Читать книгу: «Холодный мир», страница 6
Они рванулись к ближайшим деревьям, залегли за толстым стволом, растущим почти горизонтально вдоль самой земли.
– Ерунда, – сказал Высокий, почти с нежностью посмотрев на свое ружье. – Поговорим. Они удивятся.
Руоль зажмурился.
– Я не хочу сражаться. Их послали духи. Кровь… совсем мне худо будет.
– О, брось этот вздор! Не таковы мы. Смотри, олени! А вон и люди.
Показались мощные боевые ороны со всадниками, стали приближаться к границе леса, появляясь из-за изгибов склона и снова пропадая из виду. Руоль осторожно выглянул.
– Это за мной, – убежденно повторил он. – За кем еще? Калуты Аки Аки.
Кто-то вдруг закричал впереди, за валунами:
– Он здесь!
– Чего он там орет? – недовольно пробурчал Димбуэфер.
– Нас нашли.
– Они нас видят?
– Они знают.
– Как считаешь, можем еще разойтись миром? – Высокий осторожно высунул черное дуло ружья, стал медленно водить им из стороны в сторону, припав щекой к прикладу, глядя в небольшой просвет меж сплетенных ветвей.
– Подожди, – попросил Руоль.
– Подождем, – отозвался Высокий, не меняя позы.
Несколько раз проревели- протрубили, задрав морды, боевые ороны, донесся легкий звон, потом вдруг стало тихо.
– Что такое? – прошептал Димбуэфер. – Куда подевались?
– Скрадывают нас. Скоро расхрабрятся, перестанут прятаться. Сейчас они как бы… наших злых духов обманывают. Призывают своих.
– Я им покажу, обманывать наших духов! – процедил сквозь зубы Димбуэфер.
Послышался короткий посвист и следом- треск в кустах: неизвестно откуда выпущенная стрела упала далеко в стороне.
– Мимо, – усмехнулся Высокий.
Руоль зашептал:
– Не буду… я выйду, а ты сможешь скрыться. Они не знают, сколько нас.
– Еще чего! – Димбуэфер метнул на него гневный взгляд. – Будешь ныть, сам тебя выкину, – он снова приник щекой к прикладу. – Ну покажитесь уже.
Словно вняв его просьбе, поодаль, из-за валуна показался человек. На достаточном расстоянии, чтобы не бояться стрелы, но на всякий случай держащий перед собой щит. Человек закричал что было мочи:
– Трусливый Руоль, выходи! Выходи честно, выродок, если ты еще помнишь, что значит это слово!
– С ним я буду сражаться, – произнес Руоль.
Вдруг он вскочил, стремительно прыгнул через ствол и оказался на открытом месте. Димбуэфер от испуга и изумления разинул рот, да и человек у далекого валуна, казалось, оторопел. В этот момент донесся звон со всех сторон, проревели ороны, прокричали воины. Повыскакивали отовсюду. Руоль прищурился, осознавая, что действительно теперь не уйти, впрочем, это последнее, о чем он беспокоился. Воины приближались. Человек у валуна заплясал на месте. Голубое небо вверху, яркое солнце, зеленые склоны, а на них- движущиеся темные фигуры. Все это казалось нереальным, каким-то ненастоящим. Руоль закричал:
– Саин, ведь ты позвал меня для поединка, разве нет?
Дергающийся человек за щитом откликнулся:
– Ублюдок, ты этого не заслужил! Стой на месте, и сейчас тебя не убьют. Повезем к Аке Аке.
– Нет, не дамся, – прошептал Руоль. – Только не тебе.
– Хватайте его, вяжите! – кричал Саин. Он и сам побежал навстречу, видя, что Руоль не двигается с места, даже не шевелится.
Неожиданно из-за дерева с громоподобным ревом выскочил огромный, разъярённый Димбуэфер Мит, словно черный дух леса с гневно торчащей бородой. Он встал возле Руоля, вскинул ружье.
Громыхнул выстрел. Кто-то завопил в смертном ужасе. Приближающиеся группы воинов смешались, рассыпались, иные пали на землю, иные застыли на месте, вскинув руки. Ороны рвались прочь. Саин опять спрятался за каким-то камнем, закричал оттуда:
– Руоль совсем отдался темным духам! Его надо убить!
Воины стали приходить в себя. Страх заглушился отчаянной, иступленной яростью. У Саина тоже перед глазами поплыла багровая пелена, он почувствовал руку духов, разгневанных делами Руоля, зовущих его прямо сейчас смыть позор. Саин мгновенно распалился.
– Я сам убью его! – вскричал он и запрыгнул на камень, поднял лук и натянул тетиву.
Руоль достал нож и держал его в вытянутой руке. Димбуэфер Мит тянулся за новым патроном. Калуты приближались- не спеша, наискосок, будто волки.
– Ну-ка назад, – проговорил Высокий, не глядя на Руоля. – Зачем выскочил, дурак?
Саин изготовился стрелять, но почему-то медлил; стрела застыла на туго натянутом луке. Руоль смотрел куда-то за спины воинов. Димбуэфер уже поднимал ружье, направленное в сторону Саина.
Внезапно Руоль закричал, показывая на что-то кончиком ножа.
– Смотрите!
Невольно все обернулись. В отдалении, на открытом месте у крутого склона стоял огромный черный орон- харгин. Шея его была гордо выгнута, голова, увенчанная мощными ветвистыми рогами, повернута к людям. Это был улик- сэнжой, но, похоже, он нисколько не боялся и не собирался бежать. Поначалу Руоль подумал, что это Куюк, каким-то образом почувствовав, прискакал сюда, но через секунду понял, что ошибся- там вдали стоял настоящий улик. А еще через мгновение осознание прошибло его, будто холодный пот. Тогда-то Руоль и закричал.
Обернулись все, и только Саин не спешил- поворачивался медленно, напряженно, заранее втянув голову в плечи, словно тоже что-то почувствовал. Затем он выкаченными глазами уставился на спокойно замершего вдали харгина. Казалось, улик и луорветан смотрят прямо в глаза друг другу. Тут и воины Саина почувствовали неладное, поняли, что могучий улик- самец не является обычным олья. Трепетный страх пронзил их сердца.
– Уходим, – шепнул Димбуэфер, которому показалось, что Руоль отвлекал внимание. Он потянул его за руку, надеясь в возникшем оцепенении- странном и непонятном ему, укрыться за деревьями, однако луорветан неожиданно уперся. Громким, едва ли не торжествующим голосом Руоль закричал:
– Саин, вспомни шиманку Кыру! Вспомни, куда она девала твою болезнь!
Все калуты будто вросли в землю, лица их выражали тревогу и суеверный страх- творилось что-то непонятное, что-то огромное и пугающее.
Это не может быть Харгин, подумал Руоль. Столько лет прошло. Но не мог, видя его перед собой, усомниться. Это он и есть, возможно или нет.
Саин онемел, задрожала его печенка.
– До конца, брат, – прошептал Руоль, вытер лицо рукавом.
Потом сказал Высокому:
– Дай мне ружье.
– Что? – переспросил Димбуэфер, озадаченный тем, как все повели себя при появлении черного оленя.
Руоль молча взял у него ружье, вскинул… сразу, практически не целясь, спустил курки.
Кто-то упал, лишившись сил от страха, а вдали заревел орон, прыгнул в сторону, мотнул тяжелыми рогами, зашатался и вдруг рухнул. Пороховой дымок поднимался над Руолем, напряженно всматривающимся туда, где чернела теперь уже туша харгина.
Все замерло. Внезапно в вибрирующей как тетива лука тишине раздался истошный, нечеловеческий вопль. Кричал Саин. Он свалился с камня, упал навзничь и задергался в припадке. На губах выступила пена, тело неестественно выгибалось, глаза помутнели в безумии. Саин стал похож на шимана во время совершения обряда. Стало ясно, что в него ворвались духи. Изредка сквозь вой прорывались и внятные слова:
– Уби-и-ил! Теперь я умру-у-у! Она верне-о-отся! А-а-а, убил!
Руоль отдал ружье опешившему Высокому и сказал безжизненным голосом:
– Пошли. Им станет не до нас.
– Но что произошло? – моргнул так и не понявший Димбуэфер. Руоль покачал головой.
– Думаю, они вернутся туда, откуда пришли. Саину нужна помощь.
Больше Руоль ничего не сказал. Время, чтобы скрыться.
Духи крепко вцепились в Саина. Старая болезнь возвратилась с новой яростью, принялась терзать слабое тело, еще злее, словно мстя за годы, проведенные в изгнании, в заточении. Саин лежал в забытьи, медленно угасая. Черная тень подняла над ним свое крыло, душа отрывалась от тела.
Только сильный шиман сможет теперь вернуть ее обратно и снова изгнать болезнь. И лишь об этом думали калуты, держа спешный путь к Баан- сараю в чудесной местности у реки Ороху, зная, что, когда они до него доберутся, князец Ака Ака уже наверняка будет там. А уж он-то поможет, созовет лучших шиманов.
И они мчались день и ночь, понимая, что ценно любое мгновение. Ничего не зная о детской болезни Саина, но сразу сообразив, что их предводитель и черный орон были как-то связаны, и, как только сэнжой был убит, несчастье пало и на человека. Забыв о задании, не думая даже о возможном гневе Аки Аки.
Но позже во время этого скорбного пути стали со страхом вспоминать о Руоле. Учитывая все его деяния, можно ли по-прежнему считать его человеком? И калуты забоялись Руоля, в них даже появилось некоторое суеверное почтение. Простые люди могут судить только дела таких же как они, деяния же иных существ едва ли можно понять и оценить человеческими мерками.
Быстро, неумолимо утекало время. Мора была широка, необозримо и невообразимо велика и великолепна; казалось, пути никогда не будет конца.
Воины спешили, ороны неслись во всю мощь. Саин истончился, пожелтел, угасал как последняя зола в очаге покинутого жилища.
Руоль убедился, что калуты Аки Аки покинули Архатах, а Высокий все чаще заговаривал о возвращении в родную сторону, но почему-то никак не мог выбрать подходящий день, медлил, откладывал, находил себе то одно, то другое дело. Он говорил:
– Слушай, парень, утро-то какое! В самый раз для рыбалки. А не половить ли мне рыбки в озере? Ушицу сварим, а?
Ловился злой кусун, ловилась хитрая сордо. Высокий безмятежно сидел на берегу, что-то напевая.
Руоль подошел к нему, спросил напрямик:
– Когда ты возвращаешься?
– А? Да вот…
– Я с тобой.
– О!
– Да. Теперь я этого хочу. Я оторвался от…
– Знаешь, что я тебе скажу? Как бы ни была велика твоя мора, для иных и она может стать тесноватой, правда?
Руоль посмотрел на него, глаза его на миг затуманились, он пожал плечами.
– Может, действительно там мне место, – сказал он. – В Турган Туасе.
– Знаешь, – медленно проговорил Высокий, – я все-таки надеюсь, что веду тебя к новой жизни. Понимаешь?
Иногда появляются в народе необыкновенные люди. Кто-то их ненавидит, кто-то любит, но все относятся с уважением, пусть даже порой замешанным на страхе. По ним оценивают весь народ, они лучшие, самые ярчайшие его представители.
Таким человеком был Улькан. Велика была его слава. Кто не знал молодца Улькана? Он считался истинной гордостью своего народа. Даже те, кому он ничего доброго не делал и те, кому он когда- либо причинил обиду, относились к нему с невольным почтением. Пока мора рожает таких сыновей, луорветаны не выродятся- наоборот, будут жить и процветать.
Удачливым охотником был Улькан. Бегал он быстрее уликов, ловко забрасывал плетенный из кожаных ремешков аркан- чуот на рога оронов, валил их одним резким движением. Порой руками хватался за рога свирепого сэнжоя и пригибал к земле его голову, заставляя склониться перед молодецкой удалью. И всякий другой зверь трепетал перед ним. Улькан не боялся никого и ничего- ни зверей, ни людей, ни духов. Он громко смеялся. Был он высок, строен, красив лицом. Стальные мускулы перекатывались под кожей.
У князца Аки Аки была любимая дочь по имени Нёр. Сияла она как звезды, как солнце и затмевала собою все светила. Говорили иные, что солнце на земле, пожалуй, поярче будет того, что на небе.
У нее были золотые, с рыжеватым оттенком волосы, белая кожа, до того тонкая, что, как принято говорить, видно было как струится по жилам горячая молодая кровь, и просвечивала, переливаясь на солнце, каждая косточка, а в каждой косточке был виден мозг, что светился и сверкал. И вся Нёр лучилась светом, была прозрачна, тонка и легка.
Ака Ака вспоминал иной раз, что Нёр похожа на свою мать, которая была удивительной женщиной. Он помнил, он хранил эту тайну, хоть и стерлось уже лицо той, что когда-то была с ним. Да и он был тогда другим.
Сама Нёр тоже не могла помнить лицо своей матери, которая, возможно, умерла именно при рождении дочери. Когда Нёр было четыре зимы, женой Аки Аки стала Туя- старшая сестра Руоля.
Нёр была ровесницей Унги и примерно на год младше Руоля. Когда он стал жить у Аки Аки, они с Нёр как-то незаметно сдружились и проводили вместе свободное время, бегали всюду, держась за руки.
Эдж- песня пробуждения и счастливая вторая луна. Природа чиста, юна и светла, сбросила оковы долгого сна, потянулась к свету. Все еще впереди. Понесутся по море стада олья, поплывут в сети косяки рыб, быстроногие пастухи уйдут на богатые пастбища. Будут игры, состязания, встречи и веселый смех. Все очистилось и снова начинает свой круг.
Руоль смотрел, оборачиваясь иной раз, как удаляется за спиной Архатах. Странное зрелище. Последний клочок моры, дорога меж двух миров.
Будто наяву Руоль услышал далекий голос давно ушедшей матери. Она говорила, что он, сыночек, появился на свет в самые радостные дни, в луну Эдж, и оттого судьба его должна быть счастливой.
Теперь, двадцать одну зиму спустя, Руоль криво усмехнулся, повернул голову и больше уже не оглядывался.
Впереди вырастал Турган Туас- Великий Хребет.
Часть третья
Жизнь на бескрайних просторах моры текла как всегда: в вечном движении день и ночь, тепло и холод. Сражался изначальный орон Хот с жестоким Белым Зверем из нетающих льдов. На земле, над землей и под землей обитали духи. Шиманы, превращаясь в неведомых существ, общались с ними или сражались. Кто-то рождался, кто-то умирал. Приходили долгие- долгие зимы, которые сменялись скоротечным теплом.
Улеглись связанные с Руолем волнения, и как будто смирился князец Ака Ака. Впрочем, иногда он вспоминал, и глаза его загорались былой яростью.
Но ненависть тлела, тлела и поутихла за повседневными заботами. Давно уже ненавистный Руоль не занимал всех помыслов Аки Аки, хотя для него, конечно, всегда оставался темный уголок в глубинах души. Князец всегда не очень хорошо помнил по прошествии времени лица даже тех, кого близко знал, но это не значило, что он совершенно забыл. Будет помнить всегда, даже если злодей сам наказал себя, даже если он давно мертв.
В тот злосчастный Эдж, когда Руоль покинул мору, загадочный шиман Тары- Ях снова навестил Аку Аку. Саин умирал, и никто не мог ему помочь. Злодей гулял на свободе. Ярость князца бурлила на самом пределе и готова была политься за край, навсегда вгоняя в безумие. Но пришел Тары- Ях, и вновь Ака Ака испытал трепетный страх. Но было и еще кое-что- некое облегчение. Неожиданно стало почти спокойно на сердце, расслабились дух и тело, схлынула багровая пелена с глаз.
– Его больше нет в море, – сказал шиман. – Говорю тебе затем, чтобы ты прекратил поиски и не гонял, не мучил понапрасну людей.
– Умер? – не понял князец. – Сдается мне, ты врешь.
– Ака Ака, ты поглупел? Я не сказал, что он умер. Он ушел.
– Куда это? От меня не уйдет!
– В Турган Туас, Ака Ака.
– Что? – вскричал князец. – Откуда знаешь?
Шиман только глянул на него из-под седых бровей. Ака Ака закрыл лицо руками, почему-то сразу поверив и поняв, что Руоля уже не достать.
– А ведь я когда-то… – проговорил он медленно.
– Знаю, – кивнул Тары- Ях. – Жил там.
– Жил?
– Был рабом. Знаю. Несладко тебе пришлось.
– Но я прошел через все. И я вернулся.
– С женой.
– Ишгра… так ее звали?.. Ишгра…
– Послушай меня еще, Ака Ака, – сказал шиман, внимательно глядя на князца. – Недавно я видел… сам знаешь кого. Ничего не изменишь, ты должен смириться.
– А! – взвился князец. – Но… но… нет, не хочу ничего слышать! Ни слова об этом!
Тары- Ях пожал плечами.
– Это уже произошло. Ты знаешь.
– Я же сказал, хватит! Да, я знаю!.. Проклятый Руоль! Пусть он сгниет, пропадет в Турган Туасе! Так и случится. Луорветану там не место. Уж я-то видел. Нет, он не выживет…
Тары- Ях задумчиво смотрел на него, печальная улыбка таилась в его белой бороде.
Как-то накануне зимы стали говорить, что умерла могущественная шиманка Кыра. Почему это произошло, никто не знал, но ходили самые разные слухи. Смерть шиманов никогда не бывает обыденной. Однако было известно, что перед смертью Кыра находилась в местности у ручья Юкла, что на западе, почти у самого края больших болот. Есть там небольшой холм, в котором когда-то находились иной раз металлические предметы. На вершине холма стоят два очень старых, давно высохших дерева. Между ними, дескать, и велела шиманка Кыра зарыть себя- вертикально, лицом к восходу солнца, – а сверху положить белый камень. И говорят, шиманка сказала, что два мертвых дерева по сторонам ее могилы к следующему теплу оживут, зазеленеют.
…Узнав о смерти Кыры, другой известный шиман- Оллон- пустился в дальний путь- на запад, навестить могилу великой шиманки. Он достиг кургана, когда в полумгле сыпался с низкого неба сухой колкий снег. Показалось Оллону, некие тени шевелятся, пляшут на холме.
Кружился снег, кружилась подступающая ночь. Шиман приблизился, когда уже совсем стемнело, а снег продолжал идти, и задул хаус- пронзительный ветер. Оллон решил не подниматься к могиле сходу, остановился у подножия холма.
Неподалеку жила старуха- кликуша по имени Ульпа. В снежную ночь она нашла шимана Оллона, ворвалась в его походный торох и упала прямо на расчищенную от снега землю. Оллон уже мирно спал возле тлеющего очага и поначалу шибко перепугался- показалось, это дух какой-то явился за ним.
Шиман завизжал, переполошились в другом торохе его помощники, а кликуша Ульпа задергалась и закричала голосом умершей Кыры:
– Шиман! Зачем пришел к моей могиле?
Потрясенный Оллон открыл было рот, но Ульпа продолжала дергаться, закатывать глаза и глухо, словно из глубокой ямы, говорить:
– Если хочешь получить ответы, поднимись на холм сейчас же. Окропи белый камень кровью тюнтэса. Никто не забивал жертвенного орона при моей смерти- здесь живут не богатые люди. А у тебя оронов много. Выбери лучшего. И оставишь его на могиле, не тронув. Моя жертва будет принадлежать мне. Делай, как я говорю.
Затем старая Ульпа поднялась и уже своим голосом попросила:
– Дайте покушать.
Перестав обращать на нее внимание, Оллон повернулся к помощникам, испуганно заглядывающим в торох, крикнул на них:
– Чего встали? Выберите какого-нибудь олья из упряжки, не коренного, конечно. Нож мне, одежду теплую, попрочнее ремень. Один пойду, будете здесь ждать.
Только после этого он как бы случайно заметил растрепанную Ульпу.
– Иди домой, – брезгливо сказал Оллон. – Нет ничего.
…Кружился снег, завывал ветер, и шиман брел к вершине кургана, ведя за собой понурого ирги- олья- самца, назначенного тюнтэсом. Наверху Оллон привязал орона к дереву, прислушался, вгляделся. Во тьме летел снег; мерещилось, постанывали черные тени двух деревьев с развешанными на замерзших ветвях лентами шкур. Шиман в некотором волнении согнул неловкие, ноющие в стужу ноги, упал на колени и стал руками разгребать сухой рассыпчатый снег. Вскоре обнажилась каменная плита, покрывающая могилу. Руки в толстых варежках старательно очистили ее от снега. Потом шиман с кряхтением встал и посмотрел сверху. В темноте казалось, что это не плита, а некий провал в черную бездну. Шиман снял рукавицу, провел рукой по лицу, взялся за нож.
…И вот горячая, дымящаяся кровь упала на камень. Оллон стал трясти руками, головой и невнятно бормотать. Потом он сам упал и что-то заскулил; над ним вихрились снежные льдинки, будто осколки разбитого неба, и тянулись во все стороны корявые голые ветви застывших в ожидании деревьев.
Оллон поднял голову, и привиделось ему как наяву, что вокруг него все светится. И из того света выступила вдруг нечеткая фигура шиманки Кыры.
– Говори.
Оллон приподнялся, облизал губы и заговорил:
– Слава твоя и сила были велики.
– Они и сейчас.
– Да- да… Я пришел навестить тебя.
– Зачем?
– Как шиман к шиманке, которую всегда ценил и уважал, пришел к тебе. Люди обращаются друг к другу за советом и поддержкой…
– Понятно, – сказала сверкающая тень. – Что ж, говори.
– Кажется мне, Ака Ака теряет ко мне уважение.
– Да?
– Я могучий шиман, это все знают! Но… Тары- Ях… Ненавижу Тары- Яха!
– Чего ты хочешь?
Заслезившиеся глаза Оллона прямо посмотрели на светлый призрак.
– Хочу быть самым первым.
Показалось, тень слегка улыбнулась. Шиман призадумался, лицо его дернулось.
– Я хочу знать, должен ли я вызвать Тары- Яха на поединок? Могу ли я?
Послышался намек на звонкий смех, рассыпающийся звездочками в золотом сиянии.
– Ты сомневаешься? Почему ты вообще говоришь со мной обо всем этом?
– Мертвым шиманам ведомо многое. Я хочу победить.
– Я скажу тебе, шиман. Поединок состоится именно тогда, когда ты скажешь себе, что сейчас самое время.
– И победа будет за мной?
– Случится так, как должно быть.
– Это не ответ. Скажи! Будет ли со мной достаточная сила?
– Она будет с тобой.
– А помощь злых духов?
– Они всегда с тобой.
– Я могучий шиман! – воскликнул Оллон, вскакивая с колен.
– Да, у тебя есть сила, – тихо проговорила тень Кыры.
– Я доволен. Это не совсем то, чего я искал здесь, но…
– А чего ты искал?
– Не знаю… Что еще ты мне можешь сказать?
– Больше ничего. Ты великий шиман, и сейчас твое время. Все зависит от тебя самого. А я ухожу.
И сияющая тень раскинула не то руки, не то крылья и исчезла, хихикнув на прощание.
А потом шиман открыл глаза и обнаружил, что его, лежащего поверх камня, заносит снег. Оллон с трудом поднялся- все тело задубело, старые кости застыли, застонали. Мрачными чудовищами тянулись к нему два дерева- стража. Оллон поморгал, покачал головой, а потом повернулся и побрел вниз по склону- к жилью и теплу. Дорогой он улыбался.
…Утром шиман с помощниками уехали прочь- на восток, к местам более обжитым. Тогда же старуха Ульпа пришла к людям и упала перед ними. Донесся голос шиманки Кыры:
– Слушайте меня. На могиле лежит принесенный в жертву орон. Пойдите и возьмите его.
И как сказала, так и сделали. Люди ели мясо, добрым словом поминая заботу великой Кыры.
…А к теплу исполнилось пророчество: ожили два мертвых дерева, поражая дивной красотой, раскинувшейся над тихой могилой.
В это же время происходили на просторах моры и другие события. Одним из них стала свадьба храброго охотника Акара.
Осиротела суровой зимой девушка по имени Ата, жившая со старухой матерью по соседству с братьями- охотниками и их домочадцами. Братья, особенно Акар, старались во всем помогать Ате, удивляясь, как она до этого справлялась одна.
И однажды строгая травница Чуру сказала, прослезившись:
– Куда теперь лететь пташке?
А древний Тыкель, о котором из ныне живущих почти никто не мог похвастать, что помнит его молодым, загадочно и несколько лукаво молвил:
– А не лететь ли ей к нам?
Простоватый Тынюр- муженек Чуру- тоже произнес свое слово:
– Что вы все о птицах, глупые совсем? Давайте-ка о бедняжечке Ате поговорим. Все равно ведь она нам как родная. Почему ей вовсе к нам не перебраться?
Кыртак, старший из братьев, засмеялся, а потом посмотрел на младшего.
– Правильно говоришь, Тынюр, ты из нас самый дельный. Что скажешь, Акар? Не позвать ли нам Ату?
Акар, обычно напористый и скорый на язык, неожиданно покраснел.
…Вот и сыграли карум- счастливую свадьбу. На светлый Эдж пришлась она и потому была вдвойне счастливой. Выпала она на день двадцать второй луны, который тоже назывался карум- свадьба. А еще так назывались те ороны, которые назначались на убой для свадебного пира. Братья были удачливыми охотниками, но не слишком богатыми людьми, и все же карум получился на удивление щедрым. Подавались дурамы- почетные блюда из филейных частей, и было много жира. В дело пошли также запасы орчаги- вяленого мяса, а ко всему этому подавалась во множестве разнообразнейшая рыба. И рекой тек как снег белый каыс.
Свадьба такого молодца как Акар угодна и духам.
Немногим после вся большая семья перебралась чуть к востоку и к югу- к большой Серой Горе, что возвышается над морой словно гигантская болотная кочка. Места там были тихие, охота удачная, уловы богатые. Правда, подались туда скорее вынужденно. Прослышали братья, что неподалеку от мест, где они жили протянулась рука могущественного князца Аки Аки, с которым отношения были самые недружественные.
Стало известно, что скачут по становищам калуты князца и берут дань, ибо Ака Ака неустанно заботится обо всех жителях моры, надежной преградой стоит на пути злобных духов, большими жертвами старается о приходе тепла- кормит создателя Хота, помогает ему в борьбе с Белым Зверем. И за это, говорили калуты, нужно вечно благодарить заботливого князца. Там же, где ничего не знали о могучем Аке Аке, где плохо понимали, о чем речь, считая все, что непосредственно не касалось их жизни, далеким и нереальным, дань взималась силой, и на другой раз о князце уже не забывалось.
Так уже давно было, но в последнее время калуты как-то чересчур озверели. Один отряд под командованием любимца Аки Аки- злого воина Саина, ставшего больше духом, чем человеком- особенно свирепствовал.
Говорили о событиях, произошедших несколько зим назад, вспоминая причины этих изменений. Упоминалось имя Руоля, но мало кто винил его в своих нынешних бедах. Едва ли кто знал, что случилось тогда, но истиной становится то, во что верят. Люди говорили, что однажды Руоль бросил вызов Аке Аке, сильно задел его жирное тело и его жирный дух. В тех рассказах Руоль становился героем.
Другим же героем стал в глазах народа некий Тэль, который в настоящем бросил вызов Аке Аке. Был он главой большого рода, богатого, но не столь могущественного. Тем не менее, устав от постоянных притеснений, Тэль объявил себя новым князцом и решил воевать с недругами.
Впрочем, Ака Ака не слишком озаботился, – его свирепые калуты пообещали совсем разметать непокорное становище.
Саин- худой, пожелтевший, с темными провалами неподвижных блестящих глаз- прошипел, представ перед Акой Акой:
– Сколько мы пытались вразумить несчастного Тэля. Ничто не пошло впрок. Теперь мы его уничтожим. Неугодный духам выродок. Ненавижу.
И он так смотрел, что князец и сам начинал побаиваться.
– Ограбим, развеем, сожжем, уничтожим, – пообещал воин, почтительно склоняясь.
И вот, серьезные дела назревали между Акой Акой и Тэлем.
Кыртак и Акар не стали ни во что ввязываться и ушли к Серой Горе. Не из-за страха, а оттого, что их не интересовал спор между двумя князцами, которые в их глазах мало чем отличались друг от друга. Может быть, братья и не прочь были бы проявить удаль и встать на пути зарвавшегося Аки Аки, но теперь им было, о ком заботиться, а все иное стало уже не таким важным.
У Серой Горы возникло их маленькое становище, и однажды Кыртак сказал:
– Это наш дом отныне. Кочевать больше не придется.
– Ты старший брат, – сказал Акар. – Когда ты приведешь жену?
Кыртак задумался, вспомнил девушку, что была когда-то в его жизни, пока ее не унесла Черная Старуха.
Но потом словно бы пронзил смутной мечтою время и увидел то будущее, где велик и могуч род двух братьев.
– Отчего бы и не привести? – улыбнулся Кыртак, хлопнув брата по плечу.
Двадцать шесть зим- в пустоту… Эй, где вы?
Дни середины лета. Ветра в ущельях, зной на лугах. Выбеленное солнцем и ветром небо, древние горы…
…Руоль сидел за грубо сколоченным столом, подперев тяжелую голову и смотрел в маленькое окошко, за которым не видел ничего кроме яркого пыльного света и клочка пустого блеклого неба.
За спиной Руоля таилась в полумраке полупустая грязная комната; в пятнах и лучах света кружилась искорками пыль. За окном, совсем рядом, кто-то не то орал, не то пел. Руоль вяло прислушивался.
О, я уплыву по этим водам!
О, дорога моя в пути свободном!
Мрачно и пусто. Руоль потянулся рукой над столом, опрокинул кружку и кувшин, из которого вытекла слабая струйка, взялся за надкушенный кусок лепешки, уронил, подумал, убрал руку и снова впал в апатию.
С улицы донесся стук копыт, затем гневный крик:
– Прочь! Прочь!
Песня оборвалась, послышался лошадиный храп, позвякивание, уверенные шаги. Скрипнула дверь. Руоль без особого интереса повернул голову, посмотрел на вошедшего с озабоченным видом человека с рыжей бородкой и желтоватыми, словно выгоревшими на солнце глазами.
Был вошедший не очень высок, правда, чуть выше самого Руоля, но зато широк в плечах. Халимфир Хал. Сверстник, добрый приятель. Друг, быть может. Руоль даже не задумывался.
– Привет, Халим, – сказал он. – Проходи.
– Правду сказали, – недовольно произнес Халимфир Хал. Брезгливо отряхнул кафтан, выбрал место, сел на скамью. – Вот ты где.
– Хорошая пустая избушка на окраине. Ничья. То есть, моя уже. Место уединенное.
– Зачем ты сюда приходишь? – покачал головой Хал. – Дома мог бы уединяться. Здесь же… голь одна.
Руоль хмыкнул, потом скривился:
– Дома…
– Что так?
– С Шимой опять поссорился. Совсем изводит.
Теперь уже Халимфир хмыкнул.
– Значит, пьешь сидишь?
– Нет. Как видишь. Да. Наливай себе, кажется тут еще осталось… А что за характер у нее, а? Да что говорить…
– И давно ты?
– Что давно? А, нет… не знаю. С утра пришел. Сижу вот. Здесь спокойно. На улице то крик, то скандал, то мордобой, но… А Шима мне изменяет.
– Да что ты?!
– А, брось, это же все знают. Хотя она думает, что я совсем простак. Книжки читаю… Она и с тобой, небось…
Рыжебородый крякнул.
– Что ты такое говоришь, прекрати. А я ведь по делу тебя искал.
– Да?
– Дайка я в самом деле налью себе. Новость у меня есть хорошая. Эге, а тут пусто…
– Вон там где-то еще было. Есть? И мне плесни.
– Не будет тебе?
Халимфир налил и выпил вино одним могучим глотком, подумал и налил еще.
– Скучно же мне, Халим, скучно. Грустно. Что за новость у тебя? Рассказывай.
– А хорошее вино, слушай.
Руоль засмеялся и громко продекламировал:
Я пил кровавые вина-
Не мертвые, но живые!
Я знаю, что это такое!
Халимфир поднялся, оглаживая полы своего красного кафтана.
– А поехали-ка ко мне. Там все и обсудим. Давай уже оставим эту грязную хибару.
– Ты что? – возмутился Руоль. – Я ее купил. Шима Има Шалторгис доведет меня, возьму и перееду. Буду тут жить.
– Не бери в голову. Вот это вино, клянусь, дороже стоит. Да и помиритесь вы, не впервой.
Руоль тоже встал, запустил лепешкой куда-то в угол.
– Крысам. Не уверен, что хочу мириться. Ладно, что ж…
Он двинулся к двери, вышел на залитую солнцем улицу, нетвердо пошел к ограде по пыльной дорожке. Остановился у столба, глядя вдоль улицы на тесно жмущиеся друг к другу лачуги, взбирающиеся все выше по склону. Подошел Халимфир.
– А твоя лошадь где?
– Вон там, в конюшне. У этого, как его?.. Если не украли.
– В седло-то сядешь?
– Не боись, я верхом привычный.
– Выглядишь не очень.
Руоль только усмехнулся, неопределенно покрутил в воздухе рукой.
Немногим позже поехали по пыльным улочкам. Солнце стояло высоко, и небо было ослепительно чистым- без единого облачка. Халимфир Хал время от времени покрикивал с высоты на нерасторопных прохожих. Руоль вяло раскачивался в своем седле. Вскоре достигли улиц более широких, домов просторных и ухоженных, – там Халимфир ехал уже спокойней.
