Читать книгу: «Секундант одиннадцатого», страница 8

– Теперь я точно вижу, что вы не россиянин, – рассек спич-воззвание Якуб Корейбо, секундами ранее прозванный бэк-вокалом у геббельщины двадцать первого века. – Скорее всего, вы какой-то реликт. Здесь, в России, такие не только не водятся, процесс их оплодотворения возникнуть не может… Как хоть зовут вас, ископаемое вымершего вида? Надеюсь, понимаете, что «ископаемое» – риторический прием…

– Зови меня Сашей, пан необязательно…

– Так вот, уважаемый Саша, что дает вам основания утверждать о деньжищах, которые мы в Останкино якобы загребаем? Штатное расписание, ведомости заработной платы, выписки с банковских счетов, которые вы физически обозревали? – надменно вбросил Якуб.

– Разумеется, нет. В сети только пара статеек, заваренных на слухах и подозрениях. Но, прости, существует хоть один аргумент, кроме примитивного чеса, объясняющий вашу ипостась – публичного удовлетворения похотей российского собирательного теле-садиста? Можно, конечно, сослаться на костюмы, тянущие за пятьсот евро у Ковтуна, Вайнера, Амнуэля, пр., которые те чуть ли не ежедневно меняют, но опускаться до пересудов и домыслов не хочу…

– Все-таки вы не сдержались и опустились, опрокидывая позицию девственно непорочной нравственности, которую точно святым писанием махаете передо мной…

– Послушай, Якуб, ты полагаешь, я мизантроп, окрысившийся на весь мир, который не признает мою якобы особость? Или считаешь, я не знаю, насколько сегодня незавидна участь рядовых сочинителей или комментаторов, для которых сам факт издания и есть авторский гонорар? Стало быть, на прокорм одна, часто иллюзорная, известность… Или, быть может, мне не ведомо, что нормальной семье хочется жить здесь и сейчас, и женам не втолковать, что труд гуманитария в эпоху интернета оценивается не дензнаками, а дюжиной лайков? Или мне не ведомо, что Якуб Корейбо – самый бескомпромиссный и дерзкий комментатор на росгостелевидении, со славянским жлобством и европейской последовательностью продавливающий историческую правду и понимание того, насколько пагубен российский великодержавный шовинизм? Но! Как не верти и, куда не смотри, оппонирование с добровольным, щедро оплачиваемым кляпом во рту – игра в поддавки со злом. И как вам не понять, что у того подыгрывания есть зримый отголосок – укрепление имиджа крутого режима в глазах охлоса. Что отображается и количественно – в тысячах российских добровольцев на востоке Украины, отравленных лживой, но, оказалось, более чем действенной пропагандой. И ты ее легитимизующее, если не рабочее звено. Имело бы место обратное – бойкот телепомойки со стороны западных экспертов – ее бы ждала участь неизбежного взрыва от критической величины газов, ею генерируемых…

Тут Алекс, на пике задора, сопровождавшегося выразительной жестикуляцией, невольно взглянул на соседа и… осекся. Якуб, оказалось, его не слушал, причем совершенно – что смотрелось, по меньшей мере, необычным на фоне расплескиваемых критиком эмоций.

Тем временем на лице Корейбо жались нелегкие розмыслы-калькуляции. Казалось, весь его семейный бюджет перекочевал на фасад его души и – о, досада! – дебет с кредитом не сходился. В той чудной чересполосице просматривались символы неких благ, понятное дело, материального овеществления не имевшие, планы обретений, гибнувшие, не успев возникнуть, и страх перед махиной мироздания, диктующего человеку свои законы.

Телепатом Алекс не был, но его развеселый жизненный опыт раскладывал умонастроение Якуба буквально по полочкам. При утере того или иного актива или по «приземлении» на недельку-вторую, в первые часы кризиса Алекса обуревала схожая гамма чувств. Была правда и существенная разница: в отличие от Якуба, он никогда не полагался чужого дядю, а только на самого себя. Оттого его сектор лавирования даровал куда больший запас прочности и перспектив.

Алексу стало жаль Якуба – как амбициозную, но юную по меркам его возраста личность, обреченную на горечь разочарований и крушение многих ориентиров. Возможно, оттого, что в эти мгновения ему вспомнился сын, одногодка Якуба, с которым он до сих пор не восстановил связь. В известной степени, сознательно. Ведь контакт – это обретение более-менее осязаемой обители. Череда шконок, где его судьбе сужено было затеряться, такого опорного пункта ему не сулила.

Алекс перевернулся набок, лицом к стене, занимая позицию – постепенной глиссады в сон. Хотел было молвить «Спокойной ночи» и предостеречь соседа, что грешен храпом, но промолчал. Склонялся укорить себя за это, но быстро нашел оправдание: у Москвы особая энергетика – эфемерности событий.

Глава 12

Шереметьево-2, на следующий день

Алекса вежливо подталкивали, но он упирался, и двое озабоченных секьюрити не понимали, почему. Минутами-то ранее клиент струил дружелюбие, пусть нервическое, заискивал даже порой.

Тем временем вертолет, повергший Алекса в ступор, крутил лопастями. Пилот при этом поглядывал на необычную сцену – явный контраст повседневности – транспортировке ВИП персон, организационно «отполированной». И даже он не предполагал, что пассажир – жертва известной фобии, но не традиционного, а заковыристого извода. Врожденная боязнь полетов, с которой Алекс будто давно распрощался, похоже, вернулась вновь. Но не столько из-за «передозировки» злоключениями последних дней, а, наверное, оттого, что на вертолетах Алекс прежде не летал…

Тут один из секьюрити крикнул – из-за шума двигателя – Алексу прямо в ухо:

– Мы не можем здесь стоять! Не сядете, вас вернут на рейс!

Ежась с сомкнутыми руками на груди, точно в тяжком похмелье, Алекс пошаркал к вертушке и не без помощи эскорта поднялся на борт, который вскоре растворился в свинцовом небе.

10.45 утра, при этом день для Алекса начался шестью часами ранее. В начале седьмого из камеры изъяли Якуба, дав только пять минут на сборы – обнаружилось свободное место на варшавский рейс. При расставании Корейбо лишь рассеянно кивнул, высматривая, не забыл ли чего из вещей в непривычном для него жилище. Алекс со снисходительной улыбкой наблюдал за суетливыми сборами соседа, раздумывая, чем бы того подбодрить. Но ограничился лишь сжатым кулаком, бывшим, скорее всего, ответом на кивок Якуба.

Меняться – это не про людей, подумал полуночный «староста», едва дверь за Корейбо закрылась.

Спустя час пришли уже за ним самим, как и в случае с Якубом – новая смена. Зачитали постановление о выдворении и акт изъятия двухсот восьмидесяти евро на билет в Берлин.

Реституция личных вещей в офисе пересылки: портмоне, кэш (за минусом стоимости билета), кредитки, мобильный. Паспорт и посадочный талон – в руках у сопровождающего. Он вручил их Алексу лишь в момент фактической посадки на рейс, невозмутимо отстояв с ним очередь и корректно пожелав «Счастливого пути!»

Алекс брел по рукаву в общем потоке, пытаясь сконцентрироваться. И не выходило определиться – Берлин вместо Тель-Авива – благо или нет. Но главное, рамка реальности то блекла, то мельтешила, а то и вовсе ускользала. И самое любопытное – его это подспудно устраивало. Да, на фоне пресыщения драмой и поднакопившейся усталости, но всего, чего ему в глубине души хотелось – это пуститься в беспечный дрейф. Хотя бы на месяц. Так что Европа, от его проблем будто в стороне, казалась сей момент, как минимум, плюсом.

И пусть идут все лесом! Магаданским. Он же пока в Черный (Schwarzwald)…

Показались подступы к зеву лайнера. Алекс рефлекторно чуть прибавил шаг, притомившись от настоящего марша; дольше, чем в Копенгагене, подумал он. Тут он услышал из-за спины: «Ваш месседж достиг адресата. Не оборачивайтесь и возьмите вправо. Курс – на парней в желтых жилетах техперсонала у входа в самолет. Замедлите шаг… Аккуратно проскользните за их спинами на лестницу, которая ведет вниз, на бетонку. Вас там встретят и сопроводят в микроавтобус. Медленнее, еще медленнее… И как можно естественнее».

Мистический тембр голоса и чуть растянутая тональность фраз невидимого «регулировщика» казалась настоящим сеансом гипноза, притом что процедура вполне могла быть замышлена таковой. Между тем Алекс, чуждый какой-либо эзотерике, даже не вздрогнул и почти сразу перестроился с волны беспечности на конкретику инструкции, сколько бы та не отдавала потусторонним. И не прошло минуты, как оказался на земле, а чуть позже – в «Форде» с тонированными стеклами.

Оплеуха метаморфозы его настигла только у вертолета, на который Алекс воззрился, точно на канатную дорогу, которую – через пропасть – предстоит без страховки преодолеть. И вся беда была в том, что к Алексу не столько вернулась аэрофобия из-за незнакомого ему воздухоплавательного средства, сколько, он полагал, с небом покончено надолго и иного транспорта, кроме микроавтобуса, сегодня не предвидится. Но, скорее всего, по совокупности тестов на разрыв и подгонку битами, его в очередной раз с катушек снесло.

Так или иначе, все полчаса полета он просидел с мертвенно бледным лицом, точно вкопанный и вцепившись в поручни кресла. От предложенной воды едва заметным покачиванием головы отнекивался и лишь однажды подал голос, истерически взвинченный: «Водка есть!?»

На борту был полноценный бар, но задействовать его эскорт не решился – в подробной инструкции, ими полученной, такому повороту событий места не нашлось. Да и не выходило понять, кто таков их подопечный – то ли перебежчик, то ли предатель-провокатор. Бабу ему еще…

***

Подмосковье, спустя четыре часа

По пути в столовую с пригласившим его на ужин охранником Алекс осматривался. И как ни одергивал себя, изумления махиной и дизайном строения, куда был доставлен, скрыть не мог. Он понимал, что причиной тому не зависть и не его провинциальный бэкграунд, а неспособность переварить реалии постсоветского уклада, прежде знакомые виртуально. Формации, даровавшей российскому правящему классу блага, не снившиеся брежневскому Политбюро с Фордами и Дюпонами в придачу.

Сколько бы этот тезис ни был вторичен, если не затерт до дыр, при физическом соприкосновении с фактурой строя плутократов Алекса утерял фасон. Изумление множилось тем, что внушительное подразделение охраны и ряд деталей, улавливаемых по большей мере интуитивно, говорили: трехэтажный дом-усадьба с крытым бассейном, теннисным кортом, боулингом и вертолетной площадкой, надо полагать, правительственный объект, а не частная вотчина. И функция его обитателей, судя по инфраструктуре досуга и богатейшему декору, скорее, роскошествовать, нежели восстанавливаться от бремени государственных дел.

Интерьер отсвечивал: за безумной расточительностью объекта стоят поколения недоедавшего плебса, чьим отпрыскам, дорвавшимся до кормушки, тупо «транжирить калории» еще не один десяток лет. Прежде чем генетический голод – хватать и чавкать до опупения – культурный слой не приглушит.

Алекс несколько опешил, встретив в столовой всего одну персону. Отталкиваясь от потсдамского опыта, полагал, что и здесь коммуна, столующаяся вместе. Потому минутой ранее задумался, как себя в новом коллективе вести, дабы не быть со своей эксцентрикой в тягость.

Но проблема отпала само собой: господа – в палатах, обслуга – в людской. Исчез и его эскорт без всяких комментариев. Мотай на ус.

Набрал в рот воды и «барин», без особого дружелюбия осматривая гостя. Впрочем, совка по рождению этим было не удивить. За четверть века, проведенного на Западе, он постиг: культура приветливости и этикета – продукт длительной эволюции европейского оазиса. На скорую руку не пришить.

– Здравствуйте, – так и не дождавшись приглашения, поприветствовал гость. После чего уверенно двинулся к огромному столу. Погремев стулом, уселся в том же, что и «барин» ряду, ближе к входу.

– Добрый вечер, – с явной задержкой откликнулся «барин», будто переваривал нежданного, а то и непонятно как затесавшегося посетителя. Склонившись, нечто привел в действие под крышкой стола.

Объявились на диво аппетитные «пышки», как Алекс окрестил про себя двух молодок в униформе официанток, своей сексуальной привлекательностью способные отбить аппетит. Приблизившись к клиентам, стали зачитывать меню. Спустя минуту, утомившись от терминов франко-итальянской кухни, Алекс попросил ядерную обслугу ограничиться plat du jour и особо не заморачиваться. Молодки исчезли, смутив гостя будто радушными, но оставляющими неприятный осадок взглядами. Утробной цепкости.

Тут Алекс озадачился: собственно, кто этот моложавый господин, напоминающий комсомольского вожака и яппи разом? Интуиция подсказывала, что встретились они в столовой не случайно. Но внятного ответа он не нашел и покосился в сторону соседа. Казалось, сигнализировал: не прочь познакомиться.

– Вы как-то странно уселись, точно ваша хата с краю, – озвучил «барин», на Алекса даже не взглянув. Что могло быть воспринято, как декламация некой цитаты.

Алекс развел руками, предпочтя многозначный жест словесной реакции. Не в его ситуации сболтнуть лишнее, не говоря уже, садиться на своего конка – пикировок. Ведь к 13.00 он физически растворился. Не исключено, некто, под Алекса Куршина загримированный, прошел в Берлине пограничный контроль, предъявив фиктивный паспорт на его имя. Не только комар, но и ЦРУ носа не подточит; здесь, в России, с соблюдением всего протокола выслан, там, на немецкой проходной, въезд в ЕС зафиксировал. Видеосъемка же в аэропортах, словно в русской бане…

На одного «потрошителя» пенсионных фондов меньше… Сын же с подругой месяц-другой даже не рыпнутся, принимая «нырок» за очередной загул.

– Как здесь? – задал «барин» будто понятный, но слабо мотивированный вопрос.

– Если вопрос ко мне, то грех жаловаться. Жив-здоров, крыша над головой, – чуть подумав, ответствовал Алекс.

– Понимаете, где вы?

– Вам бы представиться. Последний вопрос – за рамками формального знакомства…

– Так уж сразу… – отстаивал свое инкогнито сосед. Как-то по-женски, правда…

Алекс пожал плечами и промолчал, похоже, увиливая от разговора, начавшегося столь неумело. Да и ужин подоспел. Тут «барин» распорядился накрывать на вторую персону напротив себя. Одновременно панибратски зазвал соседа плечом пересесть. Алекс изобразил миной: собственно, почему я, а не ты? Но на новое приглашение, переданное благожелательным жестом и мимически, «мол, будь проще», откликнулся.

«Барин» ел столь же неуклюже, как и выстраивал прелюдию к знакомству – мастерил из бифштекса с гарниром нелепые кучки и торопливо их поглощал. И не то чтобы чавкал, был шумлив. Причем, было не понять, за счет чего эти шумы возникают. Кроме того, он злоупотреблял салфетками, порой, казалось, чтобы руки занять. При этом Алекс не торопился записывать визави в стан мужланов, полагая, что выводы преждевременны.

– Чего ради вы как с цепи сорвались? – подал голос «барин», будто насытившись.

– С какой цепи? – искренне удивился гость.

– Нойкёльн, я имею в виду…

Алекс потряс головой, выказывая полное непонимание, о чем речь. Но почти сразу застыл, вспомнив, что Нойкёльн – район его последнего пристанища в Берлине, арендованного Синдикатом через Airbnb. Насупился, казалось, представ перед дилеммой. В конце концов, откликнулся:

– Попытайтесь меня понять: было бы опрометчиво отвечать на вопросы по весьма чувствительному поводу, не убедившись в том, что у спросившего есть на то допуск.

– Но в Берлине вы же отвечали, – нашел логическую прореху «барин».

– Согласен. Но то была примерка, без которой, как при шитье костюма, не обойтись, – возражал Алекс. – Произошел бы со мной в Берлине, как понимаю, вам известный конфуз или нет, сейчас я требовал бы того же – предъявить полномочия.

– Какие? – «барин» набычился.

– То, что это здание – правительственный объект, я почти не сомневаюсь. Но, поймите, я далек от коридоров российской власти в той же мере, как человечество от Урана. Какая гарантия, что вы не случайное лицо или того хуже – участник антиправительственного заговора?

– Так что вы хотите, сообразить никак не могу? – не столько терял терпение «барин», сколько, казалось, до него постепенно доходило: казус Алекса Куршина – колючая проволока, с какой стороны не возьмись. – И что вы предлагаете?

– Если честно, то не знаю. Но в идеале визит… – Алекс задумался, – господина Нарышкина решил бы проблему. Лицо оно публичное и широко известное. Да и, убежден, именно его ведомство мною занималось. Подтверди он ваш мандат, готов сотрудничать.

Ответом стала сардоническая улыбка, переросшая в хамоватую.

– Ну и, наверное, – продолжил Алекс, нащупав нечто, – меня устроит правительственный сайт, где наряду с вашим фото указана и должность. Надеюсь, она адекватна обсуждаемой теме.

– На Уране все такие? – «барин» вдруг развеселился, казалось, удачно сострив.

– Видите ли, если что-то меня ныне тревожит, так это безопасность. Понятное дело, в первую очередь, собственная. Но вот незадача: без увязки со средой она эфемерна. Иными словами, твоя жизнь не стоит и ломаного гроша, если в округе дефицит контроля. Стало быть, одеяло на себя нужно тянуть так, чтобы и прочих оно прикрывало. Таким образом, чем больший вклад индивидуума в коллективную безопасность, тем надежнее его собственные позиции… – Алекс запнулся, видя, что «барин» стал отстукивать в своем мобильном какое-то послание.

– Вы хотите сказать, Россия нуждается в вашей защите? – вникал в сказанное «барин», разом эксплуатируя мессенджер и, похоже, обломив зубы о конструкцию весьма путаной зауми. Не он первый…

– Разумеется, нет, – с кислой миной ответствовал Алекс, сокрушаясь то ли на собеседника-тугодума, то ли на свой изъян – философствовать на ровном месте.

Тем временем «барин» подключил к операции левую руку, но стучал уже не по виртуальной клавиатуре, а по столу, будто на перепутье или в ожидании ответа на свой месседж. И действительно вскоре раздался звонкий сигнал, какой-либо реакции, однако, не повлекший – «барин» и дальше отстукивал свой ритм. Наконец он сверился с экраном и, прочитав текст, почему-то перевернул аппарат лицом вниз. Но вскоре развернул и, набрав номер, поднес к уху. Дождавшись соединения, властно скомандовал: «Планшет принесите. В столовую. И подключите к сети». После чего обратился к гостю:

– Я сотрудник аппарата президента Российской Федерации Бондарев Николай Степанович. Запомнили? На подходе интернет – сможете убедиться. Устраивает? Нарышкину можно расслабиться?

– Начинайте… – пожевав губы, выдал членский билет стартапа «Куршин» гость.

– Фишка в том, что, прежде всего вам придется объясниться. И от того, чем удивите, – «барин» изобразил кавычки, – зависит дальнейший разговор. Да и состоится ли он?

– Как понимаю, Москву возмутил мой самовольный отъезд из Берлина, доставивший столько неудобств? – выдвинул версию своей вины Алекс.

– Мимо. Это не более чем следствие. Гвоздь ситуации: почему вас выпустили? Не вас конкретно, а всю ячейку. Аналитики убеждены: с теми доказательствами, которые следствие поначалу приоткрыло, отмазаться шансов ноль. В успех апелляции не верили сами адвокаты, которые чуть не охренели, узнав, что судья большую часть улик отверг, как добытые с нарушением – внимание! – не юридический процедур, а оказывается, ведомственных инструкций контрразведки… – Бондарев замолк, увидев посыльного с планшетом. Поднял вверх большой палец, объявляя паузу. Когда же планшет был доставлен, приподнявшись, передал его Алексу.

– А вы не догадываетесь? – спросил Алекс, приводя в действие планшет. Продолжил: – Кому такая задача по зубам?

– Кому?

– Те же люди. Но, подчеркиваю, подробностей никаких. Если вы знакомы с отчетом берлинского карантина, то в утаивании информации о ваших оппонентах я неумолим. Кто, где, когда – увольте. Не хочется повторяться, – Алекс поморщился.

– Что, вот так взяли и вытащили, выпустив подозреваемых, ходивших под пятнашкой? – усомнился не барской фамилии Бондарев.

Гость не ответил, путешествуя по сайту Администрации Президента РФ. Найдя искомое, уважительно, словно признавая заслуги, кивнул. Кратко взглянул на собеседника и как бы переваривал прозвучавший вопрос. Наконец откликнулся:

– Москва проделала в разы больше, чтобы меня выдернуть из ниши, где России, будто места не было. Причем замудрила все так, что в Берлине мне пришлось выгораживать всех и вся, балансируя на устремленной в кадык бритве. В немалой степени потому, что мой компьютер был изначально взломан той стороной, а ваши подрядчики этот факт то ли не заметили, то ли проигнорировали…

– Что!? – лик Бондарева резко преобразился. Одежки вальяжности, поверх незатейливой родословной, словно стряхнуло, и на его лице воцарился испуг. Детской незащищенности.

– А как вы думали? Откуда их в этот вольер занесло? Не я же, бухарик и политический комментатор в одной упряжке, мог сморозить такое – на ярмарке гангстеров своей драмой торговать. Но! Все к лучшему… – резко сбросил октаву Алекс

– Как это? – изумился Бондарев, советник ВВП по силовому блоку, как минутой ранее для Алекса приоткрылось.

– Простите, об этом не с вами, при всем уважении. И последнее: понимая, в какие межгосударственные и межклановые склоки меня занесло, считаю целесообразным удалить меня из проекта, изолируя в разумных пределах. Хоть на Камчатке. Человек я не бедный, готов нести расходы сам. Одно условие – гарантии общения с сыном. Подчеркиваю: о контакте, навязанном мне той стороной, я сказал все. И, поверьте на слово, подробности мало что к заявленному добавят.

Бондарев часто мигал, отсвечивая, что он, будто глубоко в теме, вдруг осознал, что не смыслит в ней ничего. Причем в такой степени, что словарный запас словно схлопнулся. Но все же сухим горлом озвучил: «Завтра продолжим».

На сутки «Камчатка» или какая-то ее ипостась откладывалась.

Глава 13

Подмосковье, ноябрь 2018 г.

Шел пятый день соприкосновения вживую с режимом, возведенным его ровесниками – банальное открытие, вдруг Алекса посетившее. Строем скорее толкачей, нежели политиков, рожденных в пятидесятые (плюс-минус), и становление личности которых пришлось на эпоху «ядреного» социализма.

Какое-то время Алекс этой мыслью забавлялся, норовя «прирастить ей конечности», но связных обобщений не выходило. И немудрено. Не обозревая хотя бы внешнюю сторону местных реалий, к чему умозрительные экзерсисы?

Алекс поторопился, посчитав, что на сутки «Камчатка» откладывается. Повторной встречи с Бондаревым не случилось ни назавтра, ни в три последующих дня. Более того, в правительственном комплексе, первом пристанище на российской земле, он даже не заночевал. Спустя час после ужина некто, похоже, старший секьюрити объявил о перебазировании. И вновь на вертушке. На ночь глядя.

Новое гнездо, стильного интерьера, но вполовину меньше предыдущего, в его позиции изменило мало. Мобильный не вернули, доступ к интернету и линиям связи запрещен, охранник Кирилл либо в коридоре на кресле, либо в прихожей, на диване. Здесь он и спит, повторяя потсдамский сценарий. Апартамент, правда, полста квадратов…

Между тем – контрастом потсдамскому опыту – движения по дому не ограничены. Добро пожаловать в бассейн, фитнесс-центр, библиотеку. Однако пробежки и прогулки вне здания даже с охраной исключены. Зато на рабочем столе – лэптоп, не исключено, с подачи Марины, известившей Центр об идее романа, которая в Потсдаме Алекса посетила.

Вокруг здания четырехметровой высоты забор из бетонных плит с системой оповещения о несанкционированном вторжении. За забором – сосновый бор. В самом здании – еще один секьюрити, двое – в будке-проходной на въезде. Ротация для троицы – каждые восемь часов, но Кирилл, тень, несменяем. Почему – Алекс даже не пытался вникнуть, находя технологии охранного ремесла штатскому уму неподвластными. Несколько горничных, повар. Меню – ресторанное. Столуется гость в одиночку.

Холодная приветливость секьюрити и обслуги. Этакие холеные стервятники, будто приличных манер, но со сканирующими, хищными взглядами. Его, вкусившего культуру деликатной ненавязчивости, это коробило, и в памяти почему-то всплывали эпизоды его армейского житья-бытья, от которого, прежде полагал он, как от дурного сна, он освободился.

Кирилл поползновений к общению не выказывал, понятное дело, следуя должностной инструкции. Извещал только о приеме пищи и, умотавшись от круглосуточной вахты, отбое для обоих. В прочих обстоятельствах: «да», «нет», кивки – вот и весь словарь общения. Но днем ранее с утра излучал предвкушение некого события – вразрез своему обычному фасаду – флегматичного бесхитростного здоровяка, одна из примет русской идентичности, по ощущениям Алекса, исчезающей…

Той оказией оказался матч Швеция-Россия в Лиге наций УЕФА – турнира Алексу незнакомого. Впрочем, ничего удивительного: как болельщик Алекс самоликвидировался более десятилетия назад, погрузившись в пучину сочинительства.

Кирилл, наконец, расщедрился на несколько фраз, сообщив о матче и продиктованном им обременении – не покидать вечером апартамент. На что подопечный благосклонно откликнулся: «Составлю даже компанию». Должно быть, надеялся сломать перегородки изоляции, на тот момент ему поднадоевшей.

Интрига в матче не замечалась – шведы, хозяева, смотрелись организованнее с внятным рисунком игры, россияне же – скорее притирались друг к другу, нежели преследовали цель. Впрочем, вполне ожидаемо: после мундиаля у России – экспериментальный состав, не считая патологий и атавизмов, советскому и постсоветскому футболу присущих…

Тем временем преимущество шведов нарастало, и дуэт зрителей все чаще обменивался взглядами. Не столько тревожными, сколько, казалось, понимания малости шансов у русских закончить игру достойно.

Переглядывание уступило место репликам и даже комментариям, и болельщик-ветеран, пусть в отставке, немало дивился, насколько его сосед, казалось ему прежде, парень незатейливый, точно чувствует динамику и пружины спортивного действа. Но главное, между ними впервые завязалось общение, пусть ситуативное.

В перерыве Кирилл посетовал, что шансов привезти в Москву даже очко мизерны, хотя бы потому, что уровень клубов, за которые шведы выступают, на два порядка выше российской сборной. Услышав «Манчестер Юнайтед», «Рома», Алекс закивал.

Россия с сухим счетом повержена – и не общепризнанным грандом, а середнячком, в четырнадцать раз уступающим ей по людскому ресурсу. Время за полночь, но вспыхнувшая искра общения не гаснет, невзирая на видеосъемку, несомненно, ведущуюся. Но тут, оказалось, ораторствовать одному Алексу – Кирилл, проницательный ценитель игры как таковой, истории этого вида спорта не знает, в том числе недавних лет. Без чего обмен мнений – куц, если не имеет смысла. Кто такой Стрельцов, единственный форвард-россиянин мирового уровня, Кирилл не в курсе. Неведомы ему даже Карпин и Мостовой – тандем постсоветских футболистов, блиставший в европейском футболе более десяти лет. Тогда как великому Шевченко удалось не совсем… Российский же футбол, общеизвестно, в явление не вылился, так что дискуссию о нем, которую завязывал секьюрити, Алекс искусно избегал.

Так или иначе, котировки Алекса у Кирилла резко возросли, и уже назавтра вакуум взаимоотношений между ними испарился. Злоупотреблять скачком доверия, однако, Алекс не стал, избегая двусмысленных или провокационных просьб и обращений. Словом, о погоде и спорте в основном. И, утомившись от безделья и неопределенности, открыл в компьютере файл под загадочным именем «Текст».

Его интрижка с крупной прозой длилась всего пятилетку, брачными узами не отяготившись. И Алекса порой рефлексировал, что плод той увлеченности – три произведения – то ли незаконнорожденные, то ли обречены на вечное несовершеннолетие. В какой-то момент, будто осознав условность своего дарования, он резко переключился на публицистику. Но была ли причина таковой или к смене жанра его подтолкнул аншлюс Крыма – девятибалльное потрясение либеральной системы ценностей, которую он исповедовал – Алекс убежден не был. Но за пять последних лет в справедливости выбора не усомнился. Ведь изъяны его сочинительства благополучно перекочевали в новый для него жанр, при этом нормы последнего, в формате интернета, зашкаливающих ритмов и словотворчества, отличались удобной эластичностью.

Алекс просидел перед экраном добрых два часа, прежде чем первое предложение себя огранило. Тут его прорвало – за какие-то минуты со стенографической скоростью он выдал развернутый, но главное, сносный абзац. Подобное замечалось редко – творил-то он, по обыкновению, неровно со многими «отходами». И порой уходили годы, прежде чем текст обретал пристойный вид. Как правило, за счет стилистических упрощений и выкорчевывания ярких троп, которые приносились читаемости текста в жертву.

На этом творческий порыв иссяк, и, казалось, Алекс либо выработал сегодняшний ресурс, либо уткнулся в невидимое препятствие. Он стал приподыматься, замечая, что Кирилл, еще недавно листавший глянец, двинулся в его сторону.

– Простите, – обратился круглосуточный секьюрити, – забыл вам передать: если понадобится что-либо из интернета, составьте перечень. Вам распечатают…

Алекс в нерешительности остановился. Будто хотел нечто уточнить, но после краткой паузы только отмахнулся: дескать, обойдусь. Все же озвучил: «Мне нужно связаться с сыном. Пусть придумают, как. Куда важнее, чем переводить бумагу…»

– Да, конечно, передам, – заверил Кирилл.

Алексу стало ясно, что о его сочинительских потугах охранник своему начальству уже доложил. Уместен и его прогноз о депеше Марины в Центр, где наряду со всем прочим упоминались творческие планы фигуранта. Любовь любовью, а шпионаж врозь. Со стуком по расписанию, невроз превозмогая…

Но куда важнее: предложенная Синдикатом через Кирилла помощь – индикатор его, Алекса, особого статуса, девальвации, похоже, не претерпевшего. Вопреки его самоубийственному признанию о вызволении в Берлине, не выговорить даже кем – вашингтонским обкомом, происки которого мерещатся Москве, пожалуй, чаще, чем маразматическому, но сохранявшему зачатки здравомыслия СССР.

Так что Камчатка – прообраз его добровольной ссылки за пределы коллизии – надо полагать, у Синдиката взаимопонимания не нашла. Невольно напрашивалось: Алекс Куршин – герой произведения, которое – каждому автору известно – можно либо бросить, либо упрямо, скрипя зубами дописать. Хорошо бы не кровью главного персонажа…

***

Кремль, спустя сутки

Президент, казалось, слился с экраном, при этом правая рука чуть двигалась, управляя мышкой. В этой позе – полной концентрации – он обретался последние три часа, отключившись не только от внешнего мира, но и своего секретариата.

Предмет интереса ВВП – видеоролики, где запечатлен Алекс Куршин – самый диковинный гость РФ, по крайней мере, текущего месяца. Но не все подряд, а те, в которых Алекс, как это за ним нередко водится, вещает. В этой подборке даже такие приватные частности, как дискуссия Алекса с Якубом Корейбо в камере шереметьевской пересылки и его вчерашние посиделки с охранником при просмотре футбольного матча.