Читать книгу: «На краю Империи», страница 2

Глава 3. Стр 9 Москва, Владимир

Дорога стала веселее. Федор с удовольствием наблюдал за тем, как общаются соскучившиеся братья. Николай в красках описывал свое хулиганство, и кузены от души хохотали. Если бы не их ссора, то в холодном погребе явно ночевали бы братья на пару. Во всяком случае, чудили сейчас оба.

У обоих явно просматривался исследовательский интерес к жизни, тем ее проявлениями, которые оказались незнакомыми. Они с интересом рассматривали детали быта селений, мимо которых проезжали. Было такое ощущение, что хотя они путешествовал ранее с родителями, но до обычной жизни их не допускали, и они очень много не знали, а сейчас с удовольствием впитывали, не считая это зазорным.

Им было все интересно: и как баба мужика колотила веником, а он от нее бегал и кричал: «Ить, дурная баба! Нешто мужики никогда не пьют?», и как покойника на погост несли. Федор видел, как Паша тайком сунул что-то в руку вдове с детишками, а она безостановочно кланялась и причитала, что всю жизнь теперь будет молиться за молодого барина. Потом долго сидели на лугу с благообразным дедком, который малевал пейзажи, даже с удовольствием что-то пририсовали на его эскизе. Как маленькие дети стояли на каком-то полустанке и орали «братцы, возьмите нас с собой!» глядевшим из окон пассажирам поезда Санкт-Петербург-Москва.

Апофеозом хулиганств на данном участке была шалость, придуманная парнями при подъезде к Бологому. Сначала Федор сопротивлялся задумке. Потом махнул рукой и разрешил, ему было самому интересно, получится ли у них озорство.

А оно удалось с перекосом в амурную сторону по причине юных лет и бурлящих гормонов.

***

Двери постоялого двора открылись, пропуская в помещение двух парней. Оба одеты были просто, но чисто. На коленях и на локтях красовались не очень аккуратно пришитые заплаты – а что делать? Искусство пришивания заплат тоже пришлось постичь, Федор категорически отказался шить за хулиганов, правда, показал, как это делается.

Началось все благообразно. Оба истово перекрестились на образа в красном углу и поклонились грузному хозяину, стоявшему за небольшой конторкой в углу большой залы, в которой сидели и поглощали что-то аппетитно пахнущее человек десять гостей.

Оба хулигана переглянулись и демонстративно шумно сглотнули.

– Здрав будь, хозяин!

– И вам здоровья, гости дорогие! Чего изволите? Комнатку на ночь или жаркое с кроликом, только что сготовилось? Скусное – спасу нет!

Здоровенный Николай смущенно потупил шальные глаза:

– Нам бы и того, и другого. Только…

– Что только, молодой человек?

– Протратились мы, хозяин. Все как есть! Все, что батюшка в дорогу дал, все на девок беспутных потратили. И сейчас идем до Москвы пешком и ищем добрых людей, которые помогут.

Поскучневший хозяин замахал руками:

– Молодые люди, я подаю только по воскресеньям божьим людям, которые у храмов сидят. В другие дни не подаю. Идите своей дорогой.

На вошедшего Федора, который сразу уселся за столик, никто не обратил внимания. Зато оба проходимца заметили бездельно сидевшую у окна дородную девицу, явно хозяйскую дочку.

– Хозяин, не христарадничаем мы. Делом отслужим. Скажи, что сделать, а мы уж с братом постараемся! А ты за работу нашу покормишь тем, что кухарочка накухарила, и спать положишь, где не жалко.

Из-за плеча брата выдвинулся Павел, бросавший короткие томные взгляды в сторону девицы. Длинные ресницы были выразительны и взывали к той, что оценит обладателя голубых глаз и блондинистых кудрей.

– Отработаете, говорите? – хозяин бросил оценивающий взгляд на широкоплечего Николая, – ну, отработайте. Потом посмотрим, чем вас накормить и куда уложить.

Девица вскочила с лавки, присоединилась к батюшке и что-то шепнула ему на ухо. Парни напряглись.

– Что ж, есть работка для вас. Идемте, покажу. А ты, Грушенька, посмотри пока здесь за порядком, да скажи Нюрке, чтобы барина обслужила, – кивнул хозяин на Авдеева.

Дотемна пришлось носить ведрами воду в огромные бочки рядом с баней, наводить порядок на заднем дворе, где кололи свиней, и чистить в конюшне, где в ряду других стояли и их кони.

Уморились, потеряли хулиганский юношеский задор и уже не смотрели в окно постоялого двора, из которого сочувственно выглядывал Федор. Из последних сил закончили заданный урок, стремясь, чтобы этот кошмар скорее прекратился. Смотреть друг на друга не хотелось. Почему возникла именно эта схема представления, уже никто и не мог вспомнить. Оба считали себя зачинщиками, каждому казалось, что брат страдает из-за него. На стадии планирования почему-то рассчитывали, что дело ограничится колкой дров, а уж этой забавой их было не испугать.

Федор издали наблюдал за своими подопечными, ждал, что они запросят пощаду и посмеются вместе с хозяином из-за розыгрыша. Но нет. Братья с честью выдержали испытание нелегким непривычным трудом. В конце концов, хозяин разрешил невольным работникам ополоснуться в бане и переночевать в сарае на сене. Ужин в сарай принесла хозяйская Грушенька.

Когда уже совсем по темну в сарай пробрался Федор, чтобы перемолвиться с подопечными, он обнаружил только Николая. На вопрос, где Павел, Николаша небрежно махнул рукой в сторону дальнего угла сарая и проговорил:

– Херувимчик, что с него взять?!

– Что вы творите, негодяи! А если хозяин застанет? Что делать будете? Здесь нет папы-генерала, который за чуб оттаскает, но выручит.

Николаша философски протянул:

– Что будем делать? Тикать, наверно. Да ты не бойся, Федор Ильич. Если что случится, твое дело вещички наши и коней вывести в ближайший лесок по дороге, а мы уж сами как-нибудь выберемся.

– В гроб вгоните, ребята! Я за вас отвечаю перед генералом.

– Сами ответим, Федя. Ты не бойся, иди спать. Переодеваться и выбрасывать вонючую одежду будем уже завтра. Правда, Грушеньке запахи не очень мешают. Иди, Федор Ильич, мы тут разберемся. Все по очереди. Не обидим девушку тоскующую.

***

Федор думал, что эта ночь не закончится никогда. Утром он с тревогой смотрел на хозяина и его дочку, но никаких признаков недовольства не увидел.

После стремительного завтрака он вывел коней во двор, долго прилаживал груз, надеясь, что сорванцы его увидят, и скорым шагом поехал к ближайшему леску по ходу из городка. Но его остановили чуть раньше.

Довольные, как могут быть довольными нашкодившие парни в семнадцать лет, его подопечные встретились на выезде из города. Они весело шли по дороге и жевали еще горячие пироги – такие же, какими сегодня Федор завтракал на постоялом дворе.

– Федор Ильич, голубчик! Давай речку найдем или прудик какой. Помыться нужно, да одежку сменить, а то уж больно… амбре.

– Шалопаи! Да чтобы я хоть раз вам что-нибудь эдакое позволил! В гроб вгоните!

– Не надо никуда вгоняться! Все же хорошо и все довольны? Отдай мне моего Виконта. Мой мальчик соскучился без дурного хозяина, – Павел обнял морду своего весело гарцующего коня, отдал ему остаток пирога и вскочил в седло.

Вскоре оба озорника уже мчались по полю.

***

До Москвы доехали не торопясь за десять дней дружно и без особых приключений, если не считать приключениями бегство от сурового вида мужика. Братья не сразу его заметили, когда совершили набег на поле с подсолнухами. Семечки были почти пустыми, удовольствия не принесли, но забраться на поле и открутить головку подсолнуха братьями нужно было позарез. Суровый мужик не догнал, семечки в деревне покупать не захотелось, поскольку это слишком просто и неинтересно, зато удалось помочь милой девушке собрать разбежавшихся гусей и сорвать сладкий поцелуй за помощь.

В Москве дядька Авдеев отправил на городском почтамте свой отчет генералу и получил от него послание. Прочитав письмо, улыбнулся в усы и хмыкнул, многозначительно глянув на братьев. На вопрос: «Что же там написал батюшка и дядюшка», отвечать не стал, сказав, что не велено. Николушка и Павлуша получили письма от матушек, полные наставлений и слез по поводу расставания.

В Москве остановились у тетушки Павлуши по отцовской линии. Тетушка обожала племянника и была счастлива встретить путешественников у себя. У нее же решили оставить впоследствии коней, поскольку не планировали брать их дальше.

Ни Федор, ни братья Москву почти не знали, поэтому с удовольствием ходили осматривать многоликий город. Ходили без особого плана, просто шли в произвольном направлении. Парням была интересна жизнь простого люда, до которой родители не допускали, поэтому актерство продолжалось, и на прогулку они выходили в одежде разночинцев. Тетушка удивлялась, даже пыталась спорить и ругаться, но племянник умудрялся ее успокоить очаровательными улыбками и кроткими словами, что так надо. Антонине Наумовне оставалось только смириться. Даже картуз и косоворотка на ее прекрасном племяннике смотрелись изумительно.

Однажды во время прогулки зашли достаточно далеко в незнакомый ранее район и решили отдохнуть, а заодно поесть в трактире. В заведении было достаточно людно. Казалось, что здесь обитают не самые обеспеченные горожане. Помещение было в меру прокуренным, в меру пропахшим пережаренным мясом и чесноком, в меру грязным.

У парней не было сомнения, что родителям здесь точно бы не понравилось. Потому следовала совершенно естественная в такой ситуации реакция: незнакомо, значит, надо исследовать.

Расположились за массивным деревянным столом. Тут же подскочил половой в довольно несвежем переднике, но с салфеткой на руке. Он взмахнул грязной тряпицей над столом, смахнул крошки на пол и подобострастно согнулся:

– Чего изволите-с?

Николай постарался придать себе максимально солидный вид и веско спросил:

– Что, голубчик, посоветуешь?

– Ежели желаете поскуснее, то извольте селяночку с осетринкой. Страсть как хороша! И расстегайчиков с налимьими печенками.

– Давай, голубчик, уважь гостей.

Половой метнулся исполнять заказ, только его и видно было. Павел развернул лежавшую на скамье чью-то газету, полистал ее, несколько раз фыркнул, наконец возмутился:

– Ну и куда это годится? Тут пишут, на Хитровом рынке инспекцию делали, чтобы определить, достаточно ли чистоплотно продавцы содержать свой товар.

– Ну-ну? – Николай отвлекся от разглядывания певчих птичек, содержащихся в клетках.

– Автор сообщает, что там ужас ужасный творится. Ножи и тумбы, на которых животных разделывают, никогда не моются, всюду грязь, нечистоты, смрад, гниение снятых шкур, запекшаяся кровь, черви, фу. Получается, у того трактирщика, у которого мы с тобой, Николашка, хулиганили, вообще чистота безукоризненная.

– Безукоризненной она стала после работы бесплатных заезжих молодцов, Херувимчик. А мне тот трактир больше запомнился скучающей Грушенькой. Ну-ка, покажи, где там ужасы описывают. Люблю всякие мандражи, чтобы под одеялом хотелось спрятаться, – и Николай подхватил газету.

Селянка и расстегаи и впрямь были выше всяких похвал. Видимо, этот трактир славился этими явствами, потому что к концу обеда почти все столы в трактире были заняты сосредоточенно жующими посетителями.

Когда были готовы рассчитываться и уходить, в трактире вновь приоткрылась дверь и в помещение проскользнула худенькая девушка лет восемнадцати. Быстро обведя глазами зал, девушка направилась к столу, где сидели Авдеев и его подопечные, и присела на край лавки.

– Угостите, господа, со вчерашнего дня не ела, – ясные глазки умильно заглядывали в лица мужчин, – могу отплатить, я умелая.

Половой, пробегавший с подносом с мисками, замахнулся на нее тряпкой:

– Иди отсюда, не мешай господам кушать. Иди, давай.

Но Николай был сыт и благодушен, поэтому бросил половому:

– Дай ей расстегайчиков ваших знатных. За наш счет.

– Слушаюсь-с. Только, господа…

– Иди, любезный. Принеси, что сказано.

– Слушаюсь-с.

Девушка, подскочившая со скамейки, снова села:

– Благодарствую, господа.

Пока ждали полового с заказом, Николай строго выспрашивал у девушки, сколько ей лет, где живет. Девушка отвечала смущенно, но довольно складно, а сама все ближе придвигалась к Павлу, который сидел, свободно откинувшись на спинку. Тот фыркал, как довольный кот, и, кажется, даже поглаживал тоненькую ручку, лежащую на скамье. Авдеев не вмешивался, только внимательно слушал.

Половой вернулся не очень довольный. Он сунул девушке в руки расстегаи, завернутые в промасленную бумагу, и коротко бросил:

– Иди уже.

Девушка вскочила со скамьи, схватила аппетитно пахнущий сверток и опрометью бросилась на выход, даже не поблагодарив.

Реакция братьев была одинаковой:

– Ну что же ты так грубо, любезный.

– Надоели они, эти девки, спасу нет. А оне разные бывают, господа. Иная молодая, а уже все прошла, да на все способная. Извольте счет-с.

Пока Федор расплачивался, решали, куда теперь отправиться. Притихший Павел хлопал себя по карманам и что-то бормотал себе под нос.

– Павлушка, пойдем. Ты что, блох ловишь?

Павел как-то растерянно протянул:

– Братцы, часов нет. Точно помню, пристегивал утром и смотрел время, когда гуляли. Коля, это папины часы, которые он мне дарил, с дарственной надписью…

– Может, под стол закатились?

Возле посетителей, которые двигали скамью и шарили по карманам, снова остановился бегущий половой.

– Что-то еще угодно, господа?

– Да вот, братец, часы закатились куда-то.

Половой медленно покачал головой.

– Эх, господа. Говорил я, что этих девок нужно гнать. Шалава паскудная.

– Ты думаешь, это девушка?

– А кто ж еще? Они тут ходят и ходят. Некоторые приходят и ждут, когда добрый человек покормит, другие клиентов ищут, а есть такие, что добром чужим разживаются. Мы их гоняем, а они все ходят. Эх, Хитровка рядом, оттель тянутся. Потаскушки тамошние. Нарочно вид ангельский представляют, чтобы пожалели их.

– А конкретно эту девушку ты знаешь по имени?

– Нет, господа хорошие. Они все разные ходят, не упомнишь. Вроде как в первый раз видел.

– Но часы папины…, – Павел был безутешен.

Авдеев скомандовал:

– Все, в участок идем. Что теперь разговоры разговаривать.

– Это правильно, господа. Тут за углом по правую руку участок. Недалече. Спросите Ферапонтова, он человек совестливый. Если сможет, то поможет. Деньгой отблагодарите, так даже доволен будет.

– Спасибо, братец. Все, идемте. Паша, не разводи панику, идем в участок.

Уже выходя из трактира, тихо добавил в дверях так, чтобы слышали только братья:

– Кобели, прости Господи. Бабники малолетние.

– Ну Федор Ильич!

***

Ферапонтов оказался грузным высоким мужчиной. Он внимательно выслушал рассказ и спросил только одно:

– Была молодая, худенькая и робкая?

– Да.

Полицейский вздохнул:

– На то и берут нашего брата, на жалость. А то, что ваш половой сказал, что это Хитровка, так он прав. Оттуда такая схема, на мужчин рассчитанная. Что, сильно ценные часы были? Золотые?

– Нет, серебряные. Но их мне отец подарил, они с дарственной надписью. Отца больше нет, это память. Я не обижу, Петр Петрович, отдарю за помощь.

– Память. Хмм. Отца помнить – это правильно. Ну, что ж, – Ферапонтов встал и оправил мундир, – Прокопьев, я на Хитровку ушел. Остаешься за старшего, смотри мне тут.

Хитровка при дневном освещении особо страшной не выглядела. Еще не тянулись к ночлежкам толпы людей, несших свой пятачок за право занять кусочек нар, уже разошлись по разным углам стоявшие на местной «бирже» безработные, еще не вышли на ночную работу ловкие ночные тати, и не вернулись к месту ночевки профессиональные преступники, которых плодила эта страшная площадь. Вполне можно было из-за незнания зайти на территорию и даже не понять, где находишься. Но это только до темноты, когда начинается самая хитровская жизнь.

Страшная, удушающая реальность. Человек любого сословия мог пополнить ряды хитровских жителей. Здесь бок о бок существовали и спившиеся и потерявшие все дворяне, и мещане, и священники, и неудачливые юристы. Для некоторых прожигателей жизни такой образ жизни был комфортен абсолютной свободой, здесь они могли делать все, что желала их пресыщенная другими развлечениями душа. Несчастные родственники таких личностей время от времени их разыскивали, отмывали, но те через некоторое время возвращались к любимому образу жизни. Хитровка отравляла собой и не отпускала.

И было на этой территории все, что требовалось для существования в небольшом городке: цирюльни, трактиры, лавки, харчевни. И тут же под открытым небом торговли всем, что только можно предположить: спичками, салом, спиртным, табаком, ведрами, продуктами, подложными паспортами, тряпьем, ворованными и перешитыми вещами. Если украденная одежда попадала на Хитровку, можно было с ней попрощаться. В многочисленных закутках и подпольных заведениях их перешивали многочисленные «мастера» и вещь начинала свою новую жизнь.

Братья и Авдеев шли за Ферапонтовым по каким-то длинным темным переходам. Если бы не последние лучики заходящего солнца, которые проникали в маленькие грязные оконца где-то высоко под потолком, вообще ничего не было бы видно. И то Ферапонтову приходилось ежеминутно предупреждать:

– Здесь ступенька прогнила, здесь дырка в полу, осторожно. Опять какую-то гадость разбросали, ироды. Осторожнее господа, тут пригнуться нужно, не ушибите головы.

Никто не попался навстречу. Только слышны были шорохи со всех сторон, как будто кто-то осторожно крался.

Было страшно, и оба брата незаметно нащупывали в карманах оружие, опасаясь, что его придется применить. Наконец, остановились возле какой-то перекошенной двери со следами взломов и ударов. Ферапонтов резко ударил кулаком, а потом зычно проорал:

– Зинка, отворяй, едрена вошь. Живо. Не то дверь выломаю!

Женщина, которая вышла навстречу, казалась непомерной рыхлой, жеманной и слишком нарядно разодетой для этого района:

– О-о-о! Петр Петрович! Какими судьбами! Давненько не виделись, – женщина притворно-радостно взмахнула руками.

– Закрой рот, Зинаида, если не хочешь видеться чаще в участке.

– А что так, Петр Петрович? Случилось что? Зачем я могу пригодиться в участке? – женщина кокетливо повела плечами. – Может, я могу пригодиться этим красавчикам, которых вы привели?

– Зинаида, еще раз предупреждаю: отвечать только на мои вопросы. Прекращай эти свои глупости, – Ферапонтов отодвинул женщину с дороги и кивнул остальным мужчинам идти за ним.

– Ой, а что так? Это обыск, Петр Петрович? Так у меня все в порядке. Я законопослушная гражданка, – Зинаида разговаривала с Ферапонтовым, а заодно жеманно подмигивала всем мужчинам попеременно.

– Зинка, хватит. Заарестую я тебя. Язык у тебя во рту не помещается, балаболит не к месту. Все, пошли, – и городовой первым шагнул в помещение.

Прошли по узкому коридору, заставленному каким-то барахлом, спотыкаясь и отпихивая то, что попадалось под ноги. Зинаида шла позади и что-то взволнованно шипела. Авдеев, шедший последним из мужчин, слышал тихое: ирод, аспид зловредный.

Ферапонтов, не оборачиваясь, рыкнул:

– Зинаида, я слышу все.

Женщина замолчала.

В довольно большой комнате, в которой не было двери, обнаружилось несколько девушек. Они чинно сидели по лавкам, спрятав глаза, и качали на руках детишек разного возраста. Еще несколько совсем маленьких детей лежали на лавке и сидели на полу. В глаза бросилось, что дети были завернуты в ужасающе грязные лохмотья и казались слишком тихими и спокойными. Они безучастно смотрели перед собой, даже не отреагировав на вошедших. Запах грязи, немытого тела и нечистот стоял невероятный.

– Это все девушки, которых я приютила по доброте душевной, Петр Петрович. На улице с детишками подобрала и теперь вожусь с ними, кормлю да пою. Они все хвалят меня и благодарят за кров и заботу. Так, девушки?

Мегера в пышном платье выдвинулась чуть вперед. Девушки, как будто их кто-то дернул за веревочку, принялись благодарить Зинаиду Прохоровну за материнскую заботу.

Ферапонтов брезгливо поморщился:

– Кончай концерт, Зинка. Я не вмешиваюсь в твои дела, пока все спокойно и никто не жалуется. А вот сейчас мне пожаловались, и я недоволен. Кто у тебя сегодня промышлял в трактире у Кузьмича, да часы у господ увел?

– Ах, часы нужны! Вы за ними пришли. Такие серебряные часики, да с надписью?

– Да, – не выдержал обещания молчать Павел.

– Да-да! Зачем мне часы чужие? Девочка ошиблась, зачем-то принесла их мне.

Зинаида суетливо ринулась в соседнюю комнату и принесла часы. Павел выхватил их из рук, открыл, посмотрел на циферблат и вздохнул с облегчением.

Городовой взял женщину за подбородок и погрозил толстым волосатым пальцем:

– Зинка, доиграешься! Через недельку приду проверить, как с детишками управляешься. Корми их хоть, дурища. Они тебе деньги приносят, а ты их голодом моришь, да травки разные божьим созданиям подсовываешь. Шмотки краденные опять напялила, тетеха ты нескладная. Ух, убил бы скудоумку.

Потом обратился к мужчинам:

– Идемте, господа. Я позже здесь разберусь.

Медленно, переглядываясь и не понимая, как вести себя, авдеевцы потянулись к выходу. Уже на улице они окружили городового:

– Да как же так, Петр Петрович. Там же дети. Это же чужие дети, возможно краденые, и они больные. Не могут себя так вести нормальные дети. Надо Зинку арестовать, а детей отдать в приют.

Ферапонтов вздохнул:

– Это Хитровка, господа. Тут свои законы, и мы только может следить, чтобы Хитровка не выплеснулась на улицы Москвы. Статус кво, как сказал один умный законник. Мы их стараемся не трогать, пока ситуация контролируемая.

А дети. Я знаю, что дети чужие. Сколько тут таких! И не сосчитаешь. Бабы пропащие рожают и сами продают своих детей за шкалик вот таким теткам. Такая Зинка отдает детей в аренду нищим, чтобы они жалость вызывали своим видом. Это называется иностранным словом бизнес. Гадость, одним словом.

Так что, господа, часики даренные вызволили, это хорошо. А остальное уж не ваше дело, вы это поймите и не пытайтесь возражать. Не вы первые, не вы последние.

Пойдемте быстрее. В темноте даже я на Хитровом не все могу сделать. Пойдемте-пойдемте.

Пока быстрым шагом покидали территорию Хитровки, видели, как разительно поменялись декорации. Потянулись длинные шеренги грязных, оборванных людей с поденной работы, которые нашли эту работу еще утром на своеобразной «Бирже труда». Отработав день, усталые люди тянулись в трактиры, чтобы пропить-проесть полученную копеечку, а потом завалиться в ночлежке на нарах, или под ними – на что хватит денег. Страшно и безысходно.

А навстречу трудягам из недр Хитровки выходили темные неясные тени – это шли на свою работу те, кто предпочитает работать под покровом ночи – воры и убийцы.

Расставшись с Ферапонтовым и отблагодарив того за труды, молча отправились домой. Московских впечатлений хватило. Решили, что пора выезжать. Гостеприимная тетушка сопротивлялась, как могла, но была побеждена.

***

Инструкция, данная генералом Авдееву, предписывала знакомство с Нижегородской ярмаркой. Потому билеты взяли до Нижнего.

Парни, которые совсем недавно ставили спектакль, в ходе которого им пришлось чистить место бойни скота и хозяйские конюшни, настаивали на билетах в вагоне первого класса, но сдержанный Федор пригрозил третьим классом. Братья переглянулись и согласились на второй.

Ранним утром пассажиры пробыли на вокзал и направились к вагону желтого цвета, в котором всегда были места второго класса. В вагоне попрыгали на мягких диванах, обтянутым серым сукном, полюбовались бронзовыми ручками и крючками. В целом, остались вполне довольны и отделкой под дуб, и стенами, отделанными ланкрустом, и изящными светильниками.

Соседи оказались довольно чопорными и скучными. Парни мигом поняли, что супруги строгих инженеров и юристов, едущих по делам, их не очень вдохновляют, и принялись рассматривать пейзажи за окном, а после настоятельного напоминания Авдеева немного пописали в дневниках для предъявления генералу.

По дороге до Владимира выходили на станциях, чтобы перекусить в буфете или в ресторане, и в целом быстро устали от скучной, однообразной поездки. Прогуливались по перрону и заглядывали в окна вагона третьего класса зеленого цвета, в котором явно кипела жизнь. Народу там было гораздо больше, чем во втором классе, и контингент там состоял из мастеровых и разночинцев. Кажется, братья пожалели, что не согласились на поездку в более интересном вагоне.

Николаша, правда, попытался завести разговор с какой-то разбитной бабенкой, торгующей семечками на перроне, но у той оказался рядом ухажер, который очень убедительно возвышался над своей любезной. На выразительный взгляд молодого барина девица ответила благосклонно, но в планах Авдеева значилось довезти своих подопечных без потерь. Поэтому он твердо увел расшалившегося Николая к афишной тумбе, на которой висел свежий номер «Ведомостей» и, кажется, что-то ему тихо выговорил.

Судьба была милостива к молодым повесам. На одной из станций в вагон в сопровождении тучного господина вошла дама – небольшого роста черноглазая брюнетка. И сразу стало как-то веселее, в воздухе носились любовные флюиды, а Авдеев тяжело вздохнул, предчувствуя осложнения. Господину было очень жарко, он постоянно вытирал распаренное лицо большим платком и просил даму помахать на него веером. Дама покорно махала, бросая трогательные взгляды из-под шляпки. Ее грудь при каждом взмахе и каждом вдохе соблазнительно вздымалась, привлекая нескромные взгляды. Где-то рядом носились амурчики со своими луками и стрелами.

К счастью для шалопаев, господин вскоре уснул, и дама с явным облегчением откинулась на спинку дивана. Через некоторое время из рук дамы выпал и приземлился на пол кружевной платочек. Истинные джентльмены ринулись поднимать, отдавливая друг другу ноги в элегантных штиблетах. Авдеев обреченно вздохнул.

Что характерно для вагонов второго класса, он был полон только на треть. Потому никто не мешал найти рядом три местечка. Ведь никто же не станет отрицать, что мешать спящему грузному господину не стоит?

Оказалось, что Ниночка едет с мужем на ту же Нижегородскую ярмарку. Дата и место встречи были назначены.

***

Ох уж эти поезда в девятнадцатом веке! Легко было остаться на перроне, если не уследишь за сигналом колокола. Перед отправлением поезда служащий трижды ударял в колокол, затем следовал свисток поезда. А уж если поезд трогался, то выскочить из него или на ходу запрыгнуть было уже нельзя.

Хорошо хоть появились вагоны-рестораны, но удобных спальных мест так и не было. Поэтому пассажиры покупали билеты с возможностью выйти на любой станции, отдохнуть в гостинице, а потом по тому же билету продолжить путь в другом поезде по нужному направлению. Именно поэтому вагоны были заполнены не полностью. Никто никогда не знал, сколько будет пассажиров конкретно в этом поезде и на этой станции! Правда, иногда случалось, что отдохнувший пассажир был готов ехать дальше, но в прибывшем поезде в нужном классе не оказывались свободные места. Тогда пассажиру приходилось возвращаться в гостиницу и ждать следующего поезда.

У братьев и их дядьки была запланирована остановка во Владимире, а Ниночка с мужем, севшие позже, ехали дальше. Незаметное для окружающих движение ресничек, соблазнительно прикусанная пухлая губка, искрящийся взгляд – кому надо, тот поймет! И только от очаровательной обладательницы белозубой улыбки зависело, кто из милых братьев получит сладкий подарок в Нижнем.

Но не успел поезд тронуться, как образ милой Ниночки тотчас же рассеялся, ведь предстояла прогулка по чудесному городу. Несколько часов провели, гуляя по холмистым улочкам, заходя в величественные храмы и отдыхая в тенистых парках. После с удовольствием растянулись на чистых простынях в гостинице и от души выспались.