Читать книгу: «Книга пиратов», страница 2

Совершая свой круиз водах у Маракайбо, он захватил богатый трофей и, нагруженный огромным количеством драгоценностей и наличных денег, там же задумал напасть на сам город Маракайбо. Не теряя времени, он собрал пятьсот отборных негодяев с Тортуги и, взяв с собой некоего Майкла де Баско в качестве капитана сухопутных войск и еще двести пиратов, которыми он командовал самолично, спустился в Венесуэльский залив и обрушился на обреченный город, как вспышка чумы. Оставив свои суда, пираты предприняли сухопутную атаку на форт, который стоял в устье залива, ведущего в озеро Маракайбо, и охранял город.

Испанцы хорошо держались и сражались со всей мощью, которой обладают испанцы; но после трехчасового боя всё было сдано, и гарнизон бежал, сея перед собой ужас и смятение. Все жители города, кто мог это сделать, спаслись на лодках в Гибралтар, который лежит к югу, на берегу озера Маракайбо, на расстоянии около сорока лиг или более.

Затем пираты вошли в город, и можно себе представить, что за этим последовало. Это был настоящий разгул похоти, страсти и крови, какого даже Испанская Вест-Индия никогда раньше не видела. Дома и церкви грабили до тех пор, пока от них не остались одни голые стены; мужчин и женщин пытали, чтобы заставить их раскрыть, где спрятаны еще сокровища.

Затем, вырвав из Маракайбо все, что могли, пираты вошли в озеро и спустились к Гибралтару, где остальные охваченные паникой жители сбились в кучу в слепом ужасе.

Губернатор Мериды, храбрый солдат, служивший своему королю во Фландрии, собрал отряд из восьмисот человек, укрепил город и теперь ждал прихода пиратов. Пираты пришли вовремя, а затем, несмотря на храбрую оборону, Гибралтар тоже пал. Затем последовало повторение сцен, которые разыгрывались в Маракайбо последние пятнадцать дней, только здесь они оставались в течение четырех ужасных недель, вымогая деньги – деньги! Когда-нибудь деньги! – от бедных, страдающих от нищеты, зараженных вредителями, от душ, запертых в этой лихорадочной дыре города.

Затем они ушли, но перед уходом потребовали еще больше денег – десять тысяч монет – в качестве выкупа за город, который в противном случае должен был быть предан огню. Со стороны испанцев были некоторые колебания, некоторая склонность торговаться, но со стороны л'Oлонэ колебаний не было. Факел был подожжен в городе, как он и обещал, после чего деньги были незамедлительно выплачены, и пиратов жалобно умоляли помочь погасить распространяющееся пламя. Они, возможно, были бы и рады сделать это, но, несмотря на все их усилия, почти половина города была уничтожена.

После этого они снова вернулись в Маракайбо, где потребовали выкуп за город в размере тридцати тысяч. Благодаря судьбе Гибралтара, здесь не было охотников поторговаться; только вот было совершенно невозможно собрать столько денег во всем этом резко обедневшем регионе. Но в конце концов дело было скомпрометировано, и город был выкуплен за двадцать тысяч и пятьсот голов крупного рогатого скота, и измученный Маракайбо был наконец-то освобожден от пиратов.

Генри Морган вербует отряд для нападения. Говард Пайл. Иллюстрация из книги «Пираты и буканьеры Испанского Мэйна». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за август и сентябрь 1887 года.

На острове Иль-де-ла-Ваш пираты поделили между собой двести шестьдесят тысяч монет, помимо драгоценностей, тюков шелка и льна и разной другой добычи на огромную сумму.

Таково было единственное великое деяние л'Олонэ; с того времени его звезда неуклонно клонилась к закату – ибо даже сама природа, казалось, выступила на борьбу с таким чудовищем – пока, наконец, он не умер жалкой, безымянной смертью от рук неизвестного племени индейцев на перешейке Дарьен.

А теперь мы подошли к величайшему из всех пиратов, тому, кто стоит на первом месте среди них, и чье имя даже по сей день вызывает в памяти его отважные поступки, его бесстрашную храбрость, его свирепую жестокость и его ненасытную и неутолимую жажду золота – к капитану Генри Моргану, отважному валлийцу, который довел пиратство до расцвета и оставил это ремесло в самом расцвете собственной славы.

Продав себя, по обычаю того времени, за свой переход через моря, Генри Морган отработал свое время рабства на Барбадосе. Как только он получил свободу, он занялся пиратством, в котором вскоре достиг значительного положения. Он был связан с Мансвельтом во время высадки последнего на остров Св. Екатерины, важность которого, как центра операций против соседних побережий, Морган никогда не упускал из виду.

Первым нападением, которое совершил капитан Генри Морган в Испанской Индии, была смелая атака на город Пуэрто-дель-Принсипи на острове Куба. Морган совершил ее с горсткой людей. Это был поступок, смелость которого так никто никогда и не превзошел – даже знаменитое нападение самого Моргана на Панаму. Оттуда они вернулись к своим лодкам на виду у всего острова Куба, возбужденные и полные решимости уничтожить всё на своём пути. Они не только выполнили свой набег, но и увезли с собой огромное количество добычи, исчисляемое в триста тысяч штук монет, помимо пятисот голов крупного рогатого скота и ещё прихватили с собой многих заложников, удерживаемых ими ради выкупа.

Но когда пришло время делить все это богатство и, о чудо! было найдено всего пятьдесят тысяч монет. Что стало с остальными, никто не мог сказать, кроме капитана, самого Генри Моргана. Впрочем, воровская честность никогда не была для него аксиомой.

Каким бы грубым, свирепым и бесчестным типом ни был капитан Морган, он обладал удивительной способностью убеждать диких пиратов, состоявших под его началом, подчиняться его суждению и полностью полагаться на его слово. Несмотря на огромную сумму денег, которую он, очевидно, спустил в своё удовольствие, к нему хлынули рекруты, пока его отряд не стал оснащён больше и лучше, чем когда-либо.

И теперь, когда было достоверно установлено, что в Порто-Белло созрел урожай награбленного, судьба этого города была решена. Правда, город этот защищали два крепких форта, полностью укомплектованных личным составом, а офицером там служил самый доблестный солдат, который когда-либо носил при себе толедскую сталь. Но крепкие замки и доблестные солдаты для пиратов, кровь которых была взбудоражена жаждой золота, весили не больше ячменного зерна.

Высадившись в Пуэрто-Насо, городке примерно в десяти лигах к западу от Порто-Белло, они направились к последнему городу и, подойдя к форту, смело потребовали его сдачи. Требование было отклонено, после чего Морган пригрозил, что пощады защитникам города не будет. Тем не менее, в капитуляции пиратам было отказано; а затем форт подвергся яростной атаке и после ожесточенной борьбы был захвачен. Морган сдержал свое слово: каждый пленник был заперт в кордегардии, спичка была подожжена и пороховая дорожка была проложена к пороховому погребу, и солдаты, и офицеры, и все остальные пленники взлетели на воздух, в то время как пираты сквозь дым и пыль высыпали в город. Тем не менее, губернатор в другом форте держался и, возможно, хорошо защищался бы, но… его предали собственные солдаты, состоявшие под его началом. Во второй форт ворвались воющие от радости пираты. Но губернатор продолжал сражаться, хотя его жена и дочь цеплялись за его колени и умоляли его сдаться, а кровь с его раненого лба стекала на его белый воротник, пока милосердная пуля не положила конец тщетной борьбе отважного одиночки.

Морган в Порто-Белло. Иллюстрация Э. С. Стедмана. Первая публикация в журнале Harper’s Magazine, декабрь, 1888 года.

Здесь разыгрались уже знакомые сцены. Было разграблено все, что можно было взять, а затем выкуп был наложен и на сам город.

На этот раз был проведен честный или кажущийся честным раздел добычи, который составил двести пятьдесят тысяч монет, помимо товаров и драгоценностей.

Следующими пострадавшими городами были многострадальные Маракайбо и Гибралтар, которые к тому времени только начали восстанавливаться после опустошения, вызванного л'Олонэ. И снова оба города были разграблены до последнего тюка с товарами и до последнего пиастра, и снова оба были выкуплены, пока все не было выжато из несчастных жителей.

Здесь дела, похоже, приняли крутой оборот, потому что, когда капитан Морган вышел из Гибралтара, он обнаружил три крупных военных корабля, лежащих в дрейфе у входа в озеро в ожидании его прихода. Видя, что он зажат в узкой полосе воды, капитан Морган был склонен пойти на компромисс, даже предложив отказаться от всей добычи, которую он получил, если ему позволят уйти с миром. Но нет; испанский адмирал не хотел ничего и слышать об этом. Имея пиратов, как он думал, в надежных руках, он ни от чего не откажется, пока не сметет их с лица моря раз и навсегда.

Однако это было неудачное решение для испанского адмирала, потому что вместо того, чтобы парализовать пиратов страхом, как он ожидал, это просто превратило их безумную храбрость в безумное отчаяние.

Большое судно, которое они захватили вместе с городом Маракайбо, было превращено в пожарный корабль-брандер, экипаж которого состоял из деревянных бревен в шапках montera⁷ и матросских куртках, и наполнен серой, смолой и пальмовыми листьями, пропитанными маслом. Затем пираты вышли из озера навстречу испанцам, брандер шел впереди и направлялся прямиком на адмиральское судно. У руля стояли добровольцы, самые отчаянные и храбрые из всей пиратской банды, а в портах стояли бревна в шапках montera. Итак, они подошли к адмиралу и сцепились с его кораблем, несмотря на грохот всех его огромных орудий, и тогда испанец слишком поздно увидел, кем на самом деле был его противник.

Он попытался освободиться от цепей и крючьев, но клубы дыма и масса ревущего пламени почти мгновенно окутали оба судна, и адмирал погиб. Второе судно, не желая дожидаться подхода пиратов, обрушилось на форт, под огнем пушек которого трусливая команда потопила его, и из последних сил пробилась к берегу. Третье судно, не имея возможности спастись, было захвачено пиратами без малейшего сопротивления, и проход из озера был расчищен. Итак, пираты уплыли, оставив Маракайбо и Гибралтар поверженными во второй раз.

И тогда капитан Морган решил предпринять еще одно предприятие, равного которому не было во всех анналах пиратства. Это было ни что иное, как нападение и захват Панамы, которая, после Картахены, была, возможно, самым мощным и наиболее сильно укрепленным городом в Вест-Индии.

Готовясь к этому предприятию, он получил каперские грамоты от губернатора Ямайки, благодаря которым эластичная комиссия немедленно начала собирать вокруг себя все материалы, необходимые для предприятия.

Когда за границей стало известно, что великий капитан Морган собирается предпринять приключение, которому предстояло затмить всё, что когда-либо делалось раньше, под его знамена стекалось множество людей, пока он не собрал армию из двух или более тысяч головорезов и пиратов, с помощью которых можно было продолжить своё приключение, хотя само предприятие хранилось в полном секрете от всех. Порт Куйон, на острове Эспаньола, напротив острова Иль-де-ла Ваш, был местом сбора, и туда собралась разношерстная банда подонков со всех сторон. Провизия была разграблена на материке везде, где ее можно было достать, и к 24 октября 1670 года всё было готово к походу.

Остров Св. Екатерины, как читатель должно быть помнит, был когда-то захвачен Мансвельтом, наставником Моргана в его пиратском ремесле. После этого он был отбит испанцами и теперь был ими основательно укреплен. Почти первой попыткой, которую Морган предпринял в качестве мастера-пирата, был захват острова Св. Екатерины. В этом начинании он потерпел неудачу; но теперь, когда возникла абсолютная необходимость в каком-то подобном месте в качестве базы для операций, он решил, что это место должно быть занято. И остров был взят.

Испанцы за время своего владения укрепили его самым тщательным и полным образом, и если бы его губернатор был таким же храбрым, как тот, кто встретил свою смерть в замке Порто-Белло, возможно, история была бы совсем другой. Как бы то ни было, этот адмирал сдал остров самым трусливым образом, просто оговорив, что должно быть фиктивное нападение пиратов, благодаря чему его кредит в глазах начальства может быть спасен. Итак, остров Св. Екатерины был завоеван.

Следующим шагом, который нужно было предпринять, был захват форта Чагрес, который охранял устье реки с тем же названием, вверх по которой пираты будут вынуждены перевозить свои войска и провизию для нападения на Панаму. Это приключение было предпринято четырьмя сотнями отборных людей под командованием самого капитана Моргана.

Форт Чагрес, известный испанцам как Сан-Лоренцо, стоял на вершине крутой скалы в устье реки и был одной из самых сильных крепостей по своим размерам во всей Вест-Индии. Эта крепость следовало взять Моргану, если он когда-либо надеялся завоевать Панаму.

Атака форта и его защита были одинаково жестокими, кровавыми и отчаянными. Снова и снова пираты нападали, и их атаки снова и снова отбивали. Но вот наступило утро, и казалось, что на этот раз пираты были сбиты с толку. Но как раз в этот момент загорелись покрытия из пальмовых листьев на крышах некоторых зданий внутри укреплений, последовал пожар, который вызвал взрыв одного из магазинов, и в последовавшем затем параличе ужаса у защитников форта пираты ворвались в укрепления, и форт был взят. Большинство испанцев бросились со стен форта в реку или на скалы внизу, предпочитая смерть плену и возможным пыткам; многие оставшиеся были преданы мечу, но некоторых пощадили и держали в плену.

Так пал форт Чагрес, и теперь между пиратами и городом Панамой не было ничего, кроме непроходимых лесов. И теперь название города, судьба которого была решена, ни для кого не было секретом.

Вверх по реке Чагрес отправился капитан Генри Морган и 1200 человек, тесно упакованные в своих каноэ; в пути они никогда не останавливались, лишь время от времени давая отдых своим затекшим ногам, пока не пришли в место, известное как Крус-де-Сан-Хуан-Гальего, где они были вынуждены покинуть свои лодки из-за мелководья. Оставив охрану из 160 человек для защиты своих лодок в качестве убежища на случай, если их разоблачат перед самой Панамой, они развернулись и углубились в пустыню, раскинувшуюся перед ними.

Там их ждал гораздо более могущественный враг, чем полчища испанцев с оружием, порохом и свинцом – голодная смерть. Они почти не встречали сопротивления в своем продвижении по пустыне; но куда бы они ни поворачивали, они не находили ни единого волокна мяса, ни зерна кукурузы, ни унции хлеба или муки. Даже когда пираты успешно преодолели засаду или нападение и обратили испанцев в бегство, беглецам потребовалось время, чтобы забрать у своих мертвых товарищей все остатки еды из кожаных мешков, не оставив взамен ничего, кроме пустых мешков.

Разграбление Панамы. Говард Пайл. Иллюстрация из книги «Пираты и буканьеры Испанского Мэйна». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за август и сентябрь 1887 года.

Рассказывает участник этих событий, сам действующее лицо экспедиции: «После этого они стали есть эти кожаные сумки, как добавляющие что-то к брожению в их желудках».

Десять дней они боролись с этими горькими лишениями, упрямо прокладывая себе путь вперед, ослабев от голода и изможденные от слабости и лихорадки. Затем с высокого холма и поверх верхушек лесных деревьев они увидели шпили Панамы, и между ними и их целью не осталось ничего, кроме борьбы четырех испанцев с каждым из них – простая вещь, которую они делали снова и снова.

Они хлынули на Панаму, и навстречу им вышли испанцы; четыреста всадников, две тысячи пятьсот пеших и две тысячи диких быков, которых согнали вместе, чтобы рассеять пиратов, чтобы их ряды были дезорганизованы и сломлены. Пиратов было всего восемьсот человек; остальные либо пали в бою, либо легли на унылой тропе через пустыню; но в течение двух часов испанцы безумно летели над равниной, за вычетом шестисот человек, которые лежали мертвыми или умирающими позади них.

Что касается быков, то столько из них, сколько было подстрелено, тут же послужили пищей для полуголодных пиратов, поскольку пираты никогда не чувствовали себя так уютно, как при забое скота.

Затем они двинулись к городу. Еще три часа борьбы, и они уже заполонили улицы, выли, кричали, грабили, объедались, пили и давали полный выход всем мерзким и безымянным похотям, которые горели в их сердцах, как адский огонь. И затем последовала обычная последовательность событий – грабеж, жестокость и вымогательство; только на этот раз не было города для выкупа, поскольку Морган отдал приказ уничтожить его. Факел был подожжен, и Панама, один из величайших городов Нового Света, была сметена с лица земли. Почему это было сделано, никто, кроме Моргана, не мог сказать. Возможно, это было сделано для того, чтобы все тайные хранилища с сокровищами могли быть раскрыты; но какова бы ни была причина, она была ссокрыта в груди самого великого пирата. В течение трех недель Морган и его люди жили в этом ужасном месте; и назад они двинулись со ста семьюдесятью пятью вьючными животными, нагруженными сокровищами из золота, серебра и драгоценных камней, помимо большого количества товаров, и шестьюстами пленниками, удерживаемыми ради последующего выкупа.

Что стало со всем этим огромным богатством и во что оно превратилось, никто, кроме Моргана, никогда не знал, потому что, когда было произведено разделение, оказалось, что на каждого человека приходится всего двести кусков.

Когда были объявлены эти дивиденды, поднялся вой проклятия, под которым дрогнул даже сам капитан Генри Морган. Ночью он и четыре других командира подняли якоря своих баркасов и бежали в море, и было сказано, что они разделили большую часть добычи между собой. Но богатство, награбленное в Панаме, вряд ли могло быть меньше полутора миллионов долларов. Исходя из этой разумной цифры, различные призы, выигранные Генри Морганом в Вест-Индии, будут следующими: Панама – 1 500 000 долларов; Порто-Белло – 800 000 долларов; Пуэрто-дель-Принсипи – 700 000 долларов; Маракайбо и Гибралтар – 400 000 долларов; различные пиратства – 250 000 долларов – в общей сложности 3 650000 долларов в качестве огромного урожая грабежа. С этим сказочным богатством, вырванным у испанцев с помощью дыбы и веревки и украденным у своих же товарищей самым подлым воровством, капитан Генри Морган отошел от дел, отправился на заслуженный отдых, прославленный своими делами, посвященный в рыцари добрым королем Карлом II и, наконец, назначенный губернатором богатого острова Ямайка.

Другие пираты последовали за ним. Кампече был взят и разграблен, и даже сама Картахена пала; но с Генри Морганом слава пиратов достигла кульминации, и с того времени их могущество, богатство и злоба пришли в упадок, пока они окончательно не были сметены.

Пираты становились все смелее и смелее. На самом деле их преступления были настолько дерзкими, что правительства метрополий, наконец, встревоженные этим возмутительным варварством, всерьез взялись за подавление флибустьеров, обрезая и усекая основной ствол, пока его ветви не были рассеяны повсюду, и после этого считалось, что на этом основная организация была уничтожена. Но, пока что они не были уничтожены, отдельные члены были просто рассеяны на север, юг, восток и запад, каждый из которых образовал ядро, вокруг которого собрались и сгруппировались самые худшие из отбросов человечества.

Результатом стало то, что, когда XVII век изрядно набил лавандой сундуки прошлого, дюжина или более банд флибустьеров курсировали вдоль Атлантического побережья на вооруженных судах, каждое с черным флагом с черепом и скрещенными костями на носу, и с невзрачной командой из ошмётков нецивилизованного и полуцивилизованного человечества (белых, черных, красных и желтых), обычно известные как марунеры⁸.

Эти ответвления старого пиратского корня не ограничивали свои набеги только морями Америки; Ост-Индия и африканское побережье также были свидетелями их деяний и пострадали от них, и даже у Бискайского залива были веские причины помнить не один их визит.

Различные веточки из столь достойного стебля по-разному улучшали исходные методы; ибо в то время, как пираты довольствовались охотой на одних испанцев, другие моряки пожинали плоды торговли всех наций.

Итак, они путешествовали вверх и вниз по Атлантическому побережью, и в течение 50 лет, когда пиратство было в расцвете своей славы, и это было печальное время для каботажных судов Новой Англии, средних провинций и Виргинии, отправлявшихся в Вест-Индию с грузами соленой рыбы, зерна и табака. Торговля стала почти столь же опасной, как и каперство, и морские капитаны выбирались как за их знание кремневого ружья и кортика, так и за их морское мастерство.

Поскольку на тот день большая часть торговли в американских водах велась теми же самыми американскими каботажниками, то на них и обрушились самые тяжелые удары, и некоторые из них ощущались особенно остро. Бюллетень за бюллетенем приходили в порты со скорбными рассказами о том, что то или иное судно сожжено, другое затоплено, это судно удерживается пиратами для их собственного использования, иное же лишили его товаров и отправили в порт пустым, как яичная скорлупа, из которой высосали желток. Бостон, Нью-Йорк, Филадельфия и Чарльстон страдали одинаково, и достойным судовладельцам пришлось перестать считать свои потери на пальцах и перейти к грифельной доске, чтобы сохранить мрачный рекорд.

«Марунировать – высадиться на необитаемый остров, подобно моряку, под предлогом совершения какого-то большого преступления». Таким образом, наш добрый Ноа Вебстер дает нам сухие кости, анатомию, на основе которой воображение может создать образец по своему вкусу.

Именно отсюда марунеры получили свое название, поскольку высадка была одним из их самых эффективных инструментов наказания или мести. Если пират нарушал одно из многих правил, которыми руководствовалась конкретная банда, к которой он принадлежал, его высаживали на пустынный берег. Если капитан защищал свой корабль до такой степени, что становился неприятен пиратам, то и его высаживали. Да, поплатиться рисковал даже сам пиратский капитан, если он вызывал недовольство своей команды суровостью своего правления. В итоге ему грозило то же наказание, которому он, возможно, не раз подвергал других.

Процесс высадки на берег был столь же прост, сколь и ужасен. Выбиралось выбрано подходящее место (обычно какой-нибудь необитаемый остров, максимально удаленный от торговых путей), и осужденного перевозили с корабля на берег. Его высаживали на песчаную косу; вслед за ним на берег выбрасывали ружье, полдюжины пуль, несколько щепоток пороха и бутылку воды, и команда лодки отправлялась обратно на корабль, оставив беднягу в одиночестве влачить свое безумие или сидеть, погруженным в свое мрачное отчаяние, пока смерть милосердно не освободит его от мучений. Редко, если вообще когда-либо случалось, что о нем что-либо становилось известным после того, как он был высажен. Команда какого-нибудь судна, случайно проплывающего в ту сторону, возможно, найдет несколько белых как мел костей, белеющих на белом песке в ярких лучах солнечного света, но это и всё. Таковыми были марунеры.

Безусловно, наибольшее количество пиратских капитанов были англичанами, поскольку со времен «доброй королевы Бесс»⁹ английские морские капитаны, казалось, имели естественную склонность к любым рискованным предприятиям, в которых был привкус пиратства, и от великого адмирала Дрейка старых, старых дней до свирепого Моргана времён расцвета пиратства, англичане совершали самые смелые и злонамеренные поступки и наносили наибольший ущерб мировой торговле.

Первым в списке пиратов стоит отважный капитан Эйвери, один из инициаторов марунинга. Мы видим его, но смутно, наполовину скрытого романтическим туманом легенд и традиций. Другие, пришедшие позже, значительно превзошли его в своих деяниях, но он выделяется как первый из моряков, настоящая история которых дошла наших дней.

Когда англичане, голландцы и испанцы вступили в союз, чтобы подавить пиратство в Вест-Индии, некоторые достойные жители Бристоля, в старой Англии, снарядили два судна, чтобы помочь им в этом похвальном проекте. Несомненно, торговля Бристоля сильно пострадала от проделок Морганов и л'Олонэ того старого времени. Одно из этих судов называлось «Герцог», командиром которого был некий капитан Гибсон, а его помощником – Эйвери.

Они отплыли в Вест-Индию, и там Эйвери был впечатлен преимуществами, которые дает пиратство, и тем количеством всякого добра, которое можно было заполучить, приложив совсем немного усилий.

Однажды ночью капитан (который был из породы парней, сильно увлекавшихся пуншем), вместо того, чтобы отправиться на берег, чтобы насладиться ромом по обыкновению, выпил в своей каюте наедине. Пока он храпел на койке, избавляясь от последствий выпитого рома, Эвери и несколько других заговорщиков очень неторопливо подняли якорь и вышли из гавани Коруньи в гущу флота союзников, стоявшего на якоре в темноте.

Мало-помалу, когда наступило утро, капитан проснулся от качки судна, грохота и лязга снастей над головой и шума шагов людей, снующих и туда и сюда по палубе. Возможно, он лежал некоторое время, снова и снова прокручивая этот вопрос в своей затуманенной голове, но вскоре он позвонил в колокольчик, и Эйвери и еще один парень ответили на звонок.

– В чем дело? – кричит капитан со своей койки.

– Ни в чем, – хладнокровно отвечает Эйвери.

– Что-то не так с кораблем? – допытывался капитан. – Его что, с якоря сорвало? Какая погода?

– О нет, всё в порядке, – отвечает Эйвери. – Мы просто в море.

– В море?

– Да, давай, давай! – говорит ему Эйвери: – Я скажу вам; вы должны знать, что теперь я – капитан этого корабля, а вы собираете вещи и сваливаете из этой каюты. Мы направляемся на Мадагаскар, чтобы разбогатеть, и если вы согласны отправиться в круиз, что ж, мы будем рады вам, если только вы будете трезвы и не будете лезть не в свое дело; если же нет, то рядом есть лодка, и я отправлю вас на ней до ближайшего берега.

Бедному полупьяному капитану не хотелось заниматься пиратством под командованием своего товарища-отступника, поэтому он покинул корабль и отправился на веслах с четырьмя или пятью членами экипажа, которые, как и он, отказались присоединиться к своим веселым товарищам по кораблю.

Остальные из них уплыли в Ост-Индию, чтобы попытать счастья в этих водах, потому что наш капитан Эйвери был человеком высокого духа и не собирался тратить свое время в Вест-Индии, выжатой досуха пиратом Морганом и другими, менее известными. Нет, он сразу же сделал смелый ход и поставил на кон всю свою жизнь, чтобы выиграть или проиграть в одном броске.

По пути он прихватил с собой пару таких же – два шлюпов у Мадагаскара. С ними он отплыл к берегам Индии, и на какое-то время его имя затерялось во мраке неопределенной истории. Но только на время, потому что внезапно она вспыхнула в блеске славы. Сообщалось, что судно, принадлежащее самому Великому Моголу¹⁰, нагруженное сокровищами и везущее дочь монарха, совершавшую священное паломничество в Мекку (они были мусульманами), столкнулось с пиратами и после непродолжительного сопротивления было сдано вместе с девицей, ее двором и всеми остальными. На борту судна были бриллианты, жемчуг, шелк, серебро и золото. Ходили слухи, что Великий могол, взбешенный оскорблением, нанесенным ему через его собственную плоть и кровь, пригрозил стереть с лица земли несколько английских поселений, разбросанных вдоль побережья; из-за чего достопочтенная Ост-Индская компания была в изрядном беспорядке. По мере распространения слухов, Эйвери то сам собрался жениться на индийской принцессе, то волей-неволей сам стал раджой и впредь стал сторониться пиратства как неприличного ремесла. Что касается самого сокровища, не было конца тому, насколько оно росло, передаваясь из уст в уста.

Высадка. Говард Пайл. Иллюстрация из «Пиратов и буканьеров Испанского Мэйна». Первая публикация в журнале Harper’s Magazine за август и сентябрь 1887 года

Раскалывая орех романтики и преувеличений, мы подходим к истинной сути истории – что Эйвери действительно попал на индийское судно, груженное огромными сокровищами (и, возможно, дочерью магната), которое он захватил и тем самым получил огромный приз.

Придя к выводу, что он заработал достаточно денег на торговле, которую самостийно предпринял, Эйвери и впрямь решил уйти в отставку и жить прилично до конца своей жизни на то, что у него уже было. В качестве шага к достижению этой цели он решил обмануть своих мадагаскарских партнеров, лишив их законной доли того, что ими было совместно получено. Он убедил их хранить все сокровища на своем судне, поскольку оно было самым большим из трех; и вот, располагая всеми сокровищами в целости и сохранности, он в одну прекрасную ночь изменил курс своего корабля, и когда наступило утро, мадагаскарские шлюпы оказались плывущими по широкому океану без единого фартинга. Сокровище, за которое они так упорно боролись, и на которое могли бы безбедно прожить всю оставшуюся жизнь, бесследно растворилось в океане.

Поначалу Эйвери очень хотел поселиться в Бостоне, штат Массачусетс, и если бы этот маленький городок был хоть на йоту менее мрачным и неприветливым, он мог бы удостоиться чести стать домом этого знаменитого человека. Как бы то ни было, ему не понравилось, как этот городок выглядит, поэтому он уплыл на восток, в Ирландию, где и поселился в Биддефорде, в надежде на легкую и безмятежную жизнь до конца своих дней.

Здесь он оказался обладателем обильного запаса драгоценных камней, таких как жемчуга, бриллианты, рубины и т. д., но едва ли с десятком честно нажитых фартингов в кармане штанов. Он проконсультировался относительно утилизации своих камней с неким торговцем из Бристоля – человеком, не намного более честным в своих привычках вести дела, чем сам Эйвери. Этот достойный джентльмен взялся выступать в качестве посредника будущей сделки. Он ушел с драгоценностями, и это было последнее, что пират видел из своего индийского сокровища.

Возможно, самыми известными из всех пиратских имен для слуха читателя являются имена капитана Роберта Кидда и капитана Эдварда Тича по прозвищу «Чёрная борода».

В настоящее время ничего не будет предпринято ни в отношении Кидда, ни в отношении плюсов и минусов относительно того, действительно ли он был или не был пиратом, в конце концов. В течение многих лет он был героем героев пиратской славы; едва ли найдётся ручей или поток или точка земли вдоль нашего побережья, едва ли отыщется удобный кусочек хорошего песчаного пляжа, или выступ скалы, или промытая водой пещера, где, как говорили, не были спрятаны сказочные сокровища этого достойного марунера. Теперь мы уверены, что он никогда не был пиратом и никогда не зарывал никаких сокровищ, за исключением определенного сундука, который он был вынужден спрятать на острове Гардинера – но, возможно, даже он был мифическим.