Читать книгу: «Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений», страница 14

Понимая, что он подводит товарищей, Хохряков в эти мгновения только и молил неконкретного бога о том, чтобы все закончилось хорошо и все его сослуживцы смогли выбраться отсюда хотя бы живыми. Еще Петр, уже не оборачиваясь, одной спиной умолял того придурка выкрутить руль максимально вправо и немедленно тронуться с места в направлении в воротам колонии…

Он боковым зрением увидел как его «ЗиЛ» высоко подпрыгнул от резко отпущенного сцепления. Но мотор чудом не заглох! Видимо, от испуга курсант случайно повторно придавил нужную педаль.

На тех же максимальных оборотах двигателя и на первой передаче грузовик стал вклиниваться в толпу, тяжело переваливаясь через беспорядочно наваленные тела. Выражение лица курсанта за рулем не изменилось и, даже, наоборот, стало еще более трагичным: брови его высоко взметнулись от переносицы вверх, нижняя челюсть и губа тряслись в лихорадке, костяшки пальцев рук побелели на руле от бескровия. Широко открытые глаза смотрели только прямо перед собой!

Ему бы было необходимо вывернуть руль до упора вправо, но перепуганный до истерики, курсант стал вести автомобиль по широкой дуге, не приближаясь к воротам колонии а, наоборот, удаляясь от них. Это была катастрофа! У оставшихся в порядке солдат уже не оставалось сил проделать этот заданный грузовиком путь. А без его прикрытия двигаться по прямой к месту спасения у них все равно уже не было сил. Им всем пришлось передвигаться, подчиняясь безволию молодого человека за рулем…

Вот, патроны кончились и у Петра. Он в сомнении еще несколько раз надавил на спусковой крючок. Сухие щелчки спускового механизма повели отсчет времени остатка его жизни…

Отбиваться от ударов со всех сторон уже не было сил. Руки, да и все тело стали ватными и беспомощными. Каска на голове, бронежилет, наплечники и щитки на руках с ногами давали Петру возможность не обращать особо внимание на удары нападавших на него с боков. Он только старался мягко уходить от них в направлении их же вектора усилий. Но не в коем случае, не на встречу! Так учил его инструктор…

Свои последние силы Хохряков оставлял на встречу нападавшего на него в лоб. Сейчас это был почти его сверстник, молодой и сильный. Его глаза не излучали страха. Он сходился с ефрейтором смело и дерзко. С одним куском арматурины в правой руке. Не теряя равновесия на телах поверженных ранее зеков-однолагерников, он, подгоняемый движением сзади себя неумолимо приближался к Петру.

Его первый удар металлическим прутом Хохряков отбил автоматом, зажатым обеими руками впереди себя. И тут же двинул изо всех сил, чтобы наверняка, отстегнутым прикладом ему в голову. Метил в висок, но удар лишь скользнул по челюсти. Брызнула кровь из-под рассеченной кожи. Петру показалось, что нападающий даже не обратил на причиненное повреждение внимания. И продолжал напирать, занося руку для очередного удара.

Для солдата все было, как при замедленном воспроизведении кинопленки: медленно и плавно. Так, что улавливались все мельчайшие и самые быстротечные детали схватки. Медленно опускалась на его голову в очередной раз рука с куском тяжелого железа. Медленно, но на опережение этого удара вперед ребром тяжелого ботинка ушла его правая нога. Также замедленно окованная железом подошва стала глубоко и с хрустом погружаться в незащищенное тело в районе грудной клетки. Еще медленнее из рук нападавшего выпал прут и стал опускаться вниз. Как осенний лист…

Это было последним, что запомнил в том светопреставлении ефрейтор Хохряков. Увлеченный схваткой за выживание, он не смог услышать предательское приближение за своей спиной своего же «ЗиЛа».

В последнее мгновение Петр только успел подумать о том, кто же это такой сильный навалился на него…

Глава IX

Витка была самой красивой девчонкой во дворе! Часто из-за нее мальчишки дрались. До крови из носа и выбитых зубов. Чернявая, с густыми бровями и карими, огромными глазами в опушке густых и длинных ресниц. Ее еще любили не только за притягивающую взоры красоту. Она сама была как мальчишка. Причем, всегда как самый отчаянный. Лучше нее во дворе никто не лазал по деревья и не стрелял из рогатки. Точнее не метал палку в игре в «пекаря». Ее острые локти и коленки красовались всегда пятнами свежей бриллиантовой зелени. Ее имя громко звучало во дворе в самую последнюю очередь из всех соседских имен подружек. Она шла домой спать только одновременно вместе с самым поздним мальчишкой.

Такое имя ей дала мать. Только через полгода после ее рождения. В нарушение всех возможных правил, предусмотренных законодательством о браке и семье. Одна. Как мать одиночка. Написав в заявлении о регистрации своей дочери, что ее отца зовут Чипилин Владимир Сергеевич. На самом деле, человек с таким именем был всего лишь маминым школьным товарищем-первой любовью и никак не мог играть роль отца девочки, так как давно умер от цирроза печени. Виктория об этом узнала много позже, когда вместе с матерью ходила на встречу учеников ее школьного класса.

Еще позднее, но уже от самой матери, ей стало известно о том, кто ее настоящий отец. Это была, по словам мамы, настоящая романтическая история. С очень хорошим началом, но неважным по содержанию концом.

Отец Виты был иностранцем. Не таким, чтобы уж очень по тем временам. Но, все же…

Как рассказывала своей дочери мать, все случилось «красиво и с расстановкой». Когда ее, активную комсомолку послали в заводской Дворец культуры на встречу с югославской делегацией она очутилась за одним столом с ним. Языковой барьер совсем не стал в тот вечер для молодых людей непреодолимой преградой. И еще стремительному развитию отношений послужило полное отсутствие интереса у них обоих выслушивать многочасовое повествование многочисленных на встрече парторгов и комсоргов о силе дружбы их братских народов.

Они сами тогда не поняли, как точно воспроизвели практически высокую идею интернационализма, сначала напившись до чертиков водки за углом ближайшего гастронома, а затем очутившись в одной постели в гостинице в номере у Иво.

– Он был очень красивым? – часто спрашивала после такого неожиданного открытия Вита у своей мамы.

– Очень… Красивее твоего папы нет мужчины! – твердым голосом убеждала мать. – Да ты и сама можешь всегда убедиться, глянув на себя в зеркало! Ух, глазищи! Как у него! – проводила по голове дочери ладонью женщина и глаза ее наполнялись туманом…

Мать, правда без особого желания, еще ей рассказывала, что когда Вите было полтора годика Иво прислал свое заявление, в котором говорилось, что он совсем не против признать девочку своей дочерью. В том документе было прямо так и написано: признаю себя отцом и прошу произвести соответствующее изменение в актовой записи Ленинского ЗАГСа.

Но ничего из той его затеи не вышло. Время было веселое, комсомольское, а мама Виты была очень активной. Когда она понесла это заявление из Югославии в ЗАГС, очень скоро об этом стало известно в ее цехе, где она работала гальваником. В ее честь даже было собрано комсомольское собрание, на котором разбиралось ее персональное дело. Мамина «персоналка» была еще похлеще иных дел за крещение новорожденных в церкви!

Парторг цеха все никак не мог добиться от Витиной мамы признания своей ошибки и собственноручном возврате письма обратно, в Югославию. Точка зрения местного партийного вождя оставалась непоколебимой, даже когда ему доложили на собрании защищавшие нарушительницу нравственных устоев подруги о том, что, вообще-то, Югославия страна из социалистического лагеря, а записанный в свидетельстве о рождении Виты якобы отец уже давно почил в бозе. В ответ на такую глухую защиту парторг Сергей Сергеевич Ковалев, худющий неврастеник, проживший всю свою жизнь в коммунальной квартире и зарабатывавший себе отдельную рвением на общественно-партийной работе, тогда вспомнил чем именно молодая мама занималась в комитете комсомола цеха. И за что отвечала…

Крыть снижение активности комсомольцев, выражающееся в несвоевременной уплате членских взносов Витиной маме и ее друзьям было нечем. Действительно, в молодежной среде поднимался вихрь иждивенческих настроений. Хотя все прекрасно помнили, как ответственная за сбор взносов стояла в свои выходные дни – дни выплата рабочим зарплаты и даже на морозе в легком пальто у цеховой кассы в ожидании проявления активности, уговаривая нерадивых сдать положенное всесоюзному союзу. Как подолгу губами, свернутыми в трубочку, дула теплым своим дыханием на замерзший прямоугольный штампик, отогревая на резинке мастику, чтобы поставить редкому сознательному комсомольцу оттиск-индульгенцию в комсомольский билет еще на один месяц спокойной жизни.

Одним словом, на том памятном собрании маму Виктории «за аморальное поведение и невыполнение комсомольского поручения» отлучили навсегда от комсомола.

Позже, понимая в душе, что дочке нужен настоящий отец, мама Виты пыталась восстановить справедливость. И даже обращалась за помощью к адвокатам.

Юристы помогали ей недолго. До тех пор, пока у нее не закончились деньги, а от Иво больше уже не доходили. Все мамины старания уперлись в глухое непонимание соответствующими структурами сложившейся ситуации, которые никак не могли понять, почему отец девочки не желает приехать и лично засвидетельствовать свое родительское желание.

Когда женщина окончательно поняла, что заявление из Югославии не соответствует действующим в стране нормам и требованиям, Виктории уже исполнилось четырнадцать лет.

Иво изменил место своего жительства и более не связывался с когда-то полюбившейся девушкой и почти своей дочерью. Что и послужило причиной короткой о нем памяти. Тем более, что в их доме даже никогда не было его фотографии…

Еще через пять лет мамы у Виты не стало. Женщина умерла в сорок три года от рака горла. На похоронах девушка слышала приглушенные голоса маминых коллег и подруг о том, что маму погубила работа и она сгорела на производстве. Все ругали администрацию завода, не пожелавшую оформлять мамину болезнь, как профессиональное заболевание. Но ругались все тихо. Эти слова были только для внутреннего употребления и не могли даже и показаться чем-то похожим на протест…

Что за возраст для девчонки девятнадцать лет! Особенно, когда за тобой никто не следит и не опекает! Свою единственно близкую родственницу, мамину двоюродную сестру, Вита видела все реже и реже. Жизнь закружила ее как вихрь и унесла в неизвестность, если бы…

Маленькая однокомнатная квартирка на окраине города, это было все, что осталось от маминой трехкомнатной. Первый размен произошел по требованию тетки, которая желала от своей племянницы возврата затрат на похороны сестры. Вторую, предпоследнюю комнату продала уже сама Вита, когда жить стало невмоготу и она навсегда решила порвать с подружками на панели.

Вначале это был легкий отрезок времени ее самостоятельной жизни. Все началось и продолжалось само собою. Лучшая подружка пригласила сходить вместе на дискотеку и как-то особенно улыбнулась. Значение этой улыбки для Виктории стало понятным когда подруга Яна предложила ей одеться посексуальнее и даже отдала один из своих нарядов. Сразу же после их появления в полутемном зале к ним за столик подсело двое молодых людей, которые сразу сделали им не двузначное предложение весело вместе провести вечер и дальше, как получиться.

Янкин взгляд был настолько пронзительно уговаривающим, что Вика сдалась, лишь слегка в согласии кивнув головой. Их тогда увезли на какую-то загородную дачу и продержали там два дня. Ничего страшного тогда за городом не произошло. Просто, ровно двое суток этим, так и оставшимся для них незнакомыми, ребятам хватило на удовлетворение своих самых сокровенных желаний. Мальчишник, так сказать, устроили.

Обратно в город они возвращались в электричке. Яна все время обнимала Викторию за плечи и страстно шептала в самое ухо о том, какая она молодец. Еще бы! Расплатились-то мальчики с ними по-рокфеллеровски. И разделили они заработанное по-сестрински поровну, хотя «работала» больше Янка. У каждой из них упругой кожей груди ощущались по две зеленых, сотенного достоинства, купюры.

Дальше было еще проще. Деньги посыпались как из ведра. Первый опыт с его отвращением к чужому запаху тела и поту, быстро прошел. Увлечение, а именно так думала Вита о своем занятии, скоро превратилось в желанное времяпрепровождение. Очень часто с алкогольными переборами и, даже, синяками на нежных частях своего тела.

Пока не пришла первая серьезная, «профессиональная» болезнь, лечение которой не вытянуло все до последней копейки. Ни в больницу, ни уже домой к ней не единого раза не пришли ее подруги. И даже лучшая из всех – Яна.

Она лежала и подолгу думала о своем молодом, но несчастливом житье-бытье. Которое, в любом случае, необходимо было продолжать и не обращать внимание на участившиеся в городе среди ее знакомых случаи суицида.

Как ей не хотелось, но остатки маминой квартиры ей пришлось разменивать уже по собственной воле. Вначале деньги согрели ее. Появился даже парень. Который ровно через два месяца оказался говном. Он украл почти всю сумму, вырученную от продажи одной комнаты и исчез навсегда.

В милицию Виктория о краже денег не заявляла. У нее был свой личный опыт общения с силовыми структурами.

Тогда ее «взяли» как раз на Международный женский день. Менты представились клиентами, вели себя обычно и даже одеты были подобающе. Ничто тогда в Вике не шелохнулось. Особенно после того, как ее поздравили веточкой мимозы с Восьмым марта. Сняли – так сняли, сразу двое – какая разница и ей это было не в первой! Когда они вытянули свои красные удостоверения и начали составлять протокол, Виктория даже опешила. Она очень долго не могла прийти в себя от того, что очень скоро могла стать официально проституткой и даже попасть в республиканский список для соответствующего компьютерного учета. Она тогда молила и клялась не делать этого больше. Заламывала руки и портила свою прическу, вырывая клок за клоком поредевшие волосы. Говорила правду о том, что она сирота.

Ее старания возымели действия только после слов «я согласна на все».

Эти двое тогда переглянулись и утащили ее на квартиру, где не трахали, нет! Они пытали ее и по очереди, и вдвоем одновременно, часто названивания между делом и необходимым отдыхом своему руководству и, сообщая о том, что «они попрежнему сидят в засаде».

На ее первое предложение пользоваться презервативами те двое зло выругались и один, тот, что был выше в звании, в ответ на прозвучавшую просьбу ткнул кулаком в полсилы ее в грудь. Она этот жест отметила для себя как отметину на память. Даже спустя больше месяца это место у нее продолжало болеть и там она однажды случайно нащупала пока еще маленькое уплотнение…

После этого ее не отпустили и отвезли в еще одно место. На стене того здания она без труда прочла надпись под малым гербом ее государства на голубом фоне: «Прокуратура». Было уже поздно и все окна в этом доме уже были темными. Кроме одного.

Оставив ее одну в пустой комнате, с пристегнутой к трубе отопления наручниками рукой, те двое зашли в кабинет и о чем-то там долго шептались. Виктория смогла услышать лишь несколько слов: «она клевая девчонка», «совсем одна без родаков», «пихается во все дыры» и что «они в расчете».

Выходили менты широко улыбаясь ей, приговаривая:

– Поработай еще немного, дуреха! Ты же сама согласилась!..

Тот, к кому ее привезли был уже не ментом. Она успела разглядеть в его кабинете на тремпеле висящий форменный костюм другого, не милицейского цвета.

Он вышел к ней и отстегнул руку от трубы своим ключом.

– Вот, сволочи! Что же вы не звали на помощь! А как их зовут вы не запомнили? А где они служат, не знаете? – тарахтел скороговоркой новенький ее клиент.

И почти сразу за ее отрицательным киванием головой другим голосом и уже расстегивая свои брюки, рявкнул: – На колени, сука! Соси!..

Тот, третий не отпускал ее целую неделю. Кроме своего сексуального удовлетворения всеми возможными животными способами Толя, как он сам себя назвал, заставлял ее стирать, мыть полы и готовить ему жрать. И отстегивал ее от уже своей батареи только для этого. И еще, чтобы в очередной раз избить. Ему нравилось это делать. Особенно кулаками в ее грудь, где уже и без того очень болело. Ему это нравилось больше, чем ее насиловать. Вита это поняла наверняка.

Спала она на полу под окном, проглатывала брошенные со стола объедки там же. И не известно чем бы это для нее закончилось, если бы однажды Толя не вернулся вечером в стельку пьяный. Она поняла, что он обмывал свое новое звание.

Отпустив ее в туалет, он, засыпая на ходу, совсем не защелкнул кольцо наручника на батарее. Как она освободилась и выскочила за порог его квартиры, он тоже не слышал…

Когда у Виктории не осталось в карманах более не единого рубля, она пришла в отчаяние. Сразу ее посетила мысль о том, что еще можно раз разменять квартиру. Но, оглянувшись на обшарпанные стены, она поняла, что сменять их на еще что-то более худшее уже невозможно и отогнала эту мысль навсегда. Тогда она схватила как соломинку в свои руки газету с объявлениями. Ничего более подходящего, чем договориться и в этот же день сдать все свои модные женские журналы за несколько лет скупщику старья, она не смогла. Этой «тридцатки» ей хватило на следующие две недели. Потом в дело пошли пустые бутылки, некоторые безделушки память о маме и, наконец, единственный в доме настенный ковер.

Вернувшись к себе домой в очередной раз с рынка, где Вика поняла, что там, среди обилия съестного среди которого она побывала, скорее всего, в последний раз, и увидев совершенно пустую свою единственную комнату, она упала прямо на пол и горько разрыдалась.

Ей очень не хотелось вновь браться за испытанный и верный способ зарабатывания средств к существованию. Несмотря на то, что даже и сегодня к ней все так же, как и ранее приставали мужчины.

Но вспоминая, сидя на холодном полу свою маму, на могиле которой из-за безденежья она не появлялась вот уже восемь месяцев и почему-то уже проданный почти задаром ковер, на какое-то мгновение пришла в себя и громко произнесла:

– Папа! Папочка! Где ты, родной!? Как мне без тебя плохо!!! Если бы ты был сейчас рядом, все бы было иначе!..

Голос ее эхом несколько раз облетел неприкрытые стены комнатушки и замер в ее собственной голове. Виктория еще долго оставалась замерзшая на полу, где так и уснула…

Голодная и больная от холода и боли в желудке, Вика одевала свое лучшее платье. Стояла перед единственным своим зеркалом и рассматривала себя, приговаривая слова о том, что все у нее сегодня получиться. А как же иначе? На нее смотрело отражение высокой, стройной, по прежнему привлекательной и, как говорила Янка, ярко-сексуальной молодой особы с горящими от желания глазами. Правда, сейчас это был блеск не совсем того желания, но все же…

Виктория в тот поздний вечер истратила все свои деньги. Подкатила ко входу в ресторан на такси и даже дала швейцару на чай!

Она шла под оценивающими взглядами шикарных мужчин по переливающему глянцем фойе.

Ее глаза в эти минуты сверкали от счастья! И не один в этом городе, не то, что в зале, мужчина не подумал бы даже, что это все блеф.

При ее появлении в зале у стойки бара произошло некоторое оживление. Там на нее уставились одетые в смокинги трое мужчин. Их вмиг приподнятые над безупречно стоящими бабочками подбородки повернулись, как при устойчивом ветре флюгер, на нее одну. Все они были уже очень давно в расцвете своих сил. Но что-то еще имели в своих запасниках потому, что дружно, не сговариваясь, раздвинулись и освободили между собой одно кресло. Виктория поняла, что это сделано ими именно для нее и поэтому смело шагнула в свой последний в жизни водоворот.

Это были иностранцы. Все трое участники международного симпозиума то ли магов, то ли экстрасенсов. Виктория этого так и не поняла, хотя сама и ее новые знакомые неплохо общались на русско-английском. Их врожденная галантность и такт дали нашей героине полностью опомниться и вновь собраться с силами. Виктория блистала! Своим интеллектом и эрудицией. Молодостью и красотой. Искрометным юмором и остроумием. Иногда, после своих особенно удачных фраз, она удивлялась сама себе. И ее окружение приняло ее! Через два часа, уже сидя за шикарным столом в отдельном кабинете, ей пришла в голову мысль, что этот вечер так и может окончиться для нее не тем, зачем она здесь появилась. Но ее опасения были преждевременными.

Она даже не заметила, как ее великовозрастные друзья договорились между собой. Двое – финн и немец, уже совсем скоро распрощались и ссылаясь на свою усталость, оставили ее с самым ей понравившимся и самым моложаво выглядевшим иностранцем. Он был югославом. Точнее, в силу недавнего переустройства Европы, это был уже только хорват по имени Иванко или по-русски Иван.

Его глаза-маслины весь вечер непрерывно сверлили и жгли взглядом девушку. Иногда он волновался и даже несколько раз прерывал свой рассказ, забывая о том, что только что говорил. Они вдвоем смеялись над его забывчивостью. Пили вино. Слегка между словами закусывали.

Виктория знала, каким будет продолжение этого вечера. Но уже, вот подряд несколько часов, ошибалась в своих предсказаниях насчет времени поступления к ней конкретного предложения. Пока этот юг, вопреки всем ее ожиданиям, лишь однажды прикоснулся к ее правой руке своими пальцами. И то, лишь случайно. И совсем не наигранно.

В большей части их встречи Вика молчала, больше слушая о его стране тысячи островов, о прекрасной Адриатике и его родном Загребе. Собеседник очень старался быть полностью понятым и поэтому говорил почти без акцента. По всему было видно, что этот мужчина очень желает ей понравиться.

Им на стол подали уже десерт. Какое-то невиданное ею ранее, но очень невкусное пирожное и кофе.

Виктория стала уже нервничать, несколько раз ответив собеседнику невпопад. И тогда ее мужчина на вечер развеял все до единого ее сомнения:

– Виктория, извините меня за крайней степени откровенность… Но я чувствую, что вы ждете от меня этих слов… Я прекрасно понимаю, что буду говорить пошлость… Но я должен это вам сказать!..

Его голос втекал в ее разум нежным ручейком, которому она не могла противостоять и сопротивляться, давая оценку каждому слову. Девушка с содроганием отметила, что от этого голоса ей становится тепло и спокойно…

– …Извините меня еще раз… Но я догадываюсь зачем вы здесь… И смею вас успокоить! Мне понятно, что не ваша в этом вина. Вы очень много сомневались, перед тем как встретиться со мной… С таким, как я, в этом месте. И я благодарю судьбу за это! – дрожащим голосом произнес мужчина, взяв в свои обе ее руки.

Виктория молчала и смущенно слушала, уже даже не предполагая, чем же закончится для нее сегодня. Она только с наслаждением внимала его словам и совсем не пыталась вникать в их смысл. Ей и так было очень хорошо!

– Поверьте мне, что мои слова не блажь! Я взрослый мужчина и уже достаточно повидал женщин в своей жизни. И каждая из них оставила вот здесь, – мужчина рукой прикрыл ладонью свое сердце, – свой след… Но увидев вас сегодня, я был поражен! Честное слово, это правда! И поэтому прошу вас изменить свои желания. Пожалуйста, я вас очень прошу! Не надо, Вита, сейчас, рядом со мною думать о том, зачем вы сюда пришли! Поверьте, вы не ошибетесь, послушав меня. Я, конечно же, не буду вам сейчас делать предложение… Это было бы глупо. Самое большее, что я могу сейчас предложить, не обидев вас, это пригласить съездить вдвоем на ваш самый лучший курорт. К себе, в Хорватию невозможно… Оформление документов и виз займет уйму времени. Не обижайтесь! Так, что, в Крым?

Виктория не понимала услышанного! Ей казалось, что она уже давно знает и этот голос и этого человека! Она сейчас ни в чем не сомневалась, а только растерянно повторила несколько раз слово «Да!» этому, не сводящему с нее своих глаз, уже немолодому мужчине.

Вечер закончился не в том месте и не так, где и как она ожидала. Этой ночью она уснула одна. В отдельном номере, рядом с апартаментами своего… Она сейчас не знала, как именно относиться к этому человеку. И как его называть по отношению к себе… Тем более, что он не остался с ней спать, а выходя из ее комнаты лишь единожды поцеловал в щеку.

Виктория, оставшись одна, еще очень долго сидела перед зеркалом трельяжа и тупо смотрела в одну точку. Она ничегошеньки не понимала. Да, если честно, и не хотела…

Уже на следующий день на автомобиле с красными дипломатическими номерами, принадлежащим товарищу, работавшему в консульстве, что на улице Артема, которым управлял сам Иван, они отправились к морю. Эта встреча с морской стихией для Виктории была только второй в ее жизни. Она безумно радовалась этому обстоятельству, но старалась не давать об этом Ивану знать.

Многочисленные остановки нравились ей. Спутник был таким же вежливым, как и в первый их вечер. Максимум, что он позволял, так это поддерживал девушку под руку. От этого Виктории было весело и вскоре она уже и не представляла себе, что все могло быть намного иначе.

Половина ее государства промелькнула за окном их иномарки. Умань с ее Софиевским парком, Одессу, Николаев, Херсон и весь Крым они посетили за четыре дня! Виды, пейзажи, города и селения, поля и горы – все слилось для девушки в одно целое!

Все, кроме их последнего вечера…

Ее разбудил легкий стук в дверь. Это был, конечно же, Иван! Вчера они много купались в море и поэтому Виктории было трудно раскрывать глаза. Хотелось еще спать.

– Да, да! Открыто! Я не сплю! – тем не менее крикнула девушка.

Вначале дверь распахнулась лишь для того, чтобы было лучше слышно его голос:

– Вы одеты, Виточка?

– Да! Входите, не стесняйтесь! – прощебетала, уже ничуть не удивляясь такому их взаимоотношению, девушка.

В проеме появился Иван. Он был в комнатном халате и держал в руках поднос, на котором стояла ваза с цветами. Это был его первый букет за время их пока краткого знакомства. Вика улыбнулась, как улыбалась очень давно, в счастливом, но очень коротком детстве:

– Спасибо большое! Они такие красивые!

Мужчина вошел и сразу поставил вазу на тумбочку у ее кровати. Присел в кресло напротив. Тоже улыбнулся.

– Виточка, к сожалению, сегодняшний день самый последний… Мне необходимо ехать на родину. У меня действительно очень много неотложных дел… Я специально начал этот день пораньше, разбудив вас, чтобы многое успеть сделать. Я очень хочу, чтобы этот день запомнился вам на всю жизнь!

– Что же вы предлагаете? – наигранно и уже забавляясь, спросила девушка.

– Во-первых, сейчас же отправиться завтракать! В самый лучший ресторан!

Во-вторых, мы сегодня будем кататься по морю! В-третьих, у нас будет шикарный обед!..

– Потом ужин, да? – с грустью в голосе перебила Виктория. – А вечером мы вновь расстанемся в коридоре?

Иван прекрасно понял скрытую в словах его подруги мысль. И, по всему было видно, с трудом решился:

– Не совсем так…

– Говорите! Я готова выслушать все что угодно!

– Я очень боюсь переступать эту грань, поймите…

– Давайте, Иван, называйте меня на «ты»! Так вам будет легче! – расправляя обеими руками на себе одеяло, попросила девушка.

Иностранец громко выдохнул воздух:

– Я хочу именно сегодня сказать вам что-то очень важное… Для меня… И, может, и для вас… тебя тоже…

Руки взрослого мужчины рвали на собственном халате узел пояса и, вообще, не находили себе места. Все выглядело комично и вполне естественно. Виктория даже и не думала смеяться:

– Хорошо! Я согласна!

Ее внезапное появление из-под одеяла остановило Ивана во всех его движениях. Виктория в этой коротенькой, чуть ниже ягодичных складок, полупрозрачной пижамке-разлетайке была просто прекрасна!

Своими появлением перед утренним гостем в таком виде Виктория растворила все сомнения, если таковые еще и оставались! Их обоюдные сомнения растаяли прошлогодним снегом относительно конечных результатов этой поездки. Но было все-таки еще необходимо короткое время дособлюдать внешние проявления степени их отношений:

– Иван! Отвернитесь сейчас же! Мне необходимо переодеться! – звонко и снопами выбрасывая искры из своих счастливых глаз, одернула смелый и откровенный мужской взгляд девушка. – Еще не вечер!

Мужчина остался сидеть в кресле. Он улыбнулся только той улыбкой, которой улыбаются люди в преддверии необычного, волшебного, но вполне реального события. И немедленно после прозвучавшей просьбы прикрыл веки…

Этот день растянулся до неестественных размеров! Прав был Эйнштейн со своей теорией. Главное, знать, что именно ты ждешь. И тогда на себе и совершенно реально ощутишь полную материальность этой обыкновенной физической величины – времени.

Все, кого они встречали на своем пути, обращали на них внимание! Потому, что не было краше пары на всем этом райском берегу! И разница в их возрасте только придавала их близости необычной бархатистости шарм…

Завтракали в кафе у Воронцовского дворца, обедали на скале рядом с Ласточкиным гнездом. Все время болтали. Виктория долго рассказывала о своем пионерском детстве, о самом смешном из тех лет, проведенных в школе. Они вдвоем долго и тщательно привязывали свои ленточки к металлу символа города Ялты на Севастопольском шоссе. До боли в животе смеялись над обезьяньими ужимками в зоопарке. Просто бродили по прекрасным паркам этого места на земле.

Девушке нравился этот взрослый, сошедший с ума рядом с нею, человек. Ее совершенно не волновало, что это был иностранец. И даже реальность их разницы в возрасте. Она успела почувствовать за эти, проведенные вместе, несколько дней силу его рук и была приятно удивлена его телосложению и крепости мышц в первое их купание на пляже.

До их появления на берегу моря Иван уже смог полюбоваться телом Виктории. Когда, в одном из магазинчиков, сразу по приезду к морю, она выбирала себе купальник. Тогда она с десяток раз зазывала Ивана к себе в кабинку и подолгу нежилась, подставляя под его испепеляющий взгляд почти всю себя…

Ужинали они в одном из ресторанчиков на набережной в Ялте. Иван в этом месте стал учить Викторию пить текилу. Правильно и по-мексикански:

– Обязательно надо пить этот напиток с солью! Ее вкус удесятеряет вкус этой водки! Всего удобнее слизывать соль с левой руки, предварительно притрусив это место за большим пальцем. Вот так! – и Иван опрокидывал в рот очередную рюмку.

Он был уже пьян. Впрочем, как и сама Виктория. Их разговор уже был больше похож на беседу давно близких друг другу людей. Знавших о себе все до мельчайших подробностей. Они в эти минуты уже не говорили ничего второстепенного. Подолгу, замерев, смотрели друг на друга. Изредка бросали свои взгляды на окружающих и в сторону близкого ночного моря. Больше молчали и слушали, доносившуюся из соседнего кафе, музыку.