Читать книгу: «Кто-то торопится умереть», страница 3

Да мало ли на свете дебилов! – вполне ожидаемый вывод, который сразу придет в легкомысленную голову.

Спасибо… Взаимно… Но не надо торопиться с выводами. Вполне возможно, что у мужчины в самом расцвете сил и лет имеются серьезные причины для такого занятия.

Разве могут быть серьезные причины у дебила?

Тоже хороший вопрос… А если все-таки на секунду допустить, что дебил – вовсе не дебил, а частный детектив из агентства «Мойдодыр»? И, не дожидаясь следующего хорошего вопроса: «Какой дебил назвал детективное агентство Мойдодыром?», отвечаю: серьезные причины есть. Те же самые, что и у Сэма. Маньяк, похищение, выкуп.

Сразив наповал воображаемого оппонента, я удовлетворенно взмахнул рукой с пультом и привел Сэма в движение.

Я досматривал фильм еще около часа, периодически отвлекаясь на небольшие прогулки из кабинета на кухню за чашкой кофе. Потом засобирался домой.

Когда я запирал тяжелую входную дверь агентства, в подъезд ворвались две маленькие бородатые собачки, похожие, как капли воды. Близнецы тянули за собой грузную даму, кажется, с четвертого этажа. Подъезд взорвался тонким пронзительным тявканьем – собачки меня за что-то люто невзлюбили с первого взгляда или просто оглашали мнение своей хозяйки. Я ретировался в угол площадки, собачки, перепутавшись поводками, рвались ко мне, хрипя от усердия. Но все же хозяйка победила. Презрительно полыхнув черными глазами в мою сторону, она уволокла своих телохранителей вверх по лестнице.

Я подумал, что встреча с близнецами – хорошая примета, и на всякий случай загадал желание. Я совершенно безответственно пожелал, чтобы завтра или, на худой конец, послезавтра в «Мойдодыре» хоть что-нибудь произошло.

***

Назавтра ничего не произошло. Если, конечно, не считать очередного контакта с членами «клуба самоубийц», которым почему-то показалось, что их шутка удалась. Снова звонила девчонка и снова шептала о любви, и снова грозила «уйти далеко-далеко». Скука…

Но, как утверждает модный писатель Пауло Коэльо, если ты что-то пожелал, вся Вселенная помогает тебе достичь цели. Мне помогла. На следующий день омоновцы в составе не менее целого взвода, в касках и бронежилетах, с автоматами в положении «к бою» брали штурмом «Мойдодыр». Приехать на танке почему-то никто не догадался, вместо танка прислали прапорщика с кувалдой. Так как входная дверь в агентство была не заперта, он остался не у дел, озабоченно ходил из угла в угол, примериваясь, куда бы садануть от плеча.

Ленку не били. Ворвавшийся в приемную боец заорал: «Сидеть!», хотя она и так сидела, и приплюснул ее столом к стене. Я услышал из кабинета крик и грохот, вскочил с кресла и кинулся к двери. Дверь распахнулась без моего участия, и я оказался лицом к лицу с вооруженными людьми.

Противостояние длилось совсем недолго. Через пару секунд я уже оказался лицом к полу, мне заломили руки, чуть не вырвав ключицы, защелкнули наручники, пнули пару раз по ребрам, пунктуально соблюдая ритуал задержания, и поволокли прочь.

В приемной прижатая столом Ленка обхватила обеими руками телефонный аппарат, которым пытался завладеть разгоряченный боец. От противоположной стены к Ленке крадущимися шагами приближался прапор с кувалдой.

– Ленка, отдай! – успел крикнуть я, демонстрируя готовность сотрудничать с властями.

Желаемого результата не получилось. Мне двинули локтем в бок и приказали заткнуться.

На лестничной площадке шумовое сопровождение операции достигло апогея. Сверху спускалась дама с собачками. Подъезд опять огласился пронзительным лаем. Я ничего не соображал, но сообразительности близнецов все же удивился. Собачки, визжа и гневно тряся бороденками, дружно вцепились мне в лодыжки. Несмотря на сварливый характер, ни одна из них даже не тявкнула на представителей закона. Несомненно, эти маленькие понятливые создания уже заранее определились, за кого голосовать на следующих выборах.

Потом мы долго ехали куда-то в микроавтобусе. Утомленные захватчики молчали, я тоже не задавал никчемных вопросов, тем более, что все мое внимание сосредоточилось на сидевшем напротив парне. Дуло его покоившегося на коленях автомата смотрело мне прямо в живот. Парень задремал, но при этом забыл убрать палец со спускового крючка, поэтому на каждой выбоине или при переезде через трамвайные рельсы я втягивал живот так, что пупок холодило металлом прицепленных за спиной наручников.

Минут через сорок мы прибыли на место. Я успел заметить, что микроавтобус остановился у казенного серого здания, назначение которого сразу определить не удалось. Как только я выбрался из автобуса, мне зачем-то завернули пиджак на голову (лучше бы сделали это на выходе из «Мойдодыра», чтобы меня не узнали пошлые соседские собачки) и провели внутрь. По обшарпанному интерьеру и широколицему милицейскому сержанту на входе я догадался, что привезли меня не в филармонию. Здесь малая сцена была отгорожена от остального пространства массивной решеткой, за которую меня и засунули.

Мимо «обезьянника» взад-вперед фланировали люди, в форме и по гражданке, но никто не подходил попросить автографа. Подобное невнимание наводило на утешительную мысль, что меня с кем-то спутали. Может быть, с владельцем контрольного пакета акций «Стандард Ойл».

Я вытянул ноги, прижался спиной к стене и закрыл глаза. За прошедший месяц сталкиваться с органами охраны правопорядка мне приходилось довольно часто. Даже слишком часто. Хотя ничего противозаконного я не совершал – это меня немного беспокоило.

А начиналось все мирно и обыденно, в жанре не американского психологического триллера, а, скорее, русского шансона.

Ко мне пришел директор…

2

– К вам директор, шеф.

Отложив журнал в сторону, я вопросительно посмотрел на Ленку. Она правильно поняла вопрос и нетерпеливо передернула плечами.

– А я откуда знаю? Он сам так сказал.

Я почему-то сразу подумал, что посетитель – директор школы. Подумал и с удивлением ощутил неприятный холодок между лопатками, когда-то давно сопутствующий появлению директора в классе перед началом урока. Пришлось напомнить самому себе, что школьные стекла футбольным мячом я не бил уже лет двадцать, и только потом решительно кивнуть:

– Зови.

Ленка оглянулась, посторонилась, и в кабинет вошли двое.

Догадаться, который из них директор, оказалось совсем не трудно. Здоровенный детина метра под два ростом и с косой саженью в плечах шагнул вперед и протянул широкую, лопатообразную ладонь.

– Директор. Николай Кузьмич.

– Детектив. Виктор Эдуардович, – представился я и для солидности добавил: – Частный детектив.

Он сдавил мою кисть так, что я, словно попавшая в капкан лиса, чуть не отгрыз себе лапу, и с гордостью произнес:

– Я тоже. Реально частный.

– Из гимназии, что ли? – простонал я.

Николай Кузьмич отпустил мою руку и сел. Кресло протяжно охнуло, но не развалилось. Его спутник приподнял темные очки двумя пальцами, внимательно посмотрел на меня, вернул очки на место и, не сказав ни слова, застыл у двери. Судя по многозначительности – завуч.

– С какой гимназии? – удивился директор. – Обижаешь, я с завода.

– Вот оно что! Вы – директор завода? – Я с опаской покосился на его ладонь, занимающую четверть поверхности стола. – Понятно. Тяжелая у вас работенка.

Обычные слова затронули какую-то чувствительную струнку директорской души. Николай Кузьмич сразу почувствовал ко мне дружеское расположение и, хлопая пятерней по столу так, что вибрировали оконные стекла, начал рассказ не с личных проблем, из-за которых явился, а с заводских.

Работа у директора реально тяжелая. Не каждый потянет, особенно без опыта. А Николай Кузьмич потянул и тянет. Заводик, конечно, небольшой, если по правде – всего лишь сборочный цех электрооборудования, который Вася Бурый с помощью пацанов в прошлом году экспроприировал у настоящего завода. Зато трудятся в цехе целых двадцать восемь пиплов. Директора по-свойски величают: наш Кузьмич. Ну, есть еще Резо с Любахой – они не считаются.

Финансы, комплектующие, сбыт – все туфта. Этим главный инженер занимается. А у директора задача научная, математическая: пиплы, помноженные на производительность труда. В том смысле, что на заводе надо реально бычить. Здесь и проблема: двадцать восемь пиплов, и все разные. Одни бычат хорошо, другие – плохо. А бить их нельзя – все-таки пиплы. Хотя иногда очень хочется. Особенно, когда утром с бодуна приходят и целый день притворяются, что реально бычат, а сами вообще не бычат. Производительность труда падает, Кузьмичу перед Васей Бурым совестно.

Так что, с этим делом у него на заводе строго: сразу срок, без судьи и прокурора. Пришел с бодуна, дыхнул перегаром – в угол! То есть, реально клювом в угол, и стой так все восемь часов, гусь позорный! Кузьмича самого таким образом в детском садике наказывали. Вот, запомнил и применил. И ведь помогает! Раньше от штрафов кряхтели, но пить продолжали, а в углу реально ноют и гундят, что больше так не будут. И главный инженер утверждает, что лучшего средства борьбы с пьянством на производстве в жизни не встречал. Директору такие признания слышать приятно.

А вот к личной проблеме сугубо научный подход не применишь. Нерациональное вредительство: тут не в угол ставить – тут убивать надо. Полтора месяца назад пригнали Кузьмичу из Германии «Альфу-Ромео», красную и классную. И вот какая-то падла (потому что подобную падлу назвать пиплом язык не поворачивается) повадилась выцарапывать на «Альфе-Ромео» нецензурные слова. Падла очень хитроумная: во-первых, выводит непотребные надписи в задней части кузова, так, чтобы сразу в глаза не бросались, а во-вторых, Кузьмич, где попало, машину не оставляет. Ночует «Альфа-Ромео» на охраняемой стоянке, и там за ней приглядывают реальные пацаны, а днем стоит на заводской стоянке, тоже под присмотром. Еще Кузьмич периодически наведывается к Любахе, машина в течение пары часов дожидается его во дворе. Этот двор Кузьмич как раз и подозревает в пакостном вредительстве. Пока просто подозревает, без всяких доказательств. Потому что, сколько раз ни собирался перед тем, как сесть за руль, обойти тачку кругом и внимательно ее осмотреть, все время забывал. Любаха – она такая, про все забудешь. А на такси приезжать не велит. Хочет, чтоб «Альфа» у подъезда стояла, чтоб все видели, кто Любаху… типа, навещает.

Николай Кузьмич выложил передо мной аккуратно вычерченный план двора в масштабе один к двумстам, с прямоугольником дома и прилегающей территорией. Некоторые объекты были помечены разноцветными символами, значение которых директор мне с удовольствием разъяснил. Красный крестик обозначал припаркованный автомобиль, синий крестик – скамейку в кустах, с которой очень удобно наблюдать за подходами к объекту, и, наконец, беседка на детской площадке, увенчанная жирной черной буквой «П» – место, где может прятаться падла, если она живет не в Любахином доме, а в соседнем напротив.

Директор хорошо подготовился, не возражал по поводу предоплаты и не ожидал от меня никаких сверхъестественных услуг. Даже хватать злоумышленника от меня не требовалось, потому что меру пресечения Николай Кузьмич еще не придумал. Только застать с поличным на месте преступления и проследить до места жительства.

Все казалось более ли менее ясным за исключением незначительных мелочей. Директор достаточно доходчиво определил, чем Любаха отличается от реальных пиплов, но осталось непонятным, кто такой Резо, и кто к нему наведывается. Также осталось непонятным, зачем на встречу явился Завуч (явился, между прочим, без сменной обуви), который так и простоял у стены, уставившись в одну точку, не шелохнулся и не произнес ни звука.

Вечером я без труда нашел по адресу нужный двор, сверился с планом и уселся на укрытую пышным кустом сирени скамейку. Минут через двадцать на красной «Альфе» прибыл Николай Кузьмич, и с этого момента все пошло наперекосяк. Обозначенное красным крестиком место, отведенное для директорской машины, прямо перед носом Кузьмича занял какой-то наглый микроавтобус, планом не предусмотренный. Кузьмичу пришлось припарковаться метрах в двадцати впереди. Мой пост наблюдения тоже потерял свои преимущества – «Газель» полностью перекрыла сектор обзора. Предназначенная для злоумышленника беседка находилась в более выгодном положении, чем я и воспользовался. Непринужденной походкой пересек двор, согнувшись, проник в беседку и вынул из кармана газету. Директор выбрался из салона, окинул «Газель» суровым взглядом и широкими шагами направился в подъезд.

Метрах в десяти от беседки на скамейке степенно переговаривались три бабульки. В плане двора Кузьмич не обозначил дворовых бабушек совершенно напрасно. Я бы удостоил их специальным значком: синий квадрат, как символ наблюдения, а в нем черная буква «Б». В смысле, бдительность в квадрате. «Альфа-Ромео» не произвела на них особого впечатления, ограничились лишь констатацией факта: «Что-то поздно сегодня к Любке с третьего этажа хахаль приехал». А вот моей скромной и далеко не столь колоритной персоной сразу заинтересовались. И пяти минут не прошло после моего появления в беседке, как до меня донеслось:

– Ишь, за газетой спрятался! Сейчас посидит-посидит, а потом весь дом подзорвет!

Еще через минуту со стороны скамейки громко прозвучало слово «террорист». Дворовые «смотрящие» или страдали прогрессирующей глухотой, или специально давили на психику.

Я опустил газету. По прищуренным глазам и поджатым губам сразу определил витающую над скамейкой национальную идею. Позвонить и сообщить.

Штирлиц был на грани провала…

Но я выкрутился так же ловко, как Штирлиц. Добежав до ларька, приткнувшегося у торца дома, я купил бутылку пива. К удивлению бабушек, гордо понадеявшихся, что навсегда изгнали террориста со двора, вернулся в беседку, открыл бутылку ключом и сделал большой, демонстративный глоток прямо из горлышка. Пиво мне не понравилось, но цель была достигнута – я сразу стал своим. Пусть достойным осуждения, как и все вокруг, но своим. А о своих не звонят и не сообщают.

– Да ладно тебе, пусть сидит! Может, отдыхает человек! Вон, смотри, Любкин хахаль вышел. Что-то быстро сегодня.

Кузьмич пофырчал мотором, покопался под капотом, очень достоверно пнул по переднему колесу и двинулся вдоль дома в сторону перекрестка.

Я снова развернул газету.

Стало смеркаться, и бабушки потянулись по домам. Потом уехала «Газель». Я выбрался из беседки и направился к потайной скамейке в кустах сирени.

На скамейке двое подростков претворяли в жизнь все, что успели узнать о поцелуях за свои неполные пятнадцать-шестнадцать лет. Я бесцеремонно кашлянул. Безрезультатно. Еще одно серьезное упущение в плане Кузьмича. Скамейка располагалась в идеальном для поцелуев месте и, скорее всего, ее забронировали до самого утра.

Я с досадой посоветовал мальчишке не напирать слишком сильно, чтобы не сломать подружке шею. Они прервались, и девчонка, в свою очередь, посоветовала, куда мне пойти. Точнее, а куда бы мне не пойти. В затуманенном взгляде пацана я уловил мольбу о мужской солидарности, понимающе подмигнул и вернулся в беседку.

Белые ночи шли на убыль, фонари во дворе не горели, но свет, падавший из окон, тускло освещал асфальтовую дорожку, проложенную вдоль подъездов, и приткнувшиеся на газонах автомобили. «Альфа-Ромео» выделялась ярким алым пятном и привлекала внимание редких прохожих, но совсем ненадолго.

После полуночи серое небо затянуло тучами. Ветер, сонно шевелившийся в кронах деревьев, усилился, заметно похолодало и потемнело. Я застегнул молнию легкой куртки до верха, поднял воротник и понадеялся, что злоумышленник не станет тянуть время до утра.

Звонкое цоканье каблучков по асфальту внесло разнообразие в монотонные скрипы и шелест раскачивающихся деревьев. Сначала мне удалось разглядеть лишь неясный силуэт у торца дома, но по мере приближения к крайнему подъезду силуэт постепенно трансформировался в маленькую женскую фигурку. Девушка торопилась, почти бежала, обеими руками придерживая на бедрах короткую юбку. Порывы ветра подталкивали ее в спину.

Она не проявила ни малейшего интереса к машине Кузьмича, прошла мимо, даже не повернув головы. В этот самый момент я неожиданно обнаружил конкурента.

Я был не единственным, кто наблюдал за девушкой в темном дворе. Следом за ней быстро шел молодой человек. Он бесшумно шагал по самому краю тротуара, прижимаясь к кустам, отделяющим асфальтовую дорожку от дома.

Расстояние сокращалось. Когда девушка свернула к подъезду, преследователь находился метрах в двадцати за ее спиной. Негромко хлопнула входная дверь. Парень остановился, торопливо огляделся и бегом бросился к подъезду.

Его поставленная задача и способ достижения, вроде бы, сомнений не вызывали. Я выбрался из беседки и двинулся наискосок через детскую площадку.

Лифт стоял на первом этаже, но, когда я подошел к двери и нажал кнопку, двери послушно распахнулись. Внутри никого не оказалось. Если бы девушка убегала вверх по лестнице, я бы услышал частую дробь ее каблучков. Оставался один путь: вниз.

Я свернул налево, перепрыгнул через три ступени и замер у двери черного хода, прислушиваясь. На улице прогрохотал по выбоинам в асфальте грузовик. Обогнув шахту лифта, я различил наконец приглушенные звуки борьбы, доносившиеся из темного прямоугольного проема под лестницей, и решительно шагнул вперед.

И действительно, все обошлось без сюрпризов и розыгрышей. Я наткнулся на них сразу у входа в тамбур, чуть не наступив на вытянутые ноги. Передо мной шевелилась бесформенная горбатая тень, слышались громкое сопение и сдавленные всхлипы. Вглядевшись, я понял, что девчонка лежит на полу, а преследователь сидит на ней верхом.

Я протянул руку, нащупал голову и, быстро просунув пальцы под нижнюю челюсть, рванул его подбородок вверх. Насильник не слышал моего приближения. Ойкнув от неожиданности, он отпустил жертву и ухватил меня за полу куртки. Его голова почти коснулась моего колена, мне осталось лишь резко согнуть ногу. Колено врезалось ему под ухо, и добавлять не пришлось. Несдержанный и невежливый молодой человек горестно всплеснул руками и завалился набок, даже не вскрикнув. Чтобы уточнить диагноз, я пнул его по ребрам, но он уже забыл, зачем пришел, и не отреагировал.

Я отступил на шаг, и из-за моей спины в тамбур просочился тусклый свет.

Девчонка лежала на грязном полу и глухо всхлипывала сквозь закушенный согнутый указательный палец. Из разбитой нижней губы тонкой струйкой змеилась кровь. Насильник успел разорвать на ней рубашку и лифчик, вырвал «молнию» юбки, но на этом его победы закончились.

Я пнул лежавшее у ног тело еще раз, чтобы у девушки не оставалось сомнений в моих благородных намерениях, подошел и протянул руку.

– Вставай. Вставай, малышка, ты славно сражалась.

Не переставая всхлипывать, она вынула палец изо рта и протянула мне запачканную кровью ладошку. Я помог ей подняться и вывел наружу. Съежившись и всхлипывая, девчонка прикрыла грудь скрещенными руками и побрела наверх. Я шел рядом и поддерживал ее под локоть. У лифта она неожиданно рванулась, выдернула руку и со всех ног кинулась бежать по лестнице. Проводив ее сочувственным взглядом, я вернулся в тамбур.

Ночной любитель сладкого уже очухался. Он стоял на коленях, одной рукой упирался в пол, вторую прижимал к уху. Я ухватил его за шиворот, выволок из тамбура и швырнул на пол. На нем была легкая куртка с капюшоном, которой я и воспользовался. Стянул на локти и обмотал вокруг запястий. Он попытался вырваться, но получил жесткий удар в позвоночник, застонал и затих.

Сверху громко хлопнула дверь, загремели шаги. Вскоре на лестнице появились два наспех вооруженных мужика с решительными лицами: один с широким кухонным ножом, другой с молотком. Первый остановился у лифта. Второй, размахивая молотком, спрыгнул со ступенек к лежавшему на полу телу.

– Этот, да? Пусти! Дай! Дай, я ему!…

Я не дал. Придержал его за плечо и легонько толкнул к стене. Мужик успокоился не сразу, еще минут пять кружил вокруг, непонятно кому угрожая молотком. Потом ему все-таки удалось пнуть насильника в бедро, после чего он остановился, глубоко и судорожно вздохнул:

– Дочка же моя… Убить мало, с-с-волочь!

Я понимающе кивнул:

– Мало. Милицию вызвали?

Он вопросительно взглянул на мужика с ножом. Тот поднял голову и неожиданно крикнул так, что громкое эхо заметалось по лестничным клеткам:

– Соня, звони!

Милиция не заставила себя долго ждать. Желто-синий «газон» прибыл на место несвершившегося преступления минут через пятнадцать. Несмотря на поздний час, на нижней площадке собрались заспанные жители подъезда и пересказывали друг другу леденящие душу подробности происшествия. К всеобщему удовольствию вслед за милиционерами в подъезд вошел парень с большой видеокамерой и девица с микрофоном, оба помеченные бирками «ТСБ». Оператор зафиксировал, как преступнику сковали за спиной руки, подхватили с пола и потащили в «воронок», потом захватил широким планом приосанившийся народ, и девица спросила, где изнасилованная.

Половина собравшихся, не сговариваясь, почему-то указали на меня. Я в это время давал показания старшему лейтенанту, поэтому скрыться от всевидящего ока телевидения мне не удалось.

Меня забрали в отделение вместе с преступником, заявление потерпевшей согласились отложить до утра. Я подробно описал события, начавшиеся с появления девчонки во дворе и закончившиеся моим вмешательством, ответил на вопросы. Через пару часов меня отпустили, и я поспешил вернуться к своим обязанностям.

Было уже совсем светло. Свернув с улицы во двор, я сразу увидел две мужские фигуры, высокую и поменьше, стоявшие рядом с «Альфа-Ромео», а подойдя поближе, разглядел угрюмые лица и зияющую рану на месте переднего бокового стекла.

Директор Николай Кузьмич молча ткнул пальцем в салон, указывая на свисающие провода и развороченную панель – все, что осталось от магнитофона. Я сокрушенно покачал головой, обошел вокруг машины и участливо заметил, что новых непристойных надписей ночью не появилось.

Завуч на этот раз отмалчиваться не стал. Он снял очки, смерил меня тяжелым взглядом и предложил расстроенному Кузьмичу прямо сейчас, не откладывая, разбить мне все лицо, при этом назвал мое лицо словом крайне непочтительным.

Кузьмич идею не отверг, нехорошо посмотрел на меня и призадумался. Возможно, он всерьез хотел поставить меня этим самым лицом реально в угол.

А Завуч что-то совсем разговорился, потребовал вернуть предоплату, оплатить стоимость разбитого стекла, украденного магнитофона и моральный ущерб. Все вместе получалось под двести тысяч рублей плюс разбитое лицо, но Завуч полагал, что это еще по-божески. Я согласился только на предоплату, снова напомнив, что стекло и магнитофон не входили в круг моих обязанностей, попытался сослаться на уважительную причину. Завуч не дал мне договорить и продолжал разжигать межведомственную рознь, склоняя Кузьмича к насилию.

Кузьмич размышлял и, по-видимому, склонялся. Его хмурая физиономия и сжатые кулаки действовали мне на нервы. Я не спал всю ночь, а также устал и поволновался – тут любой сорвется. Сам того не желая, я повысил голос и приказал Завучу заткнуться, после чего твердо взглянул Кузьмичу прямо в глаза. Завуч сразу послушно замолчал, с опаской скосив зрачки на ствол пистолета, уткнувшийся ему в переносицу, а потом согнулся и присел на корточки, потому что я исподтишка, чтобы не заметил директор, двинул ему в печень.

Кузьмич не развеселился, но все же кулаки разжал, вытянул руки по швам и торопливо произнес:

– Все, братан, базара нет!

Вчерашнее дружелюбие и искренность в его голосе отсутствовали. Поэтому я с ним не согласился, заметив, что базар есть и будет до тех пор, пока я не верну Кузьмичу предоплату, так как с порученным делом я все-таки не справился. Хотя и не по своей вине, а в силу непредвиденных обстоятельств.

Всей компанией на раненой «Альфе» мы отправились в «Мойдодыр». Завуч помалкивал, тяжело молчал и директор, вцепившись в руль так, что под его ладонями сотнями тысяч гибли бактерии.

Я отдал Кузьмичу деньги, раз пять извинившись. Мстительные мысли о компенсации откровенно витали на его хмуром челе, поэтому мне казалось, что наше знакомство не закончилось.

Телевизионный сюжет об инциденте на Курляндской улице посмотрело, наверное, пол-Питера, включая Ленку, от которой я узнал подробности. Меня показали, похвалили, и даже мои анкетные данные, которые я сообщил в милиции, стали достоянием общественности. «Большую помощь в задержании преступника оказал Виктор Стрельцов, частный детектив из агентства «МДД».

Преступника тоже показали и назвали по имени. К потерпевшей репортеры не прорвались, ограничились родителями на фоне обклеенной веселенькими цветочками прихожей. Тем не менее, общее настроение и пафос репортажа сомнения не вызывал – преступник должен понести заслуженное наказание.

Я в подобном исходе не сомневался. Меня несколько раз вызывали в отделение для уточнения показаний. А через пару дней в агентство позвонил директор, сказал, что видел меня в новостях по «ящику», и что таких гусей позорных надо бы сразу за клюв и давить, не дожидаясь ментов, а реальных мужиков Кузьмич уважает, и базара нет конкретно и окончательно.

Но базар не закончился, лишь трансформировался из производственно-бытового в юридический. Ко мне пришел адвокат.