Читать книгу: «Варенье из одуванчиков», страница 2

Варенье из одуванчиков

Моя бабушка варила вкуснейшее варенье из одуванчиков!

– Завтра едем собирать одуванчики! – это была сакральная фраза, после которой надо было быстренько укладываться спать. Потому что утром бабушка поднимала с кровати, когда только-только начинало светать.

Мы садились на первую электричку и ехали за город. Потом шли через небольшую деревню, березовую рощу и наконец-то выходили к огромному полю цветущих одуванчиков. Никогда в жизни я не видела такого количества одуванчиков в одном месте! Казалось, что сияющему желтому морю цветов нет конца и края…

Монотонно гудели работяги-пчелы, высоко в синем небе носились ласточки, а мы собирали золотистые мохнатые цветы в прозрачные пакеты. И когда несколько больших пакетов были доверху наполнены цветами, мы ехали домой. Руки потом еще долго не отмывались от молочного сока, но это были уже мелочи.

Мы высыпали все собранные одуванчики в огромный тазик, заливали студеной водой из колодца и… Дальше я не знаю, что происходило. Это было какое-то таинство, к которому меня не допускали. Только когда варенье было сварено и разлито по маленьким баночкам, мне разрешалось аккуратно поставить их в холодильник.

Казалось, что в холодильнике живет маленькое солнце, сияющее в каждой тщательно закрытой бумажной крышкой и перевязанной льняной веревочкой стеклянной баночке. И про варенье мы забывали до первой простуды…

Но когда в серую дождливую осень кто-нибудь из семьи начинал кашлять, шмыгать носом или усиленно чихать, бабушка доставала заветную баночку с золотистым вареньем и по чайной ложечке давала заболевшему. Какое оно было необыкновенное! Золотистый нектар, тягуче льющийся в серебряную ложечку, со вкусом мёда и лёгкой терпкости трав. Солнечный день и жужжание первых пчёл, серебристый ветер и белоснежное море цветущих садов. Синее небо с белоснежными пушистыми облаками и яркое весеннее солнце. Детский смех и счастье жить здесь и сейчас – всё это было в одной капле варенья. Оно не было приторно-сладким, как пчелиный мед, но имело чуть заметную горчинку, и его хотелось вкушать бесконечно…

Бабушки уже много лет нет с нами, а я так и не узнала ее секрет варенья из одуванчиков. Пару лет назад на просторах интернета я нашла какой-то рецепт варенья. Но то, что у меня получилось, больше напоминало гречишный мед: такой же темный, невозможно сладкий и почему-то жидкий… Может быть, дело было в цветах, которые я собирала на даче, на обочине дороги. Может, в водопроводной воде… А может, секрет таился в самом процессе варки… Не знаю. С тех пор я не варю варенье из одуванчиков. Но когда вижу золотистые цветы, растущие везде и всюду, я закрываю глаза и ощущаю вкус необыкновенного варенья из одуванчиков, которое варила моя бабушка!

Городские Ангелы

Брест – это удивительный город. Летом он утопает в зелени, обволакивает ароматом трав в парке, манит тенистыми аллеями и удобными лавочками, овевает прохладным ветерком на Набережной… А когда идешь по пешеходной Советской, возникает ощущение, что улица обязательно выведет тебя к морю. Даже мои друзья-минчане, когда приезжают в гости, смеются: «Мы приехали на юг». Осенью Брест «фестивалит», шуршит опавшей листвой в скверах и парках, а иногда удивляет горожан и гостей зацветающими каштанами.

Зимой немножко огорчает слякотной погодой, когда хочется сидеть в теплой кафешке и пить крепкий кофе или обжигающий глинтвейн, или вести неспешные разговоры о жизни и ждать прихода весны, которая всегда неожиданно врывается в зимнюю серость свежим ветром, ярким солнцем и нежными тюльпанами.

В любое время года город живет своей неспешной, размеренной жизнью, и никто из его жителей даже не догадывается, что среди них находятся Городские Ангелы, внешне ничем не отличающиеся от обычных людей, которые много сотен лет охраняют Город.

Валентин пахнет ромом и горьким шоколадом. Он очень любит ездить в троллейбусах ранним утром и дарить сонным горожанам капельку солнечного настроения. А иногда просто так раздает девушкам цветы. Одним словом, безнадёжный романтик. При всем при этом он выглядит как самый настоящий викинг: рост под два метра, косая сажень в плечах, длинные вьющиеся волосы и густая борода. У него удивительные ярко-синие глаза, словно майское небо после первой весенней грозы.

Баба Маша – страшная матершинница и крамольница, но она так ловко вставляет скабрезные слова в разговор, сдабривая их прибаутками, что окружающие сперва недоуменно на нее косятся, а потом не могут сдержать улыбку. И позитивный настрой обеспечен на целый день!

Жанночка и Виталька обладают удивительной способностью собирать вокруг себя творческих личностей, открывать новые таланты и давать «волшебный пендель» тем, кому он ну просто катастрофически необходим.

Лёличка может одной только улыбкой прекратить крупную ссору. В любой компании она самая желанная гостья. А еще у нее целых восемь крестников, которых она очень любит и старается по мере сил и возможностей быть духовной наставницей, и это ей вполне удается.

Майкл и Монди дружат больше тысячи лет. Про таких друзей часто говорят – не разлей вода! Они, конечно, авантюристы и раздолбаи, изредка увлекающиеся дегустированием ямайского рома, но без них Город потерял бы свою прелесть. Да и всякие замечательные события, которые происходят с их легкой руки, привносят свою неповторимую лепту в городскую жизнь. Ночью они приходят на свою любимую крышу, с которой виден весь город как на ладони, открывают бутылку ямайского рома и под неспешно текущую беседу и обжигающий горло ром они творят свое Волшебство… Говорят, что осенью каштаны цветут именно с их легкой руки, особенно если ром попадается очень крепкий, а настроение сродни «хочется пошалить». Случается у них и зимняя хандра, и смешные косяки, но это уже совершенно другая история…

Рыжая маленькая Ангелина – страшная непоседа, как и любой ребенок. Иногда она вредничает, но чаще всего помогает суровым взрослым вновь ощутить себя детьми: скатиться «паровозиком» с ледяной горки, поиграть в «догонялки» с водным пистолетом или пошлепать босиком по теплым летним лужам…

Городу очень повезло, что в нем живут такие непохожие друг на друга Ангелы, которые разбавляют унылую серость будней кусочками солнечного настроения и потихоньку творят свое, незаметное на первый взгляд, Волшебство.

Жасмин цветет…

Её просто разрывало от злости! Она злилась на всех. На своих родителей, потому что они не смогли обеспечить её будущее и ей приходилось жить вместе с ними в одной квартире. На бывшего мужа, потому что он нашел кого-то лучше, чем она, а её оставил одну растить двоих маленьких детей. На детей, которым было постоянно необходимо её внимание, а ей хотелось «тусить» с друзьями в шикарных клубах. На друзей, которые использовали её, когда им это было нужно, а в остальное время даже не звонили. Злилась на низкооплачиваемую, нелюбимую работу. И даже на младшую

сестру, потому что та успешно вышла замуж, уехала в другой город и была очень счастлива. Но больше всего она злилась на себя. Её просто разрывало от злости! Единственным спасением был сон: глубокий и черный, не приносящий сновидений.

– У нас проблемка… – Майкл плюхнулся на крышу рядом с другом. Монди уже полчаса сидел на краю крыши в ожидании Майкла и от нечего делать болтал ногами и дразнил местных котов лучиком лазерного фонарика.

– Какая проблемка может быть в ТАКУЮ ночь?! Жасмин цветет.... Чувствуешь?

– Чувствую, что придется попотеть. Смотри! – Там, на востоке, над одной из высотных многоэтажек кружилась огромная стая черных теней.

– Ого! – Монди встал и даже поднялся на носочки. – Как же это мы проморгали такой огромный выводок тёмных мыслей и обжигающей злобы?! Даже цветущий жасмин их не развеял. До утра справимся?

– Это будет совсем непросто… Главное, чтобы окошко было открыто, ну или на худой конец форточка. И нам нужен ветер.

– Ну, знаешь ли! Не так-то просто поймать ветер. – Монди возмущенно посмотрел на друга. – Сам попробуй!

– Лови давай, не отвлекайся. У нас очень мало времени…

Вы когда-нибудь пробовали поймать майский ветер? Непоседливый и любопытный, словно маленький щенок, он, то притаится за углом дома, то стремительно взмоет вверх, захватив с собой одинокую обертку от мороженого. Закружит её водоворотом и плавно опустит на голову какого-нибудь памятника. Взметнёт свежевыстиранное бельё во дворе, так, чтобы простыни надулись белоснежными парусами, запутается в ветках цветущей черёмухи и устроит дождь из белоснежных лепестков. Свернётся клубочком на самой высокой крыше Города, а потом промчится с огромной скоростью по главной улице, распугивая голубей, взметая ввысь волосы и юбки у зазевавшихся девчонок. А уж если майский ветер поймет, что Вы хотите его поймать, то сперва радостно закружит Вас в тёплом воздушном вихре, а потом умчится вдаль, приглашая поиграть в догонялки. Маленький ещё, игривый и беззаботный.

Через несколько часов безуспешных попыток нужный ветер был благополучно отловлен и крепко зажат подмышкой Монди.

– У тебя ответственная миссия, – втолковывал юному ветру Монди, пока Майкл вплетал в развевающиеся ветряные потоки обережные нити. – Мы-то тебя волшебными нитями усилим по максимуму, но развеять чёрную стаю так, чтобы не малейшего клочка от неё не осталось, могут только ветры! Ты уж не подведи нас, приложи все свои силёнки.

– Вплетаем сияние звезд, пару нитей детского смеха, добавим грамм триста надежды и щедро окропим верой в себя…

– Взаимную любовь плесни, не жалей… Ох, давай уже заканчивай. – Монди пытался утихомирить разыгравшийся ветер. – Какой шустрый попался! Так и норовит вырваться.

– Это, потому что молодой. Ему играть хочется и шалить, а не сидеть у тебя подмышкой, – усмехнулся Майкл. – Где-то у меня тут был пузыречек с любовью… – Похлопав по многочисленным карманам своего длинного плаща, он наконец-то выудил запыленный малюсенький пузырек. – О, нашел! Всё, отпускай!!!!

–А от меня лично – аромат первой жасминовой ночи и три капельки вдохновения. – Монди наконец-то отпустил майский ветер, и тот, весело завихряясь, полетел в восточную часть города, разгонять чёрные тени и выветривать из головы спящей девушки злобные мысли. Майкл и Монди были уверены, что ветер со своей задачей справится!

Она открыла глаза. Первые лучи солнца робко заглядывали в чуть приоткрытое окно. На паркетном полу солнечные зайчики играли в догонялки. А сердце было готово выпрыгнуть из груди от переполняющего его счастья.

–Какое удивительное утро! Теперь я точно знаю, что у меня все будет хорошо! – Она счастливо улыбнулась. От прежней удушающей злости не осталось и следа.

—Хорошая была ночь. – Майкл хлопнул друга по плечу, с минутным сожалением посмотрев на так и не откупоренную бутылку отличнейшего ямайского рома.

–А день будет еще лучше! – улыбнулся Монди.

И друзья неторопливо пошли по крышам навстречу рассвету. А над Городом плыл аромат распустившегося жасмина.

Про Валерку

Валерка умирал. Медленно и неотвратимо. Жить ему оставалось, по подсчетам врачей, месяц, от силы – два. Родные и мы, друзья, тщательно скрывали от Валерки его страшный диагноз. Труднее всего было приезжать к нему в гости, шутить, вспоминать работу в «бутафорке» и знать, что из больницы он уже домой не вернется.

Мы приехали втроем: я, дядя Дима и Семенович, ворвались к нему в душную, пропахшую лекарствами и потом палату, разбудили полусонных дядечек и стали тормошить и обнимать Валерку. Он очень сильно похудел, лицо стало каким-то прозрачно-восковым, волосы отросли и спутались, только огромные глаза за толстыми линзами стекол по-прежнему хитро улыбались.

Дядя Дима распахнул настежь окно, не слушая вялых возражений лежащих в палате дядечек. Свежий майский воздух смел больничные запахи и наполнил палату свежестью и солнечным теплом.

– А пойдемте на улицу! – Валерка почти не ходил, и дядя Дима с Семёновичем предложили снести его вниз на руках, на что получили категоричный отказ: – Я сам!

И мы гуськом, маленькими шажочками, шли за Валеркой по длиннющему коридору, спускались по лестнице, готовые в любой момент подхватить его, если что… У Валерки дрожали ноги, и он часто останавливался, отдыхая. На лбу выступили бисеринки пота, но он мужественно дошел сам до уличной лавочки, тяжело опустился на нее и подставил весеннему солнышку бледное лицо. Я плюхнулась на лавочку рядом с ним и, пока Семёнович с дядей Димой курили в сторонке, втихаря сунула в карман Валеркиного больничного халата горсть его любимых карамелек.

– Если очень хочется, то немножко можно… – тихонько сказал он и улыбнулся. Улыбка у Валерки была замечательная: добрая и светлая, такая бывает у маленьких детей. Мы болтали о всякой ерунде: рассказали, что театральная дворняжка Чебурашка родила двоих толстопузых и пушистых щенят. Что я по-прежнему успешно делаю к чаю «горелики» (правда, «горелики» они теперь только с одной стороны – уже прогресс). Что Григорьевна заставила все подоконники в «бутафорке» рассадой помидоров, и мы работаем почти как в теплице. Что толстый соседский кот уже не поддается на нашу провокацию с салом и надо придумать что-нибудь поинтересней, как вариант – облить сало валерьянкой. Что Танюшка уехала в Москву, скучает по всем нам и пишет мне длинные письма…

Валерка слушал нас, улыбался, жмурился от яркого солнышка, разглядывал кучку муравьев, активно скопившихся возле его тапочки, и вдруг сказал:

– Галка, так жить хочется!..

Дядя Дима с Семёновичем как-то резко замолчали и отвернулись, а я подняла вверх голову, чтобы Валерка не заметил подступающих слёз.

– Валерка, все будет хорошо! Прорвемся!

Тогда мы еще не знали, что видим Валерку в последний раз… И эта картина так и осталась в моей памяти: солнечный майский день, пронзительное голубое небо и умирающий двадцатипятилетний парень, которому очень хотелось ЖИТЬ!

Фонарщик

На улице Советской, самой пешеходной улице Бреста, каждый вечер происходит маленькое Волшебство. Словно из ниоткуда, появляется самый настоящий Фонарщик, в тёмно-синей одежде, с небольшой лестницей на плече. Изо дня в день, в любую погоду зажигает Фонарщик специальной зажигалкой ровно семнадцать старинных фонарей. И когда последний фонарь засияет мягким золотистым светом, одновременно на всех улицах города зажжется всё уличное освещение. Говорят, что если подержаться за блестящую пуговицу на мундире Фонарщика и загадать желание, то оно непременно исполнится…

Каждый вечер Фонарщик возвращался в пустой дом, вешал форменную одежду на вешалку и зажигал камин. Его походка становилась тяжелее, сердце начинало покалывать, и он превращался в самого обычного Старика. Пока березовые поленья неторопливо разгорались, он засыпал в большую керамическую кружку пахнувшие летом засушенные травы и ставил на плиту алюминиевый чайник. Чайник был очень старый, с небольшой вмятиной на боку. Но он так забавно посвистывал, когда закипал, что Старик не променял бы его на электрический ни за какие коврижки.

В этот вечер, как обычно, взяв кружку с ароматным травяным чаем, Старик с наслаждением опустился в любимое кресло. Почти сразу же к нему на колени запрыгнул огромный дымчатый кот. Потерся о колючую щеку головой, потоптался на одном месте, впуская и выпуская острые коготки, и, свернувшись массивным клубочком на стариковских коленях, тихонько затарахтел, прикрыв изумрудные глаза.

В комнате было тепло и уютно. Размеренно тикали ходики на стене, потрескивали поленья в камине, пахло летним вечером… Старик незаметно для себя задремал.

Проснулся он задолго до рассвета. Комната освещалась мерцающим светом тлеющих угольков в камине. Старик переложил спящего кота на нагретое сиденье кресла и, облачившись в форменную одежду, вышел на улицу. Город спал. Над окнами домов начинало розоветь небо. А Старик, вскинув на плечо небольшую лестницу, спешил на пустынную улицу, чтобы успеть погасить все фонари.

А вечером на самой пешеходной улице Бреста словно из ниоткуда появится высокий Фонарщик с мудрыми глазами и печальной улыбкой, чтобы дарить жителям и гостям города маленькое Волшебство.

Босиком по лужам

– Хочу в отпуск… Тысячу лет не отдыхал. А точнее – тысячу сто двадцать семь лет… Душно мне в этом городе, и люди какие-то черствые стали. – Майкл отставил в сторону бутылку отличнейшего ямайского рома. – И ром какой-то… пресный что ли…

– Ээээ… Да у тебя, похоже, весенняя хандра началась. Хотя… как-то поздно для хандры – май месяц на дворе! – Монди забрал ром и сделал огромный глоток. – Отличный ром!

Внезапно небо начало стремительно темнеть и разразилась самая настоящая майская гроза. Как и положено всякой порядочной грозе: с первым громом и разрядами молний на полнеба. Побушевав неполных полчаса, природный катаклизм стремительно умчался на восток, поливать проливным дождем поля и пугать деревенских бабушек оглушительными раскатами грома.

Вымытое солнце вновь засияло на голубом небе. Асфальт быстро высыхал, впитывая горячие солнечные лучи. Улицы еще были пустынны, только группа подростков стояла под крышей подъезда, оживленно жестикулируя и периодически взрываясь смехом. Промокшая насквозь девушка, улыбаясь, шла по черному асфальту, по лужам, отражающим солнце. Белые туфельки она держала в руках, осторожно ступая на следы ушедшей грозы. Парни удивленно посмотрели на неё, кто-то покрутил около виска. Поравнявшись с ними, девушка сказала ни к кому не обращаясь:

– Асфальт теплый, а лужи холодные… – и улыбнулась так солнечно и открыто, что ребята невольно заулыбались в ответ.

Она медленно шла босиком по холодным лужам, оставшимся после теплой весенней грозы и улыбалась мокрому городу. А мальчишкам вдруг захотелось снять тяжелые кроссовки и босиком промчаться по чистым лужам, разбрызгивая воду и солнечные лучи!

Промокший насквозь Майкл подставлял солнцу улыбающееся лицо:

– Умеешь ты лечить хандру! Правда, методы у тебя какие-то… неординарные.

– Зато очень действенные! – Монди допил остатки рома. – А теперь айда шлепать по лужам! Пока они окончательно не высохли.

Бери гитару и играй!

– Бери гитару и играй!

Одноклассник Лёшик был очень строгим учителем. На мою с Анютой просьбу научить нас играть на гитаре он попросил показать наши руки. О! Руки, точнее длинные ногти, тщательно покрытые лаком, были нашей гордостью. Вердикт Лёшика был суров: «Срезать!» Это была почти вселенская трагедия – обрезать наши прекрасные ногти. Лёшик был непреклонен. Пришлось обрезать. Анюта уговорила его разрешить ей оставить длинные ногти на правой руке, а я подстригла полностью – «короче некуда».

Следующим этапом нашего обучения было освоение «трех блатных аккордов» и один вариант перебора струн. Табулатуру аккордов Лёшик записал на листике, видимо, не доверяя нашей девичьей памяти. Допивая чай с яблочной шарлоткой, он торжественно пообещал через неделю проверить, как мы усвоили полученный материал.

– Не сумеете сыграть – учить не буду, – сказал Лёшик на прощание.

Та еще выдалась неделька! Днем учёба в школе и кружки, а по вечерам я терзала гитару. Не знаю, кто из нас мучился больше… Подушечки пальцев жутко болели и покрылись водянистыми мозолями, «блатные аккорды» никак не хотели осваиваться, а красивый (в Лёшином исполнении) «перебор» получался корявым и больше всего напоминал вопли очень голодного кота. Анюта «трыньканье по струнам» очень быстро забросила и спустя пару недель щеголяла красивыми ноготочками, на зависть нашим одноклассницам.

А я – я была упрямая! И к тому же игра на гитаре была моей детской мечтой. Хотя крамольные мысли типа «а может, ну её, эту игру» периодически закрадывались в мою голову, но я их упорно прогоняла прочь.

– Лёш, а дальше что делать-то? – После скупой, очень скупой похвалы я жаждала дальнейшего обучения.

– Бери гитару и играй! – сурово сказал Лёшик. – Аккорды я тебе напишу все, какие сам знаю, покажу основные виды «перебора» и «боя», а дальше – сама.

В любую свободную минуту я брала в руки гитару и училась играть. Со временем, как-то незаметно для меня, аккорды стали ложиться на лады, «перебор» плавно переходил в «бой», мозоли стали твердыми, и медные струны перестали причинять боль подушечкам пальцев… И я стала чувствовать гитару! Для меня гитара – не просто музыкальный инструмент, у неё есть душа, она умеет плакать и смеяться, радоваться и грустить. Когда мне светло и радостно, я беру в руки гитару. Когда тоскливо и на душе «кошки скребутся», я беру в руки гитару. Когда не получаются рисунки, я беру в руки гитару. Гитара со мной всегда: в походах и поездках в деревню… Когда я уезжала поступать в Минск, гитара была со мной. Всегда и везде!

Боже, как я рыдала, когда на самой первой моей гитаре, старенькой, подаренной маминым младшим братом, от сильно натянутых медных струн вырвалась «с мясом» подставка, повредилась верхняя дека, а Лёшик констатировал: "Восстановлению не подлежит", – и, узнав о моей трагедии, мне отдал свою гитару будущий муж нашей родственницы… Для меня это был самый лучший подарок на свете! С первой стипендии я купила посеребренные струны. В 21 год самостоятельно купила свою первую «Ленинградскую» гитару. Какой у неё был звук!!! Кристально чистый, он проникал в сердце, забирался в самые потаённые уголки души. Заставлял душу звенеть от счастья или плакать от боли, взлетать ввысь или падать в пропасть.

С тех пор прошло много лет, но гитара всегда со мной…

Когда долго не играешь на ней, она тихонько напоминает о себе тихим звоном струны.

Спасибушки огромное, Лёшик, что много лет назад ты помог осуществиться моей самой заветной мечте – игре на гитаре!