Читать книгу: «Царица Израильская», страница 2

Крепкой мохнатой рукой легко, словно игрушку, вампир держал за шею мужчину лет пятидесяти: им оказался профессор Майкл.

У вампира были огромные гнойно-желтые уши, острый, как у носорога, нарост, круглые, злобно сверкающие глаза. В его приоткрытом рту сверкали точеные, как бритва, передние резцы, ноздри хищно раздувались, и казалось, он вот-вот набросится на свою жертву, срежет острыми резцами с нее кожу и, как это делают вампиры, углубит языком рану и начнет лакать кровь. Как жаждущие псы лакают воду, так вампиры лакают кровь.

– Ваше приказание выполнено, Светлейший! – глухим механическим голосом отчитался вампир.

Идрис церемонно осмотрел сжавшуюся от страха фигуру профессора, повернулся к вампиру:

– Ты умница, Халиф… – Идрис небрежно бросил рукой в угол. – Там есть стул.

Вампир водрузил профессора на деревянный табурет, отошел к закрывшейся двери.

Идрис с заброшенными на стол ногами выждал минуту, затем повернулся вместе со спинкой кресла:

– С прибытием, господин профессор… Как добирались?

Майкл, вжавшись в угол, подрагивающей рукой массировал шею, и как из двух норок, из его глаз выглядывало два страха.

– Надеюсь, Халиф не очень утомил Вас?

– Как вы смеете?! – возмутился профессор.

– А, может быть, пригласим вашего эд-во-кэтэ? – расхохотался Идрис, но, как бы повинившись, оборвал смех. – И вправду, профессор, извините за причиненные неудобства… – он нажал на кнопку монитора. На экране возникла блондинка с большими синими глазами:

– Слушаю вас, Светлейший…

– Джина, коньячку, пожалуйста…

– Слушаю, Светлейший!..

– Как вам моя секретарша? – Идрис насмешливо посмотрел на Майкла.

– Где моя семья?! – как бы пригрозил профессор.

– Прошу вас, расслабьтесь… Ваша семья на своем месте.

В комнату вошла Джина – девушка лет девятнадцати, стройная, в короткой юбке. Она поднесла Идрису серебряный поднос с бутылкой хорошего коньяка и двумя бокалами.

– Спасибо, моя девочка…

– Рада служить вам, Светлейший, – она налила коньяк и на подносе поднесла бокал Майклу.

Тот, вопросительно глянув снизу-вверх, взял бокал и залпом выпил.

– Будем здоровы, профессор! – Идрис сделал легкий глоток, поднявшись, сел на край стола.

Джина вышла.

– Что поделаешь… – нарочито-благодушно начал Идрис. – Таков мир. А мир наш – война… – и с пафосом поднял бокал:

– Война давно объявлена! Государство воюет с государством, народ с народом, религия с религией, человек с человеком и человек с самим собой же! – и как бы дружески поделился. – Разве не так, профессор?.. А все эти науки, искусства, вся эта надуманная культура – все это лишь способы и состояния войны. Все – есть война и ее символы… И скоро в войну вступим мы – неоисламисты!

Майкл держал бокал, не зная, куда его деть.

– Халиф, обслужи господина профессора, возьми у него бокал, – дружелюбно попросил Идрис.

Вампир выбросил бокал в мусорный ящик.

Идрис развел руками:

– Робот есть робот, какой бы он совершенный ни был! Хотя, он может многие вещи… Увеличиться в размере, например… – и тут же нарочито спохватился. – О, да, это Вам уже было продемонстрировано. А вообще, как он вам? Нравится? Уникальнейшая машина! Аналогов еще нет. Но ничего, у Вас еще будет возможность удивиться его возможностям…

Профессор пристально посмотрел на вампира, но не выдержав свирепого взгляда черных круглых глаз, отвел глаза…

Идрис усмехнулся:

– Впрочем, профессор, мы имеем и еще кое-что… Одну секунду, коллега… – он повернулся к пульту управления, нажал несколько кнопок и на стене напротив открылся большой экран. Через мгновение на нем появились кадры с какой-то огромной комнатой или залом. Скорее, это походило на казарму: два длинных ряда коек были строго заправлены черными одеялами и на каждой кровати, словно окаменелые, скрестив ноги, сидели бритоголовые мужчины.

«Камера» наехала ближе, и Майкл невольно содрогнулся: они были безбровы и походили на одинаково сработанных зомби.

Идрис, сидя на столе, слегка подался вперед и громко, в сторону экрана, бросил:

– О, мои великие воины!

Безбровые, секунду выждав и, узнав голос хозяина, разом сошли со своих коек и вытянулись:

– Слушаем, Светлейший!

Идрис с усмешкой посмотрел на Майкла:

– Что, профессор, коленки затряслись?! – и снова бросил к экрану:

– Отдыхайте, мои преданные солдаты.

В ту же секунду безбровое воинство вновь, скрестив ноги, замерло на своих койках.

Идрис выключил экран, с превосходством посмотрел на Майкла:

– Вот это и есть первые солдаты моей будущей великой армии! Мы спасем мир от неверных! Мы спасем мир от всякой нечисти!

Идрис сделал глоток коньяку, в нарочитом раздумье произнес:

«…время любить и время ненавидеть… Время войне и время миру…» – и вздохнул:

– Пророки тоже ошибаются… Я бы сказал по-другому: Не было на земле и дня без ненависти! Не было часа без кровопролития! И не было мгновения без войны!

Майкл исподлобья посмотрел на него:

– Что с моей семьей?!

– Ладно… – вроде бы с чем-то согласился Идрис. – Начну со второго вопроса: «…что с моей семьей…». Но на этот вопрос я вам уже отвечал… Так что на первый вопрос: «…что вам надо…» отвечаю… Я Вас… пригласил потому, что меня интересует иудаизм. Да, да, не удивляйтесь… Я, наверное, один из немногих арабов, тем более палестинцев, которые интересуются этим. Правда, самый первый, кого заинтересовал, я бы даже сказал, захватил иудаизм, это был Великий Мухаммад! Да благословит его Аллах и приветствует! Как известно, этот интерес перерос в новую веру. Так что, как видите, мой интерес не случаен.

– Вы глубоко ошиблись… В этой области я не могу быть даже вашим собеседником… Так что «ошибаются» не только пророки.

Идрис рассмеялся:

– У Вас чувство юмора… Но мне Вы и не нужны – ни как собеседник, ни как сотрудник… если честно сказать… – и он посмотрел на реакцию Майкла.

Тот вопросительно глянул.

Идрис взял со стола газету, прихлопнув по странице костяшками пальцев, расправил ее и процитировал:

«Профессор рассказал одну любопытную деталь из своего раннего детства. Когда ему не было даже года, он своеобразно реагировал на древнееврейский шрифт. Стоило родителям показать его, годовалый малыш (будущая звезда биофизики) улыбался еврейским письменам, словно узнавал нечто близкое… Ну, вероятно, так можно улыбаться матери…»– Идрис сбросил газету на стол. – Узнаете? Репортаж с вашей, так нашумевшей, конференции.

Профессор это интервью помнил. Но то, как Хаймалка реагировала на древнееврейский шрифт, журналист ошибочно приписал ему.

– Это не я… – начал было он, но вдруг, отчего-то насторожившись, оборвал окончание фразы.

– Что… – не Вы? – в свою очередь в упор глянул Идрис.

– Извините…

– Идрис… Мое имя Идрис… – быстро ответил он. – Так что… «это не Вы»?..

– Я хотел сказать, что газете я никакого интервью не давал.

– А кому давали?

– Это было телевидение…

Идрис на мгновенье задумался, подойдя к Майклу, резко приподнял его подбородок и в упор посмотрел ему в глаза.

Профессор попытался дернуть головой, но подбородок был зажат крепкими пальцами.

– Смотри, собака еврейская, я не переношу обмана! – и он оттолкнул его голову. – Халиф, правильно я говорю? – он посмотрел в сторону двери, которую охраняло огромное чудовище.

– Вы говорите правильно! – механическим голосом ответил вампир.

– Ладно… Приступим к делу! – Идрис стал у огромного на всю стену окна и пальцем поманил Майкла.

Тот послушно подошел и, глянув, остолбенел: там, за стеклом, распахнулось огромное пространство, которое точь-в-точь, хотя в меньших размерах, но повторяло площадь у Стены Плача и саму Стену. Словно каким-то образом сейчас, за этим окном, оказался кусок Иерусалима. Площадь была пуста, лишь несколько человеческих фигур, что-то сооружая, копошились в центре ее.

– Теперь, надеюсь, Вы видите, как интересен иудаизм арабу…

– Это невозможно! – оцепенело глядел Майкл.

– Ну, что вы… Разве может профессор биофизики произносить такую фразу!.. Все возможно! Все! Ибо во всем пребывает Бог! А может… Дьявол!

– Чего вы ищете? – в ноги Идрису спросил Майкл.

– Мо-ти-вация! – заерничал Идрис, но, выждав паузу, вдруг возбужденно выпалил:

– Язык Бога! Язык, на котором говорит Бог! Вот высшая тайна! Все эти ваши психотропные бредни и остальная чушь – это все детские игрушки, которые бросает вам Творец для потех!.. Язык Бога – вот что нужно понять! А именно еврейский мозг затаил в себе эту тайну-ТАЙНУ ЯЗЫКА ТВОРЦА! И потому даже годовалый еврейский ребенок, еще хорошо не осознавая, что стоит перед его глазами, так смеется, так радуется, когда видит какой-нибудь кусок Торы! И это были Вы! Мозг этого ребенка знает эту тайну! А, значит, знает тайну Ковчега!

Майкл, опустив голову, снова вспомнил телеинтервью:

«Хаймалка по духу патриотка еврейства, – говорил он женщине-репортеру: «… стоило ей увидеть древнееврейский шрифт, как она тут же невольно улыбалась. И вы знаете, какая это была радостная улыбка: словно она узнавала что-то знакомое и родное…»

Майкл взглянул на лежавшую на столе газету.

«Грубая и странная ошибка… – подумалось ему. – Впрочем, журналисты могут так переврать… А, может, это воля Господа Бога…»

– Эй, профессор! – резко позвал Идрис.

Майкл вскинул голову:

– Да, я слушаю, Вы говорили… ковчег.

– Да, ковчег! А Вы знаете, чем на самом деле был Ковчег Завета?

– Да, есть мнение, что Ковчег Завета был генератором энергетических полей.

– Не только… Через Ковчег Творец говорил с евреями… Дьявол Гитлер неспроста искал его… А он понимал в таких вещах…

Профессор длинно посмотрел на Идриса:

– Если суммировать: «шрифт»… «Ковчег Завета»… и… подсознание «ребенка» хранит об этом информацию… – профессор вдруг насмешливо взглянул. – Вы хотите заглянуть в мое подсознание…

– Я понимаю, что Вы обладаете еврейской иронией. Вы, евреи, так млеете от своей ироничности, но на самом деле за этой вашей ироничностью стоит лишь ваш вечный страх: вы не хотите и не можете постоять за себя. Да и вся ваша культура отсюда: от страха! И все так называемые ваши еврейские либеральные ценности!.. – и он желчно передернул:

«…и корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе; и лев, как вол будет есть солому…» – глаза Идриса загорелись ненавистью. – Когда шакал знает, что он шакал, он хочет чтоб и лев солому жрал… Но Бог с ним!.. А насчет подсознания, Вы оказались правы. Я хочу заглянуть в него. Даже не заглянуть, а вывернуть его, как старую шляпу…

…Майкл настороженно взглянул, а Идрис расхохотался:

– Да, мой дорогой профессор, испытать кое-что Вам придется. Я бы даже сказал пережить… Но Вы ведь тоже опыты проводите… Бедные крысы!.. А ведь как они похожи на людей!.. Еще коньячку? Да вы садитесь, Майкл, присядьте…

Профессор сел на прежнее место в углу и глухо спросил:

– Чего вы хотите?

– Ну вот… Знакомый вопрос… – и вдруг проникновенно открыл. – Запуск! Вам нравится это слово – Запуск?! А я обожаю его! Запустить подсознание! Как говорил Великий Тим – «вступить в контакт с клеточной мудростью»!.. Знаете? – Тантра, суфизм, танцы, пост… Но еще самоистязание, электрошок, секс!.. А еще болезненные физические процессы: например, делать на теле надрезы! Или еще лучше подпиливать зубы!

– Ты не посмеешь, Дьявол!

Идрис метнулся к нему и, чуть пригнувшись, задышал почти у самого лица Майкла:

– Для того, кто ищет Бога, не существует таких соплей! – и передернул. – «непосмею». Посмею! Тут и сметь нечего! Просто мне нужно было то, что нужно было. Ритуал! – он подошел к окну. – А теперь у меня есть все! – и он показал пальцем на Майкла. – Еврейский мозг, который меня устраивает, живой человеческий материал и пространство, где я совершу Великое Жертвоприношение!.. Заинтересовать Бога! Вот что главное! Сотворить нужную матрицу! – и он кивнул на «площадь» у «Стены Плача». Идрис взял недопитый бокал и как бы опомнился:

– О, пардон, профессор! – достав из бара свежий бокал, плеснул в него коньяку и поднес Майклу:

– Сатана! Дьявол! Сатана! – Тот наотмашь ударил по нему торцом ладони, бокал отлетел в сторону и раскрошился о стенку.

В ту же секунду возле Майкла оказался Халиф, заломил ему кисть, профессор закричал, на мгновение потерял сознание.

Очнувшись, увидел Идриса: тот сидел на краю стола с бокалом в руке. Вампир стоял у двери.

– С возвращением! – Идрис приподнял бокал. – Как самочувствие?.. Но ведь нельзя же так обращаться с таким божественным напитком…

Майкл с ненавистью отвел глаза в сторону.

– Ну, хорошо, профессор, на сегодня, пожалуй, достаточно! Через несколько минут Вы сможете отдохнуть, а сейчас я обязан поделиться с Вами Моим планом Великого Ритуала! Великого Жертвоприношения!

И он исподволь стал открывать ему задуманное. Скоро, говорил он, весь мир станет под знамена неоисламизма! Вся нечисть будет сметена с лица земли. Скоро будут освобождены все великие города и в первую очередь – Иерусалим, который и станет его великой столицей! – он церемонно бросил рукой в окно, за которым распахнулось пространство – копия Стены Плача. – Иудейское племя, наконец, будет сброшено в море. Все ваши так называемые святыни, вся память о вас будет начисто искоренена и стерта с лица Земли. И в честь этого на Святой Земле, у Камней Истины (так будет назваться Бывшая Стена Плача) будет устроено Великое Жертвоприношение.

Для этого на площадь будут пригнаны два-три их десятка, оставленные для этого Великого Ритуала. Они будут одеты так, как столетие назад мы, мусульмане, повелевали им одеваться! На них будут напялены высокие шутовские колпаки, на шее каждого тяжелые гири, перепоясаны они будут желтыми ремнями, а женщины их будут обуты в разноцветные башмаки: на одной ноге черный, на другой красный. Так мы, мусульмане, повелевали им одеваться, чтоб отличимы были они от нас – правоверных! И так они одевались! Эти ряженые будут волочь по земле мешки со своими последними книгами. А впереди них будет идти их раввин и читать книгу – эти раввины любят вести свое стадо на заклание с открытой книжкой. Но никогда еще Всевышний не был с ними. Чуть позади этого раввина будет идти связанная по рукам Жертва. Так пройдут они семь кругов, потом снесут свои мешки в центр площади к жертвенному камню, вывалят их нутро. Тогда зажжется факел истины, и они сами начнут сжигать свои книги. И потом сами эти шуты будут отданы в руки ликующей толпы: пусть народ потешается над их шутовским видом и рвет их на части. И потом настанет самый Великий час: связанную жертву положат на жертвенный камень, и самый доблестный мой воин сотворит самое великое в истории жертвоприношение. И это будет великий миг: вся память об этом рабском иудейском племени будет стерта с лица Земли…

Но не успел Идрис закончить, как на «Пульте» взорвался громкий и болезненный смех: Майкл, закатив голову, истерично хохотал и хлопал ладонями по обеим коленкам.

Идрис глуповато улыбнулся, но тут же, приняв насмешливый вид, сделал вампиру знак рукой: убрать!

Халиф схватил профессора за шею, сорвал со стула и поволок к двери.

– Урод! Ты больной! Маньяк! – вырываясь из клешни вампира, захлебываясь, закричал Майкл. – Маньяк! Маньяк!

Он пытался сорвать с шеи мохнатую руку чудовища, но тот, приподняв его над полом и понес легко, словно пойманного за холку кролика.

– А есть и еще кое-какие способы «запуска»! Например, сильная душевная травма… – вслед ему зло рассмеялся Идрис. – Хотя бы лицезреть смерть самого дорогого существа!.. А лучше – не одного!..

– Ты не посмеешь, мразь! – рванулся Майкл, но вампир уже протащил его сквозь дверь и поволок по длинным тускло освещенным коридорам.

– «…по-сме-ешь…не посмеешь…» – вслед профессору, насмехаясь, передернул Идрис и когда закрылась дверь, повернулся к окну, за которым завершалась подготовка к «Великому Жертвоприношению».

Идрис по-наполеоновски скрестил на груди руки, глаза его надменно замерли, словно он видел огромные толпы, суеверно падающие к его ногам.

Но вдруг ему подумалось о жене, вспомнились далекие с ней ночи, горячее, страстное тело Фатимы, ее вскрики. Кажется, это было в каком-то далеком, давным-давно отлетевшем прошлом: в последнее время он и вправду как будто забыл о ней… Ему представилось, как он мог бы сейчас сорвать с нее одежды, завладеть ею, ему увиделись ее твердеющие в любви розовые соски-виноградины. Тело затопила жаркая волна.

В дверях появился вампир. Идрис, кивнув ему: за мной, вышел из-под подполья в полуподвал своего дома и легко, словно в нем проснулся двадцатилетний юноша, вбежал по ступенькам в гостиную. Фатимы там не оказалось, не было ее ни в кухне, и ни в ванной.

Идрис вопросительно посмотрел на вампира.

– Надо смотреть наверху… – заученно ответил Халиф.

Идрис стал медленно подниматься на второй этаж и у самой лестничной клетки оцепенел: из одной из спален доносился тающий голосок жены и воркующие мужские голоса.

Глаза Идриса зло полыхнули, обеими руками он вцепился в деревянные перила, белые от напряжения пальцы, казалось, сжимали не эти деревянные поручни, а душили кипевшую внутри ярость.

Но вот, словно пересилив себя, он посмотрел на вампира, стоявшего двумя ступеньками ниже:

– Ее можешь взять, остальных в темницу… К евреям! – спустившись в полуподвал, он поставил напротив красной двери кресло и, развалившись в нем, стал ждать.

Сверху донесся женский визг и мужские крики. А через минуту к ногам его скатились с лестницы двое мужчин. Безбровые. Следом, держа за шею трепыхавшуюся Фатиму, спустился к Идрису вампир.

– Ты сам во всем виноват! Ты Сатана! Ты продался Сатане! – кричала Фатима.

Безбровые умоляюще ползали в ногах Идриса, тянулись целовать его ноги:

– Не губи, Светлейший!

– Пощади! Ради детей пощади!

– Она сама нас затащила!..

– Она угрожала нам!

Идрис брезгливо отпихнул их ногой и махнул вампиру. Тот рванул на Фатиме легкую блузку. Она стала отбиваться, кричать, угрожать, что расскажет всем про красную дверь, но вампир, сбросив ее на ступеньки, разорвал на ней надорванную прозрачную блузу, наклонившись к ней, передними резцами срезал на груди кожу, углубив языком рану, стал лакать кровь.

Хлюпающий звук жутко стегал тишину полуподвала. Фатима неподвижно лежала под Халифом, закатив к потолку неподвижные остекленевшие глаза.

Двое безбровых оцепенело отползали в сторону.

Идрис открыл красную дверь и скрылся в слабо освещенном проходе.

* * *

…Темница, в которую вампир втолкнул двух безбровых мутантов, скорее походила на пещеру. Под ее низким куполом висел всего один фонарь, тускло освещавший каменистое чрево. Здесь не было лежанок, пол был забросан соломой.

Обитатели полумрака, сверкая глазами, словно волки, насторожились в своих углах.

За мутантами закрылась дверь-решетка из металлических прутьев.

Глаз, попривыкший к этому полумраку, мог различить сидевшие вдоль стен несколько групп. В глубине, в тесной кучке, затаилось человек пятнадцать в черных кафтанах и шляпах – сектанты из Нетурей карто¹.

С ними, хотя чуть поодаль, сидела евреянка в черном платке и косынке. Руфь.

В пещере находилось еще три пленника: мужчина, лет сорока, Соломон, и недалеко от него две женщины. Одна, лет восемнадцати, – она сидела, положив голову на плечо матери. Хаймалка и Лия.

Мутанты злобными глазами прошлись по фигурам сокамерникам, уставились в лица натурейцев.

– Натурей карто! Мы Натурей карто! Мы против сионистов! Смерть Израилю! Вся власть арабам! – один из группы встал на колени.

– Дерьмо! – сплюнул мутант.

Соломон, внимательно следивший за этой сценой, длинно выдохнул:

– Эй, натурей-катурей, не скажете, сколько еще времени евреи будут служить своим врагам?! А?! Мало нашей, еврейской, крови пролито за то, что б у нас наконец-то возродился наш дом, наш очаг? Мессию хотите?! А может Мессия и есть та кровь, которая пролита за то, что бы евреи смогли, наконец-то жить в своей возрожденной стране?! Не приходило ли вам в ваши вражеские мозги, что Пролитая Еврейская Кровь, которая взывает к защите Израиля и есть взывающий к нашим сердцам Мессия?! А?! Вы, уроды, думаете, что арабы пожалеют вас?! Они вас первыми и прикончат! Запомните – первыми!

Соломон, глянув на затихших вокруг «соседей», невольно протянул:

– Ну и компашка подобралась!

С десяток глаз уперлось в него.

…Мутанты сели в метрах трех от Руфи. Один из них, в упор рассмотрев ее, с ухмылкой кивнул второму и на четвереньках пополз к ней.

– Я давно такую хотел! – перебирая коленями и руками, все больше распаляя себя, отшвыривая из-под рук пучки соломы, он подобрался к заслонившейся руками женщине.

Хаймалка дернулась было броситься к ней на помощь, но в памяти невольно возникла звероподобная толпа, обезумевшие глаза… жаждавшие ее крови, удары ног…

Хаймалка ткнулась матери в грудь, плотнее прижалась к ней. Лия обняла ее, наклонившись над ней, словно хотела защитить от надвигавшегося насилия.

Кто-то из группы что-то пролепетал, но его тут же осадил голос второго безбрового:

– Сиди, собака, пока тебя самого не трахнули.

Первый, приободренный этой поддержкой, подполз к женщине.

– Стоять! Стоять, мразь! – вдруг крикнул Соломон, но тот, уже рванув на ее груди платье, навалился на нее.

– Нет! – она пыталась отбиться, безбровый замахнулся было ударить ее, но Соломон успел перехватить его руку. Переломив ее в запястье, схватил мутанта за загривок, сорвав с колен.

Тот взвыл и стал изворачиваться.

В руке второго блеснул нож. Евреянка, увидев поднявшуюся фигуру второго, прижимая к груди оборванный лоскут платья, стала на колени. Мутант выставил перед собой мерцающее в полумраке лезвие, шагнул к спине Соломона, замахнулся, но напряженное нутро сумрачной пещеры разорвал пронзительный женский крик:

– Не-ет! – Руфь, словно волчица, бросилась на него и двумя руками стала удерживать рвущуюся к спине Соломона руку мутанта.

Соломон успел отшвырнуть первого, обернулся, перехватив руку второго, ударил его в пах и вырвал из его руки нож.

Тот, взвыв, отлетел к стенке.

Соломон и евреянка оказались лицом к лицу. Долгую минуту в свете тусклого фонаря они смотрели глаза в глаза, словно что-то узнавая друг в друге.

Она попыталась сдержать слезы, но, неустояв перед рвущейся волной отчаяния, прильнула к груди Соломона и, уже не сдерживаясь, отпустила плач.

Одна рука Соломона, с ножом, осторожно прилегла к ее подрагивающей спине, и он отвел от нее лезвие, словно боясь невзначай поранить:

– Ш-ш-ш! Все позади! Все уже позади!.. Милая моя! Родная! Спасибо тебе!

Сунув нож за пояс, он взял в ладони ее лицо. В свете тусклой лампы к ее припухшим и так поманившим губам сбежали две дорожки-слезы. В первые секунды она стояла с закрытыми глазами, словно не решалась посмотреть, и обеими руками прижимала к груди лоскут изодранного платья.

Но вот ее затененные веки открылись, и из-под мягко изогнутых бровей на Соломона взглянули большие преданные глаза.

Долгое мгновение они стояли близко, лицо к лицу, и, казалось, даже полумрак этой душной пещеры не мог затенить засветившейся в их глазах любви.

Сектанты из Нетурей карто брезгливо косились на Руфь. Та, которая еще минуту назад всецело принадлежала их клану, теперь вот так бесстыдно отдалась рукам гоя. Разом изменившись к ней, как черные вороны, зло нацелились на нее. Но вот кто-то, видно самый целомудренный, сорвавшись со своего угла, за руку оторвал ее от Соломона и увлек на прежнее место – к стенке.

Подобрав под себя пятки, она ткнулась лицом в колени.

Соломон стоял в центре этой душной пещеры почти под самой лампой, и ее желтоватый свет вылепил его сникшую фигуру с опущенной головой.

И какая-то едкая тишина нацелилась на него.

Хаймалка вопросительно глянула на мать, та, поняв боль и стыд в глазах дочери, обняв ее за плечи, прижала к себе…

* * *

…Человек – это встречи – каждую секунду, каждый миг.

Встречи, озаряющие откровением и отбрасывающие во тьму.

Встречи с любовью и ненавистью, встречи с водой и камнем.

…Встречи быстры, как молния, и могут оставить черный след.

Ты выходишь в мир, что бы встречаться, и возвращаешься ради встреч.

…Тысячи лет наши встречи кровь и смерть.

Пришелец поднимал на копье отнятого у матери младенца. Изгнанник любил песни о чужой земли, тоскуя о камнях далекой Родины.

Поработивший искал истину у раба.

Был отнят хлеб у своего ребенка, чтоб прокормить чужого.

Сын предавал свою Землю, а иноверец отдавал за нее жизнь.

Чужестранец был мудрым учителем, а соплеменник ослеплял и сжигал святые книги Отчизны.

Но мы не знаем, не помним и не хотим понять…

* * *

…Двое конвоиров в черной камуфляжной форме вели профессора Майкла по тусклым бетонным коридорам подземелья. Вдоль стен было встроено несколько дверей. Сквозь одну из них прорвался исступленный мужской крик: словно кого-то пытали.

Профессор болезненно сощурился, словно пытался упрятаться от этого истошного голоса. Он мельком осмотрел своих конвоиров: безличные зомби. Это были из тех бритоголовых и безбровых существ из казармы, которую Идрис показал ему на стенном экране.

Наконец, за поворотом они остановились у черной двери. Безбровый прижал Майкла к стене лицом, и только после этого второй из них набрал на панели код, и профессора втолкнули в открывшуюся, уже знакомую Майклу, комнату: «Пульт Запуска».

Идрис стоял над мужчиной, который что-то быстро печатал на компьютере.

– А, вот и профессор! – и нарочито-радостно раскрыл руки.

Мужчина за компьютером обернулся: он был обросшим, неухоженной, с проседью, бородой и ниспадающими на плечи длинными, прямыми волосами.

– Не узнаете, профессор? – благодушно спросил Идрис. – Все та же конференция… Журналист, который героически защищал Израиль… Вспомнили? – он церемонно повел рукой в сторону бородача. – Знаменитый на весь мир – Хдис Харан! – и едко подкинул. – Но теперь уже бывший… А сейчас этот правдолюбец стряпает «Новые протоколы сионистских мудрецов». Раньше он поливал грязью всех юдофобов, а теперь вот разоблачает евреев. Жить-то… хочется!.. Но самое интересное, что мир снова поверит в эти «протоколы». И даже с самым превеликим удовольствием. Ведь то, что направлено против евреев, так называемая «мировая общественность» сожрет, как деликатес. Только подавай! – и повел ладонью в сторону Майкла. – А это наш знаменитый биофизик, профессор, у которого в голове есть кое-какие догадки.

Бородач и Майкл молчаливо всмотрелись друг в друга.

– Ну, хорошо.. – Идрис глянул на журналиста. – Дай мне распечатку этих двух «матерьяльчи-ков». – он с особенным удовольствием произнес «матерья льчиков».

Бородач вернулся к компьютеру.

– Вы присаживайтесь… – Идрис показал Майклу на прежнее место в углу, где стоял все тот же деревянный стул.

– Кстати, сегодня ведь хороший еврейский праздник Рош Гашана! Как там… – и он, как бы поднапрягши память, процитировал:

«…кто будет жить, и кто умрет, кто прожил предел своих лет, и кто нет, кто погибнет в огне и в воде… – и тут он поднял палец и продолжил. – кто будет жить в мире, а кого будут терзать… …. Красиво сказано!.. Хотите выпить в честь праздника?

– Спасибо… – глухо отрезал Майкл.

Монотонно заработал принтер, бородач подал Идрису два листа с плотно напечатанным текстом.

– Можешь идти… – Идрис взял бумаги.

Бородач пошел к двери, где стояли конвоиры Майкла, пристально глянул на сидевшего в углу профессора.

Тот проводил его убегавшими вдаль глазами, словно пытался что-то понять, потом посмотрел на широкое, во всю стенку окно, за которым скрывалось огромное сатанинское пространство.

Бородач вышел с одним из охранников, второй остался у двери.

Идрис сбросил листы к компьютеру, по своей любимой привычке, сел на край стола:

– В прошлый раз, помнится, я обещал Вам показать возможности моего Халифа. Помните Халифа? – будничным тоном спросил он.

– Что с моей семьей?! Где моя дочь, мразь?! – приподнялся профессор.

От двери шагнул конвоир. Идрис сделал ему знак рукой и тот отошел на место.

– Слышишь, еврейский пес! – Идрис повернулся к Майклу – будешь говорить нехорошие слова, попадешь за ту дверь: ты только что проходил мимо нее… там… еще кто-то очень громко разговаривал… Очень громко… Вы ведь не могли не услышать этого… – он с нарочито-великодушным укором распахнул руки.

Майклу припомнились пронзительные крики, прорывавшиеся сквозь одну из дверей тоннеля, он потерянно свесил голову.

– Ладно… – Идрис взглянул на часы. – Самое время. Скоро в синагогах начнут трубить в шофар, – он нажал на одну из кнопок сбоку стола, и на боковой стене засветился большой экран.

«…кто будет жить в мире, а кого будут терзать…» – как бы для себя проговорил Идрис, и на экране возникла, парившая в небе фигура вампира.

– Смотри, еврей! – вдруг возбудился он, бросив рукой в экран. – Это начало того, о чем столько мечтал весь праведный мир, чего не мог добиться никто, даже Великий Гитле.

* * *

…Халиф опустился посредине широкой запруженной автомашинами улице.

В несколько мгновений вампир превратился в огромное семиметровое чудовище. Он поднял двухметровую ступню и ударил по проезжавшему мимо автомобилю.

Машина превратилась в смятую консервную банку, за ней расхлестали воздух завизжавшие тормоза десятка машин, некоторые их них оказались на встречной полосе – в пару минут широкая улица превратилась в беспорядочную массу столкнувшихся, перевернутых автомобилей.

Крича от ужаса, сбивая друг друга с ног, по сторонам разбегались обезумевшие от страха люди.

Завыли сирены пожарных, «скорых» и полицейских машин.

Вампир, подхватив одну из человеческих фигур, лакал из его разорванного горла кровь.

Отбросив мертвое тело, как насытившийся хищник, Халиф осмотрел взорванный под ногами человеческий улей, разбросал по сторонам огромные руки и, вытянув кверху черную вампирскую морду, издал громкий ликующий крик, крик счастливого существа, познавшего всю свою мощь.

Упоенный своей силой, Халиф расшвырял замершие под ногами автомобили, которые отлетали по сторонам, как легкие спичечные коробки.

В небе закружили вертолеты. Чудовище, легко спружинив, взмыло в синеву. Его красная пасть распахнулась в сатанинском ликующем крике и из нее выбивался острый багровый язык.

Полицейские вертолеты на расстоянии закружили вокруг чудовища, которое, упиваясь полетом, купалось в небесной выси. В какой-то момент оно нырнуло вниз, подхватив с земли автомобиль, вознеслось с ним в небо, зашвырнув его, подхватило еще машину, и тогда кружившие вокруг вертолеты ударили по нему длинными пулеметными очередями.

Пули прошили его тело, но вампир, угрожающе раскрыв пасть, нырнул к одной из «стрекоз» и ударил по ней огромным кулаком. Машина переломилась, как спичка, и рухнула на замерший в страхе и любопытстве город.

Халиф увидел, как второй вертолет идет прямо на него, понесся навстречу сам, вытянув вперед обе руки. Перед самым, уже казавшимся неизбежным, столкновением, «стрекоза» вдруг попыталась вывернуть вверх, но вытянутые руки вампира, вонзившись в ее «брюхо», рассекли ее надвое.