Читать книгу: «Keep out», страница 3

Розалита выскочила на открытое пространство. Утренняя звезда сияла в полную силу. Девица устала. Дышала полной грудью. Перед глазами оказалось поле, освобожденное от захвата деревьями. Возвышенность, огромный дуб в центре. Прорвался-таки. Хотя не ясно, что он делал в сосновом Вудлэнде. Красивая трава, сочная. Пахнуло чем-то болотистым. Неужели весы равновесия? Те самые весы, которые позволят ей успокоиться и вернуться обратно?

Роззи отдышалась под ветвями одинокого героя-великана. Тысячи иголок щекотали душу милыми прикосновениями. «Место, где рождается любовь», – подумала она. Несколько больших ветвей расстелились по земле. Мягкая кроватка. Дуб полностью закрывал палящие лучи солнца. Ветерок шелестел листочками. Прохладно. Так хочется любить! Райский уголок в центре зеленого океана. Роззи чуть было не замечталась, как вдруг злая мысль словно отстрелила с языка: «Пошла к черту, стерва!»

Спрыгнула с ветки и, захлебываясь в мыслях, полетела вперед, на ту сторону леса.

Розалита Хьюз! Твои действия не оправданы. Твоя злость и ненависть напрасны.

«Здесь всё заканчивается, – злилась Роззи. – Лагерь. Какой лагерь? Тьфу! Пора вернуться домой и продолжить свою унылую жизнь. Закончить учиться, потом горбатиться на какой-то удручающей работке, которая меня убьет! Каждый день, каждый день придется терпеть. Крутиться, вертеться! Права Юлька! Права: «Ваш долг – вдалбливать нам прописные истины, наш долг повторять их, не думая». Права, черт возьми! Идите вы все! Я свободна! Я свободна от всех и от каждого в частности».

Роззи хотелось бороться с чем-то.

«Эй-эй! Стоять! Вернись обратно, дурочка!» – говорил протухший внутренний голос, эхо общественного устройства и тысячелетних привычек.

– Иди к чёрту! – выкрикнула Розалита вслух.

Сбавила шаг. Дальше вновь рванула трусцой. Запнулась о какую-то железку и едва удержалась на ногах. Бежит. «Лес продолжается» – заметила она про себя, оказавшись на холме. За холмом он становится гуще. Роззи неслась без устали. А казалось, что это весы равновесия. Нет, это – переход. Переход во что-то другое. Теперь путь назад будет иметь последствия.

«Развернуться и уйти? Простить унижения и грубость? Да, не в первый раз», – говорил голос протухшего разума.

«Или идти вперед одной?» – спрашивал голос свободного человека.

«Да, но зачем?»

– Верно, я возвращаюсь! – закричала Роззи вслух.

«Стоять! Куда это ты возвращаешься? Совсем покатилась! А ну-ка пошла, пошла дальше!»

– Ладно, раз уж ты так хочешь…

В памяти завертелся урок истории, старый черно-белый фильм с Джеймсом Стюартом, в особенности слова: «Они читают учебник истории о свободе, но это так отвлеченно, а свобода – это слишком бесценная вещь, чтобы ее хоронить в книгах. Ее нужно держать перед собой каждый день…» Роззи поняла, что поступает правильно.

Лес вновь окутал Розалиту своими объятиями. Сейчас он из тихого пушистого котенка превратился в опасного хищника. Густой, неприступный. Воздух был жутко приторным, пьянящим. Завлекало. Ниточки паутины тщетно пытались спасти девицу…

Злость стихала, но грань ее была еще высока. Теперь в плачущей душе осваивался необъяснимый страх.

«Может, этот лагерь заброшен, потому и не отмечен на карте? – задала себе вопрос Роззи, который обсуждался ещё в столовой. – И почему я – мы – так уверены, что это лагерь? Найду его».

Глава 5. Мартин Хилл

Мартин родился в городе для молодежи, месте, озаренном вечной романтикой и несокрушимыми семейными ценностями.

«Любить друга – любить себя» – это про тех людей, кто живет в residential part. Собственный микромир, созданный исключительно для семьи и ее процветания. Кварталы становятся большими дружными семьями.

И семья Хиллов не избежала подобных привычек. Родители купили дом на окраине в 92-ом, когда вдруг освободилось местечко на светлой улочке рядом с домом семьи Хьюз. Никому бы сейчас не хотелось припоминать, сколько усилий приложил Брайан Хилл, чтобы его заполучить и доказать столь прилежному бывшему хозяину, что всё будет в порядке и беспокоиться не о чем. Видите ли, продающий боялся, что его родное жилище может попасть в плохие руки. (Помню Брайана со школьной скамьи, он был моим учеником в школе имени N (не называю её, потому что хочу остаться инкогнито), мы во внеурочное время с ним ходили на те самые фильмы вроде «Назад в будущее» и «Клуб Завтрак», он взрослел на моих глазах).

Счастливая семья.

Какая-то сказочная искорка выделяла дом в глазах соседних: быть может, вечно сверкающая свежестью краска цвета рождественского снегопада; может быть, абсолютная ухоженность, из-за чего дом был похож на игрушку; солнечная сторона улицы или улыбка Беатриса Хилл, выглядывающей на улицу из окошка кухни… Выбирайте по вкусу, что больше понравилось.

«Дом для настоящей счастливой жизни. Наверное, потому, что он подобен строгому, аккуратному и уверенному в себе человеку, устремленному в будущее» – слова Мартина.

Родители Мартина тщательно следили за растительностью вокруг участка, в частности за газоном – он был глаже бильярдного стола. Мать Мартина регулярно возилась с небольшими деревцами, кустарниками и цветами возле дома, придавая им торжественный вид. «Мартин, Роззи, терпение и труд всё перетрут. Берите секаторы, перчатки и вперед на зеленый участок. Пока не закончите новое задание и не заходите к обеду!» – такие условия часто ставила Беатриса Хилл. Сложно было работать, когда чувствуешь блаженный запах свежей выпечки. Газон казался мягким и пушистым ковром, по которому они были не прочь прогуляться босиком (пока никто не видит), а потом просто смести ногой следы, чтобы не видно было вмятин травы – это детские шалости Розалиты и Мартина. «Она не заметит!» – говорил кто-то из друзей. Отнюдь, замечала, но вовсе не злилась. На лице ее появлялась улыбка и она тихим, самодовольным голосом говорила: «Ну, маленькие разбойники, будем считать, что я ничего не видела!» А потом по-юношески хохотала.

Возле дорожки к дому стояла лавочка, на которой наши ребята проводили уйму свободного времени. Кто только там не побывал: друзья, знакомые, родные, соседи, друзья соседей, либо совсем чужие люди – прохожие. Конечно, больше всех ее удобствами наслаждались Розалита и Мартин, сидя порою часами в жаркий летний денёк и разговаривая на разные темы – всё, что только придёт в голову. А когда источники заканчивались, друзья просто играли в молчанку, либо наслаждались каким-нибудь напитком. «У тебя скоро будет ревматизм!» – шутили они друг над другом.

Внутри дом выглядел уж слишком по-семейному, особенно удивляла кухня, сооруженная в стиле пятидесятых годов двадцатого столетия. Обилие красных и серебряных тонов. Легко было войти туда, гораздо сложнее оказывалось выйти. Что-то удерживало гостя, ведь вся обстановка кухонной комнаты была настолько правильной, что заставляла остаться и выпить ещё одну чашечку кофе со сливками. Может быть, обилие цветов с поражающим воображение ароматом (розы, тюльпанчики, жасмины, орхидеи, герани, которые всегда были полны жизни и, казалось, улыбались нам); может быть, проигрыватель с дисками, исполняющий исключительно шедевры в области музыки (ла-ла-ла и так далее); а может и естественная сторона кухонной комнаты – сама пища как таковая были базисом заманчивости семейного произведения искусства Беатрисы и Брайана Хиллов, а, вполне возможно, что-то другое, более важное, что я упустил из виду. Идеал, идеал, идеал – не устану повторять! Неукротимое желание остаться здесь и насладиться этими мгновениями овладело бы каждым романтиком. Важнейший закон в доме Хиллов – чистота превыше всего.

В окно льётся золотистый солнечный свет. Шелковые шторки с ромашками – загляденье! На полочках тарелки, кружки, вилки, ложки – все хочется потрогать и рассмотреть на предмет уникальности (где-то здесь бушуют Том и Джерри, да-да, чуть правее последней тарелки, возле холодильника). Выглянем в окно. Улица словно нарисована на бумаге с четкими и жирными гранями всех предметов. Бац! Вспышка! Отразилась и стрельнула по глазам.

Как будто Кэтрин Хепберн сейчас начнет готовить, как в том фильме… Помните?

Некоторые оптимисты и самозабвенные мечтатели утверждают, что чудеса происходят за каждым углом. Кухню семьи Хиллов они бы назвали вереницей открытых чудес для всех и каждого, путешествием во времени, застывшим обстоятельством образа действия.

Мартин открывал холодильник, доставал оттуда коробку с холодной пиццей и ставил подогревать в микроволновку, тем временем удобно усаживаясь. Играло радио, что-то мягкое из семидесятых. «Подогрей пиццу» – лежал клочок бумаги в коробке. – «Что я и делаю! Уже любой дурак запомнит эти приказанья, – думал про себя Мартин и немножко улыбался. – Всё как обычно. Но спасибо, мам, за то, что всегда мне это напоминаешь». Доставал пакет молока, на нем такая же штука: «Не пей холодное молоко!». «И не надоедает ей это вытворять?» – думал парень.

Горячая пицца делала Марти счастливым. Хотелось, чтобы секунды длились в десять раз дольше. И, безусловно, хотелось добавки, несмотря на то, что он не съел и эту; ему казалось, что его желудок – черная дыра. Вдруг на кухне появлялась Роззи, которая не могла удержать легкой как перышко улыбки. Она только что забежала в гости к Мартину, даже не постучавшись в дверь. И не нужно – по шуму походки узнать можно. «Вкусно пахнет! – говорила она с хитростью. – Не надоело грызть одну пиццу?» И хохотала. Рассматривая внимательно кухню, опять хихикала над причудами настоящей женщины – Беатрисы Хилл. А потом начинала взахлеб читать какую-нибудь очередную сплетню.

«Я буду Моной Сакс, а ты Макс Пейном⁵!»

«Это еще зачем?»

«Будем охотиться на уток!»

Потом Роззи пела:

Позвони мне. Когда тебя я нужен, позвони мне.

Мы одиноки и теряем время. Особенно ночью.

Малыш, если ты веришь мне. До рая один шаг всего лишь.

Иди туда, ко мне навстречу.⁶

Марти улыбался; Роззи продолжала:

Тик-так

Тик-так

Тик-так

Чего ты ждешь?⁷

Они делили между собой завтрак, а затем ели, поглядывая друг на друга чаще, чем на то, что кушают. Шутили друг над другом, стреляясь солнечными зайчиками от вилок. Затем бежали смотреть сериал «Друзья» (повторы), который дарил им незабываемые моменты радости, всплеск эмоций, счастье. Хохотали до разрыва глотки! Мартину больше всего нравился Чендлер. Одно время ему даже хотелось встретиться с Мэтью Перри, исполняющего эту роль, и добавить несколько кадров в свой фотоальбом. А Розалите по душе был Джо. Моника, Рэйчел, Фиби, Росс – все эти имена то и дело вертелись у друзей на языках.

Выйдем из кухни, пройдём по лестнице на второй этаж. По пути приметим несколько чудеснейших картин, писанных масляными красками. Все они были посвящены природе.

Дверь в мир Мартина Хилла была красивой. На ней висел постер фильма «Теплый дом на краю бесконечного леса»⁸, где был изображен его улыбающийся кумир на фоне сказочного древесного мироздания. Внизу подпись: «Келли Сэд». Под плакатом Хилл написал от руки: «Придёт время, и я тебя увижу» – на что искренне надеялся.

Открыли дверь. Сразу же в глаза бросились полки, где лежали компакт-диски в особо установленном порядке, а избранные Марти хранил в специальном месте и редко брал даже в руки, тем более давал кому-нибудь, старался вытирать отпечатки пальцев с коробки, чтобы они всегда выглядели как абсолютно новые. «Представь, что этого нет! Значит, ты это не видишь, – никогда не переставал он повторять заезженную фразу тому, кто хотел попросить на время драгоценную вещь. – Знаешь, я не люблю давать в долг личные вещи. Я не ростовщик!»

Мартину не везло с должниками. Зато Роззи была его лучшей клиенткой. В отдельное место он положил диски с фильмами Келли. В полку с ключом. Всегда проверял на месте ли они и не любил говорить про это с посторонними.

Каждый человек со своими причудами. В хорошем смысле слова.

Кровать находилась справа. Мартин всегда аккуратно застилал её. Все-таки любил порядок. От матери, наверное. На шторках красовались большие буквы, вырезанные из картона разных цветов, обведенные фломастерами, которые составляли два слова: «Мартин» и «Розалита».

Глава 6. Теплый дом на краю бесконечного леса

⁹

О, этот скучный мир!

Я расскажу вам эту историю, если вы не видели фильма.

Эта девочка, маленькая принцесса, родилась солнечным утром.

В момент рождения крохотную красавицу называли нежным бутончиком, незабываемым в жизни счастьем. Имя никак не могли придумать, возникла суматоха, а затем беспокойный язычок родителей вдруг шепнул «Альма». И с того момента новорожденную звали так. Счастливые супруги кружили вокруг нее, громко восклицая божественное слово. А дитя так и вырывалось, так и стремилось к свету. Свету, который каждому ребенку кажется раем, прекрасным и беспечным.

Детство ее прошло бурно и как у всех. С ранних ступеней обучена была хорошим манерам и не знавала зла в своей душе. «Я всегда рада вам!» – говорила она гостям при встрече, улыбаясь. Ласково обращалась со всеми, не избирала собеседников по качеству и росту. «Не королевского ли она роду?» – задавались вопросом друзья молодожен. «Нет, – застенчиво отвечали они. – Наша доченька из простых людей, что живут и здравствуют при среднем достатке. Добротой своею она способна растопить льды мира, а красотою спасти его от гибели». Глаза девочки были безмерно глубоки. Блики их отражали главные истины человечества: жизнь, любовь, счастье. Но во время праздничной церемонии она внезапно принимала стратегическое решение забраться под стол и вылезти с другой стороны.

Ее личико часто приобретало странноватое, не по-детски серьезное выражение. Будто она что-то понимала. Понимала нечто важное, находящееся на более высокой ступени понимания. Будто мир для нее давно стал известен и скоро станет скучен. Будто она умнее всех докторов, профессоров и первооткрывателей, которые есть знакомые или дальние родственники по линии отца и заходят время от времени в гости, лепеча свои пламенные речи. «Взрослая жизнь – это лишь усталое детство» – говорила она и улыбалась глазами в гостиной при виде нарядных гостей. Гостям такая особенная улыбка приходилась по душе. Она казалась взрослой женщиной под маской ребенка. Какая взрослая мысль!

Маленькая Альма была чем-то похожа на Саманту Смит (возможно, у меня получаются не всегда идеальные сравнения), девочку, которая в 1983 году сумела своим светлым детским умом и недетским пониманием подтопить лёд бессмысленной вражды двух сверхдержав.

Или на Катю Лычеву (если продолжать замечательную традицию), совершившую путешествие во имя дружбы из СССР в США в 1986 году.

Многие открыто восхищались ею.

* * *

Альма выросла, шел ее восемнадцатый год. Высокая, с большими красивыми глазками, похожими на вечно сияющие драгоценные камни; чистым бледным лицом, исключительною улыбкою и столь же исключительными манерами, которые не были свойственны нашему веку. Черные вьющиеся и пышные волосы преображали ее неописуемо. Они дополняли ее так же, как цветы, краски нашей жизни, украшают дом, зажигая на мгновения в нем теплоту чистейшего праздника. Она была самой прекрасной девушкой в тех краях. И в душе ее продолжало жить звонкое детство и вера в истинные чудеса и любовь. Это была внешняя сторона.

Но при этом она стала жутко избалованною девицей, избалованным дитем, эгоцентриком, дамою с высокими требованиями к окружающим, и как бы сказала Кристел Аллен из одного фильма: «Для таких женщин есть название». Притворялась ли она доброй или всё перечисленное было побочным эффектом доброты? Неизвестно. Было ли это просто игрой, подобно тому, как наша жизнь всё больше превращается в игру с квестами? Оставим сложные вопросы.

Училась она в выпускном классе и слыла девушкою со странностями. Именно странности отталкивали молодых людей от дружбы с нею. Она мало с кем общалась, никогда не встревала в разговоры, а была словно наблюдательницей, сидящей на высоком троне. Всем она казалась предметом театральным. Слова ее были реплики, мир вокруг нее – декорацией.

Смеялась, но не по-настоящему. Это было искусственное, подозрительное, устаревшее, спародированное на классиков эмоциональное действие. Какая-то пародия на то, что было раньше. Альма была живой куклой, персонажем старинного романа, которого каждый вспомнит по школьной программе, полюбит его, но, встретив в жизни, отвернется, обозвав SINGULARITɹ⁰, случайно найдя это слово в словаре на уроке французской словесности. На это «SINGULARITÉ» Альма улыбнется и тихо прочитает свое стихотворение:

Когда смеюсь – мечтаю о другом,

О том, чего мне в жизни не случится,

Я буду счастлива и нет – всё бесконечно повторится,

Брезглива я, но не скажу о том

После этого, даже те, кто признавался ей в любви, почему-то забывали свои признания и искали взаимности с другими девушками. Никому не нужны лишние проблемы.

Тот важный день, самый важный в жизни, как она считала, изобразил на ее лице вспышки радости. В беспамятстве Альма добежала до школы и поселилась на последних партах. Она хихикала без цели и смысла и совершенно не обращала внимания на учебный процесс. В тетрадке писала любовные письма, обращенные к себе: «Я люблю тебя, Альма! Я не могу без тебя жить!»

Ждала, долго ждала, пока кто-нибудь подойдет к ней и с чистейшей беззаботной улыбкой и блеском глаз ребенка скажет: «Альма, мой дорогой друг, держи эти прекрасные цветы. Ты самая красивая девушка в мире! Я люблю тебя больше всей жизни». Но никто и не думал к ней приближаться. За ее добродушной улыбкой скрывались сильнейшие муки. Каприз – наследство детства, упрямство – результат неповиновения социальным привычкам, подобие цинизма – следствие многократного повторения упрямства в действиях – все эти качества сделали Альму страдалицей, постоянно мечтающей о путешествии в качественно иной мир. Скомканная внутренняя энергия девушки, освободившись, способна была устроить в классе адскую кухню.

Но это не суть важно. Пустяки. Ведь сегодня она закончит свою работу над картиной. Рисование, как она по-детски называла этот двухлетний труд, было ее любимым занятием в жизни. Сегодня же она прилетит домой и будет любоваться своим творением, до завершения которого остались считанные детали. «Теплый дом на краю бесконечного леса» – так она назвала свою работу.

В нем есть жизнь, в нем есть искусство, в нем есть правда. Глядя на творение, будешь плыть в бескрайние его просторы. Оно заманит тебя в пучину волшебного мира Альмы. Здесь есть все, о чем можно мечтать. Здесь и то, чего ты никогда в своей жизни не видел. Блеск невиданных бриллиантов, прорва новой жизни, солнечный день в раю. Vice versa¹¹ – последняя ниточка к разнообразию в этом мире. Домик, теплый домик на краю бесконечности. Доктора, профессора и первооткрыватели подняли бы гул, что, дескать, не существует края бесконечности, если рассматривать бесконечность в своем классическом определении. Почему всё так скучно? Но в мире Альмы – vice versa.

Все, что имело место быть в старом мире, потеряет смысл в новом. Мир грез и несовершенных открытий возродится.

В глубине своей тонкой женской души она предвкушала прогулку по волшебному лесу. Напевала громче, чем обычно:

А я меж тем мечтаю об одном –

Скорей вернуться в теплый дом!

В лесу пестрят мои цветы, –

Как жаль, что это всё лишь сны!

На сочувственные взгляды она отвечала доброю улыбкою.

За окном спускался уставший снег. Чуть только коснувшись поверхности, он погибал в грязной обреченной зиме. Весна-преображенье уже спешила покорить улицы. Пасмурная, хмурая погодка стояла уже несколько дней.

На уроке русской культуры Альма неожиданно для всех подняла руку, чтобы ответить. Она вышла к доске с такой важностью, что казалась всем снежной королевой. Тонким голоском восьмилетней девочки она начала живо рассказывать о красоте русской природы.

«…Вам бы знать, какие там поля!.. Едешь по дороге и не видишь конца ее и краю!.. Словно волшебство! В лесах можно навсегда заблудиться… Увидеть красоты еще никем не виданные. А вы по привычке про медведей. Живем ведь на одной планете. Говорим о глобализации, вводим в школах изучение иностранных культур, а сами… Сами своею разумностью доказываем, какие же мы идиоты. На что нам этот мир говорящего стада? Ничего, кроме смрада нам в нем и не надо. Никто не видит этого! Вы заросли своими формами бытия, вы уничтожили себя как мыслящую личность. Вы формочки без содержания. Ручьи без воды. Деревья без листьев. Разрушители. Жизнь такая скучная (Альма произносила что-то бессвязное, вспыхивала, голос ее то дрожал, то становился воинственным, и непонятно было, к кому она обращалась. Она впилась глазами в картину «Утро в сосновом лесу»). Вот бы мне туда. В лес. В бесконечный лес! В лес грез и чудес. Я люблю картины Шишкина. В них столько жизни. Ego te intus et in cute novi!.. ¹²»

А потом певчим голосом прочитала:

Весь мир наш по принципам писанный

Горит от желанья не тлеть,

Но овцам не дан способ зреть

Подальше написанных правил

– Альма, глупышка, – сказал добрый учитель. – Ты когда-нибудь любила живого человека? Орлы, неужели среди вас нет ни одного, кому была бы симпатична эта леди? Альма, мир и люди не такие плохие.

Поднялась шумиха. В сторону Альмы кричали, что она чокнутая; Альма ревела и всё твердила о каком-то бесконечном лесе, где спасенье от идиотов; а учитель улыбался и сквозь гул пытался высказать, что любой лес бесконечен, ведь он живой и преображается.

Урок был сорван.

Но действительно, влюблялась ли когда-нибудь эта девушка? Или просто придумывала образы, которых нет?

Альма представляла себя бабочкой, летящей в бескрайние дали Вселенной. Едва уроки закончились, она рванулась. «Я счастлива! Бегу скорей домой! Мой дом родной, мои родные лица!» По пути боролась с непонятными силами, двумя противоположными лагерями в своей голове. Один всячески пытался утащить Альму от мучающей хандры, другой же работал в противовес первому. Еще мгновенье, и она окажется в своей комнате, в своем мире, в своем раю. Здесь рисунки, краски, любимый мольберт (она помнит в точности до минуты момент, когда покупала его) и дневник.

Зазвенели ключики. Дверь распахнулась, и Альма вспыхнула от радости. Сладостный запах любимых цветов на окне – родные. Солнечный свет, победивший темноту и означавший приход весны, сквозь шторки плыл по полу. Что-то зеленоватое на бумаге мелькнуло перед глазами.

Мучила головная боль – нельзя сейчас работать. Неизвестно, кому она это сказала: «Солнышко, у меня так болит голова, и совершенно ничего не охота. А в глазах невыносимая тяжесть! Наверное, машин стало так много, что мы скоро совсем задохнемся. Я полежу немного, а потом непременно закончу». Хлопнулась на постель и заснула…

Альма проснулась поздно вечером из-за голубоватых вспышек со стороны гостиной. Родители со старыми друзьями смотрели сериал об океанских приключениях группы миллионеров-туристов. Альма вышла к ним и устроилась в стороне на кресле. В вазе было что-то съедобное, и она захрумкала.

«Уж если никто мне не подарит неземных райских цветов, я бы хотела собрать букет чудес сама», – думала она беспрерывно.

– Альма, доченька, что с тобой происходит? – вдруг спросила ее мать.

«Опять начинается, – подумала Альма. – Хоть бы при них промолчала».

– Милая моя, почему ты такая мрачная? Ты такая красавица! Такие миленькие глазки. Почему ты перестала быть озорной, как раньше? Куда подевались твои друзья? Раньше ты носилась по дому как ошпаренная и постоянно надоедала нам своей болтовней. Что с тобой? Что-то не так? Время так быстро летит, наверно, наша дочь уже выросла…

«Неужели я так плохо выгляжу, что ты завела свою речь при них?» – удивилась Альма про себя.

– Раньше! Раньше! – отвечала девушка раздраженно. – Ох, мама, я выросла и многое поняла. И мне почему-то часто бывает так скучно, так грустно, что хочется провалиться сквозь землю. Я не знаю, что мне делать. Жизнь такая скучная. Умру. Агония! В детстве было лучше. Да. В детстве ты веришь, что мир вокруг тебя добрый. Кажется, что все прохожие тебе улыбаются, все друг друга любят. А потом понимаешь иное. Господи, как все глупо. Соперничество, обман, притворство! Почему это происходит? Зачем людям разум? Чтобы мучиться? Чтобы кто-то был счастлив оттого, что другой несчастлив? Чтобы один мог наслаждаться жизнью, а другой ее проклинать? Господи, я запуталась. Устала. Не могу. Ничего не хочу. Лечь и лежать вечность. Я умру старухой, и никто обо мне не вспомнит.

«Ну вот, – расстроилась Альма. – Дала еще один повод поговорить о девственности. Идиотка».

– Ты опять забила голову чепухой? Альма! Тебе 18 лет! Опять рисуешь? Чего ты этим добьешься?

– А чем я, по-твоему, должна еще заниматься? Найти себе кого-нибудь? Я не эгоистка, но никто мне не пара.

Начался долгий спор по семейным и любовным вопросам, а закончилось тем, что красота не вечна, и когда-нибудь можно лишиться всего, чем Альма не дорожит сейчас.

«Да уж, этот сериал можно предугадывать на сотни серий вперед. Не особо создатели отвечали за свои слова, когда говорили, что следующая серия будет интересней, чем предыдущая», – подумала она после финальных титров двести тридцать шестой серии.

Девушка вернулась в свою комнату и зажгла свет. Подошла к картине. Она разглядывала ее около пяти минут, а потом тонким голоском заявила: «Готово!» Засмотрелась еще на минуту и добавила: «Как это утром не заметила?» И тут она вскрикнула: «Я талантлива! Я гениальна!»

«Эйприл Райан! ¹³ – взвизгнула Альма от счастья. – Надеюсь, что твой путь в волшебный мир окажется действенным, и я отправлюсь в свое бесконечное путешествие. Алиска, я к тебе!»

Счастливая, она улыбалась, смеялась. Кружилась. Что-то лепетала, обращалась к кому-то. В ванной комнате подготовилась ко сну.

На этой картине, завершение работы над которой сделало девушку счастливой, был изображен волшебный лес с уютно поселившимися шоколадными и молочными реками, магией и чудесами.

Картина была привлекательна, но никто бы не назвал ее шедевром.

Она аккуратно сложила мольберт, помыла кисти, легла на кровать и быстро заснула.