Читать книгу: «Anabasis. Право на настоящее», страница 3
Запись 14.04.2017. «Пит-Стоп №1»
Категория: ВОСПОМИНАНИЯ
Пока шли разборки, охрана отловила за выставочным стендом некую непонятную личность. Мужчина, лет за сорок, небрит, весь в наколках. Никто его раньше не видел, видно долго, может, целый день там прятался. Это стрелки с нас развернуло. Вроде не совсем мы вредители, это конкуренты подстроили – зашел, спрятался, пробрался наверх, трос перерезал, конструкция оборвалась. А он затих-затаился: думал, видно, до ночи досидеть и как-нибудь выбраться. Да и обнаружили его случайно: что-то он там дернулся, звук подал – а тут охрана мимо шла. Как там с тем мужиком и конкурентами разбирались, мне не ведомо. У меня свои разборки начались.
Команда разбежалась в страхе, как ученики Христовы, а на мне повисли прочие наши объекты и обязательства. Тут же заказчики-субподрядчики проявились: строители, дизайнеры и прочие цыгане. Что тебе не платят – твои проблемы, закрывай долги и обязательства. Нет денег – достань, есть люди – помогут. К вечеру домой и люди подъехали. Две машины, человек шесть было. Вышли на лестничную клетку, обсудили ситуацию. У людей все четко – сколько, когда, где, кому. Что будет, если не туда и не вовремя. У меня имелись свои аргументы.
Встреч таких было несколько; каждый раз, заходя в темный обшарпанный подъезд, ждал, кто и чем меня на этот раз встретит. Суммы и сроки все-таки удалось подвинуть, деньги выплатить и начать приходить в себя, после жесткого полугодичного марафона на выживание. Невыплаченный компании расчет удалось «отжать» лишь спустя много лет, при других обстоятельствах.
А теперь – жизнь воображаемая сменилась жестким настоящим. Без опор и ориентиров. Удар был очень сильным, в горле ком два месяца стоял – говорить мог с трудом. Иллюзии ушли в сторону, стало понятно, что мое восприятие себя реальности мало соответствует. То, что есть – нежизнеспособно и эфемерно. «Витязь на птичьих ногах». Из тех осколков, которые остались от меня прежнего, надо было начинать собирать себя заново, перекладывать весь фундамент. Больно, непонятно и мучительно. Очень хочется вернуться в прежнее жизнерадостное состояние, где ты хороший, все еще веришь в себя и свое светлое предназначение. Именно в это время вопросы – кто я такой, что я хочу и зачем я это делаю – уперлись в меня со всей остротой и неотвратимостью. Прошлая глава жизни – семь лет, как я был призван в армию – закрывалась. Вслед за всей страной, нужно было не зевать, крутиться, искать свое местечко под солнцем, открывать следующую главу.
Тем же летом, уладив дела с партнерами и бандитами, я сыграл свою первую свадьбу. Познакомились мы с Полиной за полгода до этого, в Чертовицах, на горнолыжном склоне. На повороте, не пойми откуда, прямо под лыжи мне влетает некое хрупкое светловолосое существо, шустрое и растрепанное, как воробышек. Вывернул, удержался, высказал: не обратив даже особого внимания на объект вынужденной коммуникации. Через пару спусков оказались вместе в очереди на подъемник. Извинился, рассмотрел, познакомился. Чем-то Полина напомнила мне Глорию – персонаж Джейн Фонды из фильма про «Загнанных лошадей…» Сиднея Поллака, который я смотрел еще в детстве, на турбазе. В набитый старый автобус влезали вместе, по дороге – разговорились.
Училась Полина на втором курсе педагогического вуза, подрабатывала в детском садике, детишек, по ее словам, очень любила. По ее словам, очень любила она и меня: я отвечал взаимностью, наш роман был красив и очень романтичен. Отношения развивались на бурном фоне описанных выше событий: встреч, наездов, разборок. Со стороны, видимо, все это смотрелось чрезвычайно эффектно. Да что и говорить, если бы кто снял кино про тот период моей жизни, я бы лично посмотрел с удовольствием: сюжет, антураж, характеры.
С учебой у Полины, как я узнал уже после свадьбы, не заладилось: пединститут она решила бросить и, по совету моей мамы, подала документы на курсы бухгалтерии. По окончании курсов Полину пристроили по знакомству на крупное закрытое предприятие. К этому времени я уже успел прийти в себя и ближе к осени устроился менеджером в одну местную контору, в отдел маркетинга, понимая, что это ненадолго – так, осмотреться и идти дальше. Работа муторная была, с минимумом творчества и перспектив; периодически приходилось ездить в командировки, в провинцию, еще более глубокую, чем наш Воронеж.
Осмотревшись и войдя в работу, я напряженно искал вокруг, чем бы заняться по-настоящему. Брак я полагал твердой основой моих будущих достижений, поэтому часть молодой энергии я решил вложить в ремонт родительского дома супруги, куда мы переехали сразу после свадьбы. Домишко был старый, еще дореволюционной поры: первый этаж кирпичный, с мелкими арочными окошками, второй – деревянный, с резными наличниками. Этим домом я загорелся сразу как реставратор, еще до свадьбы приступив к ремонту. За лето-осень дом понемногу был обустроен и внутри, и снаружи, радуя глаз свежей краской. А там, глядишь, и детишки чередой пойдут, – грезилось мне.
У моей суженой дела тоже пошли неплохо – новые знакомства и новые впечатления от новой работы быстро оттеснили на второй план будни супружеского быта: даже завтрак Полина не всегда успевала приготовить, порой приходилось бежать на работу, наскоро откушав хлебушка с чайком. Скоро на мое место обозначился солидный кандидат с того самого предприятия, возрастом слегка за пятьдесят, роман с которым, как оказалось, давно уже был в самом разгаре. Двери в рай с треском захлопнулись, мои вещи были собраны, адрес отбытия четко обозначен; с заявлением на развод дело тоже решилось быстро. Впрочем, уже перед процедурой развода, у супруги наметились явные попытки дать делу задний ход: видимо, некие проблемы неизбежно обозначились и на новом фронте.
Первый недолгий опыт семейного обустройства провел еще одну жирную черту под прошлой жизнью, прибавив гвоздей в гроб былых надежд и представлений. Теперь уже я сам ощутил себя персонажем фильма про «Загнанных лошадей…». Опять – третий раз за год – я оказываюсь у «разбитого корыта»: «лопнула» фирма, разбежались друзья, а теперь вот и семья распалась. Мне было уже под тридцать – финал молодости. Рубеж, ставящий неумолимые вопросы – кем ты стал? Что сделал? Куда идешь? В активе – пока лишь рутинная работа в отделе продаж. Сплошные «ноли».
Но случай снова вмешался в суетной ход моего бытия. В те времена по разнообразным коридорам ходило множество людей, предлагая, кому что угодно: посуду, одежду, книги, гербалайф. Один такой визитер, долговязый, востроносый и юркий, зайдя, осмотревшись и пристроившись на краешке затертого стула рядом с моим столом, очень артистично начал беседу, достаточно скоро взяв ее ход в свои руки. Предлагал он системы охранной сигнализации. Эти импортные штучки выглядели завлекательно и по дизайну, и по функционалу, производя впечатление стоящих, не барахла. Покупать я их не собирался, однако мы быстро сговорились с новым знакомым о сотрудничестве. Звали его Юрий Николаевич, был он по прошлой жизни ученый-океанолог, жил в Баку в трехкомнатной сталинке, ходил в экспедиции в Атлантику и Индийский океан. Теперь он жил в панельной «двушке» в непрестижном воронежском пригороде, был очень рад, что выбрался живым из той заварухи и был готов взяться за любое дело, приносящее хоть какие-то деньги.
Европейская фирма, производитель «штучек», работала по принципу сетевого маркетинга. Так что и мы начали споро выстраивать собственную сетевую пирамидку: сняли аудиторию в моем родном институте, два раза в неделю собирали людей, произнося вдохновенные речи о небывалых достоинствах нашего продукта и блестящих перспективах работы в нашей команде. Разных команд и продуктов тогда было много, и в сетевом маркетинге девяностых народ зачастую чередовал одно и другое в безнадежной попытке найти оптимальное соотношение. Про то, что надо менять себя, а не продукты, тогда мало кто задумывался. Хотя вряд ли и сегодня многое в этом плане поменялось.
Чтобы завлечь к нам людей, мы клеили объявления по столбам и заборам, заодно публикуя рекламки в местной прессе. Объявления я набивал по вечерам на печатной машинке. Экономя время, бумагу, я закладывал сразу по пять-семь экземпляров, так что точки пробивались насквозь и вылетали серединки из букв «О». Печатать вслепую всеми десятью пальцами я выучился еще на первом курсе института, этот навык впоследствии очень сильно пригодился.
Проводить презентации нам частенько удавалось непосредственно во время расклейки объявлений на автобусных остановках. Вручая равнодушным прохожим полосочки бумажек с нашими телефонами, я пытался, подобно горьковскому Данко, разжечь интерес искрой собственного сердца. Сердца зажигались: обычно в аудиторию набиралось два-три десятка человек, хотя многие уходили в первые десять минут. Школа обратной связи была невероятная. Никто нас не жалел – рубили сплеча, наотмашь. И на каждый вопрос надо было адекватно ответить, не потеряв людей и собственного лица.
Впоследствии довелось пройти много тренингов у разного рода профессионалов, но настоящий результат вырабатывается именно в такой обстановке. Задачей нашей было – каждую неделю получить в команду хотя бы двух-трех человек в «сухом остатке». С этими людьми еще нужно было провести краткую подготовку – по фирме, товарам, технике продаж.
Работа была «на ногах», как в волчьей стае. Все мы (и я в том числе!) каждый день учились чему-то новому: выдвигались в очередной поход по новым маршрутам, отрабатывали новые приемы продаж и заработка. Нам никто не говорил, куда идти и что делать – мы сами торили свои пути: заходили в кафе и магазины; гаражи, где ремонтировали машины или продавали стройматериалы; взбирались по офисным этажам и стучались в бесчисленные двери; заходили в жилищно-строительные кооперативы и фирмы разного рода.
Везде – разные люди, разные запросы, разный подход к началу беседы. «Послать» могли с ходу, а зачастую и посылали по известным адресам. Это была не столько продажа продукта, сколько калибровка людей и их проблем, к решению которых мы и пытались привязать разговор. Книг по бизнесу и курсов продаж тогда еще не было, учились мы на ходу и по обстановке – этот опыт мгновенной ориентации и построения диалога сыграл очень весомую роль в дальнейшей моей жизни.
Именно там, обходя тусклые обтерханные подъезды и лестничные клетки, беседуя с самыми разными людьми (простыми жильцами, дворовыми активистами, работниками муниципальных служб), я подметил любопытный факт: жилые дома, как правило, были муниципальными либо находились на балансе промышленных предприятий. Большинство квартир при этом было приватизировано. Все, что находилось в пограничной зоне между домом и квартирой, было ничьим по сути; никто не стремился брать эту обузу на себя. Многое неизбежно создавало конфликт интересов. Проблема показалась перспективной, пути ее решения меня заинтересовали; не прекращая заниматься сетевыми продажами, я начал внимательно отслеживать ситуацию в жилищной сфере, да и в бизнесе в целом.
Запись 21.04.2017. В поисках смысла
Категория: ВОСПОМИНАНИЯ
«Крутился» я в ту смутную пору первой половины девяностых, поистине как белка в колесе: его лихорадочный темп не позволял ни притормозить, ни осмотреться по сторонам. Однако, из колеса надобно было выбираться – это я понимал и прикидывал, куда стоит двигаться дальше, чем заниматься, с кем иметь дело. И с кем не иметь.
Некий опыт был уже наработан, да себя я тоже начинал чувствовать и понимать. Многое, заманчивое на первый взгляд, отсекалось сразу, остальное требовало углубления и практики. Первые шаги и контакты во многих сферах показали, что «купи-продай-обмани» либо офисно-кабинетная функция мне равно неинтересны. Не прельщала работа в органах власти или крупных компаниях, где ты выполнял во многом чуждую тебе работу, с чуждыми тебе людьми и установками.
Этот поиск оказался сопряжен с тем, что принято называть ценностями, в духовном понимании этого смысла. К тому времени стало понятно, что это не просто слова, а своего рода стержень пирамидки, на который нанизывается все прочее – цели, задачи, действия, события. Привычное чтение классики заменилось изучением духовной литературы, сначала скопом, включая Ошо и прочую мутную смесь востока и запада.
Это совпало с общим увлечением восточной духовностью, различными методиками и психотехниками еще со времен моей работы в реставрации, когда к бассейну, большому теннису, тренажерному залу и горным лыжам добавилось еще и айкидо. А это был уже не просто спорт, это – целая философия! Кстати, философия достаточно популярная в моей тогдашней среде общения. Тебе даются понятные, четкие приемы: как изменить себя, управлять собой, куда идти дальше. Все ясно, рационально и технологично. И язык простой и ясный, все по полочкам разложено. Многие мои знакомые до сих пор с этих полочек слезть не в состоянии – как улеглись четверть века назад, так и лежат. Комфортно.
Примерно в то же время произошло мое первое знакомство с Библией. Свою первую Библию я выменял у коллеги-баптиста на модный японский зонтик «Три слона». Хотя наша контора занималась реставрацией храмов, православных людей в коллективе не было; были адепты восточной эзотерики и этот баптист, молодой и очень симпатичный.
Библия явилась для меня настоящим открытием. Образы и мысли, исподволь заходившие в сознание из классической литературы, вдруг проявили свой подлинный источник. Начитаться этой книгой я не мог. Чтобы не таскать Библию с собой, я постепенно завел несколько экземпляров: один был в машине, другой – на даче, третий – дома, четвертый – на работе. Прочие книги словно ножом отрезало; то, что раньше читалось запоем, теперь бралось в руки, листалось, откладывалось в сторону – не трогало. Восточная литература достаточно быстро отошла в сторону, заняв место в категории экзотики и совершенно не затрагивая мозг и душу. А вот западную христианскую литературу я читал еще долго после этого. Да и вообще, я остаюсь очень признательным нашим заокеанским «братьям по вере» за то, что они сделали для становления российского православия.
В начале девяностых у нас, да и по всей России, блистательно гастролировал проповедник Дэйл Галуша. В местном заводском Дворце культуры он дал два десятка последовательных выступлений, посвященных вере во Христа. Зал был полон, Галуша великолепен в своей стати, доводах и напористой жестикуляции. До сих пор помню, как он снимал носки, разводя пальцы ног веером и толкуя что-то про десять заповедей. Заповеди забыть еще можно, а вот разведенные в стороны пальцы на ногах – никогда!
Первую дюжину выступлений я прослушал на «ура», дальше, как и с Востоком, четко сработала система «свой» – «чужой». Прямо, как на военном самолете. Свою роль Дэйл отыграл тогда с блеском, успешно окрестив десятка полтора бабулек и организовав местную религиозную организацию. На финальном представлении они, взявшись за руки, дружно вышли на сцену, под хлипкие аплодисменты из зала. Подобных мне людей, как я впоследствии обнаружил, было немало – походили по заводским клубам, послушали разное – и уверенно двинулись домой, к православию.
Понемногу стала попадать в мои руки и православная, святоотеческая литература. Давалась она мне в то время, стоит сказать, с трудом, приоткрыв свою глубину далеко не сразу, исподволь. Что особенно отложилось в голове из прочитанного в то время? В нынешней, земной жизни, человеку даны такие степени свободы и достоинства, равных которым не имеют даже ангелы. Человек создан для высокой, царственной роли, свыше ему даются таланты, которые необходимо раскрыть. В загробной жизни, вплоть до Страшного суда, душа человека такой свободы уже иметь не будет. Это меня сильно зацепило: свободу нужно суметь правильно использовать именно сейчас, пока время не ушло, других вариантов больше не будет.
До той поры, в моей жизни не было ни церковных людей, ни церковных книг. Недалеко от нашей школы, как раз по пути домой, располагался Покровский храм – кафедральный, в ту пору. Изредка, с друзьями, мы заходили туда, ради интереса, посмотреть, иногда даже подавали старушкам у входа какую-то копеечку. В тумане детских воспоминаний тех «походов» – тяжелое темное «золото» церковных подсвечников; потеки воска с догорающих свечей; плотный, густой, застоявшийся смешанный запах ладана, человеческого пота, давно нестиранной одежды; разноцветные крупные камни где-то на занавеске: мы полагали их за изумруды и рубины, строя нешуточные планы по «изъятию драгоценностей». Кои, понятно, так планами и остались.
Образ церковного человека был накрепко впечатан в меня событием вроде бы непримечательным. Был я тогда уже в старших классах и шел с уроков домой. Путь лежал как раз мимо храма. А тут навстречу парочка – бабулька с внучкой, под ручку. Бабулька – кругленькая, низенькая, крепко сбитая, прямо репка какая; лицо – как печеное яблоко, почти что коричневое и в морщинах все, а внучка молодая, стройная, чуть помоложе меня будет. Погода была хорошая, и настроение под стать, улыбнулся я девушке, да и она мне в ответ улыбается. Бабулька приметила, встрепенулась, за локоть ее дернула, что-то шипит в ухо и лицо у внучки таким же печеным делается – как бы «в морщинах», в «кулачок», и взгляд вниз, в асфальт.
Вот таким-то – печено-морщинистым, «в кулачок», «под ручку», «в асфальт», со смешанно-душно-потным запахом – с той поры стало мне представляться наше православие. Как костыли, лямки и ходунки для взрослых людей, добра от которых не жди. Смирительная рубашка. Теперь же, вкупе со словами из Евангелия о настоящей полноте жизни, мне приоткрылся совершенно иной, доселе непривычный образ православия как религии свободы и наполненности.
Такое – было уже гораздо ближе, четко стыкуясь с ключевой жизненной «доминантой» – свободой личных решений и грузом ответственности за них. Хотелось изменить весь мир, сделать его лучше и интереснее. Заниматься делом, интересным тебе и приносящим пользу людям. Делом, заставляющим думать, развиваться, тянуться вверх, ставить задачи, многократно превышающие твои нынешние возможности.
Но пока что это все было еще в тумане, в котором я, как конкистадор в джунглях, должен проторить свою дорогу. Как и положено настоящему конкистадору, я верил старой испанской присказке о том, что «сам человек назначает себе цену своими деяниями» и был готов вступить в пространство возможностей, неопределенностей и угроз.
Вот здесь-то и сыграло свою роль архитектурное образование, точнее, творческий проектный метод. Что такое работа архитектора? Выбрать площадку, понять, что именно должно на ней возникнуть, определить параметры этого чего-то: от фундамента до крыши, вплоть до завитушек на фасадах. Очень схоже с бизнесом, где ты определяешь среду, в которой работаешь и предмет твоей работы, оцениваешь прочность основания, риски, нагрузки и воздействия. А затем, шаг за шагом, выстраиваешь процесс. Учиться я любил, да и книжек по бизнесу к тому времени прочитано было немало. В теории все казалось наглядно и просто – бери и делай!
С устройством затейливой архитектуры мироустройства на практике мне еще только предстояло ознакомиться.
Запись 23.04.2017.Привыкаем к больнице
Категория: БОЛЬНИЦА
Жизнь здесь, в Воронеже, на третьем этаже отделения онкогематологии на улице Ломоносова, не в пример спокойней и ухоженней, чем в Москве, в РДКБ. И боксы здесь – не чета тому, где мы в Москве оказались: двухместные, и площадью в два раза больше; свой туалет с ванной; снаружи, по периметру, идет широкая застекленная терраса. От террасы и коридора бокс отделяют два небольших «предбанника» и два широких стекла, так что палата просматривается насквозь, с двух сторон. Прошлый раз, в феврале, мы этих удобств и не заметили, а после Москвы – сразу оценили «родные стены».
В этих стенах и своя «школа» обнаружилась, в комнате, как раз в десяти метрах от нашей палаты. Сейчас состояние у Владика много лучше, чем до отправки в Москву, ходит уже сам помаленьку, так что до учебного класса «доковылять» сил у него вполне хватает. Когда под капельницей лежит – учителя к нам сами в палату приходят.
Протокол лечения был утвержден еще в Москве, так что очередной курс «химии» начался практически сразу. Соседи наши – дедушка седьмого десятка лет и внук, возраста лет шестнадцати. Курит дедушка беспрерывно, каждые полчаса бегает вниз, к входу в приемное отделение, так что все: и сам дедушка, и комната и все вещи – насквозь пропахло табаком. Батареи в комнате раскалены, но форточку дедушка открывать не разрешает – «а вдруг внучок простудится».
А у нас «химия» в бутылочках висит, в Москве эти бутылочки заставляли полотенцем вокруг обматывать – уж больно токсично. Проветривать надо. Я открыл все четыре двери в «предбанниках», подпер – где шваброй, где ведрами, чтобы ночью от ветерка не закрылись. Апрель-то холодный выдался. Сырой сквозняк – как раз мимо наших кроватей: Владик спит у стенки, а я в проходе, на раскладушке. «Елочка» – между нами. На ней – четыре аппарата. Химия, промывка, противорвотное. Как очередной аппарат запищит – я бутылочки переставляю.
Вот уж где мой опыт холодного закаливания и бессонных ночей пригодился. Свыкаюсь понемногу и с этой жизнью. С соседями стараемся жить мирно. Отношения выяснять в больнице – себе дороже, нет тут иных вариантов, кроме как терпеть и притираться друг к другу. Как и в семейной жизни, в общем-то.
