Никогда не напишу книгу, которая устроит издателей. Я и так написал уже слишком много книг-призраков. Понимаешь, что я имею в виду? Миллионы и миллионы слов — и все в голове. Позвякивают там, как золотые безделушки. Я устал их мастерить. И сыт по горло этими лихими кавалерийскими набегами… в ночи. Теперь каждое мое слово будет стрелой, разящей цель. Отравленной стрелой. Ею я поражу книги, писателей, издателей, читателей. Писать на потребу публики — не для меня. Мне хочется писать для сумасшедших — или для ангелов.
Когда все потеряно, вперед выступает душа…
Как можно быть неудачником, если ты продолжаешь бороться, продолжаешь сопротивляться?
Но даже мы, как ни презренны мы в своей слабости, испытываем порой некое подобие этой истинной, бескорыстной любви. Кто из нас в слепом поклонении недоступному предмету обожания не говорил себе: “Ну и что, что она никогда не будет моей? Главное - она есть, и я могу обожать её и поклоняться ей вечно!” При всей несостоятельности такой возвышенной точки зрения любящий, который рассуждает подобным образом, стоит на твердой почве. Он познал миг чистой любви. А с этим не сравнится никакая другая любовь, сколь бы светла, сколь бы долговечна она ни была.
Как ни мимолетна бывает такая любовь, вправе ли мы применительно к ней говорить о потере? Потерю здесь можно усматривать лишь в одном - и как это понятно истинно любящему! - в отсутствии неугасающего влечения, возбуждаемого другим. До чего же сер и уныл тот роковой, злосчастный день, когда любящий вдруг осознает, что он больше не одержим, что он, так сказать, излечился от своей великой любви! Когда он, пусть даже неосознанно, упоминает о ней как о “безумии”. Чувство облегчения, появляющееся в результате такого пробуждения, может заставить человека совершенно искренне уверовать в то, что он вновь обрел свободу. Но какой ценой! И какая худосочная эта свобода! Не бедствие ли - снова и снова взирать на мир будничным взглядом, с будничной житейской мудростью? Не тоскливо ли снова оказаться в окружении давно знакомых, заурядных существ? Не мучительно ли убеждать себя в том, что надо, как говорится, жить дальше, когда брюхо у тебя набито камнями, а рот - гравием? Обнаружить пепел, кучи пепла там, где некогда сияли светила, чудеса на чудесах, небеса на небесах, и всё это множилось, множилось и множилось, словно возникая из неведомого волшебного источника!
В наше время нет тех перспектив, которые люди рисуют в своем воображении. Это значит, что мы глубоко заблуждаемся - во всем. Достоевский заранее обследовал местность и обнаружил, что дорога заблокирована на каждом боковом повороте. Достоевский - человек пограничный, в глубинном смысле. Он рассматривал одну позицию за другой на каждом опасном, сулящем надежду, поворотном пункте и обнаруживал, что для нас, какие мы есть, выхода нет.
- Нет, я пришел к тому, что знает любой осел: самое главное - продолжать любить.
Разве есть на свете что-то, заслуживающее в такой же степени, как любовь, право называться чудом? Какая другая сила может соперничать с этой таинственной эманацией, придающей жизни такой несравненный блеск?
Жить только разумом, одним разумом — надежный путь к полной пустоте. Это все равно что стать жертвой вечно работающей машины, которая тебя крутит, дробит и перемалывает.Машина разума.
Суды надо упразднить, законы надо упразднить, полицию надо упразднить, тюрьмы надо упразднить. Вся система больна. Потому я и ебусь напропалую. И ты будешь, если посмотришь на всё моими глазами.
...не жди спокойной жизни. Не будь меня, кто-то другой заставил бы тебя страдать. Ты сам ищешь неприятностей. Не сердись, но вот что я тебе скажу. Возможно, страдание тебе необходимо. Оно не сломит тебя — это я гарантирую. Что бы ни случилось — ты выстоишь. Представь себе поплавок. Сколько ни погружай его — хоть до самого дна, oн все равно всплывет. Так и ты. Иногда эта твоя способность уходить на дно пугает меня. Я устроена иначе. Я держусь на плаву благодаря своим физическим свойствам, ты же… хочется сказать — духовным, но это не совсем то. Скорее, животным. В тебе сильное духовное начало, но много и от животного. Ты безумно жаждешь жизни, во что бы то ни стало… в каком угодно обличье — человека, животного, насекомого или даже микроба…