Читать книгу: «Семь бед – один…», страница 5
Неохота!
– Здравствуйте! – постучали в дверь, – Здравствуйте-е-е!
– Да положите у порога! Стучат еще!
– Не положено у порога, товарищ. Откройте, вам бандероль.
– Так вы положите, чтобы было положено!
За дверью раздался вздох утомленного почтальона, для которого это стало уже привычно: через день он, сухой старик, развозил на своем велосипеде с небольшим прицепом почту по поселку. И последние лет пять он нарочно проезжал дом Миколы, оставляя на самый конец.
– Микола! Просто подойди к двери! Мне подпись твоя нужна.
– Ну говорю я вам, Афанасий Сидорович, неохота! Мне – встань, обуйся, выйди. Столько дел ради бандероли. Может, она мне и не нужна вовсе!
Миколу почтальон больше не слушал – за дверью послышался голос Марфы:
– Ой! Здрасьте, Афанасий Сидорович! Что он, опять ленится лежит?
– Да, Марфушка, неохота ему – лентяю! Это мне повезло как, что ты пораньше с работы пришла!
– Да вы мне сразу на работу и приносите, а то что вам ждать тут стоять?
– Да жалко мне ручки твои, Марфушка. Посылка то нелегкая – как ты ее понесешь одна?
– А я привыкшая! Спасибо, Афанасий Сидорович!
– Тьфу! Негодяй просто какой-то! Изводит он тебя! Ты ж не лошадка, пахать на тебе!
– Ой, да не берите в голову…
Бойкая на вид молодая женщина в платье и платке вошла в дом. Одним движением – «Хоп!» – она поставила нелегкую посылку на скамейку у входа.
– Микола! Я пришла!
В ответ Микола сквозь сон пробурчал что-то невнятное и перевернулся на другой бок.
Марфа – его жена – поставила самовар, растопила печь и закинула в нее картошку.
– Ел?
– Не-а!
– А чего сам не погрел?
– А я утомился – жуть! Сон мне, Марфа, снился тяжелый, как кувалда! Так я пока его вынес – семь потов сошло!
– Да будет тебе, Микола! Раз так тяжело – мог бы проснуться и размяться – дров, например, нарубить.
– Да куда там, Марфа! Ты же не спишь так долго – тебе и не понять. Вот когда он в голову проникает, зараза, да сидит там больше часов, эдак, восьми, так ты его и не выкинешь так просто!
– Ты мне сказки свои брось! Корней, понимаешь, Чуковский! Ты спи по шесть часов! И сны будут легкие и воздушные!
– Да я бы и рад по шесть спать! Да врачи велят – по восемь. Читала «Ваше здоровье» на той неделе?
– Ох, Микола! Ладно. Вставай. Садись за стол, раз не ел.
Марфа не успела картошку навылавливать из печи, как Микола уже сидит и ложку тряпочкой протирает. Тщательно так – с интересом.
– Дров у нас – раз-два – и обчелся. А на дворе месяц-то!
– Май? – ответил Микола с полным ртом картошки.
Марфа пепелила его взглядом и тихо отвечала:
– Сентябрь, Микола… Двадцать девятое… В октябре сейчас похолодает и будем, как в прошлом году – сучки по лесу собирать, да отсыревшей древесиной печку мучать. Бегом в лес!
– Так не померли, поди, Марфа? Сучками, выходит, тоже неплохо?
– Так ты их хотя бы набери!
– Ох… Неохота! Что ты заладила?
Стоит ли говорить, ко всему хозяйству Микола применял тактику «неохота – само сделается». Делалось, конечно, всё, но Марфой. Между тем, наступил декабрь. Все, что смогла набрать Марфа – это редкие корешки, сухую траву и ветки, но этого было откровенно мало, а женщин управляться с топором, все-таки не учили, к сожалению для Миколы. Мало того, еще и рама оконная прохудилась, которую Микола «делает» уже с июня. В доме было мало того, что холодно, так еще и ветра гуляли похлеще, чем на море. В один из дней окоченевшая и простывшая Марфа не выдержала, собрала вещи и уехала к своей родне. Жестокая женщина? Вряд ли, поскольку Миколе своему она собрала и мешок с вещами, и на дорожку еды, и с извозчиком договорилась, чтобы тот их отвез в пургу… Осталось только его, «утомленного зимой», одеть и валенки на ножки его натянуть. Микола был непрошибаем и неподвластен – «неохота!» – и всё. На улице холод собачий, ехать пять часов, да еще и в открытой повозке. Ужас!
Так и лежал он, укрытый тремя одеялами, и только Марфу ругал: «не нарубила», «не растопила», «не накормила», «не обогрела». И пролежал бы так до весны, но, видать, в этот раз – не проскочило. Его обленившиеся нервные окончания не чувствовали затяжную простуду и воспаление легких, которым давно заболел Микола. Ему бы встать – да к врачу поехать, но «неохота».
– Вставай, Микола. Пойдем.
– Пф-ф-ф… – тяжело выдохнул Микола, – Холодина! Неохота!
– Скоро согреешься.
Всё тот же хвостатый стоял перед новым преждевременно ушедшим, опершись на грязную печь.
– Ты кто такой?
– Я… Да это, впрочем, неважно. Путь у нас с тобой недолгий. Знакомится ни к чему.
– Афанасий, ты опять что-ли? Ну раз зашел – ставь бандероль и уходи.
– Сейчас бандероль, скорее, ты сам, Микола. Только адреса конечного нет. А так – тоже почта.
– Не понимаю я тебя! Что ты прицепился, Афанасий! – Микола перевернулся на другой бок и увидел Черта. – О… Ты кто это?
– А как ты думаешь, Микола?
– Ты с Сотейки что-ли? Или с Пряново? Там все они такие… – вяло отвечал Микола.
– Какие это – такие?
– Пригубить, ой, любя-я-ят. Рожи все красные… Пятаки раздутые, понимаешь, как у свиней! Нет! Точно – Пряновский! Ты зачем пришел?
– Как ты судишь… Фемида прям! Я тебя силком тянуть не хочу. Давай – выходи. Тут недалеко.
– Неох…
– Да знаю я, знаю! Но порядки такие. Чашу тебе испить нужно, а потом уж…
– Так ты тащи ее сюда, чашку свою. Заколебал, честное слово.
– Да ты что! Офонарел? Не чашку, а Чашу! Чашу небытия, понимаешь?
– Да мне все одно. Ты принеси, а я уж разберусь. Да и вообще – пришел ко мне сам, еще и спорит!
– Так, всё! – вспылил Черт и звякнул копытами.
Микола с Чертом появились в пустом темном круглом зале с шестью факелами по кругу. По центру находился черный каменный постамент, на котором стояла серебряная Чаша в виде черепа на костяной ножке.
– Подходи – пей! – повысил голос Черт.
Микола без любопытства, страха или смятения осмотрел ленивыми полузакрытыми глазами зал, провел глазами по стойке факела, но на сам факел взглянуть не удосужился – нужно было нехило задрать голову.
– Эту пить?
– Чашу небытия. Давай. – хотел было толкнуть его черт, но не стал. Нельзя.
– Поближе что-ли не мог. Ноги отмерзли у меня. Все равно же наколдовал чего-то.
– Нужно, чтобы ты сам! Сам, понимаешь, подошел к Чаше и испил напиток. Была б моя воля, а тут… Давай, не тяни. Скучно с тобой.
– Я тебя и не звал веселится. – нахально ответил Микола и направился к центру зала.
Вялой, ленивой, даже несколько вальяжной походкой, он медленно приближался к Чаше, как обкормленный пережравший поросенок подползает к новому корыту отходов. Неспешно он переносил одну ногу, затем другую, пока не достиг постамента. Он взял Чашу, оглянулся на Черта – тот опустил морду вниз к полу и терпеливо ждал. Микола понюхал содержимое и сделал оценивающий взгляд, как гурман, пытаясь понять, что же ему предстоит выпить. Напиток источал сладкий теплый аромат, поэтому Микола медленно поднял Чашу и начал чвакать, высасывая всё до капельки. Черт продолжал держать морду вниз. Раздался звон Чаши – Микола пропал, и Чаша упала на пол.
– Прощай, Микола. Ты уходишь в Небытие. – Черт звякнул копытами и испарился.
Очень похоже, что сам Микола не понял, что именно произошло, больше того – от своей лени он даже не постарался хотя бы понять. Но теперь уже это не так важно…
