Читать книгу: «К берегам Тигра», страница 14
– Хорош? – спрашивает он меня. – Так надо! В этих краях друзей встречают по одежке.
Ему подают коня, и он легко вскакивает в седло. Аветис, просветлевший и тоже принаряженный, уже сидит на своем маштачке. Двое казаков попридерживают коней, третий же, приказный Донцов, держа в руке развевающийся сотенный значок, рысит за Гамалием. Через минуту вся группа несется по дороге.
– Вашбродь! – окликает меня Пузанков. – Дело есть до вас.
Мой «Личард» мнется и почесывает затылок, что является у него верным признаком неспособности отыскать подходящие слова.
– Ну, говори, – что там такое?
– Вашбродь, казаки спрашивают: не рады нам, што ли, английцы?
– Почему они так думают? Кормят, может быть, вас плохо?
– Нет, вашбродь, дают всего вдосталь, сыты и довольны едою казаки. Только смотрят на нас как-то чудно.
– Как это чудно?
– Да так, будто мы не люди, а диковинные звери, орда вроде, што ли.
– Вероятно, это просто потому, что они еще никогда в жизни казаков не видали.
– А хиба мы раньше английцев та индийцев бачили? А все ж глаз на них не таращимо. Та и не на солдат ихних, вашбродь, казаки жалятся. Солдаты ихни, особливо индийцы, просты, душевны. По-своему што-то лопочут. Што – не понять, а видно, щось доброе. А от майор, об нем речь. Он вовсе волком на нас глядит. Едет утром мимо сотни, так и скосоворотился. Солдат своих до нас не допущает, вроде мы им неровня. Казакам це дуже обидно, вашбродь. Сколько муки мы приняли, щоб до них дойти, а тут – на тебе! – горестно разводит руками Пузанков.
Что я могу ему сказать? Разве он не выражает мои собственные невеселые мысли?
Конский топот прерывает мои размышления.
– Вашбродь, квиток от командира, – передавая записку, докладывает подскакавший казак.
Развертываю и читаю:
«Борис Петрович! Передайте командование Химичу, а сами, забрав все мешки с английским золотом, выезжайте за мною. Извините, что потревожил, но вспомнил о деньгах только сейчас. Догоните в пути. Подождем вас где-нибудь под пальмой.
Гамалий».
Через несколько минут хурджины с «кавалерией святого Георга» навьючены на мула, и я с двумя казаками, охраняющими груз, выезжаю из села. Тигр, широкий и мутный, катит свои желтые воды слева от дороги, то теряясь в зелени рощ, то вновь проглядывая между деревьями. Справа, верстах в четырех, начинается пустыня, тянущаяся до Евфрата.
Еще нет и десяти часов, но солнце уже накалило тяжелые шуршащие пески. Не проехав и двух верст, вижу Гамалия, сидящего у реки и с увлечением кидающего камешки в воду.
– В кого это вы, Иван Андреевич? – осведомляюсь я в шутку.
– Развлекаюсь. Ослабли и затекли руки. Привезли деньги? – окидывая взглядом мула, спрашивает он. – В таком случае – по коням!
Мы едем рядом, стремя в стремя, с Гамалием. Только теперь я замечаю, что на почтительном расстоянии позади нас рысят трое австралийских или новозеландских драгун. Аветис Аршакович отстал и о чем-то разговаривает с ними.
– Это что, случайные попутчики? – спрашиваю я.
– Нет, – усмехается Гамалий. – Майор Джекобс хотел показать свою любезность и выслал нам навстречу почетный эскорт.
Впереди по реке, поднимая над собою черные клубы дыма и грузно осев в воде, идет плоскодонный монитор. Из двух его боевых башен поглядывают стволы крупных калибров. Десятка два матросов, облепив палубу и борта, с любопытством взирают на нас.
– «Лион», – читаю я выведенное крупными буквами название.
– «Лайон», – поправляет меня Гамалий. – У них ведь все читается не так, как написано. Значит – «лев». Символ британского могущества. Аветис Аршакович, – обращается он к догнавшему нас переводчику, – о чем это вы там с ними беседовали?
– Узнавал, далеко ли отсюда фронт. Говорят, что верстах в пятнадцати – двадцати. Но они в боях еще ни разу не были. Их бригада лишь недавно прибыла из Бомбея. Да, видно, что фронт этот особенный. Второй день как мы здесь, а ведь ни одного артиллерийского выстрела не слышно. Между прочим, любопытно: солдатам рассказывают, будто русские совсем близко, что мы лишь разведка крупных, движущихся на соединение с английской армией сил и что турки почти не имеют войск, оттого-то сотня и смогла пройти беспрепятственно через их тылы. Меня спрашивали, правда ли это, и я не знал, что им ответить.
– Скажите им, что это военная тайна, – смеется Гамалий.
Дорога вьется между деревьями. От близости Тигра и от густой тени пальм в рощице прохладно, но временами ветер доносит жгучее дыхание раскинувшихся справа песков, как будто внезапно открыли дверцу раскаленной печи.
Река становится шире.
Чаще показываются военные суда. Мы насчитываем их около десятка. Поглядывая на них, Гамалий качает головой:
– Имеют такую бронированную флотилию, а до сих пор не только не взяли Багдада, но еще откатились к тому месту, где высадились полтора года назад. Оригинальная война, что и говорить.
Раза два нам встречаются эскадроны индусской конницы, в роще поблескивают стволы батарей. Английские пехотинцы, в хаки, в коротких бойскаутских штанах и с пробковыми шлемами на головах, с удивлением смотрят на нас. Подъезжает какой-то лейтенант и, узнав от Аветиса, что это направляются в штаб офицеры прибывшего русского отряда, козыряет и предлагает свои услуги.
Наконец, сопровождаемые драгунами Джекобса и молодым лейтенантом, мы въезжаем в Дераа. Большое село, домов в семьдесят – восемьдесят, с мечетью, пристанью и базаром, выглядит живописно среди тенистых пальмовых садов, мощно разросшихся по берегу.
Возле большой ханэ, принадлежащей, по-видимому, зажиточному арабу и выгодно выделяющейся среди соседних хибарок, попарно стоят часовые и прохаживаются офицеры. В стороне разбита большая, «парадная», палатка зеленого цвета. Вход в нее охраняет драгун с обнаженной саблей. Вблизи него в землю воткнут значок с изображением льва, над которым скрещиваются средневековые мечи.
– Здесь! – говорит лейтенант и, соскочив с коня, спешит в палатку.
Двое офицеров с красно-зелеными повязками на рукавах подходят к нам.
– Дежурные по штабу генерала Томсона, – переводит их слова Аветис Аршакович.
Мы отдаем честь, соскакиваем с лошадей и ждем, когда нас пригласят к генералу. Вокруг собирается все растущая толпа офицеров и солдат. Кто-то выглядывает из окна ханэ и тотчас же исчезает. Мелькает косынка сестры милосердия. Солдаты весело поглядывают на нас, рассматривают диковинную для них форму, дружелюбно кивают головами. Кто-то из них, подняв над головой руки, беззвучно аплодирует. Десятка два бородатых индусов в белых чалмах, стоя отдельно от англичан, приветливо улыбаются нам и помахивают руками.
– Долго нас тут будут держать? – с раздражением говорит Гамалий. – Аветис Аршакович, скажите господам дежурным, что я прошу немедленно доложить генералу Томсону о прибытии русских офицеров.
Но Аветис не успевает сказать, как из палатки выходит пожилой невысокий офицер и, выжимая на лице подобие приветливой улыбки, что-то говорит.
– Подполковник Стронг, офицер штаба генерала Томсона, приветствует русских друзей и просит их войти, – переводит Аветис Аршакович.
– Прошу вас отдохнуть, располагайтесь поудобнее. Сейчас генерал занят, но через несколько минут он будет рад принять храбрых русских друзей, – говорит Стронг, представляя нам чинов штаба.
На стенах палатки висят карты, на раскидных стульях – кипы бумаг. Из-за полога, разделяющего палатку на две части, слышится стук телеграфного аппарата.
– Не угодно ли? – показывая на мгновенно появившиеся на столе бутылки, предлагает подполковник. – Эль, сода-виски, легкое индийское вино.
Мы отказываемся, только Аветис Аршакович, томимый жаждой, осушает кружку пенящегося эля.
– Может быть, мороженого или чаю? – вновь предлагает Стронг.
– Благодарю вас, мы с удовольствием воспользуемся вашим гостеприимством, но уже после представления генералу, – вежливо говорит Гамалий.
– Генерал восхищен мужеством ваших казаков. Мы с неослабным интересом следили за вашим походом. О его благополучном завершении уже уведомлено ваше командование.
– Какие новости на фронтах? – интересуется есаул.
– Верден стойко держится. Наши войска ведут позиционные бои во Фландрии. На вашем Юго-Западном фронте подготовляется, по нашим сведениям, большое наступление. Ваша Кавказская армия взяла Трапезунд, но об этом вы, вероятно, уже знали до выступления.
– А здесь, на месопотамском фронте?
– Все идет согласно намеченному плану. Наши войска без серьезных потерь совершили стратегический отход к Басре. По имеющимся данным, турки по-джентльменски обошлись с генералом Таунсхендом, и взятые ими пленные находятся в хороших условиях.
– Генерал Томсон просит русских офицеров! – докладывает бесшумно появившийся адъютант.
– Прошу вас! – вскакивая с места, торопит нас подполковник и направляется впереди нас в просторную ханэ, над которой развевается британский флаг.
Часовые берут на караул, стоящий в приемной офицер подносит руку к шлему. Дверь распахивается, и мы входим в комнату, в которой стоят трое военных. Один из них, плотный, с седеющими висками и коротко стриженной головой, делает движение вперед. Разноцветная орденская планка и две поперечные нашивки на защитном погоне с черным львом украшают его френч. Другой – наш старый знакомый Джекобс.
– Дивизионный генерал сэр Артур Томсон, – громко произносит майор Джекобс.
Мы разом подносим руки к папахам. Гамалий делает два шага вперед и громким, отчетливым голосом не торопясь рапортует:
– Первого Уманского кошевого атамана Головатого полка казачьего Кубанского войска есаул Гамалий. Честь имею доложить вашему превосходительству, что, согласно приказу командующего экспедиционным корпусом в Персии генерал-лейтенанта Баратова, вторая сотня Уманского полка, посланная на соединение, после перехода через Персидский Курдистан и пустыню Хамрин прибыла в ваше распоряжение. Во время похода в боях с противником убиты один офицер и семь казаков вверенной мне сотни. Срочный пакет, переданный майором Робертсом для английского командования, доставлен в целости.
Слегка вытянув голову, генерал слушает непонятные слова. Джекобс быстро переводит их. Томсон протягивает вперед руки, как бы намереваясь обнять Гамалия, и голосом, не выражающим никаких чувств, говорит:
– Прекрасный поход! Великолепный кавалерийский рейд! Поздравляю с его благополучным окончанием. Он войдет в летопись подвигов конницы.
Пожав нам руки, генерал знаком указывает на стулья.
– Прошу, господа, извинить меня, что принял вас не сразу. Мне было доложено, что ваш небольшой отряд прибыл в очень расстроенном виде. Я хотел дать возможность оправиться и воспользоваться заслуженным отдыхом.
– Ваше превосходительство! – говорит Гамалий, и я слышу в его тоне насмешливые нотки. – Сотня прошла свыше тысячи километров в труднейших условиях, после этого проехать остальные восемь верст до вашего штаба не составляло большого труда для ее командира. Кроме того, при мне срочный пакет, вручение которого вашему превосходительству я не имел никакого права откладывать. Поэтому разрешите мне прежде всего передать его, а затем вернуть вам золото, полученное мною на дорогу от майора Робертса.
Молодой адъютант и двое в белых колпаках и блузках поверх формы вносят напитки, закуски и фрукты.
– Сначала выпьемте за ваше благополучное прибытие, – начальственным тоном говорит Томсон.
– Благодарю вас, ваше превосходительство, но благоволите прежде всего принять доставленный мною пакет.
Тень недовольства настойчивостью этого «азиата», очевидно неспособного оценить проявленное к нему внимание, пробегает по лицу генерала, но тотчас же уступает место прежней сухой флегматичности. Гамалий вынимает пакет из кармана бешмета и передает его генералу.
С выражением полного безразличия генерал принимает большой плотный конверт с пятью аккуратными печатями и небрежным жестом протягивает его через плечо Джекобсу. Тот вскрывает пакет изящным перочинным ножичком и, вынув из него бумаги, возвращает их генералу. Томсон едва удостаивает их взглядом и кладет на стол.
Лицо Томсона остается равнодушным, словно это не пакет, ради доставки которого сотня людей была послана на верную смерть, а принесенное адъютантом из соседней канцелярии не представляющее интереса отношение. На лбу генерала видны капельки пота, хотя двое солдат-индусов непрерывно дергают концы опахал, подвешенных у окна и напоминающих собою кузнечные мехи. Это индийские пунки, без которых английские офицеры не мыслят себе войны в жарких странах. Пунки с мелодичным шумом то сжимаются, то расправляются, и струи прохладного воздуха проносятся по комнате.
Я смотрю на лежащие на столе бумаги. По краям они потемнели, углы завернулись и потерлись. Весь поход есаул хранил конверт в боковом кармане гимнастерки, ни на минуту не снимая ее с себя. Мне вспоминается, как тщательно зашивал он наглухо карман и как Горохов еще раз прошил сукно толстой навощенной ниткой – «для крепости».
Думая о пакете во время похода, я представлял себе, как набросятся на него англичане, как их генералы будут с жадностью читать доставленные им сведения, имеющие, по-видимому, непосредственное отношение к совместно планируемым русскими и англичанами операциям. И вот эти «важные» бумаги сиротливо лежат на столе, никого не интересуя, а дуновение пунок ритмично колышет их края.
– Капитан говорил, кажется, о каком-то золоте? – спрашивает генерал, очевидно торопясь покончить с официальными разговорами. – Спросите, Джекобс, что это за золото?
– Это те десять тысяч фунтов стерлингов, которые дал нам на дорогу майор Робертс, – переводит ответ Гамалия Джеребьянц.
– Как? Разве вы израсходовали в пути не все эти деньги? – удивляется Томсон.
– Вся сумма осталась неприкосновенной. Мы расплачивались с населением и курдскими вождями русским золотом, которое я получил от своего командования.
– Русским? И… они брали его? – с плохо скрываемым оттенком недовольства спрашивает генерал.
– Очень охотно. Наше золото высокой пробы, и население прекрасно отдает себе отчет в его ценности. Деньги майора Робертса не понадобились ни разу. Мешочки так и остались опечатанными печатями майора. Разрешите моему офицеру сдать эти деньги штабному казначейству.
Генерал с минуту молчит, недовольно покусывая губы.
– Вы поступили неправильно! – наконец говорит он. – Здесь и в Курдистане – сферы нашего влияния. Население не должно знать иного золота, кроме наших гиней. Ничего, вы исправите ошибку на обратном пути.
– Ваше превосходительство, на возвращение у меня еще сохранилась половина денег, полученных мною в Хамадане. Золото майора Робертса является для меня лишь обузой. Поэтому я настоятельно прошу распоряжения о принятии его от меня.
Генерал сухо бросает: «Хорошо» – и жестом приглашает нас выпить и освежиться.
За бокалом вина генерал, видимо, желает загладить сухость официальной встречи и «осчастливить» своей благосклонностью союзных обер-офицеров, которых он удостаивает гостеприимством.
– Сейчас, господа, – переводит нам Джекобс, – мы беседуем с вами, так сказать, в частном порядке. Могу вам сообщить, что уже с момента вашего выступления в поход наша пресса восторженно описывала предпринятый вами рейд и о нем до сих пор шумят все союзные и нейтральные газеты. Вы стали, таким образом, мировыми знаменитостями.
То, что рассказывает генерал, ошеломляет меня.
– Простите, ваше превосходительство, – с трудом сдерживая себя, говорит Гамалий, – но ведь противник также читает эти газеты. Такая «реклама» могла стоить жизни нашему небольшому отряду.
– Ну, турки не настолько оперативны, чтобы успеть предпринять меры для вашего перехвата. Зато известие вызвало тревогу и растерянность их командования, неспособного вообразить себе, что в рейд двинулся всего небольшой эскадрон. Оно, несомненно, решило, что русские перешли в наступление крупными кавалерийскими силами через неприступные дебри Курдистана. По сведениям нашей разведки, с нашего фронта южнее Кут-эль-Амары уже оттянуто на север несколько полков сувари и пехотных частей. Нажим на наш фронт ослабел. Таким образом, вы видите, что в общих стратегических интересах газетные сообщения о вашем рейде сыграли известную роль. Кроме того, ваш приход взбодрил наши войска. Они воочию убедились, что русские близко.
Гамалий молчит и отставляет бокал с вином, к которому он едва прикоснулся. Генерал продолжает тем же олимпийским тоном:
– Надеюсь, вы знаете обстановку, сложившуюся в Месопотамии. После наших временных неудач у Ктезифона и Кут-эль-Амары нам нужна передышка для перегруппировки армии и для отдыха уставших войск. Сейчас к нам перебрасывают крупные силы, вполне достаточные для будущего наступления, которое, я ни минуты не сомневаюсь, завершится полным успехом. Ваше командование, – генерал принимает сугубо конфиденциальный тон, – предложило помочь нам, организовав совместное наступление на Багдад. Но ваши войска должны наносить туркам удары на севере – в Восточной Анатолии. Мы восхищены их успехами – взятием Эрзерума, Битлиса, Вана, Трапезунда. Турецкая армия получила сокрушительный удар, от которого ей уж больше не оправиться, что бы ни предпринимали Энвер-паша и Джемаль-паша. Но Багдад, Мосул и все области долины Тигра и Евфрата мы будем брать сами. Для этого у нас достаточно сил. Вы видели на реке мониторы. У турок их нет, а у нас – одиннадцать штук, и через некоторое время к ним прибавятся другие. Багдад будет нашим! – тоном, в котором звучит властная уверенность, повторяет генерал Томсон.
Он осушает бокал, и все английские офицеры следуют его примеру.
– Кстати, – спохватился генерал, – вы говорили, кажется, о потерях вашего эскадрона. Велики они?
– Восемь человек, в том числе мой младший офицер, – насупившись, отвечает Гамалий.
– Ну, это совсем небольшие жертвы, – говорит генерал почти веселым тоном. – Зато вы прославились. Корреспонденты всех представленных при ставке газет только и ждут разрешения проинтервьюировать вас. Между прочим, я вас очень прошу, не забудьте сказать, что вы лишь передовая часть движущихся за вами крупных русских сил.
– Ваше превосходительство, вы только что сами сказали, что ваше командование отказалось от русского плана совместных операций в этих районах, следовательно, других наших войск вы не ждете.
– Хе-хе-хе, – смеется Томсон. – Вы прекрасный офицер, сэр, но вы плохой политик. Такое сообщение необходимо, чтобы наши войска наступали увереннее, в убеждении, что русские окажут им помощь в критический момент. Но, конечно, сюда ваши войска не придут. По существующим соглашениям, каждый из союзников воюет на своих фронтах.
– Кто знает будущее? Русские солдаты обошли весь мир. Они были и во Франции. Орлы Суворова перешли Альпы. Наконец, как видите, мы же пришли сюда. Казаки поят своих коней водами Тигра.
Генерал молча и внимательно всматривается в лицо Гамалия.
– Похвально, когда солдаты любят так свою армию. Но русские сюда не придут. Ваш рейд – исключение, и свою роль он уже сыграл. Это был ход в игре. Другого такого хода не понадобится.
– Хода русским конем? – тихо, но четко выговаривает Гамалий.
Генерал Томсон минуту молчит, переставляя по скатерти пустой бокал, затем усмехается:
– Оказывается, я ошибался. Вы не только отличный офицер, но и хороший политик.
В комнату входит пожилой военный в генеральской форме и протягивает Томсону телеграмму.
– Генерал-майор О’Коннор, начальник штаба отряда, – сообщает Джекобс, представляя ему нас.
Томсон бросает взгляд на телеграфный бланк, который он держит в руке, и передает его Джекобсу.
– «Решением георгиевской думы и приказом главнокомандующего Кавказским фронтом, – переводит по-русски майор, – есаул 1-го Уманского полка Гамалий за проявленное мужество и храбрость награждается орденом Георгия IV степени. Офицеры сотни – золотым георгиевским оружием, все нижние чины – Георгиевскими крестами. Генерал-лейтенант Баратов».
– Телеграмма только что получена, – присовокупляет Джекобс.
– Поздравляю, господа, с заслуженной высокой наградой. Надеюсь, что уже завтра вы узнаете и о другом награждении, – говорит генерал Томсон, намекая на то, что нам уже в частном порядке сообщил Джекобс.
Аудиенция окончена. Генерал встает и протягивает нам руку. Вытягиваемся, отдаем честь и покидаем штаб. Майор Джекобс провожает нас.
– Завтра у вас будут представители прессы, не забудьте указания генерала, – напоминает он. – Кроме того, офицеры штаба просят вас пожаловать вечером на обед, чтобы отпраздновать ваше благополучное прибытие.
Прощаемся. Я иду в палатку сдавать «кавалерию святого Георга», а затем наметом догоняю уехавшего вперед Гамалия. Аветиса Аршаковича с ним нет. Он возвращается в Аль-Гушри часа через два, достаточно разрумяненный.
– Представьте себе, господа, – сообщает он нам, – я встретил своего старого коллегу, бывшего английского консула в Багдаде. Он очень обрадовался мне и пустился в откровенности за стаканом доброго шотландского виски. Между прочим, он посмеялся, когда я высказал ему свое удивление по поводу того, что Томсон даже не поинтересовался содержимым нашего сверхсрочного пакета. Оказывается, все то, что в нем было, Робертс передал уже по радио, за исключением двух своих личных писем, за доставку которых он будет вам, вероятно, очень признателен.
– Я был в этом уверен, – спокойно говорит Гамалий, хотя я вижу, как все кипит и негодует в нем. – И знаете что: хоть на сегодня забудем игру. Горохов! – кричит он. – Чайкю! Да вытащи из сум весь остаток моего шоколада. Завтра я куплю себе здесь новый запас.
Ночью я долго не могу заснуть. Передо мною как живые стоят бедный юный прапорщик Зуев, старик Пацюк, умолявший за минуту до смерти о «шматочке льоду», другие дорогие товарищи, оставленные в одиноких могилах на нашем пути. Зачем высшее русское командование послало их на смерть? Затем, чтобы вот эти лощеные, надменные бритты стали твердой ногой на берегах Тигра, не тратя слишком много «драгоценной английской крови».
«Видно, им своих жальче», – неотступно стоит у меня в уме.
Спустя много дней вдесятеро раз сильнейшая английская армия перешла наконец в наступление на слабые, разрозненные турецкие полки и вытеснила их из долины Тигра.
Через Ханакин и Каср-и-Ширин мы вернулись к полку, поджидавшему нас у границ Месопотамии.
Так закончилась одна из славных страниц русской военной истории, память о которой хотелось бы сохранить для потомства.
