Читать книгу: «Storona», страница 12
7
Окна помнят фото тысячей пейзажей. В дни, когда уж съехать приходилось вдруг
Света в одиночку видела пассажи «Град» в дворы явился, но ведь стали вкруг
Злобные соседки – выгонять повстанцев, те в ответ кричали – рядом здесь живут.
Но пришлось им съехать, вслушав постояльцев. Может сон всё это? Из фантазий блуд?
Три латинских слова: contra… spem… и spero209.Обрамили брови золотым венком.
Света метатекстом слушала на веру будто вся округа говорит кругом.
Будто жизни срезок, что остался в мерах одному творенью надо посвятить.
Каждый вдох и выдох в строчечных прицелах выдаёт пунктиром радужную нить.
И донаты ходят от фанатов взгляда. Небольшие суммы, в мерках богачей,
Здесь навес подпитки каждого расклада. Муж и сын в угрюмой вязи из цепей.
Монитор в закладках поиска работы да и дом в разборах – перебой в воде, Только газ счинили… Отдалились доты, но обстрелы вьются, кажется, везде.
Цены на продукты – как в большой столице. Рубли обиходом в слабенькую дрожь
На цирюльне так же, только меньше в лицах посещений будет, а зарплаты – грош.
Вася ищет выход в подработках разных, Ваня силуэтом по квартире всей – Универ забросил, в тренировках частных изредка погружен, стал с приходом злей.
Столько много счастья, столько много горя. Радостность улыбки сочтена с виной.
Изредка воротит и тошнит, ускоря чувства жизни ёмкой и войны пустой.
Соболя щебечут вместе с соловьями, навалив из пенья жиденький кисель. Идентичный гонор загустел котлами, а судьба готовит то вороть, то мель.
Деньги, деньги, деньги – хоть скупу монету получить желает Вася день за днем
Только лик России обещает смету хоть какой-то жизни, ну а здесь излом. Комендантность стрелок годы рубит резво, ну а сын как будто стынет взаперти.
Как понять родного, став навечно трезвым? Лишь Шталовой фото мельком из сети.
Шахты вновь пускают. Выплаты в урезке. Схемы наработок личных и Цюнык
Стопорят надежды в прошлого замески окунаться. В Неньку ход давно поник.
Но там всё же лучше – большей перспективой, может к «блоку мира» пошатнет престол?
И в реванше отрок вспрянет бело-синий децентрализатор – меньшее из зол?..
Блокпосты и пропуск оформлять – засада. Чертежи возможно в интернет продать?
Забастовки в странах строили парады по Европе, где же выбрать благодать?
Где бы ни был, будешь просто гастарбайтер – у машин придаток или у платформ.
Но урвать же можно что-то в скудный райдер своей жизни блеклой…Сыну помощь в шторм…
Разговоры с Ваней – будто взгляд стеклянный и подвальный опыт тяга передать:
«Что ж молчишь, сынуля, ты ль как я преданный после смерти стыдно страха умирать?»
Только резкий запах – запах перегара диалог наполнит, непонятно кто
Выпивал от боли, выпивал с раскала незаженных свечек…Из груди груз сто.
Но была же радость – Новый Год при мире, разговоры в кухне, где прищурен глаз.
Зрак жены счастливой, а сейчас всё шире разрослась отлучность Светеных прикрас.
Может быть прознала, ту измену в буче, но любовь и тело иногда вразрез.
А супруга сверху нависает тучей то тепло, то хладно – божество с небес.
На работе утром, в монитор под вечер, да и между – быстро в обработке быт.
День за днем Светлана, будто час извечен с необъятной лаской, в параллель летит.
Но ведь можно как-то проживать нормально? За окном же люди все-таки живут?
На Россию вахтой, как сосед – реально. Подкопить бы денег для семейных чуд.
Солнце греет белым лучезарным светом – Всё что вынес в прошлом – то укажет ход
От распятий видных, самым зримым следом революций древних с Назаретских вод.
8
Чистота больницы и стерильность ока врачеваний долгих из ума голов Инвалидов зависть с тишиной заскока на бодрейших кадров, кто уже здоров.
Пару раз попытка написать в соцсети на странички друга и своей любви
Что давно погибли – без отчизны дети…На палатной койке Ваня терпит дни.
Может здесь в смартфоне, ты найдешь починок – где не место смерти и уродству тел?
Где все живы, целы… Где всеобщий снимок электронный дарит постлюдской раздел…
Ну а ветер острый, за стеклом навеет вспоминанья часа, как недуг схватил
Неизвестный парня, память видит черед тех событий прошлых многоцветных сил.
Роковые сутки – бесконечность ходов. Самый длинный срезок времени и дней.
По знакомствам новым, от судьбы приводов по большим свершеньям бытовых долей.
Разустала осень, разъедая кожу, вроде как вернулся, вроде как давно
Недомир из Минска с протоколом в ложу компромиссов нужных? Что-то здесь не то…
Лишний раз проснешься, вроде не был с болью на войне, на кроссе с несловарным тлом.
А потом как вспомнишь: абрикосы с кровью изоленты, каски, горизонты швом…
Почему-то больно говорить с другими. Мама светит Солнцем, обжигая лоб,
Будто ссохся, папа трезвочом хранимый говорит там где-то, с прошлолетних троп.
На страницах старых из художеств крепких потерялся стержень, что тогда читал
Стало как-то стыдно, обращаться ветхим к персонажам славным, интерес пропал?
Или этот опыт не сравним в реале с этой жизнью броской, где ответ, рецепт?
Лишь усталость рядом, обвивает дали всех районов серых и умов букет Утром нет пробежки, ведь всю ночь на страже – подработка – сторож, в комендантский час.
Путь домой по следу вспоминаний сажи поцелуи, осень, ДМЗешный210 взглас.
Поворот – автобус, по местам в дорогу. Нужно как-то предкам помогать теперь.
Возвратиться можно в универ, к порогу к тренировкам тоже приоткрыта дверь.
Но охота вышла… Вся учеба – мелочь тренировки – редкость, запустелый зал.
Ветерана статус – бюрократий желочь…В блокировке будто всей судьбы причал.
По дороге встреча – то учитель школьный – поседел историк, добродушный взгляд,
Но при этом мятый, очень огорченный, и на деньги скромный городской парад.
У Ивана в ухе от Луны припевы, прикоснулись взоры и наушник вниз. Разговор короткий, неуместно серый, но учитель видит, как Слободин свис.
«Вот возьми, Ванюша – заходи под вечер» – на бумажке адрес, телеграмм канал
То кружек Марксистский… Распрощались плечи двух людей и в разный понеслись аврал.
А событья в мире не впадают в поле окруженья парня, он не хочет знать
Что, когда, во сколько – слов и цифр море, плот сознанья носит штормовая рать.
Пол часа в жилище. Стол отца забитый номерами, так же чертежами весь.
А у мамы даже есть аккаунт влитый на «винде» с паролем. Надо знать же честь.
Перекус и время ехать в мрак тюремный, ведь «Братишка» хочет увидать друзей.
Чай, одежда, мыло – с передачкой верной присобрался Ваня, взяв с собой рублей.
Час другой и можно вновь увидеть друга. Он такой веселый и бодрящий дух,
Что Иван на фоне как-то мнится сухо. Всё молчит и только навостряет слух.
«Ох, спасибо братик, за вещички, супер! Ведь моя принцесса разозлилась так…
Ты прикинь, закрыли, объясняя дуто незаконно нары покидал, дурак!
Чотырнадцьтий это был годок веселый нас самих забрали ополченцы всех,
Кто хотел за землю постоять сурово, а сейчас упреком – «это был побег».
Ведь закон вернулся… Ничего, я знаю у главы, у «Бати» попрошу свобод
Есть кенты, что так же все ж вернулись к раю вольной жизни, вставши с АКМ211 вперед…
Вон, хохлов служивых, как и мы, из камер не вернули зоне – дали честь, парад.
От жены скандалов, я вдобавок замер, да, война и баба – то один отряд.»
«Не пойму ты хочешь, снова в бой вернуться или просто выйти из тюремной тлы» —
Вопрошает Ваня, а глаза всё трутся – будто втер «Братишка» камуфляж земли.
«Не, ну знаешь, Ваня, я хотел бы мебель продавать и делать, помню как сейчас:
Мы с моей в Бердянске, «Три Семерки», стебель Чайной розы треснут и дивана стряс
Мы сломали ложе, я же вклинил знатно, всё обратно сделал, починил тип-топ
А потом детишки родились…Приятно вспоминать… В Бердянске ща стоит укроп.
Да у нас весь бизнес – мелкий и средненный так кошмарят крышей, а вот крупных рыб
Не хотят ущучить, ведь расклад крапленый шуллера везде же, фиг прознаешь глыб.
За детей печально – от хохлов обстрелы…Да и мы, конечно, тоже молодцы…
Но они пришли ведь, к нам с ненашей верой. Мы в защиту стали, как тогда – отцы…»
«Молодцы? Мы тоже? Это в смысле? Как же?» – вопросил Слободин, будто всплыл момент.
«Ну а ты не помнишь ту машину, даже?! Где девчонка с раной, где укроп твой кент…
Где семья погибла…» – задает Братишка «Так не мы стреляли…» – Ваня шею трёт
И глазами ищет изнутри задвижку от того, что в прошлом. Где сознанье врет?
«Ладно, брат, не будем, мне пора, до встречи» – подытожил узник и пошел хромой,
Оптимизма полный, разоправил плечи и улыбку выдал с доброю тоской.
Пара слов в ответку, простота прощаний да Иван обратно устремлен на рейс.
Может быть успеет в пелене скитаний забежать в свой додзе, вспомнив давний кейс.
Опоздал на сборы построенья в зале, все уже размялись, учинив дзюдо.
Но людей немного, тренер не в ударе, а Слободин форму позабыл на дно Саквояжа кинуть с коем ране ехал. Говорят в Россию на турнир везут
В гостевом формате, но всегда прореха в мир большого спорта будет всем, кто гнут
По судьбе отрезки, а Иван в откатах. Атмосфера только снова триггернет…
Лик Євгена будто впереди на матах появился, просит дать воды, дать лёд.
Ну уж нет. Уходим, без надежд надеясь может хоть секунда отвлечет, скорей
На бульвар – галопом, под огнем рассеясь под свеченьем желтым ламп и фонарей.
Остановка… Плавно… Отдышаться нужно вот и адрес этот – Марксовый кружок.
Хоть куда залез бы сам Иван натужно, чтоб забыть – не вспомнить прошлых дней упрек.
Он и тут в минуты не попал, а позже появился тенью, неудобно став.
Огрызаясь взглядом, но как можно гоже представлялся, зная – не сдержал устав.
И прервался лектор – мадм(у)азель худая, голубые глазки и надменный вид,
За которым, впрочем, хоронилась стая сотен добрых светов и наивный стыд.
«Я продолжу, можно!?» – указала звонко, отойдя от парты, а Иван кивнул.
Возвратилось слово лекционно тонко. На доске рисует всё мадам, метнул
К низу взгляд Слободин – Маяковский там же на ноге у этой, синева тату,
Только где он раньше видел свет этажный, точно – «ПРИЗМА», пьяность и она в поту.
Показалось звуки изошли смартфона – пустота дисплея и Шталовой звон.
Вот опять. Уходим не медля, без стона. Дождь снаружи выдаст миротворный фон.
На асфальте Ваня просидел, внимая звук воды спокойный, снова встреча с ней —
Лектор возвращалась, под зонтом сверкая подбежала к парню, средь пустых аллей.
«Вы чего же сели!? Простудиться можно» – говорит, пытаясь приподнять юнца.
«Мне так плохо стало, рассказать я должен…» – отвечает хрипло баритон старца.
Пробежала искра, любопытства дрожкой так и быть, пройдутся до рабочих мест,
Где Ивану нужно сторожить заброшку заводскую ночью, в конуре присест.
Ну а ей, девчонке, так идти резонно? Соцработник в стаже, общий интерес
У нее к вопросам городским бездонным и баллончик с перцем, если что, в довес.
Приглянулся видом этот парень в зове. Вот уж в комнатушке вахтерской стоят.
Компартийный старый манифест на мове – Украинки Леси в уголочке смят.
«Что за лента это, на запястье вашем?» – расспросила дама, нетипичный цвет.
Говорили долго, на дорожной саже, но не все расспросы подошли в куплет.
А Иван не помнит, что не снял ту ленту. Растрепалась очень и он так привык
Будто жизнь всю носит, что ж пора клиенту – незнакомке чудной рассказать свой сдвиг.
Так же легче будет, открываться глазу лишь прохожих судеб, пусть идут к делам
Вместе с грузом слова – отдаешь заразу их иммунитету от соседних драм.
А она кем будет? Красотою острой открывает снова давних снов рубцы.
Эти ноги блещут, будоражат просто, проявляя мыслей молодых резцы.
Имя ей Алина, возрастом по старше. Опыт на заводе по работе есть.
А сейчас в структурах государства пашет, оппозиционну сохраняя жесть.
Вся родня в России. А друзья в России профсоюзы лепят в цельный мощный пуд,
Приложенье создав для рабочих сие: «Интернет платформа – Защитим свой труд».
Ну она стремится, на призыв мечтанья по дороге звонко Маяковский стих
Отбивает словом. Говорит, что Ваня схож с поэтом этим – видом на двоих.
С комендантским часом ей не подружиться: нарушает – нужно, да не заберут
Спецотряды даму – знает как отбиться красота и хитрость козыря дадут.
А косые взгляды – комплиментов центы по причинам самым разным из причин:
Отсиделась в Сочи, а соседи нет-то…Без отца взрастилась, чтоб менять мужчин…
В феминистских клубах приоткрыла Маркса в новолевой форме, опыт трудовой
Лишь усилил импульс – нет она не плакса, как толпа всех этих, миру выдаст бой!
Не рожать, не верить, не стоять за печкой, бить стереотипы и свободной быть.
Но при этом можно подыскать колечко чтобы спонсор верный, но давал шалить.
И на днище мчится переслой с мигалкой из архаик ценность – окружил кортеж.
Продаются бабы!? А мужчины свалкой в распродажу сразу за красы кутеж.
Коль желать защиты золотой от принца это очень подло, ну тогда и вы
Не желайте женской лепотой напиться…У Алины споры – сердца, головы.
Внешний вид, стремленья, половые роли вам какое дело, если мы сейчас
Пребываем в мире где людские воли измеряют в прибыль – скрытно, напоказ.
А за ширмой денег – корневеет дельность от которой дальше существует мир.
За рабочих нужно выступать, за верность делу лучшей жизни, вот Алины пыл.
Но в попытках что-то рассказать народу – ужас и унынье, ведь народ не тот – Пресекает думы девушка в колоду под рукав, где тайно Hollywood зовет
Но пора Ивану рассказать чем пожил монотонно цельно: знанья, спорт, война
И любовь, и дружба, и семья… Похоже, разноцветность были поцвела сполна.
И пытался раньше дозвониться близким всей родне Анюты, да не вышел ход…
Он писал и сразу разрывал записки, рассмотревши фото – на дисплее код.
Вот не помнит только, кто стрелял в машину? А4 листик… С другом инцидент.
Личность – это маски с древнего почину, а судьба обрывки наших кинолент;
Где герой прописан в тьмущей-тьме героев очень плохо, скудно без каких измен?
Где в кустах рояли, мотиваций строи неоткуда вышли в никудышность стен.
А напротив дама, с тихим плачем глазок обняла парнишку, он почти седой.
Из каких незнанных состоим мы сказок? Примитивность драмы не облегчит боль.
«Посильнее смерти – ход любви и грусти, если в вольной форме повторить слова
Мастерицы века в серебристом хрусте, жить осталось дальше» – подвела она.
И под песни старых полунаших звуков, поседеть в обнимку, желтый свет вдохнуть.
За стеклом вдруг грохот воровливых стуков, нужно выйти, чекнуть, кто пришел гульнуть?
Лет пятнадцать парень – ром, в народе цыган. Ищет что возможно приглянуть в мешок.
И Слободин бодро подбежал: «Час, сыгран! Что ты здесь воруешь? Дам тебе урок!»
Завязалась драка, где Иван разбросил меланхолий тяжкий и липучий зов.
Оппонент лишь спешно, не жалея чресел, все вставал и снова падал от бросков.
И когда Слободин, заломал воришку, перекрыв коленом рому кислород
Он глазниц увидел голубую вспышку и слова: «Дышать же, не могу, урод!»
Иловайск, машина и глаза девчушки цвета неба, вспомнил, что содеял там?
Отпустил пришельца, тот же дал в макушку, пустотелой тарой, на полтыщи грамм.
Но баллончик с перцем успокоил рома – помогла Алина, а Иван в крови,
Затащил подростка в комнатку-хоромы и связал, чтоб было время «отойти».
Пол часа молчанья, а потом пронзилось тишины кипенье, дзюдоист узрел —
Поединок в спорте – для гордыни милость, поединок улиц – ставка – жизнь, в прицел.
Гость нежданный выдал биографий справку – о себе, о роде, имя – Николай
Не ходивший в школу, получил заправку от мамули грамот, сын кочевных стай.
Перенес по детству хворь туберкулеза, потерял часть легких с ребрами двумя.
На лице рисунки криминальной грезы по завету предков и отца ремня.
Ну а как же выжить в этом мире, коли каждый взгляд презренья в тебе видит пса.
Потому кусаться отпущенье доли, лишь богатство статус придает в глаза.
«Никогда не думал в чем причина доли? Почему вас люди не хотят принять?» —
Говорит Алина, обращаясь к Коле. Тот вспылил немного и давай кричать:
«Ну мочи, рассказуй – наша кровь плохая, цвет у кожи грязный и народ не тот…»
«Кровь плюс-минус та же, но веков не зная историчных прошлых – не спасешь свой род.
Говорят с индийских вы пришли просторов занимались частно мелким ремеслом
В феодальном строе не прознали моров, но с капитализмом начался излом.
Малый мастер, фермер не вписались в новый производства способ – стало два пути
Уходить в преступный страшный мир кондовый иль в мануфактуру за гроши идти.
Что осталось делать кочевым народам, что всё время ищут лучших мест в размен?
Потому вас гнали, с каждым новым годом, геноцид устроив – самударипен.
Но была эпоха подобрее светов, весь восток Европы обернулся в ход
Социалистичной красноты советов по-другому стало жить и вам в расчет.
Да проблемно часом осадить пытались, небезгрешно было, но шагал прогресс:
Поселенья, школы и дома давались и с достойной платой трудовой процесс.
Медицина даром – прививали роем, во спасенье дабы не попасть как ты,
Но традиций смутных приходилось с боем изломать развитью их чужды пласты.
Потому коль хочешь разузнать и биться, приходи в марксистский коллектив-кружок» —
Разошлась Алина, а Иван томится, рассветает скоро смены поста срок.
Всё могло бы выйти по-другому, точно – объявить сраженье в повседневный рок.
Заносить искавших отраженьем сточным и кроить фабрично метажизней блок.
Но Иван отвлекся, ведь припомнил спело, что забыть пытался нездоровый мозг.
Он – не он, не личность и неоном село отсверканье Солнца на сиденья доск.
«Скоро смена. Нужно уходить. Ты первый. Компартийный Леси, манифест держи» —
Развязал цыгана, тот прищучил нервы и визитку держит от кружка, дрожит.
Две минуты топот, приутих. «Прощай же и спасибо, ты мне помогла, прости…»
А Алина смотрит, не поняв что дальше, почему обидно стало ей уйти.
Нераскрытый шепот губ огромных пухлых от девицы знатной: «Ну давай, пока…»
И один Ванюша, полчаса затухло просидел с лучами и пошла нога
За ногой куда-то, к проводам высоким где шумят машины на остротах рельс
Поезда всё ходят, но не так далёко, как когда-то в прошлом был Одесский рейс.
Что в бездолье выбрать, пустота находок, не в себе, не в часе, не в минуте треск.
Только боль военных преступлений – сводок без репостов, губит в том числе Донецк.
Поллитровка водки рядом в блеске полом, на путях из стали старый углерод
Ультрафиолетом раскалён веселым принимает тело, молодых пород.
Ваня лег туманный, прямиком на шпалы, так чтоб ноги вышли на железный прут.
Ведь Євген лишился голенищ… Начало всех концов прибудет с поездом из смут.
Нет, меняем позу, нужно тело цельным сохранить для мамы и отца в конец
Чтоб похоронили как хотят, наверно, так всё ж будет лучше… гонит мысль борец.
Стук уже подходит, вместе с барабаном от сердечной мышцы, прёт локомотив
Из-за горизонта скоро будет званым и последним гостем, вот вибраций сбив.
Длинный душный долгий донный выдох томный… Добегает данный дорогой состав
Дуболомной тонной в экспортной колонне из углей для здешних олигархов глав.
Лишь минуты делят жизнь и смерть – пора бы… Слезы на изгибах множества морщин.
«Ну давай, умри же, всё закончи, дабы хоть уйти достойно от колес машин…»
Темнота и только, будто нету тела, шум и грохот вышли и давно ушли
Ты живой, а рядом над тобой шипела, голова с глазами, что тебя спасли.
Николай поднимет донесет таксисту и заплатит много, адрес выдай речь!
Ваня честно скажет и уедет быстро, целый, невредимый, чтоб на утро слечь.
9
Хаотичный Киев по своим застройкам, по парадам светлым с нужным словом Pride212
В эмвэдэшном круге – охраненьи бойком от метаний правых, месяцев инсайт.
В небольшой кофейне ожидает встречи, за столом Марія. В фильтрах календарь.
Распрощанье с Львовом в мусоре по плечи, и могилой деток – без конца печаль.
Распрощалась с мамой, понимая грустно, что совсем забыла доченька о ней,
А она ведь тенью окружала густо, каждый день суровый из чумных морей.
Приговором пущим постучался климакс, троеточье стерший до конца обрек.
Безразличье дарит объективный дым такс на массив всей жизни, на дальнейший срок.
Ни детей, работы, лишь придаток к мужу, пол совместной жизни благоверный сам
И сейчас с журналом – там помощник нужен, а жена ни к черту по таким делам.
Всё себя изжило и уклад традиций, надоела вебка и всеобщий ор
Муж опять в отрыве собственных кондиций, вышла на работу на пиарный хор.
Не зависеть чтобы под чужим доходом, благо есть известность от былых работ.
Подошла Верницька в камуфляже модном и присела рядом, вот и встречи ход.
Что она расскажет? Женщина из фронта? Тема не раскрыта и для наших мест.
Потеряв надежду политичных понтов побежала деять, шля Ігната фест…
Ну а как иначе дать названья штабам нет полезных знаков точкой стал портрет,
Где Євген с Тарасом, значит просто надо защитить похожих на войне от бед.
Но Франко читая, Лесю Українку и других гигантов украинских слов
За период тот же, разнашла новинку, что они из левых выходцы рядов.
Это что, нам врали? Ведь противоречат пантеону наших украинских звезд?
Ведь у нас другие в государстве речи, и Верницька вышла из военных брозд,
С ВСУ осталась, но в иные части, ведь стране и людям нужно много рук,
Но боёв уж хватит, истощили страсти, и ответы ищет в кратенький досуг.
А Марія видит – вот еще ребенок посвящает в порох молодую жизнь.
Утешенья жаждет, объяснений вводок, её бы выдать четко, протянуть: «Nicht schießen!213».
А Франко и Леся – дело в том, идеи не щадило время, где большой террор
Там коренизаций окончанье эры… Renaissance fusillée214 и ГУЛАжный мор.
Пусть объятья лечат из любви запретной, пусть возьмет девицу, как родную дочь
И тела нагие – в ладан сигаретный – в забытьё от счастья, под луною в ночь.
Пусть следы напомнят на постели утром, белый луч рассвета наполняет вновь
В закромах бокальчик, виноградом путным, в первый раз лирично их вскипала кровь.
