опять ваш Павлик?
Она, не переставая рыдать, поднялась, подошла ко мне и помогла сесть на кухонный диванчик.
– Мне плохо, Даша. Ты замуж выйдешь, Константин Андреевич женится на Яне, и все вы будете счастливы. Все. А я? Мне-то куда деваться! Я теперь совсем одна.
– Знаете, что, Ольга Петровна? Я придумала! Сходите в тот книжный на Невском, к вашему консультанту. Мы с Эриком такой список книг вам составим, что он рухнет к вашим ногам.
– Да ну тебя! – Ольга Петровна махнула на меня рукой, но улыбнулась сквозь слёзы и немного повеселела.
Больше мы ничего не успели сказать, потому что послышался скрежет ключа, открылась входная дверь, и в кухню вошёл отец. С мокрыми от дождя волосами, с обострившимися чертами лица, он выглядел совсем потерянным. Впереди него трусил, оставляя на полу грязные следы, промокший кот.
– Даша, кот, наверное, полчаса под дверью кричит. Охрип. Ты не слышала? Добрый вечер, Ольга Петровна.
Так как мы обе молчали, он встревожено глянул на меня. Видимо, испугался, что я снова по какой-то причине бойкотирую его. Чтобы рассеять это впечатление, я заулыбалась во весь рот. Тем более, что за его спиной появилась Яна. Она стояла и с болью смотрела на него, такая трогательная в своём светло-голубом костюмчике, так классно контрастирующем с её тёмными волосами до плеч.
– Даша, что-то не так? – продолжал тревожиться отец.
– Обернись, – сказала я. – Обернись скорее.
Он так и сделал. Я никогда не видела, чтобы любовь кружилась возле двух людей, это был первый и последний случай в моей жизни. Они не кинулись друг другу в объятия, не зарыдали, они вообще ничего не сделали. Просто стояли и смотрели необъяснимым никакими словами взглядом в лицо напротив. Но мне показалось, что я вижу солнечный обруч вокруг них, оградивший их от внешнего мира. Мимо, с любопытством на них поглядывая, прошёл Эрик. Они не заметили его. Эрик сел рядом со мной, обнял за плечи и привлёк к себе. Я сдалась и опустила голову ему плечо. Будь, что будет. Через некоторое время, убедившись, что к стоящим в проходе вернулся слух (они вздрогнули от грохота в соседней комнате – это развлекался мой котик. Опять, хулиган, что-то скидывает!), я сказала:
