Читать книгу: «Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Истоки. Книга 4. Детство и юность Ираиды Глава 3», страница 9
Часть 17
Борис Кожуховский
Борис Кожуховский
ЛЕТО 1957 года
После того, как отцу изменили срок отбывания в заключении с 10 лет на 2 года, его перевели отбывать эти 2 года – в Капотню. Капотня находилась на окраине Москвы. Его определили там на должность библиотекаря. Как всегда, он занялся там организацией художественной самодеятельности, организовав ансамбль. Пригодилось его умение играть на аккордеоне и пианино. В общем, он не скучал. Вероятно, там ему не хватало – женщин, к которым он всегда испытывал слабость. Но два года пролетят быстро. И он упущенное, наверняка наверстает…
А вот нам – мне, Борьке и бабусе было не так весело, как – отцу. Я из своей зарплаты отдавала долги, которые у нас появились после оплаты адвокатов.
То, что оставалось из моих денег, я приносила домой и опускала в ящик комода. Бабуся туда же добавляла свою пенсию, а Борис – стипендию.
Я не помню, чтобы мы планировали расходы. Также не помню – кто и когда покупал продукты для дома. Если нужны были кому-то деньги на расходы, их просто брали из общей «кассы».
Бабуся готовила еду дома, «растягивая» оставшиеся в комоде деньги… И они с Борисом обедали вместе. Исходя из малых сумм, выделяемых на продукты, обеды эти были бедными и не калорийными. А я чаще всего – обедала в столовой для работников ГРЭСС. Хотя мое рабочее время никто не контролировал, и я могла бы тоже приходить на обед домой. Пользуясь предоставленной мне свободой, вероятно я выбирала варианты – где было вкуснее и интересней…
Ну, а в свободное от работы время – у меня развивался новый «роман» – с Борисом Кожуховским. Этот роман был бурным, но быстротечным. Мы вместе ходили в драм – кружок. А летними вечерами – на танцверанду. Она находилась на берегу озера. После танцев, мы брали лодку, и катались, уплывая в тихие, тёплые ночи.
Я не была влюблена. Мне просто рядом с ним было спокойно. Он был не на много старше меня. По специальности – геолог, он периодически уезжал «в поле». Его рассказы дышали романтикой. Он вспоминал, как однажды в тайге, на тропе, он нос к носу встретился с медведицей. Кто из них испугался больше, не известно. Он убегал с такой скоростью, с какой только мог. Убежал. И, когда оглянулся, понял, что и медведица убегала тоже, только в противоположную сторону.
В те недели и месяца, когда он приезжал в Шатуру, и жил дома до следующего отъезда с какой-нибудь партией геологов, он работал на лодочной станции. На пирсе стоял деревянный домик, в котором было всё необходимое для жизни, и топчан, покрытый медвежьей шкурой, и стол, и скамейки, и примус, и посуда. Он коротал там время, когда не было желающих взять лодку на прокат. Я помню, как ребята ловили раков. Мы их ночью варили на костре в котелке. Если была удачная рыбалка, варили уху. В общем, я приобщалась с ним к романтике.
Ну, и, конечно, надо признаться, что в моей жизни он был первым моим мужчиной. Я не помню сейчас – где и как это случилось в первый раз. Мне это не было нужно. Просто у него хватило такта, терпения и нежности, чтобы помочь мне перейти тот рубеж, который я так боялась переступить. Где-то я думала – и чего всех тянет на эти, так называемые близкие отношения? Я не чувствовала ничего. Как – в том избитом анекдоте – «Лежать – то я ещё могу»…
Но, несмотря на мою фригидность (так, кажется, это называется – отсутствие чувственности?), мне нравилось всё остальное, окружающее нас. Он ласкал меня в своём домике на лодочной станции, когда мы лежали на медвежьей шкуре. Или мы вечером катались на лодке, разгоняли её, и, подобрав вёсла, с шуршанием врезались в камыши, и целовались там. А ночью где-нибудь причаливали лодку к пустынному дальнему берегу, где рядом была только ночь. Мы купались в тёплой воде, а потом лежали раздетыми на берегу, глядя в звёздное небо. А иногда мы занимались любовью у него дома, на полузакрытом балконе, на кушетке. Причём, на другой стороне улицы была пожарная охрана. И на высокой башне, которая возвышалась над ней, всегда находился дежурный с биноклем. Мы почти – что были уверены, что иногда он видит нас, и смеялись – пусть завидует.
Мы продолжали ходить вместе в драмкружок, к Вьюшкову Константину Васильевичу. Вместе, со всеми драмкружковцами, ездили со спектаклями по Шатурскому району. Срывали аплодисменты. Но, я всё равно не могла раскрываться на сцене до конца. Меня не покидало чувство скованности. Видимо, путь в артистки мне был «заказан»…
Хотя – желание быть на виду, окруженная поклонниками, не пропадало никогда.
На память о тех пронзительных молодых годах у меня осталась пара интересных фотографий.
Дело было так. В клубе Нариманова для членов фото кружка был объявлен конкурс – на лучший фотопортрет. Ребята волновались, искали «натурщиц». Я была свидетелем этому переполоху, так как всё свободное время болталась в клубе.
Я и предложила сама себя, причём, не в серьёз, а шутя. Ребята согласились. Я придумала «образ». Сняла блузку и закуталась сначала в чёрную кружевную шаль, а потом в нежный голубой шарф. Ребята сделали снимки, которые потом на выставке конкурсных работ заняли первое место. Конечно, я потребовала, чтобы они напечатали мне на память эти фотографии. К сожалению я все почти сразу раздарила. А те единичные снимки, что остались, по истечению времени подпортились.
Тем не менее, я их здесь приведу…
Эта фотография сохранилась, так как была наклеена на страничку альбома.
Поскольку на ней явно были видны какие-то подтёки, я попробовала её осветлить…
Получилось – не понятно что, но, что получилось, то и сохранилось…
А этот снимок почему-то весь растрескался, скорее всего – от клея. Через несколько лет, работая на заводе пластмасс, мне пришлось готовить к выставке планшеты с снимками цехов завода. Тогда-то я и узнала, что фотографии, перед тем, как их приклеивать на какую-то поверхность, нужно замачивать в воде. Тогда, высыхая, они не будут трескаться.
А я, по молодости и не опытности наносила клей жирными ляпами и приклеивала фото к листам альбома…
Но хоть в таком виде – эти фотографии несут в себе воспоминания о юных годах…
Смотрю и не верю… Я в жизни – не фотогеничная. На фотографиях лезет всё вперёд, что нужно по сути своей – скрывать. А на этих снимках, хоть и лохматая (как гнездо перевёрнутое и надетое на голову), а всё же есть какая-то лукавинка… Неужели когда-то я была такой?
Мама Бориса догадывалась о наших отношениях. Она очень хорошо ко мне относилась, и даже мечтала, чтобы мы поженились.
Но у Бориса наступила ностальгическая пора. Его потянула опять уехать куда-нибудь «за запахом тайги». И он уехал, взяв с меня слово, что, как только он устроится, я приеду к нему.
2.08.56 г.
Г. СТАЛИНСК.
ЗДРАВСТВУЙ, КИСКА!!!
С приветом к тебе – твой Бориска.
Ира, вот я и приехал туда, куда не думал попасть. Город сам хорош, думаю, тебе понравится.
Ира, буду объяснять коротко.
Для тебя работы здесь по самое горло. Всюду идут стройки.
Ира, извини, что коротко. У нас свой автобус и возят по городу вроде экскурсии. И вдруг я убежал и написал вам письма – тебе и маме.
Ира, в следующем письме всё опишу подробно. Ира, пиши, как ты себя чувствуешь? (Кто провожает?). Как дела?
Ира, дай адрес маме. «Г. СТАЛИНСК, Кемеровской области, Г/П до востребования – Кожуховскому Борису.
Ира, пиши. Я думаю, ты будешь со мной в Сталинске.
Привет Борьке, бабушке и моей маме. Жду ответа.
Крепко целую – твой Барсик.
Я не ответила ему, так как уже встречалась с другим Борисом, в которого, я, кажется, даже влюбилась, причём, впервые в жизни.
Не получая от меня писем, Борис Кожуховский написал знакомым ребятам, чтобы узнать, в чём дело. Поскольку, Шатура – большая деревня, моё новое увлечение не осталось секретом для других. Борису написали о моей «измене». Он ответил тем же ребятам, наградив меня каким-то понятным эпитетом. Ребята постарались мне об этом письме рассказать. Но меня это уже не волновало…
Часть 18
Моя первая любовь
На фотографии – Борис Белобородов.
Фотография всегда хранилась в пачках вместе со всеми другими фотографиями, которые лежали в нижних ящиках серванта. Однажды мои малыши, в моё отсутствие, залезли в этот ящик и разорвали ряд фотографий, к несчастью, самых для меня дорогих. Пострадали и фотографии, принадлежавшие Виктору, и тоже, для него означавшие сердечную память о прошедшем…
1958 г
Как я познакомилась с другим Борисом? Однажды моя соседка и подружка – Зиночка Шаркова, которая работала кассиром в магазине, пришла вечером домой и рассказывает мне следующее. Выбивает она кому-то чек, а протягивая сдачу, увидела смотрящие на неё через стекло глаза. – «Это были такие глаза! Ира, ты не представляешь, такие глаза!».
В следующий раз, когда она опять увидела эти глаза, она заговорила. Узнала, что в Шатуре сейчас идут отделочные работы во Дворце пионеров. Для выполнения лепных и скульптурных работ приглашена бригада молодых скульпторов из Москвы. Живут они в гостинице. Командировка у них будет до тех пор, пока они не выполнят заказ. Зовут его Борис.
Я тогда ещё работала мастером ремонтных работ ГРЭСС, которая, собственно, и строила дворец пионеров. Под этой маркой, я на следующий день пришла во дворец культуры, якобы для контроля ведущихся там работ.
Когда я пришла во дворец пионеров, где молодые скульпторы вели отделочные работы, я спросила – кто бригадир? Оказалось – тот самый Борис.
Я задавала в основном вопросы, связанные с выполняемыми там отделочными работами. Познакомилась я и с другими ребятами из Москвы, в том числе, кроме Бориса, с его другом – Николаем.
Глаза у Бориса, действительно были огромными, но удивляли они не своей красотой, а взглядом. Казалось, в их бездонной тёмной глубине, можно было утонуть. Через несколько дней мы с Борисом уже начали встречаться.
Однажды я его пригласила домой в гости. Была и Зиночка, которая познакомилась с ним первая. Мы купили бутылку вина, и конфеты. Зина одолжила мне свою зелёную блузку, на которую я прикрепила украшение – присланный мне ко дню рождения Володей Качьян в письме – переливающийся блёстками цветок. Борис пришел с розами. Бабусе он понравился своей галантностью. Встреча прошла на хорошем дипломатическом уровне.
До отъезда Бориса мы виделись каждый день. На танцы не ходили. Просто гуляли по городу. Целовались. Он пробовал намекать на более близкие отношения. Я категорически была против. Мне не хотелось нарушать романтику отношений земными чувствами (если ещё учесть, что я именно этих чувств и не испытывала, поэтому меня к ним и не тянуло). И вот настал день, когда он уехал в Москву. Ещё некоторое время в Шатуре оставался Николай – его товарищ по работе. Мы с ним иногда коротали вечера, болтали о Москве, о Борисе, об их работе.
Конечно, я написала Борису письмо. Он ответил, что ждёт встречи, скучает. Я собралась, и в выходные поехала в Москву. Мы договорились, что вместе пойдём к его друзьям. Когда мы встретились, я сказала ему, что хочу выглядеть прилично, и для этого зайду в парикмахерскую. Зашли. Ну, во первых – очередь. Во – вторых, укладку делать, это не как «два пальца…». В общем, Борис ждал меня час, потом ещё час. И, когда, наконец, я вышла из парикмахерской, его терпение было уже на пределе.
Мы приехали к его друзьям. Это была очень приятная семейная пара. Мы посидели за столом, поужинали. Потом во что-то играли. А когда настало время ложиться спать, они постелили нам в отдельной комнате. И тут я опять взбрыкнула. Я сказала, что, если он не уйдёт из комнаты, я сейчас же уеду домой, даже ночью. Он обиделся, и вышел. Утром я уехала, «кусая локти» от злости на себя. Ну, что я доказала? И кому? Ведь, он мне нравится. И в общем-то я уже перешагнула первый барьер с Кожуховским. Ну, мне не интересно иметь близость с мужчинами, но им-то это зачем-то надо. Ну и пусть…
В общем, я уехала в Шатуру. Писем от него больше не было. Всё взвесив, и не желая обрывать наши отношения, я дала ему телеграмму, состоявшую из двух слов: – «Я согласна». В ответ на следующий же день мне пришла ответная телеграмма – «Жду. Целую. Борис».
И опять в выходные я поехала в Москву. На этот раз мы встретились с ним днём, у его друга – Олега. Всё было так, как бывает, наверное, у многих… Я не испытывала оргазма, а поэтому не получала никакого удовольствия, а что испытывал он? Наверное, удовлетворение от достигнутой победы… Мне было приятно с ним просто быть рядом. Ну, и целоваться я очень любила, получая от этого куда большее удовольствие, чем от всего остального…
Вот и подошел к концу такой длинный, и такой насыщенный событиями год. Мне было в то время всего 22 года. А впереди ещё – вся жизнь.
Я уже говорила, что в Шатуре мне стало «тесно». Мне наскучило возиться с текущими ремонтами. Я перешла на работу в ОКС, на живое дело. Не помню, что мы строили, но что-то строили.
Запись в трудовой книжке…
4. 1958 г. 2.03. ПЕРЕВЕДЕНА МАСТЕРОМ В ОКС
Мы с Борисом продолжали встречаться. Ездить в Москву было трудновато. Поездом – 4,5 часа в один конец. Но, охота пуще неволи. Однажды пришла от него телеграмма.
ТЕЛЕГРАММА ШАТУРА МОСКОВСКОЙ
СОВЕТСКАЯ 3 кв 2
СТЕПАНОВОЙ И. В. ИЗ МОСКВЫ
27.02.58 г. МОСКВЕ ЖДУ ДОМА
БОРИС
Был у них дома какой-то семейный праздник и Борис решил познакомить меня с мамой и братом. Было что-то вроде смотрин. Мама – пожилая, тихая, мне понравилась. Брат пришел со своей женой. Были ещё гости.
После этой поездки наши встречи стали теплее. И письма – откровеннее.
Письмо в Шатуру из Москвы – «Москва, 2-ой Казачий 5, кв.1.».
21.03.58 г.
ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГАЯ ИРИНКА!
Как ни отлынивал я от писанины, всё ж ты меня заставила! Знаешь, каждый день, ложусь спать, делаю себе выговор, и обязуюсь на завтра. А на следующий день вечером стараюсь делать вид, что забыл, и, ложась спать, снова себя ругаю. Хорошая моя, это не потому, что я совсем уж не внимательный и т. д.
Всю эту неделю сильно устаю. Помнишь, может, из нашего разговора с Олегом, что я делаю фонтан, а потом макет. Так после этого фонтана я приходил три дня, как старая кляча, разбитая склерозом.
А с макетом работа физически не тяжелая, не очень напряженная. При том, очень срочная. Опять уважительная причина. Но зато, оправдываясь перед самим собой, я каждый день вспоминаю тебя. Нет худа – без добра. Вот и сегодня, пришел в 8 ч., отлежался, перечитал твоё письмо, растрогался, и решил написать. Спасибо тебе за стихи. Очень понравились. Я, хоть теперь войны не боюсь. Но, всё же – бронь в Москве, это надёжнее, пожалуй.
Но всё же, (опять «всё же»), всё же я по тебе скучаю. Правда, я в последний месяц в каком-то пассивном состоянии. То ли перед весной, то ли старость, но когда ты уезжаешь, как-то пустеет.
Милая моя, непосредственно, с глазу на глаз я не умею говорить нежные слова, выражать свои чувства, А в письме я бы мог столько наговорить, написать, да боюсь, твоя бабушка прочтёт. Или Борька. Но я обязательно поищу билеты на какое-нибудь культмероприятие, и мы провернём это дело. Конечно, если я по рассеянности не спутаю кассы с баром. Всё это шутки, конечно. Приезжай, и что-нибудь придумаем.
Впрочем, знаешь, меня коробит из-за этих поездок. Ведь, ты не отдыхаешь, тащишься в этих поездах по пол – дня, тратишь деньги, и хоть бы было ради кого (или чего). Я не хочу в такой степени быть эгоистом. А что делать?
Между прочим, меня настойчиво уговаривали поехать работать снова в Шатуру, но увы, я отказался. Если это тебе интересно, после расскажу причину.
Ну, отпусти меня, пожалуйста, так отдохнуть хочется. Шлю тебе за письмо бумажку от конфетки. Сама конфетка не уместилась в письме, и я её съел сам.
Поздравляю тебя с наступающим праздником – днём 1 МАЯ.
Привет твоей бабушке и Борису и Зине. Мишка как уехал, так с тех пор и не пишет. Забыл что ли? Подлец (я).
Ну, пока. Ведь, спать, это дело серьёзное, а письма, ведь, сколько их не пиши, всё проку мало. Лаптей из них не сделаешь.
Жду ответа, как соловей лета. (?!)
К. Ц. Т. У. П. Р. С. Т. Ф. Х. Ц. Ч. Ш. Щ. Ь.Борис.
ЗДРАВСТВУЙ, МИЛАЯ ИРИНКА!
Спасибо тебе за твою весточку, прочёл с большим интересом, улыбнулся на твои сантименты.
Не разделяю твои взгляды на судьбу, но уж на эту тему диспуты не для письма, в общем, я тебе очень благодарен за письмо.
С приездом в Москву напала «ипохондрия». Извини, что не сразу ответил. Сейчас не работа, и, вероятно, недели две-три и больше буду свободен. Совершенно один. Пробовал работать дома – валится из рук.
Хотел заняться пластической операцией – институт переполнен. Буквально не нахожу себе применения. Даже выпить не с кем.
Сегодня суббота, моя хвалёная книжка (помнишь, 4–5 телефонных номеров?) не оправдала себя. Весь вечер просидел, как паралитик на тахте и тупо созерцал торжественное заседание к 40-ой годовщине армии по телевизору.
Даже соседи удивились и осведомились о моём здоровье – суббота, мама уехала в гости, а я дома, да ещё совершенно один.
Вот за всё то, сейчас мягкая музыка по приёмнику, и кажется, начинаю расписываться. Всё же видно завтра придётся сделать «скидку» (как зайцы) и навестить цыган в «Динамо» (ресторан). Только бы компаньона найти. Хорошая разрядка, но ущерб в денежном выражении.
Вот я ещё раз перечёл твоё письмо, хорошее письмо, читать приятно, но… всё не то, не так. Не хотелось бы тебя огорчать. Оно, конечно, написано в порыве под свежими впечатлениями, потому и сентиментально – наивное.
Как ты можешь, зная меня всего «три вечера», петь дифирамбы о моей прекрасной душе. Возможно, да и точно – мы хотим видеть в человеке то хорошее, прекрасное, что скрывается под грубостью, пошлостью. Ищем его. Но, отнюдь, не стараемся сами скрыть в себе это хорошее и нацепить маску ханжи.
Безусловно, есть оно в большей или меньшей мере в тебе, во мне, в других. Но жизнь с её многообразием так обрастила нас, что мы уже «стараемся казаться» плохими. Может, это сказывается разница в три года, (если только она в три), и ты ещё оботрёшся.
Но мне уже сейчас кажется, что я читаю примерно такие твои мысли о себе: – «Парнишка не дурён! Не далёк, простоват, глуповат. Подберём, на чёрный день пригодится, благо хлопот не много».
Впрочем, может, это и не так – я не хочу тебя обидеть. И мне тоже хочется тебе во всём верить. Именно, хочется. Но, видно крепко я оброс, какая-то выработалась недоверчивость.
Вот сегодня просидел вечер один, выкурил пачку папирос. И, ни разу не почувствовал интереса к чему-либо порядочному. Никуда не тянет, ничто не интересует, даже водка и женщины. Какое-то моральное опустошение скептицизм. Вот разнылся – то.
Что ты мне обещала через две недели? Что у тебя там? Нельзя ли ускорить это дело? Пока у меня куча времени и немного денег. А то скоро опять куда-нибудь уеду. Ведь твоя «судьба» настолько меня придавила, что не до борьбы.
Если ты считаешь, что не можешь приехать из-за пальто или ещё там чего, то я тебе советовал бы плевать на эти шмоточные вопросы. Ты же не собираешься покорять всю Москву. Достаточно тебе меня одного пока.
Смотри, как расписался. Но у вас печка есть, надеюсь, с бабкой справитесь.
Ну, слушай, лапочка, приезжай скорее, чёрт бы тебя побрал. Пока я не свихнулся окончательно.
Не сердись на меня за мою галиматью. Может это под настроение? Спасибо за стихи. Вот когда посвятишь мне целый сборник в 400 страниц, тогда я поверю в твою лояльность. Шучу, для этого мне нужно гораздо меньше. Угадай.
Привет Зине, Борису и бабушке (и спящей Шатуре!).
К.Ц.Т.Т.Р. – Борис.
Жду в Москве. Приедешь, заходи.
Борис присылал мне телеграммы вроде следующей.
ТЕЛЕГРАММА ШАТУРА МОСКОВСКОЙ
СОВЕТСКАЯ 3 кв 2
СТЕПАНОВОЙ ИРИНЕ ИЗ МОСКВЫ
29.03.58 г.
ЖИВ ЗДОРОВ И ДУХОМ БОДР
БОРИС
А вот ещё одна телеграмма.
ТЕЛЕГРАММА ШАТУРА МОСКОВСКОЙ
СОВЕТСКАЯ 3 кв 2
СТЕПАНОВОЙ ИРИНЕ ИЗ МОСКВЫ
12.04.58 г. ВЫСЛАЛ СУББОТУ ПОЧТОЙ
ТРИСТА БОРИСА
ПРИВЕТОМ
БОРИС
Этой телеграмме предшествовала другая.
ТЕЛЕГРАММА ШАТУРА МОСОВСКОЙ
СОВЕТСКАЯ 3 кв 2
СТЕПАНОВОЙ ИЗ МОСКВЫ
8.03.58 г.
ПРОШУ ПОЗВОНИТЬ МНЕ
БЫХОВСКИЙ
Быховский – это первый адвокат отца. Отец отбывал срок в Москве, в Капотне. Из двух лет он отсидел половину. Можно было освободить его досрочно, но за это нужно было заплатить. С папиной пассией – Надеждой, мы не поддерживали связь, поэтому, к ней обращаться не стали. Спасибо Борису, он сразу же откликнулся на мою просьбу и одолжил деньги.
Деньги Быховскому отдала. Теперь можно было скоро ждать возвращение отца.
Если не обманут…
Часть 19
Тэц-22 – Лемита
1958 год
На фотографии – моя койка в общежитии ТЭЦ-22
Фотография, конечно, старая. Рассматриваю её и никак не пойму – излом стены и силует спинки другой кровати. И тёмные стены? Странная фотография. Хотя у меня подобных странных фотографий не так уж и мало. Буквально сегодня просматривала старые снимки, хранящиеся в альбоме на компьютере… И на одном из них рядом со мной – фантом умершей нашей собаки…
Как и много раз раньше, мне начала надоедать работа. Хотелось опять куда-то ехать, чего-то искать в жизни нового.
Может быть, эти качества характера через гены досталось мне от отца?
Я написала несколько писем в разные города и организации с запросом о работе, о прописке. Многие мне отвечали, Но, как правило, это всё были письма с отказами, как это.
Письмо в Шатуру из Ленинграда.
ГР-КЕ Степановой ИРАИДЕ Владимировне, проживающей – город Шатура, Советская ул. 3, кв. 2.
На Ваше письмо. 1-ое отделение милиции города Ленинграда сообщает, что в город Ленинград приезд ограничен, а потому, Вы по приезду в Ленинград, прописаны не будете.
Прописка Вам была бы разрешена, если бы Вы приехали в город Ленинград для учёбы в Вузе на дневном отделении, при условии, жилая площадь, на которую бы Вы пожелали прописаться, соответствовала бы 5 кв.м. на человека.
Начальник 1-го отделения милиции -
ЛЕНИНГРАДА
Сафонов 9.12.57 г.
Ездить в Москву, на свидания к Борису было всё же несподручно, да и дороговато. И, как всегда, помог случай.
Ещё в прошлом году, когда я рассылала во многие места письма с запросами о вакансиях и возможной прописке, посылала письмо и на строительство ТЭЦ – 22.
Получила ответ, в котором говорилось, что в настоящее время вакансий нет, но при утверждении штатного расписания на новый год, возможно… А пока – «Ждите письма».
И вот, неожиданно я получаю открытку. В ней говорится, что имеется вакансия инженера по подготовке кадров, и можно приехать на переговоры.
Естествен, я немедленно отправилась на ТЭЦ – 22.
Строительство велось уже не первый год. Слева от основной дороги, которая вела от Люберец до посёлка «Дзержинский» – уже был построен строительный посёлок «ТЭЦ – 22». А справа, чуть поодаль от дороги строилась сама ТЭЦ.
В то время строительство представляло собой огромные котлованы, кучи строительного материала и мусора. И в глубине этого грандиозного строительства стоял двухэтажный каменный домик – контора.
Я сразу же попала на приём к главному инженеру. После собеседования, он прошел со мной к директору строительства, который коротко выслушав мнение главного инженера, поставил на моём заявлении резолюцию – «В О. К. – оформить». Вот и всё. Я получила работу и лимитную прописку в общежитии. Как в сказке. А что такое – лимит на прописку, наверное, знают только наши современники. Это была путёвка в запретное.
А для меня это был пропуск для проживания и работы в ближнем Подмосковье, и рядом – Москва. Я могла поехать в столицу в любое время автобусом до метро, и вернуться назад в тот же день или вечер.
И вот в моей трудовой книжке появилась новая запись.
5. 1958 г. 4.14. Уволена по собственному желанию.
6. 1958 г. 4.22. СТРОИТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ТЭЦ – 22
ИНЖЕНЕР ПО ПОДГОТОВКЕ КАДРОВ
Общежитие находилось в посёлке строителей. Там была построена всего одна улица. С левой стороны её открывала баня. А потом стояли в линеечку, фасадом на улицу, трёх и четырёх этажные дома, в которых жили работники управления со своими семьями. Для работы на будущей ТЭЦ приглашались специалисты с других, уже действующих ТЭЦ и ГРЭСС. Может быть, по этому принципу и я попала сюда?
С правой стороны улицы стояло три трёхэтажных дома – общежитии: «О -1», «О – 2» и «О – 3». Первый дом стоял фасадом на главную и тогда единственную улицу Ленина. За общежитием был магазин, потом жилые дома, и в конце улицы уже была построена школа.
На первом этаже здания «О – 1» располагался клуб. Два других дома стояли за ним. На каждом этаже общежития, по обеим сторонам коридора, располагались комнаты. Каждая на 4 койки. А остальное, как везде – тумбочки, шкаф, стол, стулья. Уют создавали сами. У каждой девушки над койкой висели коврики, вышивки, фотографии. Естественно, я привезла с собой те же настенные рукоделия, сделанные ещё бабусей. Они кочевали со мной по всем общежитиям. И как только я их не посеяла до сих пор?
Меня поселили в комнату ИТР. Со мной жила Дина Бастрыгина – директор клуба. Она попала сюда по распределению, окончив специальное культпросвет училище. Родом она была из какой-то деревни, этого же района. Родители – простые колхозники. Она их стеснялась, так же, как и своего имени – Зинаида. Поэтому, она переименовала себя в Дину. Мы с ней сразу как-то сдружились.
Жила с нами – Лида. Она работала на строительстве мастером, потом – сметчицей. Она была безнадёжно влюблена в женатого мужчину – Анатолия. После того, как она узнала, что ждёт от него ребёнка, мы все участвовали в её «страстях». Он приезжал. Мы оставляли их одних для выяснения отношений. Он обещал бросить жену. Но… В результате, она уехала рожать домой к маме, тоже в какую-то деревню. Какое-то время две койки у нас пустовали. Потом кого-то подселяли, потом переводили в другие комнаты. И только мы с Диной оставались постоянными «жиличками» этой комнаты.
В общежитии работала воспитателем (и зачем взрослым людям воспитатели?) Алла Ружанская. Она гордилась тем, что начала работать с «первого колышка». В посёлке она имела свою комнату. На втором этаже нашего общежития у неё был кабинет. Она быстро влилась в нашу компанию, или мы в её. Главное, у неё в кабинете был телефон, которым мы могли пользоваться без ограничения. Когда нам было скучно вечерами, мы собирались у неё в кабинете, сплетничали, веселились, как могли. В общем, не скучали. Она курила, как мне казалось – 24 часа в сутки. Именно с ней я начала баловаться, а потом и серьёзно втянулась в процесс курения. А курили тогда – «БЕЛОМОР». Позже перешла на сигареты с ментолом.
Подружилась я и с молодыми девчатами, работавшими в самой конторе. Это – машинистка Ниночка Пузанова, и телефонистка – Валя Вендина. Поскольку я тогда уже не просто баловалась, а курила во всю, я бегала на перекуры на телефонный узел. Мне было интересно, и я даже научилась соединять абонентов, если звонки были редкими. Быстро работать, естественно, у меня не получалось. Можно было прослушивать чужие разговоры, хотя интересного говорилось редко.
Моё рабочее место находилось в одном кабинете с инженером по технике безопасности. Не помню, как его звали. Это был высокий, сухощавый, старше пятидесяти лет мужчина, напоминавший мне почему-то старого учителя по математике (по образу, а не по подобию). Иногда он болел, или уходил в отпуск. Тогда я замещала его. Это – ведение кучи журналов по проведению инструктажей на рабочих местах по правилам техники безопасности.
Но самым приятным было то, что временами нужно было проводить экзамены на сдачу знаний по технике безопасности, при присвоении повышенного разряда. Принимать экзамены он один не имел права, и он всегда включал меня в состав комиссии. А за это причитались, хоть и небольшие, но денежные выплаты. К концу месяца он собирал все экзаменационные ведомости, составлял отчёт, и мы кое-что имели к зарплате.
Основная работа моя заключалась в том, чтобы организовывать повышение знаний тех самых работающих, кому периодически присваивали новый повышенный разряд. А это было связано с повышением заработка, напрямую зависящего от разряда. Поэтому я пользовалась уважением рабочих. Кроме главного инженера, которому я подчинялась непосредственно, у меня была ещё кураторша в министерстве. Ей я возила отчёты.
А однажды она мне предложила открыть филиал заочного строительного техникума при ТЭЦ – 22, для техников и инженеров – практиков. Вот здесь-то я развернула широко свою деятельность. Я вообще-то на своей должности работала, как играла в забавную игру, ну а здесь мне было особенно интересно. В своём лице я представляла и приёмную комиссию, и главного представителя министерства, и института – по этим вопросам. Поскольку не всем было удобно приходить в контору с заявлениями, я «принимала» в общежитии. Открывала дверь, перегораживала изнутри проход письменным столом. Каждого приходящего я инструктировала, помогала подготовить необходимые документы, и т. д.
Кстати, был забавный случай. Ко мне приходил из посёлка Дзержинского Володя Минаев, который тоже хотел подать заявление в заочный техникум. С ним пару раз был друг – Валентин, живший в деревне Гремячево. Друг развёлся с женой, и она с ребёнком жила отдельно. Девушки из строительной бригады, в которой она работала, проживали в общежитии, и как раз на нашем этаже. Мы особенно не водились с рабочими девчатами, хотя и не ссорились. А они нам, наверное, просто завидовали. Наверное, было за что.
В общем-то мы имели много привилегий. Так вот, кто-то из них, перепутав Валентина с Володей Минаевым, а, может быть, увидев Валентина вместе с Володей, когда они приходили в общежитие, быстренько донес его жене, предположив, что её бывший муж, вероятно, встречается со мной. Та решила устроить разборки. Задумано было так. Она с ребёночком приходит к девчатам и ждёт. Как только Валентин приходит «ко мне», и мы уходим, например, на танцы, она выпускает ребёнка вперёд. Он кидается к отцу и кричит – «Папа!». А мама выскакивает следом, и устраивает скандал.
А Володя Минаев, действительно несколько раз приглашал «нашу комнату» на танцы в Дзержинку, и сопровождал нас туда. Я одна не ходила, мы отправлялись туда с девчатами – стайкой. Так было и в этот раз. Володя пришел. Мы собрались, вышли из комнаты, и пошли по коридору. Я, действительно, помню, как открылась дверь, и из какой-то комнаты выбежал малыш. За ним выскочила мама, посмотрела на нас, поймала малыша за руку, и увела в комнату. «Концерт» не состоялся. А о сути его мне рассказала наша воспитательница – Алла Ружанская, так как она всегда была в курсе всех «дел и событий», происходивших в стенах общежития. У неё везде были «свои» глаза и уши.
Но вернёмся, к проблеме техникума. Я организовала так, чтобы приёмные экзамены проводились в местной школе. Из Москвы (из техникума) и из местной школы приглашались преподаватели. Я с ними заключала от лица министерства – договора на проведение консультаций и экзаменов. Затем организовывала проведение самих экзаменов. Мне было доверено привезти из министерства экзаменационные билеты и задания на письменные экзамены.
