Читать книгу: «И жизнь зовём…», страница 2

ГЖЕСЬ

Дорога была великолепной. В кабине самолёта ты видишь только соседей и облака, и ты живёшь во время полёта вне времени, оно для тебя остановилось, ибо ничего не меняется вокруг. Проносящиеся в окнах поезда или автомобиля пейзажи заставляют иногда попытаться зацепиться взглядом за какую-то понравившуюся деталь, а она пропадает почти мгновенно, и ты ощущаешь вдруг щемящую тоску от этого бега времени, или тебя охватывает восторг от мелькнувшей красоты. И продолжительность этих ощущений зависит от новых пейзажей или мысли, которая изменит твоё настроение.

Я ехал уже третий час, и дорога пока не утомила меня. Я хотел заехать в свой маленький домик в Гран-Парадизо, куда привезу Долли из Милана. Мы там побудем совсем немного. Я знаю, ей там понравится. Там тихо и красиво, а Долли любит спокойную красоту. А потом мы поедем в Валанс и начнём нашу новую жизнь, и всё будет прекрасно и так, как мы мечтали когда-то в юности.

В нашу первую встречу меня поразила и покорила её открытость и непосредственность и ещё такой интерес к искусству и такие большие знания, которые трудно получить в маленьком, удалённом от столиц городке.

Когда много позже я спросил её, откуда она так много знает, она просто ответила, что из-за особенностей проживания в маленьких городах на юге страны, кочуя из гарнизона в гарнизон, её друзьями и учителями стали книги.

– Я мало времени проводила на улице, ибо не во всех городках можно просто погулять, друзей быстро не заведёшь. И мне гораздо интереснее с книгами – они всегда со мной. Я так хотела играть на пианино, но в одном месте была музыкальная школа, в другом не было, инструмент не стали покупать, ибо, что после переездов от него останется. А мне до сих пор снится, как я играю на рояле. Совсем как ты. Если бы ты знал, как я тебе завидую!

– Ты не похожа на человека, который легко сходится с людьми, но почему ты так легко сразу же стала общаться со мной?

– А ты произвёл на меня впечатление большой книги, – шутливо ответила она, – а у книг я не спрашиваю, нравлюсь ли я им, главное, чтобы они мне были интересны!

Все телефоны я отключил, а в этом мобильнике только её номер и я позвоню ей, как только самолёт из Москвы приземлится в Милане. Я чувствовал, что с моих губ не сходит глупая улыбка, я пытался сделать серьёзное лицо, но ощущение парения не покидало меня. Мы будем сегодня вместе, наконец-то мы всё преодолели, мы победили! А вдруг мы совсем другие? Что дали нам прошедшие годы, или отобрали? Я решил остановиться и откинуть крышу кабриолета. Именно в кабриолете я хотел привезти Долли в Валанс. Надев куртку, я положил на сидение рядом телефон, отстегнул ремень, ибо вряд ли встречу полицейских в этих горах. Бесконечные серпантины утомили меня, и я пожалел, что поддался романтичному желанию. В голове ещё мысли и желания, как в молодые годы, а тело уже не слушается и живёт по своим законам.

Надо привыкать к этому телу и слушать сначала его, а потом уж свои мысли. Я остановил машину в небольшой долине и пошёл прогуляться к реке. Речушка совсем небольшая и неширокая, как Арпачай. Мы с отцом были как-то на развалинах древней столицы Армении Ани, и пограничники разрешили нам пройти к реке, разделяющей Армению и Турцию.

– Папа, ты ненавидишь их? – спросил я, показывая на противоположную сторону.

– Не знаю, как описать моё чувство, сын. Моё отечество не перестало существовать. Я родился в другой стране, встретил там твою маму, и она родила мне чудесного сына, которым я горжусь. Всё так относительно в этом мире.

Неожиданно для себя, я сказал:

– А ты знаешь, я люблю русскую девушку.

– Сынок, первая любовь это всегда прекрасно. Но не торопись и не спутай эту любовь с настоящей.

– Это моя единственная любовь, отец!

– Ерванд, ты так решительно это сказал. Но не поступай так же решительно в отношении этой девушки! Жизнь подскажет тебе. Только учти – если бы мы с мамой были одной нации, нам было бы гораздо легче.

– Ну, вы приехали в другую страну, а мы будем жить здесь.

– Не загадывай, сын.

Эти слова отца оказались пророческими.

Ранней весной Доличка сказала мне, что она беременна. Глаза её были испуганными, вся она показалась мне как натянутая струна.

– Прекрасно, Доличка! Я так мечтал всегда о брате, а теперь у меня будет сын!

– Гжесь, это так ужасно, я просто не знаю что делать. Мама давно сказала мне, что до окончания института я даже замуж не могу выйти.

– Мы поедем к моей маме, и всё будет отлично.

Я знал, как мама любит меня и был абсолютно уверен, что она также будет любить и Долли и малыша. Мы в первый раз вместе приехали в мой дом.

– А твоя девушка с хорошим вкусом, – сказала мама, когда мы остались вдвоём.

– Мама, это моя жена и мы ждём маленького.

Теперь я понимаю, что мама давно знала о наших отношениях и давно приготовилась ко всяким разговорам. И фраза, которая была произнесена ею, наверное, была прорепетирована, ибо произнесла она её на русском языке и в направлении приоткрытой двери в другую комнату, где была Даша.

– Наша семья уже достаточно интернациональна, чтобы в ней никогда не появилась русская невестка.

Не знаю, чем закончился бы этот разговор, но Даша услышала эту, приготовленную для неё фразу. Она упала, потеряв сознание. Маленького не удалось спасти. И только стараниями отца удалось устроить в хорошую больницу и выходить Долли. Мне тогда показалось, что мама слишком жестоко обошлась с нами.

Вечером, после возвращения из больницы, я сидел за пианино и перебирал клавиши, ни ища мелодии, но видно невесёлые и тревожные мысли вылились в набор таких же звуков, выстроенных в мелодичный ряд, но не приносящий удовлетворения людям, их слушающих. Мама подошла ко мне и положила руки на плечи:

– Прости меня, Эрви. Я отдалилась от тебя в эти годы. Ты повзрослел, и тебе стало интереснее с отцом, но ты всё равно нуждался в женской ласке, как я нуждаюсь в вашем внимании и любви, которой мне тоже не хватает. И с годами мне не хватает всё больше, ибо мне не удаётся найти себя здесь, в этой стране, в этом городе. Здесь всё чужое для меня, я никак не могу понять, что это за страна, почему моё понимание какой-то ситуации здесь не принимается практически во всём – и на бытовом уровне, и в моей работе. Почему мои фото, которые я посылаю во Францию, там печатаются, а здесь я должна ещё и объяснять, что я имела в виду, когда фотографировала старую женщину с внуком на виноградном поле. Для меня это старая и молодая виноградные лозы, а не рабский труд советских крестьян, как будто бы представленный в контексте к фотографии, как мне сказали в редакции этой республиканской газеты, печатающейся на ужасной бумаге.

И твоя связь с этой девушкой…. Не стоит строить иллюзий. Мне очень жаль. У тебя хорошее будущее, и ты должен уехать продолжать образование в Европу.

– Да, мама, я буду дальше учиться, и я люблю и буду любить Дашу. Прости и меня, что я раньше не сказал тебе о ней. Но ты поступила сегодня жестоко, решив этой фразой покончить с всякими разговорами.

Потом, окунувшись в эту жизнь сполна, я понял, что она на своём опыте пыталась оградить меня от тех сложностей, что ожидали меня впереди. Вскоре я уехал в Москву готовиться к конкурсу и здесь меня тоже ожидал неприятный сюрприз – Долли стала избегать наших встреч. Сначала я не придал большого значения этому. У неё сессия, у меня сложно с часами репетиций. Но ведь у любящих людей своя интуиция. Я не понимал, ревновал, переживал. При встрече боялся что-либо спрашивать, ибо глаза её были такими же испуганными, как ранней весной. Я надеялся на лето и отдых вдвоём. Но в июне мои родители, вылетев из Парижа в Марсель на маленьком самолёте, погибли, когда самолёт рухнул прямо в горящий лес. Долли не звонила. Я был один в этом, сразу ставшем для меня чужим, городе. Приходили сослуживцы отца, соседи, но у меня не проходило оцепенение и, только когда кто-то просто влил в меня коньяк, я заплакал. И целую неделю я плакал и пил коньяк, ибо только после опьянения я мог заснуть и этим спас себя от сумасшествия. И ещё Георгий Николаевич, прилетевший ко мне в Ереван, когда я упал в ванной и сломал руку. Вот тут я протрезвел и понял, что у меня нет будущего вообще – нет родных и любимых, нет профессии. Он отвёз меня в Москву и мне сложили мои косточки. Мы составили программу для восстановления. Я не стал выдающимся пианистом, но для жизни и существования в мире музыки этого было достаточно.

Только через месяц перестал гореть лес, и достали то, что осталось от самолёта. Я бросил всё и улетел к бабушке во Францию. Навсегда. Мы не увиделись с Долли перед отъездом, но прощаясь со мной, Георгий Николаевич пообещал найти Дашу. Он выполнил своё обещание и сообщил мне через год, что у неё были большие проблемы в семье из-за меня.

– Но это проблемы государства, Эрви, а не в ней, – сказал мне Георгий Николаевич, – это когда-нибудь закончится, и ты должен будешь решить всё по-мужски – забрать её, или приехать сюда.

Вот и пришло это время, когда я могу забрать Долли к себе.

Наперерез машине из леса выскочил горный козёл. От удара машину закрутило и меня выбросило на склон горы, а автомобиль, увлекая за собой животное, полетел в пропасть. Я лежал среди колючих кустов и даже не делал попыток пошевелиться. Раздался взрыв, а потом запахло, и я понял, что бедное животное упало на машину. Я решил уползти подальше, не поняв, что я на склоне горы, а не пропасти. Через какое-то время силы покинули меня. Очнулся уже на рассвете. Время, проведённое в забытьи, восстановило мои душевные и телесные силы. Господь хранил меня, кроме кровотечения из носа и ссадин на руках ничего не беспокоило. Я поднялся и стал спускаться к дороге, услышав звук проезжавшего автомобиля. Голова кружилась и опять пошла кровь из носа. Еле держась на ногах, я шёл по дороге. Появилось солнце из-за гор, но оно только принесло боль глазам. Отрезок дороги был прямым, послышался шум машины позади меня. Я резко обернулся и упал на дорогу, потеряв сознание.

– Что нам делать с ним, – услышал я незнакомую речь и удивился тому, что понял фразу. Да это же русский язык! Откуда здесь, в горах заповедника, русская речь. Открыв глаза, я увидел двух молодых девушек, одна из которых держала у моего лица флакончик с резким запахом.

– Хватит девочки, воняет жутко!

– Боже, вы кто, соотечественник?

– Давнишний! Девушки, я попал в аварию, моя машина упала в пропасть, я пролежал, не знаю сколько, и мне срочно нужно в Милан встретить в аэропорту человека.

Моих сил хватило только на эту фразу, я опять потерял сознание.

Очнулся от того, что на лицо лилась вода.

– Отлично, а теперь мы вас напоим чаем. Вам много надо пить – вы, видимо, много потеряли крови, от этого слабость. Мы вас довезём до какой-нибудь ближайшей гостиницы, и там придёте в себя. У вас есть телефон, чтобы позвонить кому-то о вас?

– Телефон лежал на сиденье рядом.

– А как вам удалось не улететь вместе с машиной?

– Я никогда не пристёгиваюсь и не блокирую двери, когда еду в горах. Давным-давно меня этому научил отец. Да и ехал я в кабриолете.

– А как же полиция?

– Жизнь дороже денег. Как я в этом убедился сейчас.

А про себя я сказал спасибо отцу за его урок.

– А вы откуда здесь?

– А мы путешествуем по Франции и Италии. Хотели из Милана полететь домой, да что-то с полётами неладно. Поедем в Швейцарию, а там видно будет.

Как сильно изменился мир. Девчонки из России путешествуют по Европе на прокатном автомобиле, а я никак не встречу тебя, моя любовь. Где мне сейчас тебя искать. Силы покинули меня. Опять судьба послала мне знак, который я не могу понять. Но я преодолею всё, я найду тебя, только ты тоже не сдавайся, прошу тебя, нам надо быть вместе, нам надо быть рядом! В гостинице я попросил портье сообщить в полицию о себе и опять потерял сознание.

ПАОЛО

Зазвонил мобильный телефон моей знакомой. Она послушала, потом протянула мне:

– Я не могу, не знаю итальянского языка – сказала она.

– Да?

– Это полиция национального парка. Этот телефон с единственным номером найден на месте автокатастрофы. Мы пока не можем достать автомобиль из обрыва и не знаем, что и как случилось, есть ли пострадавшие. Вам что-нибудь известно о владельце этого номера и можете ли подъехать к нам?

Я увидел глаза Дарьи и ответил, что мы перезвоним.

– Это полиция, там непонятная ситуация с автомобилем.

На месте аварии найден телефон. Вот они и позвонили по вашему номеру.

– А Гжесь? – прошептала она.

– Не знаю, ничего не сказали.

– А где это произошло?

– Похоже, в каком-то национальном парке.

– Гжесь говорил, что мы из Милана поедем в какую-то деревню на севере…

Я заметил, что моя знакомая дрожит, и она вот-вот потеряет сознание.

– У вас есть что-либо выпить?

– Да, если можно, принесите. Там в чемодане маленькая косметичка с таблетками. Я не могу даже подняться. Извините.

Когда я вернулся на веранду, Дарья рыдала, уткнувшись лицом в колени.

– Господи, только бы он был жив, – повторяла она без остановки.

Я вдруг понял, что в моём сне я видел что-то пророческое про Дарью и её друга, но было ли это из прошлого или будущего, мне было неведомо. Но сказать ли это ей? Да, сказать, но только не лишать её надежды.

Я осторожно приподнял её лицо и громко сказал:

– Послушайте, он жив! Вы меня слышите? Он жив! Послушайте меня внимательно, Дарья. Я скажу вам сейчас одну вещь, которая вам покажется странной. Ваш друг музыкант, он играет на органе.

Она замерла, перестала плакать. Ладошкой прикрыла рот и глазами, полными боли посмотрела на меня.

– Да, – прошептала она.

– День назад мне приснился сон про людей, мне совсем незнакомых. Это были вы и ваш друг, живые, здоровые и вместе.

Поэтому перестаньте отчаиваться и начнём действовать.

– Как?

Я позвонил Марку и попросил его связаться с полицией по тому номеру, что высветился на телефоне.

Утром мы выехали к месту аварии. Но когда машину подняли и обследовали окрестности, полицейские сообщили нам, что никого не нашли.

– Похоже, ремень был отстёгнут и его, очевидно, выбросило из машины, и кто-то подобрал или он сам ушёл по дороге. Давайте разделимся с вами – мы поедем в одну сторону, а вы в другую.

Мы проехали не одну деревню, в которых ничего не знали о незнакомых людях после аварии. Состояние моей знакомой было близко к истерике, и я решил как-то отвлечь её от мыслей, которые приносили ей только страдания.

– Дарья?

Она посмотрела на меня глазами, в которых была такая пустота, что мне стало не по себе.

– Если я снова потеряла его, мне больше никогда ничего не захочется. Когда Гжесь не появился в аэропорту, я просто решила, что у него не хватило сил, чтобы встретиться со мной и начать всё заново. Я не обиделась. Наверное, заслужила такое.

Я уже начинала жить с пустой душой много лет назад, и эта пустота никогда ничем не заполнялась, как будто бы душа простирилизовалась и всё-всё проходило мимо, не засевая, не прорастая новыми желаниями или такой любовью, которая много лет назад словно вознесла меня на необыкновенные высоты. Жила чужими радостями, а может и не жила, а просто проживала время и этим наказана сейчас. Вам пора улетать, Павел, а вы возитесь со мной.

Какие силы нужны были сейчас этой хрупкой женщине, и чем я мог помочь ей?

– Полёты возобновятся к вечеру, и я могу побыть с вами, пока не найдём вашего органиста. Расскажите, пожалуйста, где он играет, выступает ли?

– Он не выступает. Он сломал руку в юности и, переехав жить во Францию, стал органистом. Немного играет в театре, а в основном в храмах.

Вскоре нам сообщили о том, что в одной из гостиниц полиция нашла пострадавшего и, что он в плохом состоянии.

Мы доехали до гостиницы через два часа, в номере находилась медсестра, а на кровати спал он.

– Ему дали успокоительное, и он теперь проснётся утром. Всё в порядке, просто стресс и охлаждение – он всю ночь провёл на земле, – сообщила она.

Дарья опустилась на пол около кровати и положила голову около неподвижной руки. Рука спящего заскользила по волосам женщины, и он вдруг вздохнул сладко и шумно, как вздыхают во сне дети, освобождаясь ночью от груза дневных впечатлений или страхов.

Мы тихо вышли из номера, и я вспомнил свой сон в горах.

Это был тот самый органист, только постаревший, и он был сейчас

гораздо счастливее, чем в те времена, о которых мне пригрезилось. Я долго ждал Дарью в баре и всё пытался разобраться в этой странной круговерти последних дней. Где здесь была реальность, и как всё это переплелось с прошлым и сегодняшним. Не дождавшись, поднялся в номер. Она сидела на полу.

– Я не могу подняться, – прошептала она, – он не отпускает мои волосы.

Я попытался разжать пальцы, но это было бесполезно.

– Может, отрежем?

– Нет, я чувствую, как ему переходит моя энергия и пока он не восстановится, он не отпустит меня.

– Ложитесь рядом с ним, я попробую его подвинуть.

В самолёте рядом со мной оказались две девушки, мы разговорились о красотах Италии, и они посетовали, что им не удалось как следует погулять в заповеднике напоследок.

– А что так?

– Пришлось спасать мужчину, пострадавшего в аварии.

– Удалось?

– Да. Сначала отпаивали, потом в гостиницу отвезли.

– В Валсаваренке?

– Угадали, – удивились соседки.

А я уже совсем ничему не удивлялся.

 
И мир зовём волшебным сновиденьем
Под музыку осеннего дождя.
 

ГЖЕСЬ

Мне мешал играть мой пёс. Он всегда забирался ко мне ночью в кровать и укладывался в ногах. О господи, причём тут пёс. Мы с Долли были в костёле на какой-то горе, и я играл на органе, А она сидела рядом на полу и её голова лежала на моём колене…. Что-то не так. Наконец до меня дошло, что я не сплю, что почти проснулся и вспоминаю свои сны вперемешку с явью. Я вспомнил всё. Лучше бы не просыпаться. Но нога всё равно ныла от тяжести, как если бы на ней пристроился мой Балик. Я открыл глаза и посмотрел на кровать – там, в немыслимой позе, прижавшись ко мне, спала Долли.

Я осторожно убрал руку с её головы и в руке остался клок волос.

Ну, вот и всё, наконец. Или только начало. Что и как будет теперь с нами, зависит только от нас. И никто нам не помешает, даже горные козлы. И не горные тоже. Наверное, я произносил это вслух, ибо увидел, как заулыбалась Долли.

– Гжесик, всё так зыбко в этом мире. Нас опять чуть не развела судьба.

– Это мы сами виноваты. Вспомни, когда мы были рядом, у нас всё было прекрасно, но стоило разъехаться, как между нами росли скалы.

Я так устала, дорогой. И нам так мало отпущено времени, ты уже весь седой. Да и я не лучше.

– Ты лучше всех и даже лучше меня.

Всё неизбывное и бесконечное заворожилось вокруг нас.

– Гжесик, сумасшедший, отпусти, откуда столько силы у тебя!

– Всю ночь тебя вампирил, любовь моя. А сейчас буду возвращать тебе всё, что недодал за прошедшее.

– Дурачок, тебе нельзя, побереги себя.

– Хорошо, но только до вечера. И так каждый день

НИЦЦА

1

– Милый, ты долго будешь смотреться в эту витрину? – на моё плечо легла чья- то рука.

– O?

– Смотришь на меня как на незнакомку. После вчерашнего разговора ты всё-таки принял какое-то решение?

Я стоял перед витриной магазина на незнакомой мне улице. А на меня с удивлением смотрела красивая ухоженная женщина. Абсолютно незнакомая.

– Нет, – ответил я коротко, стараясь вспомнить, что было вчера. Но это было невозможно, как невозможно вспомнить, кто я.

– Милый, хочешь что-нибудь купить?

Вот возможность оттянуть время и что-то вспомнить.

– Да, мне хочется вот те часы. Только у меня с собой нет ничего, – развёл я руками.

– Да, какой-то странный наряд на тебе, – оглядела меня незнакомка, – где ты был?

– Ой, не спрашивай.

– Ну не хочешь, как хочешь, – она похлопала меня по спине, – зайдём, сделаю тебе подарок.

– За что? – изобразил я удивление.

– За терпение.

– А что я терпел?

– Послушай, не похоже, что ты пил всю ночь и потерял память, ты выглядишь слишком свежим и отдохнувшим. Пойдём, переоденешься, нас ждут на ужин, ты не забыл?

Я ничего не забыл, потому что ничего не помнил. Помогая мне застегнуть браслет на руке, она вдруг брезгливо поморщилась.

– Что с твоими руками? Надо немедленно сделать маникюр. Где ты был и что делал?

– С рыбаками ходил в море, уронил телефон за борт, запачкал одежду, в общем, провёл ночь, полную приключений, но хорошо поспал после восхода, – вдруг вырвалось у меня.

Мне захотелось продолжить эту странную для меня игру. Долго ли я выдержу?

– Ах, вот как! – с удивлением воскликнула она, – Поэтому я не смогла дозвониться? – Хотя, – задумавшись на мгновение, добавила, – на тебя это совсем не похоже. Странно…

Она взяла меня под руку и через минуту мы вошли в отель, название которого всплыло в памяти, когда просил привезти сюда. Да, осталось вспомнить где на побережье такие отели.

– Будьте добры, пришлите в номер маникюрщицу для Мишеля, – попросила моя попутчица портье.

Уже хорошо. Мишель это я.

– Да, мадам Соррель.

Мадам Соррель это она. Тоже неплохо. Около лифта она вдруг повернула назад.

– Ты куда?

– В бар, пока ты приведёшь себя в порядок.

Да, а как я войду туда не знаю куда? Я прислонился к стене и, сделав вид что мне плохо, медленно сполз на пол, закрыв глаза.

– Мсье плохо, мадам! – крикнул кто-то.

– Да что это с тобой, – хлопала меня по щекам мадам Соррель.

Тоже хорошо, теперь я знаю, что она точно не дорожит мною. Вот и проясняются наши отношения.

– Дорогая, всё нормально только дойдём вместе до номера.

– Ты к девяти восстановишься?

– А что у нас намечено?

– Продолжаешь издеваться?

– Прости дорогая, мне не очень хорошо. Я что-то выпил у рыбаков и у меня с головой не порядок.

– Уф, только этого не хватало.

Я посмотрел на часы – до ужина с кем-то было почти два часа.

– Я в ванную, маникюр подождёт.

– Лежи в ванной, тебе и так сделают.

Хм, отличная мысль. Куда же я попал и за кого мне надо отдуваться. В номере дамских вещей много, а вот мужских маловато. Да и в ванной немного. Я залил пену и крикнул:

– Пусть заходит.

– Да, скажу, чтобы тебя нашли в ванной.

– А тебе не рановато? – решил я проявить заботу.

– Что?

Так, понятно. Промолчим. Пока не ясно, как продолжать.

– Что ты имеешь в виду? – повторила она.

– А зачем тебе в бар, посиди со мной, я расскажу как красиво и интересно в море на рассвете.

– Мы с тобой это уже проходили. И сидели под звёздным небом на палубе. И не только сидели.

– А это рыбацкая лодка, там тоже интересно.

– Что интересно? Заниматься любовью?

– Нет. Запах не тот для любви….

– Знаешь, когда действительно любишь и сходишь с ума от любви, неважно какой запах.

– Вот и нет, – решил возразить я, – это просто похоть физиологическая, хоть в навоз плюхайся. А любовь бывает там, где всё красиво.

Ответа не последовало, мадам отправилась в бар, хлопнув дверью…..

Свежая рубашка была одна. Оставим её на ужин. Так, что у нас в карманах как бы моей одежды. Странно, но пустые карманы меня не удивили. Я просто никто. Пожалуй, надо удирать отсюда. Или вспомнить, кто же я. Прошелся по комнатам номера, вышел на балкон и увидел внизу мадам Соррель, разговаривающую с девушкой в кабриолете. Та подняла голову и помахала мне рукой. Потом она что-то сказала мадам Соррель, и они засмеялись. Пойду и я в бар.

– Виски и безалкогольный коктейль с запахом ванили.

Мне принесли такой странный дуэт, и почти сразу же в баре появилась мадам Соррель.

– Не хочешь ко мне? – спросила она.

– Нет. Не буду нарушать вашу чайную церемонию своим алкоголем.

Она взяла стакан явно не с чаем и пересела ко мне.

– У тебя странный набор. Тебя это месиво не приведёт в неподобающий вид?

– Как никогда свеж и трезв. Но сейчас мы немного выпьем, и я буду объясняться тебе в любви.

– О, да ты уже хорошо приложился, раз наконец-то решился на такое.

– Милая, я всего лишь пошутил. Что нового ты узнала из беседы с очаровательной кабриолетчицей?

Мадам не ответила. А мне вдруг захотелось ощутить хоть какой-то запах! Так бывало раньше – запахи вызывали ассоциации в голове и ты вспоминал давно забытые ситуации, случаи, вещи. Взяв стакан с виски, я поднёс его к губам и решил незаметно понюхать ремешок от часов. Так, а что мадам купила мне? Филипп Патек! Я взял руку мадам и поцеловал её, а подняв голову, увидел в её глазах слёзы. Она медленно провела рукой по лбу, словно стирая капли пота или какие-то мысли в голове. Рука тонкая и ухоженная.

– Ты так давно не играла мне, – вдруг вырвалось у меня.

– Что? Вспомнил тот единственный раз, когда при тебе сидела за роялем?

– А почему?

– Почему? Вся наша жизнь может выражена в этом «почему?» – cказала она с горечью.

– Мои или твои почемучки?

– Твои.

– А почему ты сказала «наша»?

– Ошиблась. У нас есть отдельно твоя жизнь и всё остальное, что я называю нашей жизнью.

– Прости, родная.

Её глаза округлились от удивления, и она долго, не отрываясь, смотрела на меня. И мне захотелось долго смотреть в эти вдруг погрустневшие и потемневшие глаза. Перевёл взгляд на губы, потом на волосы. А она красива, красива не броской красотой, а той, которой хочется любоваться и погружаться в неё, как в тёплое ласковое море. Видно, я сказал что-то не характерное для Мишеля, но не чувствовал напряжения от этой странной ситуации, как в первые минуты. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, и нужно доиграть роль этого Мишеля. Но почему доиграть? Наверное, где-то в моём закрывшемся мозгу всё-таки была память обо мне другом. А пока проснулись только мои зеркальные нейроны, отвечавшие этой женщине и заставлявшие меня жить в её мире. Я не стал пить алкоголь, мне нужен был контроль над собой, и захотелось быть ведущим в этой странной игре обстоятельств. И мне нравилась эта женщина, мне очень нравилась эта женщина.

– Не похоже, что ты разыгрываешь меня. Или просто хочется в это верить, – сказала она тихо.

– Я не разыгрываю тебя. И во что ты хочешь верить?

– В твою искренность сейчас. В первый раз ты назвал меня родной.

– Мне так нравится с тобой разговаривать, – я положил свою руку на её ладонь.

– Мы разговариваем? Нет, просто обмен репликами, – она осторожно освободила свою руку и потянулась к чашке.

– Можно тебя спросить, что ты называешь чаем? Это чай у тебя?

– Вода с лимоном. Я же так всегда называю свой напиток, – она усмехнулась, – не надо обольщаться.

– Что?

– Это я себе. Ты вчера вечером уходил с Андреасом. Вы обсуждали тот вопрос?

– А что так беспокоит тебя? Он мне очень важен? – я понятия не имел, о чём говорила мадам. Фразы сами рождались в голове, и я надеялся поймать суть её мыслей и сделать правильный выбор в своих ответах.

– Ну не делай вид, что тебе сегодня не интересно то, что так занимало вчера.

Я промолчал. Надо было искать какой-то предлог, чтобы выйти из этой темы, но как….

– Ты всегда любил рассчитывать на несколько ходов вперёд. И женился не на мне, а на моих деньгах.

И мне показалось, что эти слова она говорит в первый раз их совместной жизни с Мишелем, т.е. со мной.

– А я был беден?

– Ты же не станешь отрицать, что твои акции пошли вверх после нашей свадьбы.

– Мои акции? – изобразил я удивление, – я лично стою только то, что на мне, да ещё чуть-чуть, если органы продать.

– Не блефуй. Что там вчера у вас произошло? Ты ловко всё провернул с документами. Как наши юристы тебя проморгали – не знаю. Но всё было очень правильно с твоей стороны. Вчера, когда мы всё это разбирали, ты вертелся как уж, и почти вывернулся, если бы не Андреас.

– И сегодня у нас окончательный развод? В 9 вечера?

– Ты что? Кто ж тебе позволит?

– Значит, ждём, когда решение найдётся и разбежимся? В 10 вечера тебя устроит?

Она посмотрела на меня так, как будто окончательно прощалась с ещё недавно тлеющей надеждой на то, во что верила.

– Вот ты и вернулся в себя, – тихо сказала она, имени которой я даже не знал, но она всё знала про меня, – видимо, ты исчез на ночь, чтобы хорошо подготовиться и сделать мне очередной сюрприз. И что же будет в 10 часов? Кто на этот раз сделает тебя победителем и какую пакость ты снова провернул? Она поднялась. Я удержал её за руку:

– Постой, нам надо договорить. Пойдём к нам.

– Пойдём, – ответила она через силу.

Я не знал, что буду говорить этой женщине, когда мы войдём в номер. Мне не хотелось с ней расставаться, но и продолжать эту странную игру мне уже не хотелось – здесь всё было как-то очень серьёзно. А я не знал ничего и ничего не мог вспомнить. Моё сознание было как чистый лист бумаги, и я понимал только одно – эта женщина моё спасение до тех пор, пока ко мне вернётся память. Мы вошли в номер, и я подошёл к зеркалу. Глаза, уши и нос, волосы. Всё нормально и даже красиво. Но кто я?

– Задаёшь себе вопрос, кто ты? – спросила она.

Я похолодел. Она читает мысли?

– Ты хамелеон, – продолжила она, – я никогда не знаю, что ты будешь делать, и каким ты будешь через мгновение.

– Ты неправа. Я просто никто. Пустое место. Ноль. Вакуум.

– О! Таким ты никогда не был.

– Давай оставим всё это.

– Это что?

– Cлова. И всю остальную чушь. Иди ко мне.

– Нет.

Я подошёл и обнял её, такую напряжённую и заледеневшую. Я не помнил таких женщин в своих объятиях. Что же ты натворил, Мишель?

– Ты тоже хамелеон. Ты в какое-то мгновение любишь меня, а потом становишься далёкой и чужой. Я так больше не хочу, мне не нужен этот лёд. Давай забудем на мгновение всё.

Она вдруг стала тяжёлой, и я понял, что она просто повисла на моих руках.

– Что с тобой, моя родная?

– И я бы хотела забыть всё. Но в отличие от тебя – навсегда.

– Послушай, но навсегда у меня не хватит сил.

– На что не хватит сил?

– Да любить тебя 24 часа в сутки! Забыть всё и навсегда можно только в одном случае – заняться любовью и всё забыть. Навсегда! Какая там ещё встреча с кем – то! Я ничего не хочу!

C этими словами во мне вдруг прорвалась какая-то плотина, удерживающая напряжение, таившееся в глубине тела и сознания. Но сознание не могло долго играть в эту игру – я понял, что сейчас сойду с ума. Если уже не сошёл. Кто ты, Мишель? Она попыталась высвободиться из моих рук.

– Ты очень странный сегодня. Я совсем не узнаю тебя.

– Не уходи от меня. Давай просто забудем на полчаса весь мир и останемся вдвоём.

Она вдруг потянула меня в спальню, на ходу снимая с себя одежду:

– Давай! Жизнь будет другой или не будет другой, а пока я хочу тебя, может быть в последний раз.

Прикасаясь к бархатному телу, чувствовал, как под моими руками напрягаются мышцы и тут же губами старался расслабить их. Я понял, что ей, как и мне, сейчас нужна эта тихая нежность.

– Как же ты хороша сегодня, – вдруг вырвалось у меня.

Она вдруг затихла и сжалась в моих руках.

– Не бойся, девочка моя, всё будет, как ты хочешь. Но давай не будем терзать друг друга. У нас впереди много прекрасных и долгих мгновений. И я буду любить тебя, так как ты захочешь.