Читать книгу: «Игра под названием жизнь. Второй раунд», страница 4

Глава 15.

Федор Аполлонович.

Федор Аполлонович был невысоким, немного полноватым мужчиной 46 лет отроду. Большие очки в роговой оправе завершали и без того нелепый вид этого человека. Но, несмотря на свою внешность, Федор Аполлонович пользовался в обществе большим уважением и слыл человеком, образованным во всех областях – от медицины до астрономии. Иначе как по имени и отчеству к нему не обращались с его совершеннолетия. А небольшой капитал, оставленный ему отцом, и в своё время умело инвестированный им самим в доходное предприятие, позволил Фёдору Аполлоновичу стать ещё и человеком обеспеченным, если не сказать богатым в те тяжёлые времена середины 24 века, когда войны сменяли друг друга.

С самого детства маленький Федя был помешан на книгах. В доме его отца была большая библиотека, которую отец пополнял вслед за дедом. Видимо, любовь к чтению – была их потомственной чертой. И Федя с детства «проглатывал» одну книгу за другой с завидной скоростью. Причём книги для чтения выбирались интуитивно, по размеру или цвету обложки. И не важно, любовный ли это был роман или учебник по высшей математике, книга дочитывалась до конца.

Логический склад ума, хорошая память и аналитические способности Фёдора Аполлоновича позволяли быть ему компетентным практически во всех науках. Поэтому его часто звали на разные рауты и приёмы с просьбой прочитать лекцию по той или иной тематике. Но на самом деле все ждали его выступлений, чтобы втихаря или открыто посмеяться над его нелепыми теориями о сотворении мира или рассказами о безтопливных генераторах, основанных на теории эфира.

Ну, согласитесь, как это воодушевляет, когда есть возможность, склонив голову к уху очаровательной молодой спутницы, нежным баритоном произнести:

«Экий же чудак этот недоученный учёный! Всем же известно, что эфира не существует!»

И получить в ответ восхищённый взгляд красотки.

Так было и в этот раз. Фёдор Аполлонович увлечённо рассказывал собравшимся о том, что совсем недавно (по космическим меркам) на Земле жила другая цивилизация, во много раз превышающая сегодняшних людей в развитии техники и социальному устройству.

– А, телевизоры у них тоже были? – прокричал свой вопрос с издёвкой усатый господин. Телевизоры были изобретены всего 10 лет назад и потому являлись культом преклонения и отличительной чертой «богача».

– Конечно, – ответил Фёдор Аполлонович, – телевизоры у них были повсюду и дома, и в машине…

– А-ха-ха! В машине! Ой, не могу! – заливался полный бородач. – И провод от антенны и розетки на 100 километров.

– Не было никаких проводов, – не реагируя на шутку, продолжал Фёдор Аполлонович, – всё работало по воздуху. А телевизоры могли быть такими маленькими, что размещались вместо наручных часов.

Новый взрыв хохота разрывал зал.

– Ага! А на другой руке – холодильник! – не унимался остряк.

– Но из чего их делали? – прозвучал вопрос из зала.

– К сожалению, я не специалист по технологиям древних цивилизаций, – засмущался Фёдор Аполлонович, – но судя по некоторым документам, датированным 2010 годом, человечество обладало секретом управления четвёртым агрегатным состоянием материи, – он многозначительно посмотрел на притихший зал и добавил: – Плазмой. Потому что именно так и называли люди телевизор.

– Но куда же она делась? Эта цивилизация! Если они такие умные? – спросила женщина в первом ряду.

– Существует теория, собственно, моя теория, – снова засмущался Фёдор Аполлонович, – что не ранее середины 21 века на Земле случился некий катаклизм, который сжёг прежнюю цивилизацию в пожаре апокалипсиса. Выжившие люди продолжили жизнь на планете.

– Но почему же, если они выжили, они не рассказали своим детям про плазму? – не унималась дама.

– Рассказали, конечно! – ответил лектор. – Представьте, что Вы оказались на заброшенном острове, где люди никогда не видели цивилизацию и испокон веков жили натуральным хозяйством, пася коров и выращивая рис. Вы – жертва крушения корабля, например. Никаких вещей у вас с собой нет. Но (О, чудо!) Вы понимаете язык аборигенов, а они хорошо понимают Вас. Пожалуйста, расскажите им про телевизор!

Дама задумалась, собираясь с мыслями.

– Мне расскажите! Я абориген, – поддержал её Фёдор Аполлонович.

Зал возбуждённо загудел.

– Ну, это такой прибор, который показывает кино, – выдавила, наконец, женщина.

– Прибор? А что такое прибор? – спросил, разведя руки, лектор. – Я знаю, что такое вода, что такое трава, что такое солнце и что такое еда. Но я не понимаю, что такое прибор! А что такое кино? Это какой-то зверь?

– Это такой камень светящийся, – приняла игру другая женщина, – который по воле хозяина может на своей гладкой поверхности отразить реку, лес или другого аборигена.

– Браво! Давайте поаплодируем этой милой даме, которая так легко нашла общий язык с аборигеном, – попросил Фёдор Аполлонович и похлопал в ладоши.

– А теперь представьте, что у Вас есть телевизор, который больше похож не на круглый камень, а на очень плоский. И, раз уж Вы теперь такие друзья с аборигеном, расскажите ему про свой телевизор! – попросил лектор купающуюся в овациях даму.

– Это легко, – дама мило улыбнулась, – Очень плоский светящийся камень.

– Не разочаровывайте меня! Пожалуйста, включите фантазию!

– Тогда – тарелка.

– Или блюдечко? – подвёл даму к правильному ответу Фёдор Аполлонович.

– Да. Блюдечко, – согласилась дама.

– Блюдечко с голубой каёмочкой, по которому катается наливное яблочко, показывая весь мир?

– В зале засмеялись. Все помнили из детства такую сказку.

– И это мы с вами смоделировали передачу информации только от одного поколения к другому. А сколько могло смениться поколений, которые несли правду предков исключительно в форме извращённой бабушкиной сказки про блюдечко, не понимая самой сути?

Зал одобрительно загудел.

– Но, позвольте! – возразила дама. – Если люди остались жить на Земле, они могли бы снова построить свои чудеса, раз уж знали, как.

– Хорошо! – согласился лектор. – Давайте моделировать ситуацию номер два. Грядёт апокалипсис. Мы знаем, что через 2 часа погибнет большая часть человечества. В-живых, останется 10% от всех людей. Спастись можно только в специальных убежищах. Как вы думаете, какой прослойке населения достанутся эти места в убежищах?

– Ну, конечно, тем, у кого хватит денег заплатить сумму за место! – выкрикнул весельчак с усами. – Надо бы отложить на этот случай!

– Именно, – согласился лектор, – а как Вы, дорогой господин, отреагируете на предложение, Вам или кому-то из членов Вашей семьи уступить место электрику, сантехнику или пахарю? Увы, количество мест ограничено.

– Да, пулю в лоб без разговоров! – не раздумывая ответил усач.

– Итак, господа, спасшиеся после катаклизма и счастливо выбравшиеся из убежища на свою новую Землю, – торжественно обратился к присутствующим Фёдор Аполлонович, – кто из вас сможет соорудить примитивную электростанцию?

Зал молчал, озираясь по сторонам в поисках в своей среде талантов.

– Нет? Жаль, человечество осталось без электричества. А кто сможет восстановить подачу и фильтрацию воды в наши дома?

Опять тишина.

– Ах, да. Дома. У вас нет больше домов. Пустыня. Кто сможет построить дом? Опять никто? Получается, что элитная часть человечества забьётся в пещеры, разведёт костры и пойдёт искать падаль или корешки, чтобы прокормиться. При этом будет рассказывать своим детям, родившимся в этих пещерах сказки «про блюдечко», «говорящее зеркальце» и «ковёр-самолёт».

– Лучшие представители человечества с помощью своего интеллекта всегда найдут решение любой, даже самой сложной задачи, – торжественно и звонко прокричал мужчина с последнего ряда.

Зал одобряюще зааплодировал.

Когда овации улеглись, Фёдор Аполлонович заметил:

– Полностью с Вами согласен, дорогой господин! Вся беда в том, что вы не взяли с собой в убежище ни одного «лучшего представителя человечества», хотя, я вам и предложил это сделать.

Слово за слово разгорелся жаркий спор. Фёдор Аполлонович, никогда не переходя в спорах на личности или, не дай Бог, на оскорбления, всегда мог найти слова, чтобы аргументировано поставить оппонента на место. Так вышло и в этот раз. В конце концов, хозяину дома по просьбе гостей пришлось попросить Фёдора Аполлоновича уйти прочь.

Под улюлюканье и грубые окрики гостей он подошёл к дверям, где молодая девушка из числа прислуги подала ему пальто. Она с восхищением смотрела ему в глаза:

– Фёдор Аполлонович! Вы такой умный! Мне было очень интересно Вас слушать. Не обращайте, пожалуйста, внимание на этих безумцев.

Фёдор Аполлонович посмотрел на молодую, красивую девушку и спросил:

– Как зовут тебя, красавица?

– Лия, – ответила девушка.

– Ты можешь приходить в мой дом, Лия, в любое время и читать любые книги, какие захочешь, – улыбнулся Фёдор Аполлонович и вышел за дверь.

И Лия, набравшись храбрости, пришла. А потом снова пришла. И снова. Она с упоением слушала рассказы Фёдора Аполлоновича, читала старинные полуобгоревшие книги, которые он скупал за большие деньги по всему свету. Затем за небольшую плату стала помогать ему по хозяйству, а потом и вовсе перебралась к нему жить. Предложение стать его женой Лия приняла с радостью. За время общения она очень привязалась к этому нелепому чудаку и прониклась большим уважением, что с радостью принимала за любовь.

В свой старый дом Лия наведывалась регулярно поддерживать чистоту и порядок, чтобы однажды вернувшийся домой её любимый братик Тони был счастлив.

Глава 16.

Жизнь любит тебя, Тони!

– Тоник! Миленький! – шептала Лия. – Не умирай, пожалуйста! Ты сильный и храбрый! Ты не можешь умереть!

Лия всем своим женским сердцем чувствовала беду, грозящую её близкому и родному человеку. Раскаты полуночной грозы ещё больше обостряли её чувства.

– Господи! Прошу тебя! Я всегда безропотно несла любую ношу, тобой возложенную на мои плечи. Я шла по пути, указанному Тобой, и каждый раз благодарила Тебя за ещё один прожитый день. Но сейчас прошу Тебя, не дай ему умереть! Не разрывай моё сердце! Забери мою жизнь, но он пусть живёт. Я с радостью и смирением приму смерть за своего любимого братика!

***

Лис сидел за скалой, держа в руках гранату с выдернутой чекой. Голова Тони безжизненно лежала на его коленях.

– Для меня огромная честь, Цунами, умереть вместе с тобой, – хрипел Лис. Он понимал, что жить им оставалось не долго. «Черные» знали, на кого охотятся, и не отступят, пока живой или мёртвый Цунами не окажется в их руках. За голову безжалостного героя была объявлена большая цена. Но даже не это, а слава «того, кто отрезал голову Цунами», бередило умы и сердца врагов.

– Ястреб! Я голубь! Приём! – прохрипело в рации.

– Приём! Голубь! Твою мать! Ты где носишь свою сизую жопу? – заорал в рацию Лис.

– Угомонись пернатый! Есть где укрыться?

– Я в скалах в шестом квадрате.

– Тогда заройся! Голубь начинает гадить!

Послышался свист приближающихся снарядов.

– А ты говорил, сдохнем! – Лис вставил чеку в гранату, убрал её в разгрузку и, схватив Тони под руки, потащил его глубже в расщелину между больших валунов.

Огненный дождь посыпался с неба.

***

– Его место в морге, – процедил сквозь зубы полевой врач по прозвищу «Доктор-Смерть», взглянув на безжизненное тело Тони, и пошёл осматривать следующего раненого, прибывшего с очередной операции.

– Это Цунами! – Лис схватил врача за рукав. – Он должен жить. Он один стоит целой роты.

– Я не волшебник, молодой человек! – доктор вырвал руку. – Я мёртвых не лечу.

– Он жив! – заорал Лис и стал трясти безжизненное тело Тони. – Цунами, очнись! Ты не можешь умереть!

Тони глубоко вздохнул и, открыв глаза, ясным взглядом посмотрел на товарища:

– Дайте же попить, наконец!

Ошарашенный доктор смотрел на ожившего мертвеца, раскрыв рот:

– Сколько не работаю, такого не видел. Я могу поклясться, что он уже с полчаса, как был мёртв. Тащите его на стол! Этот Цунами заговорённый!

Раны на теле Тони зарастали, как на собаке. Уже через две недели он встал на ноги. А через месяц уже мог бы вернуться в строй, если бы не одно «но». После того, как его мозг был мёртв долгое время, Тони стал совсем другим человеком. Он стал более замкнутым и ещё более озлобленным. Молчаливый, с потухшим взглядом, он подолгу сидел на крыльце госпиталя, уставившись в одну точку.

– Привет, Цунами! – Лис присел рядом с Тони на крыльцо. – Я смотрю, ты бодрячком! Скоро опять на передовую?

Тони перевёл свой тяжёлый взгляд на товарища. Холодок пробежал по спине Лиса. Ещё вчера Тони общался с ним, они вспоминали былые подвиги, своих сослуживцев. А сейчас по взгляду Цунами было вообще не понятно, узнал ли он своего друга.

– Это я, Тони! Лис!

Тони кивнул в ответ и отвернулся.

– Я, пожалуй, пойду. Не буду тебе мешать. – Лис встал с крыльца.

Цунами кивнул в ответ и неожиданно спросил:

– Ты знаешь сказку про то, как поссорились блин и котлета?

Лис пожал плечами:

– Ты давай поправляйся! Мы тебя ждём.

Глава 17.

Доктор-Смерть.

Доктор-Смерть равнодушно осматривал очередную партию раненных, вынося приговоры кто будет жить, а кому суждено умереть. Холодным циником он стал не по своей воле. Так же, как и другие мальчишки, он мечтал в детстве пойти на войну. Но в отличие от своих друзей он мечтал не убивать врагов, а спасать жизни своих солдат. Он получил хорошее медицинское образование и, наконец, оказался в гущи событий. Поначалу молодой, подающий надежды медик, попал в распоряжение старого полевого врача – Матвея Игнатьевича, который не отличался любовью к людям, был всегда пьян и крайне недружелюбен.

«Послушай меня, сынок, – произнёс, однажды, Матвей Игнатьевич, дыхнув в лицо своего молодого помощника перегаром, – ты здесь не для того, чтобы спасти всех. Это война. «Бабушка с косой» здесь развлекается от души. И мы с тобой всего лишь её подручные, которым дозволено разгребать за ней «крошки со стола», решая, кто умрёт сразу, а кого она заберет попозже. Поэтому научись видеть «мёртвых», пока они ещё дышат. Не трать на них время, которое ты мог бы потратить на спасение живых…»

И молодой медик научился. Не сразу, конечно. Прошло довольно много времени, прежде чем он стал холодным циником. Но, когда он им стал, многие содрогнулись…

Матвей Игнатьевич страдал, как вскоре выяснилось, не только цинизмом и пристрастием к алкоголю, но и, как следствие последнего, прогрессирующим алкогольным делирием или, попросту говоря, белой горячкой. Молодому медику приходилось не раз ловить и связывать своего наставника, когда тот начинал неожиданно трястись от страха и убегать от невидимых созданий. Подобные приступы случались, как правило, спустя несколько дней трезвости после очередного запоя Матвея Игнатьевича. Но стоило молодому медику с помощью внутривенных инъекций привести наставника в чувство, как тот делал логичный вывод, что его трезвость вредна ему и всем окружающим и снова брался за стакан.

В тот день им двоим пришлось работать, засучив рукава. Элитная группа разведки напоролась на засаду. Было много тяжёлых. Матвей Игнатьевич вёл операцию, а молодой, но уже достаточно опытный медик, ему ассистировал.

Неожиданно скальпель в руках старого доктора дрогнул. Помощник это увидел и поднял глаза на наставника. Безумный взгляд Матвея Игнатьевича судорожно бегал по больному, наблюдая за каким-то насекомым или чёртиком, видимым только ему одному.

«Смотри, смотри! – заорал Матвей Игнатьевич. – Ты это видишь? А ты мне не верил. Вот тебе! Вот тебе!»

Он взмахнул скальпелем и стал изо всех сил бить им в грудь больного, пытаясь попасть в невидимое существо, затем с диким воплем выскочил из операционной и, не переставая размахивать скальпелем, бросился по коридору. Он судорожно пытался на бегу избавиться от каких-то невидимых созданий, ползающих по его телу. На душераздирающие вопли Матвея Игнатьевича выбежали все – и медики, и пациенты. Помощник догнал его в самом конце коридора. Уверенными движениями он повалил своего наставника, выдернул из его штанов ремень и резким движением стянул ему за спиной руки. Потом он прошёл в операционную и вернулся со шприцем и двумя ампулами в руке. Старый врач продолжал вопить и биться в конвульсиях, лёжа на полу с завязанными за спиной руками.

Сильный удар ногой в живот стал для Матвея Игнатьевича первым успокоительным, затем молодой доктор с невозмутимым выражением лица резким движением оторвал рукав на халате наставника и, не целясь, воткнул ему в вену шприц с успокоительным. Тело старого врача перестало биться в припадке. Взгляд Матвея Игнатьевича стал более осмысленным:

– Спасибо, сынок! – пробормотал он, глядя на невозмутимое лицо своего помощника, который стал набирать в шприц новое лекарство для следующего укола. – Стой! Стой! Ты перепутал. Ты набираешь не галопередол, а, похоже, кураре. Ты же так меня убьёшь, сопляк-недоучка!

Но молодой доктор, как будто бы, не слыша слова своего наставника, поднёс шприц к его вене. Матвей Игнатьевич попытался вырваться, но связанные за спиной руки не давали ему это сделать. К тому же колено соперника уверенно прижимало его к полу.

– Я не перепутал, – спокойным голосом произнёс молодой доктор, посмотрев в глаза наставника. – Ты прав, Матвей Игнатьевич, это не успокаивающее. Это расслабляющее. Так что, расслабься и послушай меня. Ты почти год вбивал мне в голову, что я должен уметь видеть «мёртвых», пока они ещё дышат, пока они еще просят о помощи, и не тратить на них своё время. И знаешь, я научился видеть «мёртвых». Один из них сейчас передо мной.

Матвей Игнатьевич замотал головой, но молодой доктор уже вводил инъекцию ему в вену.

– Ну, сам посуди, – примирительным тоном продолжил он, – ты же знаешь, что твой делирий неизлечим. Мы оба знаем, что дальше будет только хуже. Приступы будут чаще и тяжелее, они будут приходить как в момент трезвости, так и в момент опьянения. И мне придётся тратить на тебя всё больше и больше времени, зная, что конец всё равно будет один. А сколько бы я мог за это время спасти настоящих бойцов?

Тело Матвея Игнатьевича расслабилось, дыхание становилось всё реже. Вскоре оно совсем прекратилось, а помутневший взгляд умирающего замер на лице молодого доктора, хладнокровно наблюдающего за смертью своего наставника.

Молодой доктор потрогал пульс у лежащего перед ним тела, выпрямился и, обращаясь к перепуганной медсестре, произнёс:

– В морг!

Уверенным шагом он вернулся в операционную и потрогал пульс у лежащего на столе солдата, израненного скальпелем Матвея Игнатьевича. Потом равнодушно выключил свет и направился к выходу.

– И этого в морг! – произнёс он, выходя из операционной, и добавил: – Я обедать!

С той поры за ним и закрепилось прозвище «Доктор-Смерть» с лозунгом: «Всех в морг! Я обедать!»

– Послушай, Док! – Лис не знал, как правильно объяснить доктору, что именно его тревожило в поведении своего друга. – Цунами стал совсем другим. Может, ему микстуру там какую-нибудь или порошок какой?

– Я тебе так скажу, мой дорогой! Тому, кто был там, – Доктор-Смерть поднял глаза к небу, – никакой порошок не поможет забыть то, что он увидел. А твой Цунами был там полчаса. Не меньше. А в аду, как я знаю, за одну нашу минуту человек проживает тысячу лет. Вот и прикинь, сколько времени он жарился в аду, пока ты его в грудь колотил.

– Да брось, Док! Я серьезно.

– И я серьезно. После остановки сердца мозг живет не более 5-7 минут. Потом начинается кислородное голодание мозговых клеток, и они начинают безвозвратно отмирать. 20 минут – и дороги назад нет. Твой друг 30 минут был мёртв. Он и раньше был отшибленным на всю голову, но что у него сейчас творится в башке, я даже гадать не возьмусь. Понятно?

– Понятно, – промямлил Лис, – так может ему кислородный коктейль сделать?

– Собери лучше его пожитки, – ответил доктор, – командование отправляет его в запас. Навоевался твой Цунами. Вчера из штаба запросили его дело для демобилизации. Получит очередной орден и шагом марш домой. Война и без него не сегодня-завтра закончится.

Глава 18.

Возвращение.

Лия, хоть и жила в доме Фёдора Аполлоновича, продолжала наведываться в их с Тоником старый дом, поддерживая порядок в ожидании своего любимого братика. После ночных кошмаров Лия стала это делать каждый день, боясь пропустить скорого возвращения Тони, в котором она уже ничуть не сомневалось. Её женское сердце подсказывало, что Бог услышал её молитвы, и её родной брат уже скоро вернётся домой живым и здоровым. Ключ от дома она прятала, как когда-то в детстве, за наличником окна, зная, что Тони сразу его найдёт.

В тот вечер она, как всегда, торопилась в свой старый дом в надежде, что увидит, наконец, свет в окне и бросится на шею своего младшего братика. С того дня, как Тони убежал на войну, прошло уже 7 лет, и Лия представляла, как он возмужал. Ноги несли её всё быстрее, заставляя время от времени переходить на бег. Вот последний поворот перед их с Тони домом. Лия зажмурилась и повернула. Она остановилась и медленно открыла глаза. В окнах дома горел свет. Лия взвизгнула и побежала изо всех сил, не сдерживая своих ног. Распахнув дверь, она увидела сидящего спиной к ней мужчину. Он совсем не был похож на её младшего братика. Широкая спина, мускулистая шея, короткая стрижка…

– Тони? – прошептала Лия.

Мужчина медленно повернулся.

– Тони!!! – закричала Лия и бросилась на шею брату.

Тони растерянно отпрянул назад. Он смотрел на сестру, как будто не узнавал её.

– Тоник, что с тобой? Ты как будто не рад меня видеть!

– Я рад, – промямлил Тони и добавил: – Наверное.

– Пойдём скорее со мной, – засуетилась Лия, – я познакомлю тебя со своим мужем. Мы устроим сегодня большой праздник в твою честь.

– С мужем? – опешил Тони. – Ты вышла замуж, пока меня не было?

– Ну, что ты, братик! Все девушки рано или поздно выходят замуж, – улыбнулась Лия, попытавшись скрыть свою неловкость.

– Ты, похоже, с этим делом не опоздала, – сухо заметил Тони.

Лия совсем по-другому представляла эту встречу. Тони был каким-то холодным и отрешённым. Перед ней стоял посторонний мужчина, лишь отдалённо, глазами и голосом, напоминавшим её младшего брата.

– Ну, перестань, Тоник! – Лия потянула его за рукав. – Пойдём же!

Когда они вошли в большой, просторный дом Фёдора Аполлоновича, Лия с порога закричала:

– Он вернулся! Вернулся!

На крик вышел из комнаты невысокий, полноватый мужчина в роговых очках. Он протянул руку и представился:

– Очень рад знакомству с Вами, Энтони! Лия много про Вас рассказывала. Меня зовут Фёдор Аполлонович.

Тони пожал протянутую руку и, обращаясь к сестре, спросил:

– А муж где? Ты хотела меня с ним познакомить.

– Тони! – смутилась Лия. – Фёдор Аполлонович и есть мой муж. Я уверена, Вы подружитесь.

– Этот? – удивился Тони, не смущаясь присутствия Фёдора Аполлоновича. Такт и хорошее воспитание на войне не прививали. – Ты уверена, что не поторопилась с выбором?

– Перестань, Тони! Я уверена! – строго ответила Лия и, обращаясь к мужу, добавила: – Идите в столовую, я сейчас накрою.

– В столовую? – переспросил Тони. – А дома у вас пожрать нечего, что ли?

– Столовая – это комната для приёма пищи, – пояснил Фёдор Аполлонович и, сделав шаг в сторону, пригласил жестом пройти.

Тони шагнул вперёд.

– Я знаю это, – пробормотал он, вспомнив столовые, в которых ему приходилось принимать пищу последние годы.

Посередине просторного зала стоял большой дубовый стол. Фёдор Аполлонович услужливо отодвинул стул, предлагая гостю сесть, а когда тот сел, сам устроился напротив:

– Ходят слухи, что война вот-вот закончится. Что Вы про это думаете, Энтони?

Тони равнодушно посмотрел на собеседника:

– Одна война закончится. Другая начнётся.

– Да, – согласился Фёдор Аполлонович, – последние лет двести именно так и происходит. Война стала событием перманентным, нежели чем-то из ряда вон выходящим. А причиной всему мировой голод и дефицит энергоресурсов. И потому страны, обделённые этими ресурсами, не имеющие достаточные запасы пресной воды, вынуждены с помощью оружия добывать себе пропитание.

– Вынуждены? – Тони тяжёлым взглядом посмотрел на собеседника. – Ты никак оправдываешь наших врагов?

Фёдор Аполлонович осёкся и посмотрел на огромные кулаки Тони с разбитыми костяшками. Холодок пробежал по его спине. Он неожиданно понял, что с этим человеком в дебаты лучше не вступать. Как бы не был хорош в спорах Фёдор Аполлонович, у его собеседника всегда найдётся более весомый (в прямом смысле этого слова) аргумент. Даже два.

– Я вовсе не хотел Вас обидеть, Энтони, – стал оправдываться Фёдор Аполлонович, но Тони его прервал.

Он наклонился ближе к собеседнику и произнёс:

– Слушай Аполлоныч, меня никто и никогда не называл Энтони. До 17 лет я был «Тоник». Когда попал на войну, ко мне обращались не иначе, как «Эйтыговномелкое», и только спустя годы меня стали звать «Цунами», потому что я был на него похож. И на «вы» ко мне тоже, никогда и никто не обращался. Когда ты говоришь мне «вы», мне хочется повернуться и убить того, кто стоит у меня за спиной.

Фёдор Аполлонович попытался изобразить у себя на лице улыбку, но получилось не очень правдоподобно.

– Признаюсь, что так фамильярно ко мне тоже никто и никогда не обращался, – возразил он. – Я готов перейти с Вами на «ты» (тем более, что один из нас уже это сделал) и называть Вас «Цунами», но и Вас я попрошу обращаться ко мне с уважением и по имени-отчеству. Договорились?

Федор Аполлонович примирительно протянул руку для рукопожатия, фиксирующего завершения «сделки».

– Договорились, Аполлоныч, – ответил сухо Тони и сжал руку собеседника в своей огромной ладони.

– Ты меня не понял, Цунами! – попытался разъяснить детали сделки Фёдор Аполлонович. – Не Аполлоныч, а Фёдор Аполлонович.

– Да нет, Аполлоныч, это ты меня не понял. Я же тебе объяснил, когда я был похож на мелкое говно, ко мне так и обращались. А когда стал похож на цунами…

– Да-да, я понял, – прервал своего собеседника Фёдор Аполлонович, – но на кого же тогда похож человек, которого ты и люди, тебе близкие по мировоззрению, назовут «Аполлоныч». На сына Бога?

Тони пожал плечами:

– На дурачка. Но согласись же, дурацкое у тебя отчество! И выглядишь ты тоже, – Тони сделал паузу, подбирая нужное слово, – нелепо.

– Должен признать, что логика в твоих рассуждениях присутствует. Хотя, она слишком прямолинейна, конечно, если не сказать «примитивна», и, как правило, свойственна людям не образованным, привыкшим в своей жизни выполнять чужие приказы, а не тренировать свой мозг, выстраивая длинные логические цепочки.

Тони равнодушным взглядом посмотрел на собеседника:

– Зачем говорить столько лишних слов? Можно было сказать: «Сам дурак!». Ведь именно это ты и сказал. Где логика, Аполлоныч? Зачем надо было выстраивать свои «длинные логические цепочки»?

В этот момент в зал вошла сияющая Лия с подносом в руках.

– Играете в логические игры?

– Да, – буркнул себе под нос Фёдор Аполлонович, – и, видимо, я проигрываю.

Лия поставила на стол поднос с едой и стала расставлять блюда по столу.

– Котлетки? – спросил Тони, наблюдая за Лией.

– Да, Тоник! – улыбнулась Лия. – Помнишь, как мы с тобой в детстве мечтали их поесть? Вот сейчас и поешь от души.

– Я мечтал не поесть котлетки, а угостить ими свою любимую сестру, – ответил холодным голосом Тони. – Я даже на войну пошёл с этой тупой мечтой.

– На войну за котлетами? – искренне удивился Фёдор Аполлонович.

– Ну, да, – ответил Цунами, – я же не знал, что можно было просто выйти замуж за старого пердуна, чтобы попробовать котлет.

– Тони! – вскрикнула Лия. – Что ты себе позволяешь? Извинись сейчас же перед Фёдором Аполлоновичем.

Извини, Аполлоныч! – равнодушно произнёс Тони и сунул в рот котлету.

– Ничего страшного! – попытался смягчить ситуацию Фёдор Аполлонович, – Тони многое пережил, Лиечка, и мы с тобой не вправе осуждать его прямолинейность. Я, действительно, значительно старше тебя, что со стороны может показаться кому-то странным. Но я уверен, что мы очень скоро поладим с твоим братом. Правда, Цунами?

– Где цунами? – встрепенулась Лия.

– Это я так твоего брата зову, – пояснил Фёдор Аполлонович, – Цунами. По-дружески. Он же похож на «цунами»? Такой же бескомпромиссный и прямолинейный.

– Да, – улыбнулась Лия и с любовью посмотрела на брата, – он у нас такой.

Она подошла к Тони и обняла его сзади за шею.

Тони никак не реагировал. Он просто ел котлеты. Одну за другой.

– Феденька, сфотографируй нас с братом! – попросила Лия.

– Хорошая идея! – отозвался Фёдор Аполлонович и удалился.

Вскоре он вернулся с каким-то прибором в руках.

– Внимание! – Фёдор Аполлонович направил прибор на Тони с Лией и прицелился.

Увидев это, Цунами бросился на Фёдора, пытаясь выхватить у него из рук неизвестное оружие, как подумал Тони. И в этот миг произошла вспышка. Тони на мгновение ослеп. Он мысленно себя ощупывал на предмет ранения. Но боли не было. Руки, ноги тоже были на месте.

– Тони! – засмеялась Лия. – Это же просто фотоаппарат.

Тони открыл глаза. Перед ним стоял довольный собой Фёдор Аполлонович и тряс в руке небольшой карточкой. Затем он посмотрел на фото, на котором было крупно запечатлено лицо Тони со звериным оскалом и вытянутой вперёд рукой (наверное, именно это выражение лица запоминали враги Цунами перед своей смертью), а на заднем плане стояла Лия с полным удивлением в глазах.

– Динамичное фото получилось. Я его назову «Перед лицом цунами»! – сыронизировал Фёдор Аполлонович.

– Лучше назови «Как я чудом выжил!» – буркнул Тони.

Лия взяла карточку в руки и засмеялась:

– А я назову её «Мой любимый братик!»

Она взяла карандаш и сделала надпись на обратной стороне.

– Скажи, Цунами, – спросил Фёдор Аполлонович, – ты в отпуск приехал или окончательно демобилизовался?

– Окончательно, – ответил Тони, снова садясь к столу. – Доктор-Смерть отправил меня в морг.

– Боже, Тони! – встрепенулась Лия. – Что ты такое говоришь? Какой морг? Ты жив и здоров, как я вижу.

– Жив, – согласился Тони, – но наш полевой врач, по прозвищу «Доктор-Смерть», был другого мнения. Я 30 минут был мёртв.

– Это невозможно, – возразил Фёдор Аполлонович. – Мозг можно восстановить минут через 5-7 после наступления клинической смерти. Потом начинаются необратимые процессы и смерть.

– Фёдор Аполлонович – учёный, – гордо заявила Лия. – Он большой специалист в психологии, медицине, истории и астрономии. Особенно хорошо он разбирается в расстройствах мозга. Видел бы ты его библиотеку, ты бы ахнул.

– Книги я люблю. У нас с Лией была в детстве всего одна книжка. Со сказками, – ответил Тони.

Фёдор Аполлонович встал из-за стола:

– Ну, раз так, если ты уже отобедал, приглашаю к себе в библиотеку!

Тони доел котлету, вытер руки о скатерть и встал из-за стола: