Читать книгу: «Жизнь с переводом»

Шрифт:

* * *

Каждый человек на этом свете может похвастаться другом, друзьями или, в крайнем случае, сказать фразу: «У меня был друг». И часто корни дружбы уходят в детство или в период отрочества. Сюжет романа, основанный на реальных событиях, построен вокруг двух персонажей: Артура и его друга Федора, который лишен возможности перемещаться на своих ногах. Но Федор пытается быть как все, быть похожим на других, сравняться с возможностями здоровых детей, которые его окружают.
И это ему удается…
«Я вынужден прыгать выше головы, только это позволит быть на равных со всеми вами…»
Руководитель одного крупного книгоиздательства, прочитав черновой вариант этого романа, охарактеризовал его как хоррор. Да, в книге есть элементы этого жанра, ведь именно в детстве страхи погружают в нас некую виртуальность, куда запрещен вход взрослым. Правда, эти взрослые – прежде всего родители – иногда приходят на помощь детям, когда пытаются дать ответ на первые философские вопросы о жизни, защитить их от неосознанного страха перед будущим.
От автора

Часть первая
Я слишком меркантилен, чтобы разбрасываться друзьями

Глава первая

Первый день сентября для всех нас был большим праздником, не припомню, чтобы за одиннадцать лет, проведенных в школе, в этот день стояла пасмурная погода – всегда ярко и задорно светило солнце, – словно напутствие на новые подвиги на поприще знаний. Ты неторопливо собирал портфель, надевал только что купленную свежую форму, новые туфли, белую рубашку, которую вчера вечером погладила мама.

Каждый из нас шел в школу в надежде увидеть своих одноклассников, школьных товарищей, услышать от них невероятные истории, скопившиеся за лето. Учителя, пребывая в приподнятом настроении, в этот день не беспокоили нас, учеников, расспросами о выполненном домашнем задании, задиры не замечали тебя, никто никому не грубил, не обзывал. Вообще никто ни с кем в этот день не выяснял отношений, все и всё оставляли на потом, ведь впереди – девять месяцев учебы. Единственный учебный день, когда поход в школу доставлял истинное удовольствие, и за которым следовали будничные дни тяжелого ученического труда, в преддверии невзрачной осени. С каждым последующим днем солнце светило все менее ярко, затухая под облаками небесной хляби.

Ясно помню тот день, когда нам впервые представили еще одного одноклассника. Среди новичков он был первым по счету и последним, больше в наш класс в этом учебном году никто не поступил. Рядом шло строительство нового жилого микрорайона, и каждый год все классы школы пополнялись новыми учениками. В возводимом микрорайоне уже был построен детский сад, спортивный клуб, большой продуктовый магазин, пара административных зданий, а вот школы не было. Именно поэтому новые ученики определялись во все близлежащие школы, в том числе и в нашу.

Нового ученика звали Федор. Его появление подпитало нас неким неиссякаемым зарядом любопытства. Федор был не таким, как все – он не пришёл, а приехал к нам. На инвалидной коляске. Для нас, двенадцатилетних, он показался инопланетянином, прилетевшим с другой планеты. Мы так его и прозвали, а он с благодарностью принял свою новую кличку, хотя всегда к нему обращались по имени. Вместо ног – колеса; хотя ноги у него и были, но не двигались.

При первой встрече он всем улыбнулся, с каждым из ребят поздоровался за руку. Мы не сильно пожимали ему руку, боялись раздавить, было чувство, что перед нами на инвалидном кресле – человек-невидимка из романа фантаста Герберта Уэллса. Складывалось ощущение, что под его школьным костюмом ничего нет: ни тела, ни ног, хотя лицо было у него самым настоящим: яркое, улыбчивое, с чистым блеском глаз.

Он стал открытием школьного сезона, ребята из других классов тоже частенько заглядывали к нам, чтобы изучить пришельца. Это сбивало его с толку, было видно, что в эти минуты, когда на него смотрели любопытствующие глаза на ехидных глупых лицах, Федор немного терялся, становился замкнутым. В эти мгновения он корил себя, свою мать, весь свет, что он не похож на других, на всех нас. На тот момент мы и не догадывались, что творилось в его душе – осознание того, что происходило с ним тогда, пришло к нам чуть позже, когда детство постепенно сменилось юностью, а юность – приходом неумолимого взросления.

Наша школа стала для него второй по счету. До переезда в новый микрорайон он с мамой жил в коммуналке на другом конце города. Федор иногда сидел за партой, но чаще всего он располагался сбоку от какого-нибудь ряда, загородив путь к доске. Никто не корил его за это, наоборот, нам хотелось, чтобы он сидел там неподвижно, будто у него спустило колесо, и он не имеет возможности сдвинуть свою махину с места.

Я сидел на первой парте среднего ряда и делил ее с одноклассницей по имени Даша, старательной девочкой из интеллигентной семьи. У нее на белобрысой голове всегда кружился бант, без него она в школу не ходила. Федор нередко располагался с моей стороны парты. С заданиями он всегда справлялся сам, помощи ни у кого не просил, соображал быстро.

Федор появлялся в школе не чаще одного раза в неделю, все остальное время он занимался дома. Учителя хоть и неохотно, но приходили к нему домой. Мы все ему завидовали и первое время избегали его. Говорили с ним осторожно, на любой его вопрос отвечали, но предательски сбегали из компании пришельца при первой же возможности. Но, в отличие от других ребят, обделенных судьбой, его никто не обижал.

Федор был единственным, кто перемещался по школе на инвалидной коляске, но были и те, кто просто имел с рождения какие-либо физические недостатки. Этих ребят часто обзывали, иногда даже били. Дети не любят тех, кто не похож на них, считают их чужаками. Так и Федор для нас стал чужаком и, хотя его никто не обзывал, все же находились те, кто без стеснения показывал на него пальцем. Мы вывозили его из класса, завозили обратно, иногда помогали ему добраться до крыльца школы, осторожно опускали по лестнице, где пандус был абсолютно непригоден для съезда инвалидной коляски. А на крыльце его встречала мама.

Глава вторая

Учительницу математики Надежду Васильевну никто не любил. Эта предпенсионного возраста женщина с поставленным командным голосом казалась нам чересчур заносчивой, требовательной. Ученики никогда не жалуют подобных учителей, они их ненавидят всем сердцем, искренне считают их источником всех своих школьных проблем и готовы валить на них все домашние неурядицы, когда родители начинают принимать жесткие меры за неуспеваемость.

Однажды, когда наш класс, состоящий из двадцати пяти учеников, решил устроить заговор против ненавистной учительницы, Федор неожиданно приехал в школу. Сегодня мы его не ждали – еще вчера он попрощался с нами, предупредив, что последующую неделю проведет дома. Задача немного усложнилась, так как весь класс горел желанием вместо урока математики пойти в кино. Но и оставлять Федора одного в классе было бы неправильно. Но он без раздумий поддержал наш порыв и присоединился к нашему, пока еще негласному, бунту.

Мы занесли его в автобус, который довез нас до нужной остановки. В кинотеатре Федор сложился со всеми на билеты, отдал все, что было в карманах. Он заплатил больше всех, на его деньги мы купили недостающие билеты да еще смогли наших девчонок угостить мороженым. После сеанса решили всем классом пойти пешком, поэтому каждый из нас поочередно толкал коляску Федора, в ответ он всех благодарил, подбадривал, рассказывал истории и приглашал в гости, заманивая нас компьютерными играми. В этот день мы стали ближе к нему. Нас объединил проступок, за который нас всех ждала кара.

Наш классный руководитель – Антонина Робертовна, седоволосая женщина с мягким голосом, весь следующий день сокрушалась из-за нашего коллективного прогула. Она причитала, называла нас негодниками, но все мы знали, что она уже завтра забудет о нашей выходке. Она слыла доброй женщиной, преподавала у нас русский язык и литературу, параллельно вела работу школьного музея.

А вот с Надеждой Васильевной все обстояло намного сложнее. С тревожным ожиданием мы пришли в ее класс – она лишь подняла голову на наши приветствия, ее бесчувственное каменное лицо говорило нам: «Готовьтесь, милые мои бунтари, я буду есть вас живьем». Когда она вышла, мы собрались в одну кучу, пытаясь выработать стратегию для оправдания. Но ни у кого ничего не шло, думалось плохо, что же говорить, если самая здравая мысль из всех предложенных – вновь пуститься в бега – была отвергнута без обсуждений и колебаний. Самая долгая пятнадцатиминутная перемена показалось нам самой короткой. Наше время подходило к концу.

После звонка на урок все мы замерли, считали секунды, минуты, теша себя надеждой, что вот так в тиши отсидимся весь урок, что она про нас забыла, обиделась на нас до конца учебного года. Но все понапрасну – поняли мы, услышав ее шаги в коридоре. Тяжелые, уверенные, эхом отдававшиеся по всей школе. Теперь только мы и она, и больше никого на этом свете.

Открылась дверь, она вошла и взглядом хищника прошлась по всем рядам, выбирая свою первую жертву. Все мы, словно страусы, закопались, ушли под учебники. Надежда Васильевна никуда не торопилась, она открыла журнал, сделала первые пометки, по ее лицу нам было видно, как она намеренно откладывает «казнь», пребывая в предвкушении. Никто не хотел быть объектом публичной порки, но мы понимали, что кто-то один или двое примут за всех наказание в виде неудовлетворительной оценки на весь дневник – писать размашисто Надежда Васильевна умела.

Но мы просчитались и недооценили ее. Я впервые почувствовал, что месть может быть всеобъемлющей и охватить всех без исключения. Надежда Васильевна предстала перед нами вождем, развязавшим мировую войну, революцию, в которую вовлечены все массы без остатка – все мы, ученики пятого «А», а также наши родители.

В нашем классе училось пять круглых отличников, остальные ученики были на голову слабее их. Основу класса составляли твердые хорошисты, так называемый господствующий класс. Были и троечники, как и двоечники; двое из их числа – Сергей Белозерчев по кличке Бес и Денис Худобаев по кличке Худо – состояли на учете в комиссии по делам несовершеннолетних. Они активно занимались спортом – греко-римской борьбой, участвовали в соревнованиях, но часто выступали в роли зачинщиков драк и выяснений отношений с ребятами из других классов.

Всех двоечников Надежда Васильевна отправила домой с записями в дневниках: их родители должны явиться в школу и, пока они не придут к ней на «поклон», она запрещает их чадам посещать свои уроки. Троечники получили задание – эти должны были решить десять уравнений. За оставшееся время сделать это было невозможно, оставалось не больше получаса. Хорошистам Надежда Васильевна тоже поручила нелегкое задание: они должны были решить задачи за последующие четверти – упражнения с десятичными дробями, то есть то, чего мы пока не проходили. С отличниками она поступила еще жестче. Она раздала им упражнения за шестой класс – уравнения с раскрытием скобок, что для пятиклассников, пусть даже отличников, было непосильной задачей.

Одним словом, Надежда Васильевна всем дала понять, что в этой четверти никому не стоит ждать итоговых положительных оценок: отличники могли только надеяться на четверки, хорошисты на тройки, а все троечники и двоечники подпадали под угрозу остаться на второй год. Но всех успокаивало одно – это была первая четверть, и до конца года шансы исправить ситуацию все же имелись. Когда до окончания урока оставалось не больше десяти минут, класс оживился, смирился с тем, что все попытки справиться с поставленными задачами уперлись в стену отсутствия знаний. Тяжело ориентироваться в будущем, если попадаешь туда, минуя настоящее.

Вдруг отворилась дверь, и в класс въехал Федор. Все смотрели на него с недоумением, он опять, как и вчера, приехал в школу неожиданно.

– Мама только сейчас смогла довезти меня до школы, – объяснил он свое опоздание Надежде Васильевне, которая посмотрела на него безучастным взглядом.

– Ты можешь идти домой, – ответила она ему, – я приду к тебе завтра, и мы с тобой позанимаемся.

Надежда Васильевна не могла знать, что он тоже входил в число заговорщиков. А Федор замер, он смотрел на нас и с трудом понимал, что происходит.

– Федор, иди домой, – повелительно произнесла Надежда Васильевна.

– А можно я немного посижу с ребятами…

– Нет! – твердо ответила Надежда Васильевна.

– Ладно, – тихо сказал он и выехал из класса.

– Тебя мама ждет еще? – крикнула она ему вслед.

Но он уже не слышал.

– Артур, догони его и выясни, – попросила меня Надежда Васильевна.

Я вернулся быстро, Федор сказал мне, что за него беспокоиться не стоит. Мама ждала его неподалеку от школы, урок математики сегодня, как и в день побега, стоял в расписании последним.

Глава третья

Побег в кино дорого обошелся всем нам. Как и обещала Надежда Васильевна, по итогам первой четверти у нас в классе не осталось отличников, поубавилось хорошистов, появилась целая группа ребят, перед которыми маячила перспектива получить по итогам четверти за математику «неуд».

Федор приехал в школу за неделю до наступления каникул. Всем улыбался, пытался с каждым заговорить, но никто с ним толком не общался. Его никто ни в чем не винил, но, как и прежде, мы вновь стали избегать общения с ним. Все без исключения помогали ему перемещаться по школе, ему никто не отказывал в поддержке, ведь зачастую к ней призывали нас учителя. Все дело было в том, что он избежал кары, и это снова сделало его в наших глазах «чужим», не таким, как мы. Он опять превратился в инопланетянина, для которого не существовали земные законы.

Федор почувствовал нашу прохладу. В конце концов, он узнал причину – почему его все игнорируют. Об этом ему рассказала наша староста – Анна Антонова. Это было ее шагом отчаяния, она умела переживать за других ребят, всегда давала списывать неучам, вообще была девочкой отзывчивой. Поэтому мы избрали ее старостой класса, и она так никому и не уступила эту должность до самого окончания школы. За эту самую отзывчивость все, любя, называли ее Антошей. После ее рассказа все думали, что Федор исчезнет из школы, в крайнем случае, покинет наш класс, перейдет в параллельный, но он, наоборот, всю неделю до наступления ноябрьских каникул упорно посещал занятия.

Настал день последнего в первой четверти урока математики, на котором ненавистная Надежда Васильевна должна была объявить нам итоговые оценки за четверть. У троих ребят выходили двойки: у Беса, у Худы и у Ролана Фазылова по кличке Фаза. Если двое первых усиленно занимались борьбой, то Ролан намеренно избегал спорта, хотя и обладал недюжинной силой – двух наших борцов он без проблем клал на лопатки. В нем чувствовалась неимоверная физическая мощь от природы, и все старались избегать с ним недоброжелательного контакта.

Надежда Васильевна, как любая неудовлетворенная стерва – она никогда не была замужем и не имела детей – этот день восприняла как личный праздник. Она облачилась в черное бархатное платье, чем-то напоминающее вечерние наряды наших мам. Устроить моральную трепку, унизить беспомощных учеников – вот для чего, как нам казалось, она посещала школу. А сегодня настал особенный день, когда все мы без исключения были заранее записаны ею в неудачники.

Она написала на доске сегодняшнее число: «Первое ноября».

– Какой сегодня день?

– Сегодня последний день перед каникулами… – неуверенно ответил класс.

– Сегодня день экзекуции, – крикнул Ролан с места.

Надежда Васильевна усмехнулась:

– В чем-то ты прав, Ролан… Сегодня я расскажу вам о ваших оценках. Но скажу прямо: они неблагополучные почти у всех.

Все мы знали об этом уже задолго до окончания четверти. Было тяжело наблюдать за отличницей Анфисой Жарковой. Этой девочке очень тяжело давались пятерки, но она старалась; когда мы злились на нее – окликали Ананасом, на что она очень обижалась. Она была единственной из класса, кто прилюдно зарыдал из-за четверки по математике, в отличие от других отличников, которые с достоинством приняли удар.

– Не надо распускать слезы, раньше надо было думать, – сделала замечание Анфисе Надежда Васильевна.

Она злорадствовала. Она смотрела на каждого ученика, когда громко называла его фамилию и соответствующую оценку, еще раз отмечая, какие мы бездарные и никудышные дети. Своим взглядом она укоряла не только нас, но и наших родителей, бабушек и дедушек, всех предков, которые давно канули в историю. Это был ее день, не наш. Только перед тем как назвать последнюю фамилию, она сделала паузу, притворно улыбнулась и громко произнесла:

– Федор Лучанов, у тебя, у единственного ученика – пятерка. Вот, ребята, с кого пример надо брать. Мальчик учится, старается. А вы…

Весь класс с ненавистью посмотрел на Федора, а он, чувствуя неловкость, виновато опустил голову. Он сидел рядом со мной, и в этот момент я намеренно отстранился от него.

Надежда Васильевна встала со стула, отошла к доске, повернулась спиной к классу. В этот момент мы все обомлели. Все платье было покрыто белыми изъеденными отверстиями, как будто его проела моль. При этом отверстия все увеличивались в размерах, все большие куски плотной ткани отслаивались, обнажая ее белье белого цвета. В классе поднялся смех, улюлюканье.

– Что вы смеетесь?! – недоуменно покосилась она на нас. Смех перешел в коллективный хохот.

– Дура, ты вся в дырках, – выкрикнул кто-то с задних рядов не своим, писклявым голосом.

– Кто это сказал?! – взвыла она.

Все уткнулись в свои учебники, но она видела, что мы продолжаем злорадствовать, еле сдерживая смех.

– Кто обозвал меня? Худобаев, встать! – закричала она на Дениса.

– Это не я! – замотал головой Худо.

Надежда Васильевна держала в руке указку и, если бы не коляска Федора, перегородившая проход, то в порыве гнева этот скипетр власти преподавателя, возможно, нашел бы голову Дениса.

– Садись! – скомандовала она. – Белозерчев, ты?

– Нет, – твердо ответил Бес, не вставая с места.

Надежда Васильевна кипела, ее большое бледное лицо переполняли эмоции.

– Ролан! – истерично закричала она. Он был ее последним вариантом, больше в классе на такое никто не способен.

– Встань!

Фаза неохотно встал.

– Ты еще и не встаешь! – она направилась к нему, но неожиданно споткнулась и чуть не рухнула на Анфису Жаркову. Та только успела закрыть руками лицо, – перспектива быть раздавленной, да еще и перед каникулами, напугала ее. Но пронесло, Надежда Васильевна удержалась на ногах, только черная туфля слетела с ее ноги, скользнув под дальние парты, и никто не торопился достать ее.

– Ролан! – еще раз завопила она. – Достань туфлю, сейчас же!

Ролан не стал испытывать судьбу и полез под парту.

Но, как только она повернулась задом к классу, по нему вновь волною прошелся смех. Она запрокинула голову назад, прошлась рукой по своим ягодицам, и до нее дошло, что во время перемены кто-то подлил ей на стул кислоты. Она устремила взор на стул, подошла к нему, принюхалась и заорала так, что покачнулись стены:

– Кто это сделал?! Ублюдки!

В этот момент открылась дверь. Вошел директор. Он сразу заприметил потрепанный вид Надежды Васильевны, до которой только теперь дошло, что ее платье, колготки, нижнее белье безвозвратно растворялись.

– Надежда Васильевна, с вами все в порядке? – спокойно спросил он, пытаясь погасить приступ гнева коллеги.

– У меня… у меня… – задыхалась она, – у меня ничего… ничего не… не…

– Успокойтесь! – поднял на нее голос директор.

– Что вы на меня кричите, Петр Евдокимович, вот… вот, посмотрите, что они… – Надежду Васильевну трясло, она повернулась спиной к директору.

Директор отпрянул, он, как и разгневанная Надежда Васильевна, покрылся красными пятнами, но, придя в себя, заявил ей то, что она никак не ожидала услышать:

– Как вам не стыдно?!

Надежда Васильевна обезумела, ее глаза горели, казалось, еще чуть-чуть – и она напустится с кулаками на своего начальника.

– Вы что! Вы, вы за… за… защищаете этих щенков?!

Тут до директора дошло, что он сильно ошибся:

– Ой, простите, не разобрал…

– Не разобрали!! – закричала она.

– Кто это сделал? – быстро переключился Петр Евдокимович на учащихся класса.

– Эти мерзавцы, эти сволочи… – вопила она.

– Так кто это сделал? Надо позвать классного руководителя, – сообразил директор.

Антонина Робертовна прибежала сразу – если зовет директор, значит, случилось что-то весьма неординарное. Первое, что она предложила – это вызвать скорую помощь. «Вы получили сильный ожог, вам нужен врач», – обратилась она к коллеге. В этот момент обезумевшее от ненависти лицо Надежды Васильевны перекосилось, мы впервые прочитали на нем страх, она зарыдала.

На удивление, карета скорой помощи подъехала быстро, врач, мужчина в очках, с пренебрежительной усмешкой на лице поставил диагноз: «Ожог». Мы победили, но победа оказалось пирровой. После того как нашу математичку увезли врачи, настал наш черед держать ответ.

В класс заявилась завуч школы по воспитательной работе Таисия Венгеровна. Про эту хрупкую на вид женщину ходили легенды. Внешность была обманчива. Ее всегда кидали на амбразуру, она умела найти подход к несговорчивым родителям, которые были готовы закидать жалобами РОНО за просчеты в учебном процессе, найти общий язык с теми же ревизорами РОНО, если вдруг в школе находили нарушения норм воспитательной работы. В ней нуждались все, от учителей до директора. В своем кабинете, как рассказывали ученики старших классов, она устраивала длительные экзекуции ослушникам. Непослушных учеников она поодиночке вызывала в свой кабинет, якобы раздевала их до трусов, ставила в угол и все сорок пять минут урока заставляла читать что-нибудь из Пушкина. У нее на столе всегда лежал томик великого русского поэта. В дальнейшем самому яростному нарушителю дисциплины хватало ума не переступать черту.

Надежда Васильевна с ее публичным стращанием на фоне завуча казалась безобидной девочкой. Первое, что сделала Таисия Венгеровна, это вежливо попросила удалиться директора и классного руководителя. Директор повиновался без возражения: «Ладно, вы тут разберитесь», – сказал он и быстро вышел. А наша мягкая и сердобольная Антонина Робертовна замерла у порога классного кабинета, она колебалась – хотя все мы и заслуживали кары, она знала, на что способна Таисия Венгеровна, поэтому не на шутку беспокоилась за нас.

– Антонина Робертовна, я обещаю, через полчаса я верну вам ваших учеников! – И завуч захлопнула дверь перед ее носом. Мы лишились единственного заступника.

– Ну что, мальчики и девочки… – произнесла она с особым удовлетворением, подчеркивая, что настал момент расплаты. Ее зловещая улыбка растянулась на все ее узкое лицо. Худая, небольшого роста женщина с тощими морщинистыми руками решительно смотрела на нас. Так драматично мы на каникулы еще не уходили.

Завуч попросила встать старосту. Анна Антонова встала со стула.

– Какая симпатичная девочка, – комплимент звучал со зловещей предосторожностью. – Подойди ко мне, встань рядом.

Анна подошла, встала рядом и опустила глаза.

– Скажи мне, дитя, у кого из класса самые большие проблемы с математикой?

Анна подняла взгляд, посмотрела недоуменно, пожала плечами.

– Ты не знаешь? Значит, ты плохо справляешься с обязанностями старосты, если не знаешь, у кого проблемы с учебой, – упрекнула она Анну. Та покраснела, было видно, как она вспыхнула, глаза налились слезами, но Антоша держалась.

Таисия Венгеровна подошла к столу, сделала паузу, но на уже высохший стул Надежды Васильевны сесть не рискнула. Открыв журнал, она громко произнесла фамилию: «Худобаев». Он встал, она скомандовала ему: «Принеси мне свой стул». Денис нес его без охоты, перед ним сидел Федор, которому пришлось отъехать вперед к доске, чтобы пропустить одноклассника. Денис поставил стул перед завучем, на что она еще раз громко скомандовала: «Поставь к столу, а тот можешь взять себе». Денис вернулся на свое место, но присел на пустующий стул с соседнего ряда.

– Я не разрешала тебе садиться, встань, – опять обратилась Таисия Венгеровна к нему.

Денис встал, но на его лице, как и на лицах Белозерчева и Фазылова, которым она приказала встать следом, не было страха, вся троица пребывала в индифферентном состоянии. Она подошла к ним, попросила открыть портфели.

– Показывайте, что у вас там, давайте, выворачивайте все наизнанку!

Из портфелей посыпались учебники, тетради, ручки, карандаши, всякие безделушки…

– Это что? – спросила она у Ролана, взяв в руки рогатку.

– Так…

– Это я конфискую.

Она заглянула под парту Ролана, приказала вывернуть карманы. Кроме огрызков помятых бумаг и начатой упаковки жевательной резинки она ничего не обнаружила. Двое других тоже успели вывернуть карманы, ожидая своей очереди. Но завуч остановилась, она не могла не заметить, что эта троица из числа трудновоспитуемых детей проявляла ко всему происходящему полную безучастность. Значит, это не они.

– Возможно, я ошиблась, – признала свою ошибку Таисия Венгеровна.

Это означало одно: поиски одноклассника или одноклассницы, по чьей вине Надежда Васильевна загремела в больницу, продолжатся.

– Но я обещаю, вы не выйдете отсюда, пока я не найду виновного. Или вы сами скажете, кто это сделал, или этот негодяй должен встать и сознаться.

– И ему ничего не будет? – с умилением в голосе произнес Ролан.

По классу прошелся легкий смешок.

– Нет, но это зачтется при выборе наказания.

У всех в классе пронеслись в голове байки бывалых о чтении Пушкина, которого мы еще не успели изучить, но уже возненавидели. Школа умеет прививать детям неприятие классической литературы.

Таисия Венгеровна подошла к учительскому столу. Перед тем как сесть на стул, она осторожным взглядом осмотрела его. После перевела свой цепкий взгляд на классный журнал, с любопытствующим лицом пролистала несколько страниц, тщательно изучив успеваемость взбунтовавшего класса по другим предметам. Настал черед тихих троечников, хорошистов. Но мы ошибались, не зря про ее коварство ходили легенды.

– Антонова, Белобородов, Жаркова, Куприянова и Мустаев, встаньте, – скомандовала она.

Она перечислила отличников, мы не ожидали, что следующими станут именно они, лицо и гордость класса, школы, участники городских и республиканских олимпиад, классные и школьные активисты.

Класс удивленно смотрел на них, но Таисия Венгеровна знала, что делала. Она не могла быть осведомлена о каждом отличнике в школе, поэтому, сопоставив оценки по другим предметам, сделала для себя вывод, что именно по математике у этих пятерых, стабильно учившихся на «отлично», не выходят необходимые им пятерки. Они больше всех пострадали от ответных мер Надежды Васильевны. А о том, что класс прогулял ее урок, завуч по воспитательной работе была чересчур осведомлена, но не вмешивалась в ситуацию до сего момента, так как недолюбливала прямолинейную Надежду Васильевну – две стервы с трудом уживались в одном педагогическом коллективе.

Но теперь Таисия Венгеровна посчитала, что вызов брошен ей лично, ведь ученики класса не собирались сдаваться без боя, все молчали, хоть и испытывали страх, который в этот момент объединял всех без исключения. Отличники плечом к плечу стояли с двоечниками, ребята, которых всегда ставили за отличное поведение в пример нерадивым ученикам, уравнялись с ними в правах. Теперь они также не имели права на ошибку, за которой последовал бы вызов в школу родителей и исключение со школьной «доски почета».

Если Равиль Мустаев иногда и участвовал в заварушках на переменах, то Павел Белобородов вообще являлся образцом для учеников школы. Правильное, серьезное лицо, учился только на «отлично». Даже когда все решили пойти в кино вместо урока математики, он долго и упорно отговаривал класс от недальновидного поступка, но в итоге пошел со всеми, так как не хотел выглядеть в глазах всего класса «белой вороной». Одним словом – человек будущего.

Антоша, которую на какое-то время Таисия Венгеровна оставила без внимания, проявила поползновения подойти к своему месту. Но была одернута завучем: «Анна, милая моя, встань на место, я верю, что это не ты». Другие отличники выворачивали карманы, высыпали содержимое своих ранцев на парты. Первым управился Равиль. Таисия Венгеровна без особого интереса рассмотрела его вещи – у отличников ничего лишнего, только аккуратно сложенные тетради и учебники – потом приказала сложить их обратно в портфель, даже не заглянув под его парту.

То же самое проделал Павел, сидевший на первом ряду на второй парте, следом за Равилем. Его лицо покрылось багровыми пятнами. Такого морального унижения он еще не испытывал, он представить не мог, что его, вот так, как самого отъявленного бездаря будут «раздевать» на глазах всего класса. Ему казалось, что его авторитет рухнул, карьера отличника подошла к концу… что он скажет дома родителям! Одно дело – четверка, другое – публичная экзекуция на глазах класса, и главное – он не желал сливаться с безликой толпой, он привык быть первым во всем и всегда считал себя выше других. «Вся жизнь наперекосяк», – думал он, когда неохотно выворачивал карманы брюк под неусыпным взором Таисии Венгеровны.

Слезы подступили к глазам, вот-вот польются безудержным потоком, рванут во все стороны… Но плакать нельзя, нужно выдержать. Мальчик не должен рыдать на глазах всего класса. Такого позора он точно не смог бы вынести.

– Ты еще и рыдаешь? – процедила Таисия Венгеровна. – Дома будешь плакать, – с укором произнесла она. Она смотрела в сторону Павла, тот опустил глаза, первая соленая слеза предательски скатилась по щеке.

Таисия Венгеровна двинулась в его сторону, но прошла мимо него – она обращалась не к Павлу, а к Анфисе Жарковой, которая сидела на среднем ряду за второй партой. Девочка зарыдала, поочередно вынимая дрожащими руками предметы из ранца.

– Быстрее, быстрее! – громко и твердо скомандовала Таисия Венгеровна. От голоса завуча у Анфисы руки затряслись еще сильнее. Выпал пенал, посыпались тетради…

Вдруг прозвенел звонок, класс выдохнул.

– Рано радуетесь, – отреагировала Таисия Венгеровна, – я никого не отпускала. Я же сказала вам: вы не выйдете из класса, пока я не закончу.

Так она сбила наш порыв к свободе, когда многие уже начали собирать вещи с парт в тяжелые портфели. А за дверью поднялся веселый гомон, все спешили домой, радуясь наступившим каникулам.

– Анфиса, ну, давай смелей, что там еще у тебя осталось! – Таисия Венгеровна попыталась заглянуть ей в ранец.

– Это я сделал! – послышался голос за спиной Таисии Венгеровны.