Читать книгу: «30 лет до нашей встречи», страница 7

Глава 26. Дашка-осьминог и Сережка Ташин

А вы видели «амурчиков» на росписях в церквях?

Значит видели! Вот такой и был Сережка Ташин. В завитушках белокурых волос, с пшенично-радужным отливом запутавшегося солнечного зайчика. И нескончаемые ресницы, окружающие небесно-голубую бездонность глаз.

И Дашка-осьминог. Угольно-вороново-черно-фиолетовые волосы парика и неимоверная грация в движениях. Дашка с двух лет была отдана в балет, но, когда болезнь ее достала окончательно – занятия хоть и закончились, но грация осталась. Парик, как она рассказала – это ее собственные волосы, остриженные еще до начала лечения.

Сережка был из семьи сильно пьющих многодетных алкоголиков, но по воле случая, живущих в «генеральском» доме, в моем доме. Квартиры в нашем доме давались только номенклатурным работникам и сильно большим начальникам среднего звена топ-менеджмента.

А вот семья Даши это «заоблачное нечто». Мама – зам губернатора (ну это по нынешним регалиям) по медицинским вопросам, папа самый главный казначей. Точнее я Вам сейчас все равно не скажу – ну не интересовал меня тогда мир взрослых. Жили они в собственном доме, посреди города, дом был полная чаша.

Дашка была больна – рак. В худшей его форме – неоперабельный рак головного мозга. С метастазами. Вот почему я «видела» осьминога-спрута в ее теле. А мама ее нажимала на все медицинские рычаги, что ей подвластны, и пыталась спасти Дашку всеми фибрами своей души и материального достатка. Я как-то поинтересовалась у тети Тамары:

– А почему вы Дашку не отдали учиться за границу, ну или в самую лучшую школу, ведь она ходит в самую обычную, в нашу?

На что мной был получен такой ответ:

– Вот, ведь, не детские у тебя вопросы, Ларис, я прекрасно понимаю, что проживет она не долго, так зачем ей портить эти месяцы усиленной учебой? Вот зачем? Я ведь ее тогда не буду видеть. А так – школа рядом, Дашуня веселая, вот ты у нее появилась из друзей. Ей ведь так немного осталось, – и заплакала. Молча.

А уж Дашка пользовалась этим знанием по полной! Стоило ей пожелать игрушку – к вечеру следующего дня она уже у нее. Видела красивую книжку – то же самое. А уж насчет продуктов в холодильнике – моя «черная икра» и рядом не валялась. Поэтому, когда Дашка воспылала страстью к Сережке Ташину, он был немедленно завален кучей подарков с ее стороны. А вот относить все это выпала честь мне. Я была мулом.

Думаете легко? Этот капризный амурчик, с благосклонностью принимал принесенные дары, долго осматривал со всех сторон и порой отсылал обратно, со словами:

– Не хочу.

И тогда Дашка заливалась слезами и билась в истерике:

– Он меня не любииииит! Ларис, ну пойди к нему, спроси, что он хочет, я все ему дам – только пусть он со мной погуляет!

И я послушно плелась обратно, со злобным блеском в глазах вытаскивала этого поганца за шкварник в подъезд, и методично стукая затылком об стенку, принуждала его пойти с Дашкой гулять. Попутно выясняя, что он за это хочет получить. Ну не рассказывать же ему, что Дашка умирает.

А ближе к зиме, между первой четвертью и второй, ее не стало. Для всех Дашу перевели в другую школу. Но жизнь продолжалась. А я стала ненавидеть типаж «амурчиков-Альфонсов». Блондинов с голубыми глазами.

Глава 27. Мама в больнице

Вот и зима подобралась. Тихо ступая мягкими снежными подушечками по земле, заволокла искристой вуалью оголенность веток. И так же тихо подкосила… Не, не меня, а маму. Пневмония у нее, а я даже не чихнула за это время. И начались наши дни без нее. Я скептически отнеслась к факту того, что все будет делать папа. Вот что-то не особо я помню, что бы папа занимался домом. И зря!

Практика показала, что папа, оказывается, вкусно готовит! Да еще и как! Хаш – ммм….нннн….яяяяя…мммм. Где он брал говяжьи хвосты, я догадалась чуть позже, а само блюдо можно есть и как суп, и как холодец. Что в нашем положении было чудесно, меньше разогревать. И папа НЕ пересаливает все подряд. Жирное он не готовил совсем, не то, что мама.

А как он пришивал мне воротнички… тсссс… главное было, не говорить, что я и сама умею. Виртуозно штопал порванные на коленках колготки! Ну что я еще могу сказать – он улучшенная версия мамы – может все сам и главное не орет. И водит нас в болгарскую столовую.

Занимались у нас постройкой общежитий – болгары, и именно для них и была построена эта столовая. А соседка Маргарита Сергеевна в ней работала и, узнав, что мама надолго в больнице, раздобыла нам талончики на питание (ну вы поняли, откуда хвосты). Понеслись наши самые вкусные дни –  питки, баница, мусака, гювенч, кебабче и конечно яблочный пай.

А ему начали усиленно строить глазки тамошние штукатуры – болгарки. Но папа был как скала:

– Господи, я еще не настолько оголодал, чтобы на таких швабр кидаться… Я не собака – кости не ем! – и гордо задрав голову под взглядами десятка «костистых швабр», удалялся, ведя нас с братом за руки. Отец – одиночка.

А вот в больнице у мамы мне не понравилось. Да и что там может понравиться? Все ходят и разрывающее кашляют. Врачи брезгливо отводят глаза, в помещении пахнет обоссанными кошками и хлоркой.

Мимо проходит вообще не кашляющая женщина.

– Во, вот это она. Она уже не спит при мне дня 2, как вообще на ногах держится? – мама с упоением рассказывала отцу про тутошних обитателей.

А я рассматривала слабый огонек в женщине, он еле тлел внутри нее. Я уже видела такой – у Даши. Только у женщины «спрута» нет, она просто «плещется» где-то на уровне груди.

– Мам, а что у нее?

– Да как у меня – плеврит, мне откачали жидкость, а она поступила с сильно запущенной болезнью, муж от нее сбежал, старалась она больше работать. А с лечением все затягивала. Вон дочка совсем маленькая с бабушкой к ней пришли.

А я все видела в голове у женщины, что она сделала куколку из платочка, принесенного дочкой, спрятала его в прорезь матраса. Назавтра снова с папой пришли в больницу, а в коридоре плачет бабушка и дочь этой женщины.

– Отек легких, вот только что, перед вами… прям в палате, – а она еще булькала и все пыталась матрас из-под себя вытащить – это мама обсуждает чужое горе.

Я бросилась в мамину палату, благо она была рядом, вытащила из единственного пустого матраса ту куколку.

Только она уже была раскрашена фломастером, а если пошевелить куколку в руке – начинало шевелиться и нарисованное на тельце сердечко.

– На…Твое… твоя мама делала, она сказала передать.

А от своей мамы я увидела ужас в глазах и смачный подзатыльник.

Глава 28. Все, все, все и Педофил

Мы переехали примерно года назад, и как же я радовалась, что больше никто меня не будет доставать. За этот год я обзавелась друзьями – Наташка Анисимова и ее семья, Лариска из моего подъезда, Ленка Шаболдина – в школе, рано ушедшая Дашка. Я была рада что уехала из того ужаса.

Наташка – у Наташки оказалось – 4 брата и 3 сестры + она. Полненькая блондиночка с приятной картавостью и голубыми глазенками, доверяющая всем и вся. Я офигела, когда узнала, что в их семье 8 детей! Они занимали весь 5 этаж противоположного дома, в самом последнем подъезде. Шесть комнат было в их квартире. По сравнению с нашей однокомнатной квартирой – это целый дворец. Тем более их мама великолепно вела дом, вся квартира была как «яичко», а в доме всегда пахло выпечкой. И мне всегда в нем были рады.

Лариска – она жила на первом этаже в моем подъезде и тоже из многодетной семьи – 3 сестры и один мелкий брат. У нее вечно недомытые длинные распущенные волосы, огромный нос и куча веснушек. Они были не настолько обеспеченны как Наташкина семья, одевались более чем скромно. Но искорки в глазах и всеобъемлющая доброта Лариски – искупали любые недостатки ее внешности.

Ленка Шаболдина – проживала с мамой и отчимом. Непонятное для меня слово «отчим» я нашла в стопке книг, которые я забрала при переезде. Там оказалась вся «Советская энциклопедия» – целый склад знаний, который я с удовольствием растягивала – по одной странице в день. Так вот «отчим» мне не понравился – ни в расшифровке, никогда я его увидела вживую. Особенно когда я спросила:

– Лен, а что у тебя за полосы черные чуть ниже жопы, падала много?

Она сильно смутилась и рассказала, что это следы от скакалки, а может быть от проводов, она не помнит – так отчим ее наказывает за «четверки» в школе. Когда она пригласила меня к себе в общагу, я еще больше его невзлюбила. Он смотрел на Ленку точно так же, как Педофил тогда на меня… Сально, пронизывающе и как будто раздевал взглядом.

– Лен, а он тебя не трогает там? – вспыхнувшие кумачом ее уши стали ответом, – да, бывает… когда бьет сильно, потом гладить попу начинает, а потом и туда иногда залезет, и тогда лежать на его коленях становится неудобно, а если шевельнусь – он бьет снова.

И я думала никогда больше не встретить никого из прошлой жизни, но нет….

Как-то заболела я ближе к выходным, и в школу не была отправлена, скучала и читала энциклопедию с большим шматом хлеба с вареньем. Брательник был в садике у мамы. И тут звонок. Ну, кто мог прийти в это время? Только Наталья, она во вторую смену в школе. Я с разбегу открываю дверь… и… ноги подгибаются от страха – за дверью стоит Педофил.

– Ларисочка! А почему ты не приходишь в гости? Ведь нам же так было хорошо вместе! И мне никто не сказал, что Вы переехали сюда, – пришлось очень поломать голову и встретить твоего братика на улице и узнать у него номер квартиры.

Я с ужасом закрыла глаза и руками закрыла уши – что бы его не слушать и не видеть. В голове бил набат – СПАСИТЕ – спасите меня кто-нибудь, пожалуйста! – кричала вся моя сущность внутри. И тут распахивается дверь и влетает брат Наташки – Виталя и, видя меня с зажатыми ушами, не раздумывая, въезжает Педофилу в челюсть. И тут же выпихивает его в подъезд.

– На хуй пошел! Ларис, он что-то тебе сделал? Все, все, не плачь… Он убежал. Хочешь розочку?  Мама на даче вырастила, мелкая правда…

Глава 29. Гинекология, нож и розы

В школе я все чаще сталкивалась с девчонками моего бывшего двора, с которыми я жила в подъезде. Но вот как-то поговорить все было с ними о «такой» теме трудновато, тем более про Педофила.

Советская Энциклопедия мной была прочитана до слова «гинеколог». Найдены книги по акушерству у мамы, залистаны фотографии, со страницами о девственной плеве. Я поняла, как со мной «забавлялся» Педофил, до меня доходит, что я уже не «девочка» … И это в мои 9 лет.

Со мной случилась такая истерика, что я сначала бросилась к открытому балкону – не смогу (боюсь высоты), потом заглянула в аптечку – нет ничего нужного, а далее в кухню за большим мясным ножом.

Я приставила нож к груди в районе сердца и надавила. Кровь побежала вниз горячей струйкой по животу, а я с усилием продавила его дальше в грудь.

Для меня примером счастливой семьи были мои родители. За исключением мест, когда мама просто орала, наша семья была образцом, на который я хотела ровняться. Только я дала себе обещание – что я никогда не буду повышать голос в семье и материться. Я думала, что буду, так же, как и они, долго-долго встречаться сначала, потом мы подадим заявление в ЗАГС, а потом в первую брачную ночь я стану женщиной. Но когда мой мозг освоил и разложил по полочкам «гинекологию» – все мои надежды рухнули. У меня перед глазами горела надпись крупная и красная:

– Тебя никто не возьмет замуж, потому что ты уже не «девочка»!

А для меня это было равносильно смерти. Вот потому и самый острый нож и пропихивался мной самолично в сердце.

– Остановись! Чтобы не произошло, оно того не стоит.

Папина рука легла на мою, мягко и глядя в мои глаза, он, аккуратно вытаскивая из грудины острие ножа. Кровью был залит уже и пол. Все остальное происходило в полной тишине. Папа кинул нож в помойное ведро, взял полотенце, прижал к ране. Сходил за ватой, бинтом, лейкопластырем и так же беззвучно и не задавая вопросов – заклеил рану, вытер кровь на полу, выкинул окровавленное полотенце, туда же… к ножу. И, что бы невозможно было понять, что произошло, выкинул сразу мусор.

А маме была озвучена версия, что я мыла посуду, разбила тарелку и осколком, меня порезало на груди.

Но я все не сразу но нашла возможность поговорить с девочками о Педофиле, выспросить «а были они у него в гостях, а что он делал с ними, а предлагал потрогать что либо, снимал ли на камеру и про многое другое» … И вот картинка сложилась.

Епифанова, Кожина, Странцева, Юлдаева, Зиброва и я. Нас шестеро. Шестеро изнасилованных до достижения 8 лет.

И что мне делать с этим знанием?

Просто мои мечты о семейном счастье ушли в небытие, и вряд ли кто-либо захочет меня взять замуж, не девственницу. Я… никому… не… нужна…

А если я никому не нужна, значит, я обязана обеспечивать себя сама. Поэтому в голове созрел план как заработать. У меня неплохо получались скульптурки из мыла, с помощью старого маникюрного маминого набора. Особенно удавались розы. Вот только не всякое мыло шло на розы. Ведь нужно делать очень нежные и тонкие лепестки. Поэтому и исходный материал – дорогой. Мыло «Балет» и «Консул». Я сделала много маленьких розочек. Сплела корзинку меньше ладошки из проволоки медной, красиво их воткнула в нее и принесла в школу.

Такого ажиотажа не было даже со жвачками. Девчонки, старшеклассницы, раскупали их сразу, едва они появлялись из моего портфеля. Я заработала на этом ровно месячную зарплату мамы – 120 рублей. И очень далеко спрятала деньги. Но запах мыла ненавижу до сих пор. Ведь при вырезании надо постоянно сдувать мыльную пыль с розочки.