Читать книгу: «Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть! (сборник)», страница 7

Глава X

«– Неужели оно совсем не слушается руля? – раздраженно спросил я.

– Нет, сэр, оно медленно, но идет.

– Держать на юг.

– Есть, сэр.

Я зашагал по юту. Кроме звука моих шагов, не было слышно ничего, пока рулевой не заговорил снова:

– На румбе, сэр».

Джозеф Конрад. Теневая черта

Миссис Пэшен занималась уборкой у Джонса только по средам и субботам, поэтому утром, подав ему завтрак, оставила его беседовать с доктором и удалилась. Пробыв там час или два и, очевидно, выполнив какие-то свои домашние дела, к половине двенадцатого она обычно возвращалась к Джонсу и принималась готовить ему обед.

В день, когда убили мистера Миддлтона, между ее утренним и дневным визитом к Джонсу заглянули не менее четырех человек, чтобы сообщить новость. Первыми оказались мисс Харпер и ее сестра, едва разминувшиеся с появившейся позднее миссис Корбетт. За ними последовала Лили Саудолл. Последняя кроме новостей, которые, как она благоразумно предположила, он уже слышал, принесла ему сообщение от доктора.

– Ему не нравится, как выглядит пастор, и он хочет показать его специалисту. Доктор написал вам, что с ним происходит. Вот, смотрите. «Он страдает»… – а дальше непонятное слово. Я пыталась разобрать его, но не получилось. Врачи всегда пишут так неразборчиво, правда?

Это была совсем не та заплаканная девушка, которую Джонс видел у викария после ее ссоры с Корбетт. Он улыбнулся:

– Это чтобы непосвященные не поняли, что они хотят сказать.

Но Лили не оценила его остроту.

– Что там за слово, сэр? Мама обязательно спросит, когда я вернусь. «Он страдает…»

– …«галлюцинациями», – сухо закончил Джонс.

Девушка недоуменно посмотрела на него, но он, криво усмехнувшись, молча дал ей шесть пенсов за услугу и вернулся в дом.

У садовых ворот Лили столкнулась с возвращавшейся миссис Пэшен. Проходя мимо, Лили смачно плюнула на дорожку. В ответ на это оскорбление миссис Пэшен отвесила иронический поклон и распахнула для нее ворота.

– Кажется, вы не пользуетесь популярностью у Лили Саудолл, – позднее заметил Джонс.

Миссис Пэшен подняла на него свои черные глаза и произнесла без малейшей иронии в голосе:

– Лили очень хорошо воспитана. Весьма респектабельная девушка.

– Есть новости о смерти мистера Миддлтона? – спросил Джонс.

Миссис Пэшен покачала головой:

– Я была там час назад. В доме полно полиции из Стаухолла. Теббаттсам и их сыну приходится несладко.

– Откуда вы знаете?

Она пожала плечами:

– Слухами земля полнится, кажется, так говорят, сэр?

– Миссис Пэшен, закройте дверь и присядьте на минутку, я хочу с вами поговорить, – распорядился Джонс, повинуясь внезапному импульсу, о котором тут же пожалел.

Она села на краешек стула и сложила руки под передником.

– Вы помните прошлую ночь, миссис Пэшен?

– Не так, чтобы очень, сэр.

– Господи, конечно, помните! – воскликнул Джонс. – Вы… вы находились в моем доме.

– А, вы об этом! И что с того? Все закончилось к взаимному удовлетворению, не так ли?

Растерявшись, писатель неуверенно кивнул. Миссис Пэшен спокойно смотрела прямо на него. Помолчав, она добавила:

– Я сразу поняла, что вы джентльмен. В общем, что было, то было.

– Да, черт возьми, но это требует объяснений, – возразил Джонс. Она ждала продолжения, но писатель только хмуро пробормотал, стараясь выглядеть возмущенным: – Нет, конечно, я все могу понять, если вы напились. Потому что, согласитесь… так не следовало поступать.

– Я не напилась, – мрачно проговорила миссис Пэшен.

Джонс оставил ее слова без комментариев. Через минуту она встала и вышла из комнаты, но в дверях остановилась и спросила, что он хочет на обед.

– На ваше усмотрение, – ответил Джонс. – Кстати, у меня в гостях будет мальчик. Можете приготовить на двоих?

– Хоть на десятерых, если вам угодно, мистер Джонс. Это маленький племянник?

– Маленький племянник, – эхом отозвался писатель и поднял голову, пытаясь сообразить, как она об этом догадалась.

Но ее лицо осталось неподвижным. Джонс взял шляпу, сунул в карман записку доктора и отправился на почту, чтобы отправить телеграмму. Почтальонша с большим интересом взяла бланк с текстом и прочитала его вслух своей дочери Мириам:

«Брэдли Стоун Хаус Уэндл Парва Бэкингемшир вы здесь очень нужны Саксон Уолл Гэмпшир любовью Ганнибал Джонс»

Вторая телеграмма содержала то же самое послание, но адресованное на лондонский адрес миссис Брэдли.

– Каждая будет стоит больше шиллинга, – буркнула разочарованная почтальонша.

Джонс усмехнулся и кивнул.

– Насколько больше? – поинтересовался он.

Почтальонша дважды пересчитала слова в обоих сообщениях, пососала кончик карандаша, набросала какие-то вычисления на промокательной бумаге и взяла с него два шиллинга и семь пенсов. Отсылая телеграммы, она все еще ломала голову над смыслом текста, но тот продолжал оставаться раздражающе темным и непроницаемым как ночь.

Джонс вернулся домой, а через полчаса прибыли доктор с мальчиком. Сходство ребенка с миссис Пэшен было поразительным. Джонс внимательно рассматривал его за обедом. Бледный, с застывшим лицом и темными густыми волосами, крепкий и кряжистый, как молодой бычок, юный гость ел с жадностью, но аккуратно, и его манеры были выше всяких похвал. Он вел себя легко и естественно, обращаясь с Джонсом с той подкупающей непосредственностью, какую мальчишки обычно проявляют к людям, так же, как они, не склонным к лишним сантиментам.

Днем Джонс повел его на прогулку, но миссис Пайк настояла, чтобы сначала они зашли к ней и попробовали ее домашнего пива. Генри Пайк принес им бокалы. Джонс молча переводил взгляд с одного мальчика на другого и вдруг, повинуясь смутному порыву, предложил:

– Генри, бери шляпу, и пойдем с нами.

Они молча направились к Гутрум-Даун, но не успели дойти до рельсовой дорожки, тянувшейся на общинный выгон, как Генри резко остановился и спросил:

– Мама просила меня узнать, видели ли вы тело того джентльмена, мистер Джонс?

– Какого джентльмена, приятель?

– Мертвого джентльмена, сэр, который считается дядей этого маленького мальчика, сэр. Джентльмена…

– Я не маленький мальчик, – перебил Ричард. – И я бы с удовольствием посмотрел на тело, если можно.

– Нельзя, – ответил Джонс.

После паузы Ричард вежливо спросил:

– Его ударили по голове в гостиной, верно?

– Ну вот, – тяжело вздохнул Джонс, – а это еще откуда?

– Ваша служанка сказала, пока вы качали насосом воду.

– А что еще она тебе сказала?

– Что я похож на свою мать.

– Моя мама говорит – она не верит, что это тело мистера Миддлтона, – заявил Генри. – Она говорит – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Верно, – согласился Джонс. – Но верно и то, что полиция знает свою работу, старина.

Ричард окинул взглядом окрестный пейзаж.

– Что это за холм? – спросил он.

– Гутрум-Даун, – ответил Генри. – Заколдованное место, на его вершине живет Долговязый парень.

– Все это сказки, которые бабки рассказывают малышам, – пренебрежительно промолвил Ричард.

Генри озадаченно посмотрел на человека, который бросал вызов одному из основных постулатов местного «символа веры».

– Нет, это правда, – возразил он. – Долговязый парень существует. – Генри посмотрел на Джонса. – Мама сначала думала, что это мистер Джонс, но пастор разубедил ее. А еще она считала, что он – Старый сатана, хотя точно так же называют пастора.

Оба мальчика уставились на Джонса, оценивая его рост и тщедушное телосложение.

– Долговязый парень, – протянул Ричард. – Звучит неплохо. Ваша мама – наблюдательная женщина, – вежливо заметил он Генри.

– Миссис Флюк говорит, что простые люди всегда видят правду, – кивнул Генри. – Потому что другие не пытаются от них ничего скрыть, как скрывают от вас или меня.

– А что, например, они могут скрывать от тебя или меня? – спросил Джонс.

Но Генри только покачал головой. Ему понравилась сама фраза, а с чем она была связана, уже выветрилось у него из головы. В этот момент Ричард заметил голубую бабочку, и оба мальчишки бросились ловить ее.

– Ну, что ты думаешь о Генри? – спросил Джонс своего гостя, когда они вернулись домой, а Генри, ошалев от полученного шиллинга, опрометью бросился к матери.

Ричард, с большим интересом разглядывая чай, который миссис Пэшен ставила на стол, вежливо ответил, что Генри – хороший парень. Решив, что вряд ли услышит от него что-либо более вразумительное до тех пор, пока миссис Пэшен не закончит свои приготовления и не накормит гостя, Джонс сел за стол.

– Помилуй бог, миссис Пэшен! – воскликнул он. – Четыре вида печенья? И три вида джема?

– И большое яйцо, мистер Джонс, – кивнула миссис Пэшен, расставляя рюмки для яиц. – Пусть молодой джентльмен набирается сил, пока он здесь.

– И то правда, – пробормотал молодой джентльмен, намазывая на хлеб масло и следя за тем, как миссис Пэшен наливает ему черный как деготь чай и щедро наполняет его сахаром.

– Добрая женщина, – заметил Ричард, когда она ушла. – Похоже, ей нравится мое присутствие.

– Да, это разнообразит ее жизнь, – согласился Джонс. – Ты бы не возражал, если бы Генри остался у нас на чай?

– Его это могло бы смутить, вам не кажется? – предположил он.

– Почему?

– Ну, он отличный парень, только вряд ли умеет вести себя за столом и, пожалуй, сам это понимает, разве нет?

Джонс был удивлен и заинтересован Ричардом. Он внимательно смотрел на мальчика, сравнивая его с миссис Пэшен и ее мужем. Физическое сходство было, конечно, налицо. А вот умственное – скорее наоборот. К тому же Ричард выглядел намного привлекательнее. Даже неподвижность его лица с лихвой компенсировали интеллигентный вид и серьезные, вдумчивые слова. Разговор прервался до конца обеда. Потом Джонс спросил:

– В какое время ты ложишься спать?

– Часов в восемь, – произнес Ричард. – У меня тренировки. Надо соблюдать режим.

– Тренировки? Отлично. Чем ты занимаешься?

– Боксом. Я привез с собой перчатки. Мне нужно найти партнера для спарринга. – Он обвел гостиную оценивающим взглядом. – Свет тут неважный, но в целом подойдет. Какова площадь комнаты?

Джонс скромно ответил, что не знает, но они могут измерить ее завтра утром. Он спросил Ричарда, в каких соревнованиях тот участвовал.

– Лишь в школьных, – небрежно промолвил парень. – Но я хочу выступить на чемпионате британских колледжей. Кстати, не иметь матери – большое преимущество. Как вы считаете?

Джонс пояснил, что, к сожалению, никогда не уделял рассмотрению данного вопроса того внимания, которого тот, видимо, заслуживал. Ричард покачал головой.

– Многие люди, в том числе выдающиеся, считали матерей скорее минусом, – продолжил он. – Обычно от них слишком много суеты. Им нужно разъяснять важность такого спорта, как бокс. Но я не завидую парням, которым придется это делать. Не говоря уже о том, что из-за матери могут пропасть все тренировки. Дай ей волю, и она потащит тебя на прогулку, начнет пичкать сладостями…

Куря трубку, Джонс сочувственно кивнул и признал, что это похоже на правду.

– Если не возражаете, я займусь своими упражнениями. Кажется, мой чай уже переварился, – заметил Ричард через два часа.

Все это время они провели в дружеском молчании. Ричард с мрачным усердием и большой технической точностью рисовал современные модели мотоциклов.

– Вперед, – кивнул Джонс. – Кстати, боюсь, что на ванну можно не рассчитывать. У нас мало чистой воды.

– Ничего страшного. Я захватил свое спортивное полотенце. После упражнений просто хорошенько вытру тело, вот и все.

Ричард ушел. Джонс услышал, как он топает по полу в спальне. Минуты через три парень спустился вниз в длинной фуфайке и тренировочных штанах. Упражнения, к которым приступил, сложные и изматывающие, были явно его собственного изобретения, и он предавался им с религиозной серьезностью, как человек, исполняющий какой-то священный ритуал.

– Пощупайте, – с гордостью предложил он после тренировки Джонсу, напрягая бицепсы на руках.

Джонс пощупал. В этот момент вошла миссис Пэшен.

– Молодой джентльмен желает принять ванну? – осведомилась она.

– Ванну? – воскликнул Джонс. – Господи, как вы сумели добыть воду в этой иссушенной земле?

Миссис Пэшен посмотрела в окно.

– «Я изолью воды на жаждущее и потоки на иссохшее», – пробормотала она и, повернувшись к писателю, добавила: – На вершине Гутрум-Даун можно собрать росу.

– Вы набрали на холме росу для ванны?

– Молодому джентльмену нужно принять ванну, – объяснила миссис Пэшен. – Я знаю, как принято в хороших домах. Мы с Пэшеном и матерью взяли по паре ведер и набрали сколько нужно. Вы тоже можете помыться, мистер Джонс, если желаете. Где мне сделать ванну для молодого джентльмена?

– А я думал, вы в ссоре с матерью, – заметил Джонс.

Миссис Пэшен уставилась в пространство над его головой.

– У моей матери есть свои причины, чтобы ходить на Гутрум-Даун в разгаре лета, мистер Джонс.

Судя по тону ее голоса, в этих словах заключался какой-то глубокий смысл, но Джонс не уловил его. В наступившей паузе он тщетно пытался поймать смутную мысль, вертевшуюся у него в голове.

– Разумеется, – наконец произнес он. – Кстати, как ваш ужасный запах?

– Исчез, когда умер мистер Миддлтон.

– Неужели? И как это связано?

Миссис Пэшен перевела взгляд с Джонса на Ричарда, терпеливо ждавшего, когда можно будет принять ванну, и ответила:

– «Ночь ночи возвещает знание». Скажу вам больше, мистер Джонс: кто-то снова наслал порчу на нашего викария.

– Что вы имеете в виду?

Она приложила пухлую руку ко лбу и мрачно изрекла:

– Он выбил в церкви окно-розетку и со всей силы разбил лоб о стекло.

– Морбидный символизм, – машинально пробормотал писатель.

– Наверное. Я плохо разбираюсь в современной медицине. Но все равно – на невинного человека навели порчу.

Джонс кивнул. Ричард вежливо спросил:

– Может, мне лучше устроиться в кухне? Вдруг я расплескаю немного воды?

– Так и сделаем, – согласилась миссис Пэшен.

Джонс слышал, как они разговаривали, пока она наливала ему горячую воду. Вскоре миссис Пэшен вернулась в гостиную.

– Если не возражаете, я пойду, мистер Джонс. Можно я выйду через переднюю дверь? Раз уж молодой джентльмен занял кухню.

– Конечно, – ответил Джонс.

Услышав, как закрылась входная дверь, он изогнулся в кресле, чтобы проследить, как миссис Пэшен шествует по саду среди алых маков и пышных роз. Фетида, подумал Джонс, была самой пугливой и мнительной из женщин. Интересно, а что Ричард думает о пяте Ахиллеса?

Позднее к нему снова заглянул Мортмэйн. Когда Джонс спросил его о викарии, тот покачал головой.

– Между нами говоря, – произнес он, – мне кажется, что он сошел с ума. Но нужно мнение другого врача.

– Я послал за миссис Лестрейндж Брэдли, – сообщил Джонс.

– Прекрасно. Нао не пустил меня к нему, но когда я заглянул в окно, Хэллем подошел к стеклу и начал нести полную околесицу. На голове у него была огромная повязка, закрывавшая весь глаз. Он заявил, что является пророком Магометом или еще каким-то библейским персонажем.

– Библейским, о невежественнейший из язычников? – воскликнул Джонс, воспитанный в лоне твердолобой, но хорошо осведомленной уэльской методистской церкви. – Вы хотели сказать «Моисеем», а не «Магометом». Хэллем, может, и сошел с ума, но не до такой же степени! К тому же Моисей был патриархом, а не пророком.

– Я помню, там было что-то на букву «эм», – робко попытался оправдаться доктор.

– Например, мозги набекрень, – отрезал писатель с грубостью, допустимой между друзьями.

Глава XI

«Год назад с беднягой Томом случилась неприятность, и он оказался такого интересного телосложения, что я не смог спасти его от этих жуликов хирургов: он угодил в анатомический зал и стоит теперь среди скелетов».

Джон Гэй. Опера нищего. Акт II, сцена I

Примерно через полчаса после ухода миссис Пэшен Джонсом овладело возбужденное состояние, вероятно, вызванное летней жарой и подвигшее его к целому ряду действий, которые, как мы вскоре увидим, привели к самым неожиданным последствиям.

Какое-то время он сидел и слушал, как Ричард плещется в ванне, декламируя стихи, и по мере того, как его ухо привыкало к ритму пятистопного ямба, Джонс все с большим удивлением обнаруживал, что присутствует при одном из самых лучших исполнений речи Марка Антония из «Юлия Цезаря».

Он приблизился к двери, отделявшей гостиную от кухни, и вошел внутрь. Ричард стоял посреди ванны с неподвижным лицом деревянного божка, полузакрыв глаза и вздернув подбородок, и отбивал такт огромной мочалкой, зажатой у него руке. Его голос медленно и внятно произносил строчки из трагедии:

– «А Брут весьма достойный человек».

– Иди спать, – сказал Джонс. – Ты чем тут занимаешься?

– Читаю свою роль.

– Можешь делать это в кровати. Ты уже помылся?

– Да.

– Тогда марш в постель. Воду из ванны я солью сам. Она нужна мне для сада. Давай сюда полотенце. Вот, возьми маленькое. Пижама у тебя готова? Ладно, я за ней схожу. И не забудь высушить волосы.

Подкрепившись печеньем и молоком с содовой, Ричард отправился спать, а Джонс вернулся в гостиную и принялся за чтение. Внезапно он отложил книгу, подошел к столу и достал из ящика бумагу и почтовые конверты. В следующие полчаса он написал два письма – одно своей жене, а другое – адвокату.

В первом было сказано: «Я нашел мальчика десяти лет, которого хочу усыновить. Что ты думаешь?»

Во втором говорилось: «Как можно усыновить мальчика-сироту десяти лет? Считается, что это племянник убитого Миддлтона, но я полагаю, он сын одной местной пары».

Джонс решил не ждать до утра и отправить письма немедленно. Запечатав конверты, он на цыпочках поднялся наверх. Ричард еще не спал.

– Я хочу сходить на почту, – сообщил Джонс.

– Хорошо.

– Не возражаешь, если оставлю тебя одного?

Ричард усмехнулся.

– Ну, извини, – сказал Джонс. – Я так, на всякий случай.

Тем не менее он решил вернуться поскорее. Но идя с почты, Джонс столкнулся со старой миссис Флюк. Она согнулась в три погибели и несла на плечах пустой мешок. Следом, как тень, скользил черный кот.

Джонс остановил ее и поинтересовался:

– Что вы делаете здесь в такое время?

Он говорил нарочито громко и добродушным тоном. Старуха закряхтела и покачала головой. Черный кот приблизился к Джонсу, замурлыкал и потерся о его ноги.

– Все из-за пастора, – проскрежетала миссис Флюк. – У него снова эта лягушачья чума.

– Что за лягушачья чума?

Джонс вспомнил разбухшие тела, которые недавно закапывал викарий, и к горлу подкатила тошнота.

– Читайте Библию, молодой человек, и все узнаете, – едко промолвила миссис Флюк. – Мы с Малки направляемся к пастору, и я тащу свой мешок для лягушек, вот только силенок совсем не осталось.

– Я сам пойду, – предложил Джонс. – Дайте вашу суму.

Посмеиваясь, она протянула ему мешок. Черный кот, не зная, за кем ему идти – мешком или старухой, – начал бродить кругами, выражая сомнения громким мяуканьем, но выбрал все-таки мешок. Джонс почувствовал запах свежей рыбы и понял, почему.

Он подумал об оставшемся дома мальчике, но успокоил себя тем, что перед уходом надежно запер окна в нижнем этаже. Обе двери, во двор и на крыльцо, тоже были на замке. Вряд ли в его отсутствие разразится пожар, а миссис Пэшен, даже если ей вздумается заявиться в гости, не сможет попасть внутрь и напугать ребенка. Тем не менее Джонс заглянул к доктору и сообщил ему о своих намерениях, упомянув о сидящем дома Ричарде.

– Я рад, что вы идете к викарию, – произнес доктор. – Он совсем плох. Его надо скорее вывезти отсюда, но я не могу его ни в чем убедить, пока он не пускает меня в дом.

– Странно, как быстро все это случилось, – заметил Джонс.

– Что именно? Кстати, я могу послать к вам пару моих служанок, если оставите ключ. Переживаете за парня?

– Как старая наседка, – признался Джонс.

– Мои девушки будут не против, – добавил Мортмэйн. – Еще светло. А вы сможете задержаться у викария и поговорить с ним. Миссис Брэдли приедет?

– Надеюсь. Пока я не получил ответа. Спасибо за помощь.

Служанки, получив инструкции, заулыбались и сказали, что с удовольствием посидят с мальчиком. Джонс дал им денег и собрался уходить.

– Вы так и не сообщили, что именно случилось, – напомнил доктор, ухватив его за рукав.

Джонс подумал, что с такой же легкостью Мортмэйн мог бы остановить его силой взгляда.

– Ну, вы знаете. Нервный срыв. Вы слышали, что он разбил окно в церкви и порезался стеклом?

– Господи! Нет, я об этом не слышал! Теперь понятно, почему у него так замотана голова. Мне это совсем не нравится. Бедняга! Скверно, если все это правда.

Однако вопреки его словам, в голосе доктора прозвучало удовольствие.

– Да, плохо, – согласился Джонс. – Морбидный символизм! Ужасно! Я услышал от миссис Пэшен.

– И откуда они только узнают? Сомневаюсь, что в деревне есть телефон, иначе мои девушки мне бы рассказали.

Викария они нашли в постели. У него действительно было замотано полголовы. Когда они появились в комнате, священник спрятал голову под одеяло и отказался показывать рану доктору, запретив ему приближаться к себе. Японский дворецкий, неподвижный, как идол, стоял в дверях. Доктор пробыл в гостях минут десять. Он ни слова не сказал японцу, пока не вышел за дверь.

Викарий молча уставился на Джонса. Его глаза блестели, как у больного лихорадкой.

– Из Нао он ничего не вытянет, – заявил он, смеясь, но тут же поморщился и схватился за голову. – Я не доверяю Мортмэйну. От его лечения мне будет только хуже.

– Почему вы не позволили ему осмотреть рану? – спросил Джонс недовольным тоном.

Викарий скорчил гримасу. Он снова рассмеялся и сразу поморщился.

– Я чувствую себя полным дураком. Вы знаете, что случилось?

– Нет.

– Я думал, деревенским все уже известно.

– Миссис Пэшен рассказала мне одну из своих баек.

– Что именно?

– О выбитом окне и о том, что вы порезались стеклом.

– Краткая версия ее слов, не так ли? Почему бы вам не сказать все, как есть, Джонс?

В его голосе прозвучали капризные, почти истерические нотки.

– Ну, вы знаете этих деревенских. Лучше расскажите, что произошло на самом деле, – попросил Джонс, стараясь говорить приятным и спокойным тоном.

– Мальчишки стали бросаться камнями в окно, и один из них угодил мне в лоб, когда я пытался остановить их.

Джонс хорошо разбирался в психологии и понял, что священник лжет. Но ему не хотелось об этом говорить, и он перевел беседу на другую тему.

– Миссис Флюк сообщила мне о «лягушачьей чуме». Что она имела в виду?

– Наверное, тех мертвых лягушек, которых я закопал в саду.

– Очевидно, – кивнул Джонс, хотя это его ничуть не убедило. – Значит, в колодце их больше нет?

– Нет. Ни одной. Не забывайте – если вам будет не хватать воды, приходите ко мне. А скоро ее будет не хватать. Всем. Абсолютно всем! – Викарий ехидно усмехнулся и снова спрятался под одеяло.

– Спасибо, я учту, – кивнул Джонс.

Он рассказал о том, как миссис Пэшен заставила мужа и миссис Флюк собирать росу для ванны Ричарду. Обоих это развеселило. Викарий так просто разошелся. Он залился визгливым смехом. Джонсу пришлось его успокаивать.

– Я уверен, что это ее сын, – заметил писатель, – и что она убила Миддлтона.

– Но зачем ей убивать Миддлтона? – спросил викарий с таким видом, словно они никогда не обсуждали эту тему.

– Чтобы обеспечить наследство мальчику.

– Нет, я в это не верю, – заявил пастор.

– Почему? Эта женщина способна на все.

– Только не на убийство.

– Я думаю, она убила и первого Миддлтона, чтобы сделать сына наследником семьи.

– Вы это уже говорили, – раздраженно проговорил Хэллем, – но я этому не верю и никогда не поверю. Наша деревня не настолько испорчена. Это моя деревня, мои люди, и я не хочу слышать, что они безнадежные грешники.

Джонс нахмурил брови. Разве не от викария он слышал страстные, мрачные и безусловные подтверждения порочности местных жителей?

– Главное, чтобы не начался дождь, – добавил священник. – Продолжение засухи решит все мои проблемы. А после дождя они возникнут снова.

Джонс ушел от него в половине десятого. Зная, что Ричард больше не один, он направился в кухню, чтобы поговорить с Нао. Японец ел ужин: сардины, бутерброд с маслом и горсть свежесобранной клубники. Свеча, озарявшая его голову, руки и тарелку, – кухня была довольно темной и свет в ней приходилось зажигать раньше, чем в других комнатах, – придавала ему сходство с лакированной статуэткой. Когда Джонс вошел, он вежливо встал и застыл на месте.

– Ну-ка, – резко произнес Джонс, – выкладывайте, что с вашим хозяином.

– Убийство в Неот-Хаусе, вот что, – ответил японец.

– Но проблемы у него начались раньше, чем убили мистера Миддлтона. Не увиливайте. Ваш долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы вы сказали правду. Мистер Хэллем очень болен, и я хочу помочь ему.

Японец улыбнулся:

– Мой долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы я хранил его секреты. И я не считаю, что он болен.

– Значит, вы ошибаетесь или лжете. Мистер Хэллем сам не свой, неужели вы не видите?

– Вижу. Давайте не будем об этом говорить. Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной.

Он взял свечу и направился к задней двери. Заслонив ладонью огонек свечи – хотя ночь была тихой, – дворецкий прошел через двор к небольшой кладовой, где стоял насос, и, войдя внутрь, поставил свечу на полку. Затем приблизился к большому медному котлу и поднял крышку.

– Посветите сюда, пожалуйста, – попросил он.

Джонс взял подсвечник и поднес его к темной щели. Он заглянул под крышку. На дне огромного сосуда блеснуло что-то синее. Нао засунул туда свои желтые руки и начал вытаскивать один за другим крупные куски стекла, полыхавшие, словно радуга, лазурной синевой, изумрудной зеленью, золотом и пурпуром.

– Это и есть окно-розетка? – спросил писатель.

– Да, квадрифолий, мистер Джонс. Мистер Хэллем один забрался наверх и вытащил это прекрасное окно. Вырезал алмазом каждый кусок, сложил в подвешенную на руке корзину, спустил вниз и спрятал на дне котла, взяв с меня клятву, что если что-нибудь случится, я отдам его вам.

Он уложил стекло в корзину и улыбнулся озадаченному Джонсу.

– Но как вы об этом узнали?

– Я следил за ним, – спокойно ответил Нао. – И надеялся, что он не упадет. Викарий забрался на церковную башню, мистер Джонс, и это было поздно ночью.

– Он воспользовался лестницей?

– Нет, вскарабкался прямо по стене. Очень высоко.

– Невероятно.

– Да, мистер Джонс. Очень опасно. Он постоянно бормотал, что осталось мало церквей тринадцатого века, где есть розетки с нетронутыми стеклами. Да, да!

Джонс понес корзину к выходу, а Нао опустил крышку и взял подсвечник. Прежде чем они вернулись в кухню, писатель спросил:

– Мистер Хэллем знает, что вы его видели, Нао?

– Да.

– Вот как? И что он вам сказал?

– Он аккуратно уложил стекло в котел и стал мыть руки, а я качал воду насосом. И он спросил: «Который час»? – а я ответил, что далеко за полночь. Тогда он добавил: «Это заняло у меня более часа».

– А что у вас с этой лягушачьей чумой?

Джонс впервые заметил на лице японца нечто похожее на волнение.

– Проклятая старуха! – воскликнул Нао. – Все произошло, когда викарий карабкался на башню. Она явилась к колодцу и вывалила в него полный мешок лягушек! Да, так оно и было! Я сам видел.

– Боже милостивый! И когда это случилось?

– В пять минут двенадцатого. Я ей много тогда чего наговорил.

– Долго она пробыла здесь?

– Когда старуха меня услышала и заговорила со мной, было двадцать минут двенадцатого. Мы стояли в церковном дворике. Неподходящее место, чтобы беседовать с полоумной ведьмой о мешке с лягушками! Потом я заставил ее собрать все, что она принесла, и выпроводил со двора.

– Во сколько она от вас ушла?

– Перед тем, как викарий спустился с башни.

– Очень странно, – пробормотал Джонс и добавил: – Интересно, что она делала тут сегодня вечером?

Японец покачал головой.

– Попалась бы она мне здесь вечером или когда-нибудь еще, – сказал он тихо, но таким тоном, что у Джонса пробежали мурашки по спине.

У писателя было богатое воображение, и от этих ноток в голосе на него дохнуло целыми веками жестокости. Он так задумался, что пропустил поворот к своему дому, миновал «Долговязого парня» и опомнился лишь на развилке, в пяти минутах ходьбы от дома Миддлтонов. Ему пришло в голову, что тело Миддлтона еще, возможно, не убрали, и внезапный приступ любопытства заставил его проследовать дальше, открыть садовые ворота и подняться по дорожке к дому.

Джонс был готов к тому, что двор забаррикадирован, а дверь заколочена гвоздями. Его не удивило бы и множество зевак, заглядывающих в комнаты через окна в первом этаже. Он даже допускал встречу с полицейским, которому запретили пропускать на территорию посторонних. Единственное, чего он никак не ожидал, – это сильный, резкий и неожиданный удар, обрушившийся на его голову в тот момент, когда он огибал угол здания.

Его пронзила острая боль, сверкнувшая перед глазами, как лезвие меча. Потом – падение и темнота.

Следующее, что запомнил Джонс: он лежит в собственной постели с раскалывающейся головой, на него с добродушным упреком смотрит доктор, а рядом в его лучшем кресле, пестрая, как попугай, и зубастая, как аллигатор, восседает миссис Брэдли.