Читать книгу: «Дом, что в сердце живет», страница 2
Маленькая комната
Жилая часть нашего дома состояла из двух комнат – типично почти для всех деревенских домов того времени. Из сеней и коридора с чуланом и верандой входящий попадал в малую комнату, которую можно было бы назвать, наверное, столовой, хотя это не совсем верно, потому что она совмещала в себе несколько функций. Там стоял рукомойник с помойным ведром внизу. Рядом, за печкой, находилась, прикрытая цветистыми шторами, кухня как таковая, или маленький уголок хозяйки, где стояла газовая плитка, столик с небольшим шкафчиком, большой жестяной бак с ключевой водой. А дальше, с другой стороны печки, у окна, стояли стол со стульями, холодильник и кровать.
Печь в татарском доме обычно украшают сверху и сбоку красивыми цветными шторками (и чтобы прикрыть не очень приглядный верх, и просто для красоты), иногда это полотно, вышитое или связанное в кружево самой хозяйкой. У нас было по печи в каждой из двух комнат (у кого-то могла быть одна на весь дом). В их побелке я тоже участвовала, а иногда мы с кузиной любили грызть уголки печи, почему-то этот "мел" был очень вкусный. Я даже умею разжигать печь: сперва жгут тонкие лучины или старые газеты, а дрова для топки подбрасывают уже потом, когда пламя как следует разгорится. Как-то я пробовала колоть и дрова, чисто из интереса, потому что обычно этой работой занимаются мужчины: размахивать топором тяжело, держать его тоже нужно уметь, и для того, чтобы сходу расколоть полено на несколько кусков, да еще так, чтобы топор не застрял в нем, нужна определенная сноровка. И с непривычки на ладонях сразу выскакивают мозоли. Я также помогала бабушке носить дрова из поленницы в дальнем углу двора: обычно перед розжигом печи целую охапку, придерживая, как грудного ребенка, заносили в дом и клали у печи. Знаю также, что во время растопки печи нужно вовремя выдвинуть специальную заслонку, чтобы дым ушел через трубу на улицу, а не в дом. Вроде простое дело, а имеет свои особенности.
У входа в малую комнату было подобие прихожей: на стене на гвоздиках висели дедушкины шляпы (он предпочитал именно этот вид головных уборов, их у него всегда было несколько), пиджаки, бабушкины кофты и повседневные пальто, а также одежда, в которой делали работу во дворе. Чуть выше висела дедушкина большая сумка с красной авоськой внутри для похода в магазин.
Дед любил за чаем смотреть в окно, ему было интересно наблюдать за жизнью снаружи. Для скудной на события деревенской жизни своеобразное развлечение. Вот прошла к колонке с водой новая невестка односельчанина, ишь, как ровно ведра несет, как ее там зовут-то, говорят, не из наших мест, устраивается в школу учительницей… А вот проехала зеленая машина: к соседке, значит, дочь с семьей приехала на выходные, а, нет, это ее старший сын, который живет в таком-то поселке и работает тем-то… Иногда из увиденного возникают темы для разговоров и даже споры.
«Каморка»
Самая большая комната в доме – жилая, или гостиная. Там – место для второй печи, побольше, отделявшей небольшой закуток в правом переднем углу комнаты, где на крючках висели бабушкины платки и халаты, дедушкина пижама и пара рубашек, а на полу перед печкой стояли наши детские горшки. С другой стороны печи – бабушкина кровать, на которой мы часто с ней спали. Я лежала у стены, рядом с холодной трубой, заботливо прикрытой одеялом или старым пальто, смотрела на бело-голубую штору, закрывающую проем между стеной и печкой, и слушала бабушкины сказки. Об этом я тоже расскажу впереди отдельно.
Дедушка и календарь
В большой комнате было 4 окна, и на них обычно стояли бабушкины цветы. Названий я сейчас не помню, к сожалению, но по аромату запомнила герань. С тех пор этот странноватый запах мне мил. Подоконники иногда отсыревали, краска на них почему-то держалась не очень хорошо, и под облупившейся краской на них всегда виднелась деревянная основа. Как-то я красила и сами рамы – в неизменный белый цвет, обклеив предварительно стекло газетной бумагой, чтобы на него не попадала краска. Еще помню, как мыла окна и зеркала по вычитанному где-то рецепту: крошился мел или брался зубной порошок, заливался небольшой частью уксуса и водой. Протертые такой жидкостью стекла действительно сверкали!
Между двумя окнами, смотревшими во двор дома, стояла тумба с телевизором, над которым висело небольшое зеркало. Телевизор (вполне современный, хоть и черно-белый) был прикрыт красным бархатным чехлом. На правом верхнем углу зеркала была зеленоватая овальная наклейка с лицом заграничной дивы – тогда ими было модно обклеивать все подряд: чемоданы, фотоальбомы, стекла шкафов, холодильники.
Рядом с зеркалом висел неизменный отрывной календарь. Когда вспоминаю деда, нередко перед глазами стоит именно такая картинка: он, седой, в красно-коричневой полосатой рубашке подходит к календарю, вдумчиво вглядывается в него, прищуриваясь, и отрывает листок со вчерашней датой. Это была его ежедневная почти обязанность: по крайней мере, я не видела, чтобы это хоть раз делала бабушка. Рядом с календарем в паклю между бревнами были воткнуты иголки с нитками – энкей куда чаще имела дело с ними. А над зеркалом до сих пор висят часы, которые отбивали каждые полчаса красивым, привычным с детства негромким, но звонким боем (каждый час – по количеству часов, а полчаса – одним ударом) и при этом совершенно не мешали спать. Я очень люблю эти часы, для меня это одна из самых памятных вещей о моем детстве
Я убираю сервант
В левом углу комнаты стоял сервант. Тогда "стенок" в домах почти не было – по крайней мере, в моем окружении – обычно стояли отдельно шифоньер для одежды, трельяж с одним или тремя зеркалами и сервант с "парадной" посудой. В доме моих родителей имелся еще и книжный шкаф, но в деревне, видимо, нужды в нем не было, поэтому у бабушки с дедом были только шифоньер с зеркалом в средней части (слева от входа в гостиную комнату) и сервант.
С сервантом связаны отдельные воспоминания. Он был обычный, полированный, "советский", и в детстве казался большим. Когда мне было лет 12, моей приятной обязанностью сразу по приезде в гости к родным было вытащить всю посуду, перемыть, вытереть и расставить по своему вкусу. Это считалось почти традицией, и мне было приятно это делать. Особо дорогой посуды у бабушки не было, просто красивые разномастные яркие чашки, блюдца, сахарницы, небольшие яркие чайные сервизы – насколько помню, там было больше красного и оранжевого цветов вперемешку с белым. А на стекле до сих пор висит маленькая мамина фотография: когда мне было лет 5-6, а она уехала сдавать экзамены в Уфу, где училась заочно, я сильно соскучилась, даже плакала и от чувств лизнула ее маленькое черно-белое фото и прилепила его на стекло с обратной стороны.
За сервантом оставалось место у стены (он стоял немного углом), иногда я там играла в школу – писать мелом на его задней стенке было очень удобно, почти как на школьной доске. Бабушка разрешала. Вообще, я не помню каких-либо суровых запретов, но и за нами особых шалостей не водилось.
Портрет прабабушки
В изголовье бабушкиной кровати на стене висели фотографии. Как принято в деревне, большие, черно-белые, в деревянных или картонных рамах: бабушка с дедом молодые, дедушка один крупным планом несколько лет назад, несколько мелких фото под большим стеклом, где мы с удивлением распознавали детские фото наших дядь, теть и знакомых. Но для меня самым загадочным был, наверное, снимок маминой бабушки, мамы нашей энкей. Я до сих пор не знаю, сколько ей лет на этом фото – с одной стороны, раньше люди старели рано, с другой – в детстве восприятие возраста свое. (Тогда и старухе можно было дать "лет сорок", потому что такой возраст сам по себе звучал для ребенка очень солидным). Так что это была женщина неопределенного возраста, относительно молодая, довольно строгая, неулыбчивая (может быть, тогда на фото и не принято было улыбаться, не знаю), в закрытом платье, а на часть груди, вошедшей на фото, ниспадали 2 черные косы. Звали прабабушку Саима. К сожалению, о ней известно немного. Нет, я интересовалась, и бабушка что-то рассказывала – но, к сожалению, в памяти остались только крупицы. Что ее в 17 лет выдали замуж за прадеда, который был намного старше (ему было тогда около 40), при этом она пришла второй вслед за умершей женой в семью, где уже было несколько детей. Прадед был муллой, зажиточным человеком, материальных трудностей до определенного периода в доме не было. Прабабушка родила 3 дочерей, старшей из которых была бабушка, и умерла в первые годы войны, в возрасте около 50 лет – от тяжелой жизни, голода у нее развилась болезнь, а от операции она отказалась. Говорят, хорошая была женщина. Иногда мне очень хочется знать, что она была за человек, чувствовала ли себя счастливой с прадедом, но вопросов этих уже никому не задашь…
К сожалению, фотографий прадеда не сохранилось никаких. Но для меня он мощная и важная фигура нашего рода, так я чувствую. Почему-то мне он видится одетым в светлое, крупным и сильным мужчиной. Его звали Мухаметзакир, сокращенно – Закир, он был муллой, отправленным на просвещенческую работу на наши края из соседнего Татарстана. Человек небедный: по рассказам бабушки, в первую очередь, благодаря своей толковости и трудолюбию. Энкей помнила такой случай: бедняки иной раз готовы были продать свои земли, чтобы прокормить семью, и одному такому прадед мудро посоветовал: "Если продашь землю – совсем пропадешь. Не продавай" и дал ему какое-то количество муки или зерна, чтобы хватило продержаться в сложный период. Потеря земли действительно значила крах – пока был надел, была возможность что-то сеять на нем и прокормиться. Прадед умер в 1929-м.
Интересный факт: два моих прадеда – со стороны мамы и отца, жили в соседних селах и были самыми близкими друзьями. Хотя родители мои сошлись вовсе не поэтому, а совершенно случайно.
Что касается родителей дедушки Алтафа, его мать Розательджинан (сложное, длинное и редкое имя – вообще, старинным татарским именам свойственна такая особенность) умерла зимой 1950-го – летом того же года родилась моя мама. Прабабушка была дочерью муллы, очень любила детей, была аккуратной, умной женщиной, сама сочиняла и пела куплеты песен. Она прожила долго, а вот о ее муже Исламгали известно совсем мало: тот умер очень рано, когда дед Алтаф был совсем маленьким – сказалась болезнь, последствие участия в первой мировой войне.
Необыкновенные фотографии
К слову о фотографиях. Тогда черно-белые портреты висели во многих домах. Часто можно было увидеть фото хозяина и хозяйки в более молодом возрасте – обычно голова к голове, и только лица крупным планом.
Видимо, фотографы прежних лет подходили к своей работе творчески: я нередко встречала старые "приукрашенные" фото: на черно-белое или коричнево-белое изображение наносился "цвет", и получались ненатурально розовые губы и щеки, фото выглядело красочно, хотя почему-то с розово-оранжевой соседствовала зеленая краска. В итоге получались яркие лица на нежно-зеленом фоне. Фото покрывала специальная блестящая пленка – возможно, это удовольствие было доступно не каждому, поэтому висело потом на самом почетном месте в доме.
Еще я любила рассматривать родительские альбомы. Тогда в ходу были, в основном, черно-белые снимки. Цветные встречались редко, и были либо с курорта, либо из фотосалона непременно с цветной шторкой сзади. Альбомы были большие, в плотных красивых обложках, их украшали надписями на память, наклейками, картинками.
Даже некоторых незнакомых людей я знала по именам, и потом их долго помнила. Среди них встречались и особенно красивые женщины и мужчины. Иногда с фотографиями были связаны целые истории. С иными персонажами из альбомов, например, с мамиными подругами, мне посчастливилось потом встретиться, и достаточно было напомнить, что это такая-то "с той фотографии, где мы стоим втроем, помнишь?", как этот человек становился мне почти родным, как будто я давно его знала.
Фотографированием увлекался и папа. Став старше, изредка я помогала ему проявлять снимки в темной ванной. На совершенно пустой белой глянцевой бумаге, опущенной в специальный раствор, постепенно появлялось изображение – колдовство какое-то!
Про пчел, мед и самое вкусное пирожное
Дедушка с бабушкой держали пчел. Летом мы старались в сад особо не заходить, или делать это очень аккуратно, потому что был риск попасться пролетающей мимо пчеле. Хотя все равно они иногда нас жалили, запутывались в волосах, а однажды, пока я ждала во дворе дедушку, чтобы пойти с ним в магазин, одна воткнулась мне в мочку уха, и оно раздулось и болело.
Как-то раз бабушка взяла меня к себе в помощницы. Перед заходом к пчелам я оделась по всем правилам: тело было основательно прикрыто, а на голове была специальная шляпа пчеловода с тюлевой вуалью для защиты лица. Моим заданием было держать в руках черную штучку наподобие чайника, из которой валил синий пахучий дым. Сначала было страшно, но потом страх уступил место любопытству. Наблюдать за тем, как живут маленькие полосатые труженики, безумно интересно: у маленького входа в улей снует толпа, кто-то входит, кто-то выходит, причем, все на удивление организованно, все заняты делом, никто просто так не болтается. Бабушка умудрялась иногда заходить к своим питомцам и без специальной одежды, говоря, что ее они особо не трогают.
Несколько шляпок пчеловода висели прямо в сенях. И летом и там, и на веранде часто пахло свежими сотами, прополисом и медом. Когда качали мед, бабушка угощала соседских детей, это было что-то вроде традиции. Каждому, кто гулял на тот момент поблизости, вручался кусок свежих сот, сочащихся медом. Мне даже было странно, что кому-то это в диковинку – казалось, что эта сладость есть у всех.
Особой работой было выжимать мед на медогоне. Стоит большая бочка со специальными рамами внутри. В них укладываются свежие соты, и нужно крутить специальную ручку. Рамы крутятся, качаются, и мед течет вниз, а потом его выливают в другой сосуд. Это было несложно, но со временем руки уставали, поэтому мы "крутили мед" по очереди. Я до сих пор помню этот аромат свежего меда вперемешку с прополисом. А уж если намазать свежий горячий хлеб деревенской сметаной, сверху – свежим жидким медом, получалось лучшее "пирожное" в мире!
О коровах и молоке
Рано утром в деревне выгоняли стадо. В 4-5 часов утра хозяюшки выходят на утреннюю дойку, а спустя некоторое время мы сквозь сладкий утренний сон слышим негромкий "хор" овец и коров. Среди них бывают такие голосистые "певцы", что иногда возникает ощущение, будто тебе замычали или заблеяли прямо в ухо. А потом в комнату, где мы спим, входит бабушка и начинается ежедневный ритуал: она присаживается рядом, тихонько по очереди окликает внуков по именам, и мы, еще даже толком не проснувшись, пьем из небольшой стеклянной банки парное молоко. Выпив, спим дальше. Сейчас, живя долгое время в городе, я очень скучаю по тем временам и по тому молоку – оно было не теплым и не холодным, и почему-то не казалось жирным. Было просто очень вкусно. Кстати, молоко у коров разное: иногда "продукт" из-под соседской коровы я просто не могла пить – он казался невкусным. Говорят, что многое зависит от того, что корова ест, и даже от чистоплотности хозяйки. Некоторых деревенских женщин отмечали как неаккуратных и старались не брать у них молоко – мол, недостаточно чисто она промывает вымя перед доением.
Примерно раз в неделю из молока делали каймак, или сливки. У каждой уважающей себя хозяйки для этого имелся сепаратор: небольшая сборная штучка с разными насадками, суть которой сводилась к тому, что сверху в посудину побольше наливалось молоко, и пройдя нехитрый путь по этому устройству, одна часть, непосредственно сливки, по желобку уходила в специально подставленную посудину, а вторая часть, обезжиренное молоко – в другую. Этим молоком потом поили телят или использовали в хозяйстве, а сливки – одно из основных блюд деревенского стола на каждый день. Обычно их мажут на хлеб, как масло – по вкусу они действительно как масло, только чуть более жидкое и нежное, и на магазинные сливки совершенно не похожи – гораздо гуще и жирнее. Если намазать свежие сливки на еще теплый хлеб и дополнить сверху сахаром или медом – это лакомство, равных которому просто нет! Чем дольше хранятся сливки в холодильнике – тем они гуще, а когда "устаревают", из них делают масло: долгое время сильно размешивают ложкой, постепенно масло отделяется и сбивается, а лишняя белая водичка стекает. Ставший желтым кусок формируют руками в кружок вроде теста, промывают и замораживают – именно так делается домашнее деревенское масло.
Сепаратор первое время у нас был ручным, позже купили электрический. Второй, конечно, намного удобнее: налей сверху молоко, подставь две разные посудины и жди, а он сам все сделает, и не нужно крутить никаких ручек.
О деревенском пастухе
Пастух в деревне – человек особый. Почетной эта работа не считалась, обычно ею занимались люди, которые не могли промышлять ничем другим, но был обычай кормить пастухов по очереди, а то и пускать ночевать. (Сейчас, по-моему, эта работа просто оплачивается односельчанами). Если в селе пастуха нет, то каждый двор пасет стадо по очереди сам. В зависимости от количества людей в деревне и скота у каждого, "дежурство" занимает 2-3 дня.
Это важное событие: каждый заранее знает свою очередь, старушки вызывают своих сыновей из других городов и сел (те даже планируют под это мероприятие свои отпуска), а кто не может сам, ищет, кого бы нанять: иногда за небольшую мзду можно попросить соседских парней. Мы с кузенами, подростки, тоже однажды попали в это дело, помогали деду провести "дежурство". Погнали утром стадо в положенное место на лугу, и задачей было следить, чтобы никто из животных не "загулял" и не отбился. Несколько коров и овец разбрелись, и мы бегали с хворостинами, пытаясь пригнать их обратно. Пасти скот, как мне запомнилось – занятие довольно скучное. И отвлекаться надолго нельзя, и ничем особенным не займешься – сиди да следи. Нас хватило на полдня или около того. Приятно было разве что обедать на свежем воздухе.
Совсем худо, если пойдет дождь – пастух находится на открытой территории, и прятаться ему некуда, да и стадо бросать нельзя. Некоторые пасут пешком, некоторые – верхом на лошади, а в наше время кое-кто и на машине.
Дедушка встречает стадо
Вечером примерно в одно и то же время коровы и овцы возвращаются с выпаса, и это целое событие. Хозяйки, засидевшиеся в гостях, скорее торопятся домой, чтобы успеть встретить своих животных, а мы, детвора, стараемся особо не высовываться. Стадо большое, идет через всю деревню, есть там и овцы, и коровы, и козы (чуть реже), и телята, и взрослые или взрослеющие быки, встреча с которыми небезопасна. Коровы тоже бывают разные, в том числе, и со скверным характером.
Большинство животных знает свой дом и возвращается туда самостоятельно, но некоторых бестолковых приходится идти искать чуть ли не по всей деревне, а то и в окрестностях. Была у нас когда-то такая рогатая "девица", время от времени любила так пропадать. А одна из наших коров имела шерсть невероятно красивого вишневого цвета и очень аккуратные и ровные рога полумесяцем – больше я таких никогда не видела. Обычно деревенские молочные красавицы рыжие, черные, черно-белые или пятнистые. А рога часто не очень ровные и разной длины. Бывают даже безрогие, одна такая водилась у наших родственников.
Возвращение стада домой – отдельное событие, которое нередко разделяет время дня на "до" и "после". (Соседки могут договориться о встрече, например, "после того, как стадо придет"). В это время улица наполняется голосами животных, блеющих и мычащих на разные лады, на редкие окрики пастуха и порой раздающийся звук хлыста.
Едва заслышав характерные звуки, дедушка поспешно кладет заранее заготовленные кубики хлеба в карман или просто в руку и усаживается на лавочку и калитки. Каждого вернувшегося барана он угощает у входа хлебушком. Не знаю, зачем, не все так делают, но такой у него домашний ритуал. Я тоже как-то пробовала: овца крепкими желтыми зубами выхватывала хлеб у меня из рук, и было страшновато, как бы она и пальцы мои не сжевала.
Чтобы не путать овец, на них старались делать какие-то опознавательные знаки, обрезали ушки и т.п. Как я уже писала, самые нарядные и яркие были овцы у Бахии тэй с нашей улицы: на них она непостижимым образом закрепляла яркие лоскутки ткани, и ее овец узнавали издалека. И кто-нибудь мог заметить: "У Бахии-то вернулись уже, а моих что-то не видно"…
