Читать книгу: «Любовь, Комсомол и Танцы под Звёздами», страница 4

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво

Отбивать девчонок у друзей своих.

Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива

А судьба связала крепко нас троих.

Александр пригласил Надю. Валерий вопросительно взглянул на меня.

– Не-не, не сейчас, не под эту мелодию, а то опять начнут переносить её на личности.

Кажется, я начинаю ненавидеть эту песню! Я танцевала с Анатолием под «Алёшкину любовь», и он каждый раз воспринимал текст буквально.

Мы прошли в левый угол, и я помахала музыкантам. Они, всё ещё напевая песню, закивали мне. После Алёшкиной, едят её мухи, любви, поставили пластинку и всем коллективом спустились со сцены. С пластинки заструилась свежайшая мелодия романтизированной рокерской композиции «Hotel California» группы Eagles. Я обожала эту вещь! Этот альбом в коробке с остальными подарками мне прислал (передал в Москву через дипломата) отец к дню моего рождения, и от меня пластинка перепала ребятам. Из популярных в том году мелодий зарубежной эстрады для медленного танца сложно было найти что-то круче этой композиции. Валерий взял меня за руку, и я с удовольствием откликнулась, даже не успев перекинуться парой слов с музыкантами. Мы танцевали, медленно кружась, и опять смотрели в глаза друг друга, как это было 7 марта, во время белого танца, на который я его тогда пригласила. И опять никого не видели вокруг.

– Почему же так легко с тобой в танце, Лина?

– Это воздействие музыки. Она разрушает все преграды, и тогда партнёры на одной волне.

– Никогда, ни с кем, ни одна музыка на меня так не воздействовала. Мне кажется, она льётся из твоих глаз.

О, ещё один поэт пробудился! Ещё один включил красноречие! Магия музыки почему-то сразу нарушилась. Я наконец-то огляделась вокруг и увидела у входной двери Толика под ручку с высокой девушкой. Поискала глазами Надю. Она ещё кружила с Александром и ни о чём не подозревала. Да уж, ситуация! Я вернулась взглядом к Валерию и продолжила разговор:

– Но я никогда тебя танцующим в паре не видела. Всегда сидел под сценой и смотрел на всех.

– Не на всех. Только на тебя. Со всеми твоими партнёрами всегда смотрел только на тебя.

Ох, да парень осмелел! Надо было давно отхлестать его словами про робость! Или сделать комплимент про чертовски интересного парня? Ещё денёк и скажет, что я «особенная и лучик света в тёмном царстве». Но всё это я уже проходила! В первый раз верилось, во второй вызывает сомнения.

Песня закончилась, и я наконец-то подошла к музыкантам.

– Ребята, рада-рада вас видеть! Мне правда не хватало таких вечеров. Чем ещё заняты, кроме танцев в клубе?

– Иногда на свадьбах играем, – ответил Николай, – но самую лучшую подработку подкидывала ты. Что для тебя сыграть из ритмичного?

– Да что угодно на ваше усмотрение! Рок-н-ролл, шейк, твист… Тряхну стариной! Твоя мама сказала: «Значит будет жарко!» Надо её не разочаровать.

Ребята поднялись на сцену и заиграли «Hippie Hippie Shake» группы The Swinging Blue Jeans, под которую мы зажигали 7 марта. Но сейчас парни играли и пели уже сами, хотя на заднем плане и крутилась пластинка.

Александр вскинул голову и посмотрел на меня.

– Говорят, ты крутая. Станцуем?

Но в тот момент меня больше волновала Надя. Она сидела на стуле сама не своя и смотрела на Толика, обнимавшего девушку. Он даже не подошёл поздороваться с нами. Как будто нас здесь и не было! Я была просто в шоке от его наглого поведения. Ещё неделю назад мы пили вместе шампанское в кафе «Молодёжное» и ничего не предвещало таких событий. Впрочем, 7 марта тоже ничего не предвещало концовку вечера между Алексеем и мной. Особенно после того, как он вознёс меня к небесам в той палатке посреди снежных сугробов.

Я вытянула Надю со стула и увлекла в зал.

– Вспомни всё, чему я вас учила, и дай огня! – сказала я ей и сама начала ритмично танцевать, пустив в ход не только ноги и бёдра: резкие поочерёдные развороты плечами то правым, то левым, щелчок пальцами, волна с груди перетекает вниз через талию к бёдрам, «восьмёрка» бёдрами «плавно извивающейся змеи», разворот вокруг оси тела, возврат в изгиб бедра, волна поднимается выше к груди и затем к плечам, взмах головой, щелчок пальцами и волна стекает книзу, к бедру… И опять резкий поворот… Нет, ну правда, так вызывающе в местном клубе я ещё не танцевала. Только однажды в Париже на частной вечеринке у однокурсницы.

К нам пристроились Александр и Валерий. Мы оказались в центре круга. Завсегдатаи клуба хлопали в ладоши и слегка подтанцовывали. Ребята-музыканты заиграли композицию во второй раз. Да, это была та же музыка, под которую зажигал Алексей в наш последний вечер. Но «Сашенька» танцевал не хуже. Он пристроился ко мне сзади, и мы двигались почти синхронно. Когда я вскинула голову вправо, он резко схватил меня за руку и развернул лицом к себе. Я пару раз качнула бёдрами, и снова отвернулась. И он опять танцевал сзади. И в этом момент я увидела Алексея. Он стоял у стены, вжавшись в неё. А рядом с ним под музыку суетливо двигалась его Пышечка. Он неотрывно смотрел на меня, прикусив губу. А я, развернувшись к нему спиной, исполнила две последние волны, два «кача», перенося вес тела с одной ноги на другую, затем подпрыгнула и на последней секунде мелодии села на шпагат. Да, скорее всего, это была сверх эксцентричная выходка для местной публики. Может, даже не совсем уместная. Но это был вызов! Пусть знают наших всякие там Алёшеньки и Толики, и их пышечки и стройняшечки! Зал взревел. Музыканты хлопали со сцены.

– Снимаю шляпу! Чувствуется школа и практика! Вертикальные движения кобры вообще впервые вживую увидел, – Сашенька склонил голову и шаркнул ножкой, как герой Михаила Козакова в шумевшем по всем кинотеатрам фильме «Здравствуйте, я ваша тётя!». – Клёвая ты!

Ударник Андрей спрыгнул в зал.

– Линка, ну ты дала жару! Покруче твоей Румбы! А что за франт с тобой? Лучше пусть уносит ноги – Смирнов его чётко срисовал. Видел со сцены. Миром это не кончится.

– Франт из областного центра. Кто такой, сама не знаю, но танцует не хуже студента Анатолия. Приехал к Валерию на вас посмотреть.

– А-а-а, понятно! Значит, учатся вместе в институте строительства и транспорта. У них там сильный вокально-инструментальный ансамбль, побеждали на областном смотре. Судя по его прикиду, музыкант. У нас ему ловить нечего – их уровень повыше.

– Сказал, хочет винил ваш послушать.

– Перебьётся!

Я вдруг вспомнила про Надю и поискала её глазами. Она сидела на стуле в нашем левом углу, а напротив стоял Алексей. Они разговаривали. Я не знала, что делать. Подходить сейчас к Наде не хотелось из-за Алексея. Но ребята заиграли песню «Прощай», а я любила тексты Дербенёва, в них всегда был смысл.

 
Ты помнишь плыли в вышине,
И вдруг погасли две звезды.
Но лишь теперь понятно мне,
Что это были я и ты.
 

Ну вот как можно не отреагировать на такой проникновенный текст? Четыре строчки и в них целая история! История моей первой любви… Почему я так эмоционально реагирую на все эти песенные тексты? Почему всегда переношу их лично на себя? Да-да, горели две личности, две яркие звезды, и вдруг обе погасли. И обе тускло тлеют сейчас в одиночестве… хотя… в относительном одиночестве, судя по присутствию Пышечки рядом с Алексеем.

Валерий протянул мне руку с приглашением на танец, но её перехватил и отбросил в сторону внезапно возникший перед нами Алексей. Он без слов обхватил меня за талию, приподнял, как обычно делал это раньше, и унёс в центр зала.

– Что за бесцеремонность, Алексей? Схватил, как добычу. Ты забыл наш последний разговор? – попыталась отбиться я.

Но он держал крепко и уже повёл в танце. Я «на автомате» подстроилась под его шаг.

– Последний не забыл. Ты сказала, что гордишься мною и веришь в меня, и поцеловала в щёку. И я снова поверил, что это не конец.

– Ой, я предпоследний имела в виду – в день моего рождения.

– Лина, ты не отдавала отчёта своим словам. Под алкоголем ты склонна к гротеску и утрируешь, хотя, признаю, смотришь в корень. А я, дурак, повёлся и поверил. Но потом переосмыслил и понял, что ты просто издевалась надо мной. Лина, нам же обоим нет жизни друг без друга! – он склонился ко мне низко-низко, и я почувствовала его горячее дыхание у себя на щеке. – Я имею в виду не физическое бытиё, а смысл и радость. Неужели ты сама этого не чувствуешь и не понимаешь? Мне же дышать без тебя нечем: вот воздух есть, а кислорода в нём нет…

Пошла магия в ход! Бедное моё сердце, рано или поздно оно выскочит из груди!

– Я видела дважды, как тебе нечем было дышать: в обнимку с Пышечкой и в окружении хохочущих девиц… – я не поднимала на него глаза и не соображала кружили ли мы в танце или просто топтались на месте.

– Ну, я тоже сейчас дважды видел тебя «глазами в глаза» с Валерием и намеренно заигрывающей с этим длинноволосым хлыщом, чтобы подразнить меня… Тебе нравится заводить меня! Ты же кайфуешь от этого! Но я знаю, они для тебя ничего не значат – последняя спица в колеснице. Я даже представить себе не могу, что ты кого-то из них сама можешь поцеловать, не говоря уже о большем…

– А вот я могу представить тебя с этой девушкой в твоей спальне. И я даже могу представить, какие слова ты ей говорил, когда уносил в свою постель…

– Глупышка! Господи, такая умная девушка и такая глупышка! Ну какие такие слова я могу сказать им? После того, как весь мой словарный запас был брошен к твоим ногам… Ну кому ещё я могу сказать то, что говорил тебе? Неужели ты не понимаешь, что нас с тобой связывает отнюдь не физиология и даже не эта долбанная химия! Гори она пропадом! – выкриком он привлёк к нам внимание, и боковым зрением я увидела, как побледневшая Пышечка опустилась на стул в правом углу от сцены. – Ты же сидишь у меня в мозгах! Вот здесь, в голове, и вот здесь, прямо в сердце, и в печёнке, в конце-концов. С первого дня, как увидел, с тех пор и сидишь… Да, я дурак! Я ревнивый дурак! Но эта ревность возникает не потому, что я не доверяю тебе, а потому, что боюсь потерять…

– Да-да, – усмехнулась я, – так доверяешь мне, что чуть не довёл до сотрясения мозга, требуя ответа, с кем у меня был секс.

– Я осознал. Да, это было бредовое наваждение! Но оно появилось только с тобой. До тебя таких приступов никогда не было. Чтоб я и кого-то ревновать? Да боже упаси! Но ты… ты же совсем другая! И на этом фоне появились неуверенность и боязнь потери. А под действием алкоголя этот бред усиливается. Но я готов лечиться. Ездил к психологу.

– Ох, Лёша, хороша у тебя боязнь потери, что прямо на моих глазах ты уходишь из клуба с другой девушкой… Ты хоть сам себя слышишь, какой бред ты несёшь? От неуверенности в себе взял и перешагнул через меня?! Взвешивай слова, Лёша! Отделяй зёрна от плевел. В отличие от тебя, у меня с аналитикой всё в порядке, так что пудрить мозги ты мне больше не сможешь, – я попыталась оттолкнуть его, но он обхватил меня ещё крепче.

– Лина, я просто её проводил! И вернулся через пятнадцать минут. Но вас уже не было.

– Просто проводил, а зачем? Она дорогу к дому не знала? Она же с левого берега! Или анекдот не успел дорассказать во время танца, чтобы посмеяться вместе? Просто проводил, а потом, какое-то время спустя, просто повёл в свой дом. Подумаешь, делов-то! Всего лишь просто сводил в свою спальню и просто поматросил немножко… Ну так, между делом… для удовольствия, – я вырвала руку из его ладони.

– Ты ревнуешь?

Мне показалось, что в его голосе прозвучала надежда.

Пальцами он поднял мою голову за подбородок и впился в меня голубющими глазищами. Но на этот раз его магия не сработала.

– Да боже упаси! Я не тебя ревную, а себя, любимую, жалею, потому что, да, я эгоистка, которая знает себе цену. А жизнь здесь, в провинции, подняла планку этой цены ещё выше, придала мне ещё больше самоуверенности. Ты столько раз повторял как мантру, что я особенная, другая, пришлось в это поверить. Ты, Лёша, сам вознёс меня на вытянутых руках как богиню на невероятную высоту… выше неба… а затем подло унизил и сбросил вниз… – я подняла глаза и увидела как дрожат его губы.

– Лина, малышка, я сто раз сам свой мозг съел за те проклятые минуты…

– Да, я понимаю, ты сейчас готов локти себе отгрызть от отчаяния. Лёша, ты видишь меня насквозь, поэтому я не буду скрывать: я помню всё, что между нами было. И мне всё ещё больно, что случилось так, как оно случилось. Я всё ещё могу фантазировать о чём-то… Но я не верю в наше будущее. И дело совсем не в статусе. С тех пор я перечитала много статей психологов о параноидальной ревности. Со временем она будет нарастать. Ты пока только на первом этапе. Возможно, с другой девушкой у тебя не будет этих приступов. Ты же сам сказал, раньше ничего подобного не случалось.

Но Лёшка перебил меня, заграбастал и приподнял к своему лицу так, как это делал раньше:

– Ну вот что мне сейчас упасть перед тобой на колени? Хочешь?! Я упаду! Ну, прости, Лина! Я жить без тебя не могу. Ты мне снишься каждую ночь… малышка, я люблю тебя… – его голос дрожал, и я почувствовала, как что-то длинное и острое, как игла, воткнулось в моё сердце. – Я же сказал, ради тебя я готов лечиться и исключить любой алкоголь…

– Поставь меня, Лёша. Мне больно! – Я прижала кулак к сердцу и трижды постучало по нему, спазм стал отпускать. – Лёша, сделай это не ради меня, а сделай ради себя. Ради меня ты уже обещал перевернуть всю свою жизнь. И что получилось в результате? Ты перевернул не жизнь, а скинул нас обоих… в пропасть… Вот что случилось, Лёша! Да, возможно, это гротеск, но для меня это выглядит именно так. Подняться вдвоём наверх из этой пропасти мы больше не сможем. Лёша, ты разрушил всё! Дай мне свободу, Лёша… Ну сколько раз я могу тебя просить об этом?!

Оказывается, музыка закончилась. Но мы всё ещё стояли посреди зала: он держал свои руки на моей спине, выше талии, низко склонившись к моему лицу, и мы продолжали разговаривать на виду у всей публики, наверное, достаточно громко. А музыканты почему-то не начинали следующую песню. И как долго они молчали я не знаю. Очнувшись, я огляделась вокруг, убрала Лёшкины руки и пошла к Наде, сидящей в левом углу. Прошла мимо Валерия и Александра – каждый проследил весь мой путь от точки А (Алексей) к точке Н (Надя). Боже, ну что за стыдоба?! Опять всё на виду у зала! Впрочем, как всегда! «На вас же глазам смотреть больно», – сказал мне когда-то Андрей, и теперь я понимала, что он имел в виду.

– Надя, уходим! Какой смысл оставаться? Я уже вволю натанцевалась на месяц вперёд. И разговора с Толиком у тебя сегодня не получится, надо переждать и посмотреть, что случится дальше…

– Давай! Сама хотела тебе предложить, но Алёшка увёл тебя, – Надя встала, мы помахали на прощание играющим музыкантам и ушли в гардеробную. – Опять в душу лез? Расспрашивал меня про Александра. Ответила, что сегодня сами его в первый раз увидели.

– Ну вот! А говорит, что усмирит свою ревность. Ничего он не усмирит!

– Лина, по крайней мере, он любит тебя. И это не вызывает сомнения!

– Отелло тоже любил Дездемону. И она его любила. А он её душил, душил, не додушил и… зарезал…

– Ох, какие страсти ты рассказываешь!

– Надя, в психологии существует термин «синдром Отелло». В пятидесятых годах его описал британский психиатр Джон Тодд. Это уже не выдумки Шекспира, не фантазии, а почти медицинский термин. Я достаточно глубоко нырнула в эту тему, вынуждена была, поэтому знаю, о чём говорю. По-моему, и мимо Алексея эти публикации не прошли, он же любую литературу может достать если не через сестру, то через родителей-медиков. Он сам понял, что проблема есть.

Никто из парней не пошёл нас провожать. Да нам и не требовалось! Теплоход доставил нас на правый берег за нетерпеливо отсчитываемые пятнадцать минут.

Совещание у директора. Пополнение?

11 июня, в пятницу, директор собрал небольшое совещание в своём кабинете, пригласив начальника отдела кадров, коменданта общежития, физрука Владимира и меня, комсорга.

– «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», – начал Сергей Петрович с цитаты из «Ревизора» Гоголя и широко улыбнулся. – Нас ожидают волнительные события, но придётся засучить рукава и подготовиться к ним. После неоднократных обращений администрации и комсорга комбината в вышестоящие комсомольские органы, в конце концов мы получили наиприятнейшую новость: в начале июля к нам по комсомольским путёвкам приезжает в составе тридцати трёх человек строительный отряд старшекурсников Кораблестроительного института города Николаева из Украинской ССР. Рукастые парни, у которых уже имеется опыт участия в строительных бригадах. Такого многочисленного пополнения рабочей силы за один заезд у нас ещё не было. С этим дополнительным составом мы заткнём дыры в строительстве корпусов второй очереди. Но сдача жилого дома задерживается, получение обещанных квартир переносится, а это означает, что места в общежитиях не освободятся и придётся уплотнять размещение в комнатах.

Сергей Петрович посмотрел на коменданта общежития:

– Елизавета Львовна, сколько мест мы сможем высвободить для студентов, если уплотним комнаты?

– Ну, так сразу я не могу ответить. Ребята и без того живут плотно: по три человека в залах, по два в спальнях. У нас только Ангелина проживает одна, – комендантша не упустила шанс укусить меня, видимо, имела зуб за параллельное подключение к её телефону.

– Я совершенно не против, если ко мне кого-то подселят, – поёрзала я в кресле.

Сергей Петрович перевёл взгляд с Елизаветы Львовны на меня.

– Ангелина Витальевна, к вам действительно подселят, но ни кого-то, а Надежду Борисовну. Мы рассмотрели ваше ходатайство о предоставлении ей места в общежитие и решили его положительно.

Он нервно постучал карандашом по столу.

– Что же получается? Просили, просили и напросились на рабочую силу, а размещать некуда? Елизавета Львовна, давайте-ка всё-таки залы уплотним до четырёх человек. Это же временно на летний сезон, пока дом не сдастся.

– Ваше дело приказать, моё исполнить, – она поджала губы, – но не так всё просто. Не уверена, найду ли такое количество кроватей и нового постельного белья.

– Времени достаточно. Проведите инвентаризацию: подсчитайте, запишите. Придётся приобрести, если не хватает. Будем решать этот вопрос в рабочем режиме. Вы можете быть свободны, Елизавета Львовна. Займитесь делами! Их у вас прибавилось!

Когда комендант покинула кабинет, громко хлопнув дверью, Сергей Петрович подобрел, по-отцовски посмотрел на меня, затем на Владимира.

– Ну, молодёжь, на вас вся надежда. Я получил из института рекомендательное письмо и характеристику ребят. Парни спортивные, играют в футбол за команду института, участвуют в КВН и в художественной самодеятельности, с агитбригадой были на БАМе. ¹Так что вам предстоит подключить их к активной деятельности как на комбинате, так и вне его, – он порылся у себя в папке и вытащил из неё вышеупомянутые документы и протянул их мне. – Ангелина, сбрось с себя все перегрузки на помошников, всё, что касается стройотряда, будет твоей основной деятельностью как на комбинате, так и за его пределами: размещение, быт, отдых и, конечно, культурная программа – показать город, исторические места, на выходные свозить в областной центр, может быть в театр. Ну не мне тебя учить, чем занять молодёжь. Те же твои танцульки по выходным им не помешают. В общем, берите с Владимиром полное шефство над студентами, да подключайте актив. Надо встретить ребят достойно, с русским гостеприимством. Владимир, организуй товарищеские матчи по футболу. Пусть присоединятся к вашим тренировкам. Может, взаимно будете полезны друг другу. Ну, и с футболистами левого берега познакомь. Всё-таки живём в едином городе, хотя и по разным берегам.

Да уж, свалилось, так свалилось счастье на нас! С одной стороны, мы (читайте, директор и я) сами добивались этого: стучали и звонили во все двери, начиная от комитета комсомола нашего города до областного, а затем и в ЦК писали, потому что результата от нижестоящих организаций не было. А когда пришёл положительный ответ, то застал нас врасплох. Задержка сдачи нового дома во многом затрудняла ситуацию. Но что поделаешь, придётся приложить все силы, чтобы достойно вырулить из неё.

По дороге домой, я ошарашила Надю новостью: теперь она может прописаться в общежитии и переехать ко мне в комнату. Вроде бы новость приятная для неё, всё-таки сулит получение квартиры. Но она всю сознательную жизнь прожила с Капой, заменившей ей мать, и оставить тётушку одну будет стрессом для них обеих. Но, когда всё так непонятно с Толиком, ей всё-таки лучше проживать вместе со мной – поддержу хотя бы словом. Да и мне с ней будет гораздо комфортнее, чем если бы меня «уплотнили» неизвестно кем.

Толик так и не звонил ей. В общем, полнейшая неопределённость. Хорошо, что я собираюсь по уши вовлечь её в шефство над интернатом и стройотрядом из Николаева, и времени на переживания останется гораздо меньше. Своим переживаниям я лазеек не оставила – решила помочь коменданту общежития с инвентаризацией имущества и с уплотнением комнат.

13 июня, в воскресенье, мы вдвоём с Надей отправились в интернат. День был солнечный, хотя и с лёгким ветерком. Голубое-голубое небо с нежно тающими облаками, буйная зелень, разноголосое пение птиц – это умиляло до томного щемления в сердце. Лаконичная простота сквера провинциального городка трогала мою чувствительную душу куда сильнее, чем вылизанные рукотворные красоты парков Парижа. Рожденная в «каменных джунглях» Москвы, волей судьбы перенесённая в Париж, я не была знакома ни с укладом жизни в провинции, ни с холмистыми берегами великой реки. Широта российских просторов обнимала, взору открывались то равнины, то берёзовые рощицы, то хвойные леса.

От пристани до интерната мы шли молча. Каждая думала о своём. На меня всё ещё давил последний разговор с Алексеем. Да, я уже не в первый раз говорила с ним жёстко, не оставляя ему надежды, но душа моя плакала, и слеза могла навернуться в любой момент, даже от созерцания красивой природы… Как это было связано с Алексеем я не могла себе объяснить. И чем настойчивее и убедительнее я отгоняла его от себя, тем больше страдала сама… Когда наши глаза встречались, я осязала, что земля круглая и она вертится… и слабели ноги. Эти прекрасные голубые очи, они своим взглядом обнимали, ласкали, проникали во внутрь меня, и сердце трепетало… Наверное, он чувствовал то же самое. Иначе как объяснить эту тягу ко мне у парня, вокруг которого всегда толпа девчонок? И что с меня взять? Пигалица от горшка два вершка в 45 кг бараньего веса. Ну как оборвать нить, связывающую нас? Как вычеркнуть из своей жизни? Как говорил Алексей, мы всё ещё связаны «на межклеточном» уровне.

Мы подходили к интернату. Я привычно тряхнула головой с надеждой прогнать из неё все мои переживания, улыбнулась, и мы вошли во двор. Девчонки поджидали нас. До выпускного бала остались считанные дни, и им не терпелось дошить наряды и научиться вальсировать. С домашним заданием они справились. И после второй примерки я объяснила каждой, как аккуратно завершить работу и как украсить наряды. Я взяла с собой несколько шёлковых шарфов и цветных поясов различных фактур и конфигураций, учила завязывать шарф или просто элегантно набросить его на плечи. Затем мальчишки принесли проигрыватель, и мы немного повальсировали.

Лариса Ивановна пригласила нас с Надей на выпускной вечер.

– Спасибо за приглашение. Надо согласовать с директором комбината – это рабочий день. Но, возможно, он и сам захочет приехать и поздравить ребят с выпуском и путёвкой в большую жизнь, – я правда была тронута её приглашением.

Когда на обратном пути мы проходили мимо дома Алексея, из внутреннего двора вышел его отец Леонид Иванович, такой же статный, писаный красавец, как и сын.

– Лина, дочка, подожди минуточку! Извини нас, девочка, если обидели тебя. Кто же мог подумать, что такое возможно в жизни: всё у вас с Лёшей случилось точь-в-точь, как это было двадцать два года назад…

Мы остановились посреди дороги.

– Не совсем так, Леонид Иванович: вы были женаты, и ваша жена была беременна. У нас с Алексеем всё гораздо проще. И у меня ни к кому нет никаких претензий, – смотрела я на его красивое лицо и представляла себе Лёшку таким лет через тридцать: высоким, подтянутым, загорелым, с красивой серебристой сединой на висках.

– Если нет никаких претензий, гони Лёшу прочь от себя, не ломай ему жизнь…

– Я ломаю ему жизнь?! Интересная трактовка событий! – мои брови подлетели вверх.

– Девушка от него беременна. Вчера узнали. Приходила, плакала, рассказала, как он признался тебе в любви в клубе на глазах у всех. После вашей встречи он её видеть не хочет и из дому ни на шаг, даже тренировки забросил. Она не смогла с ним поговорить. Сегодня сами собираемся поставить его в известность.

Сердце гулко ударило и упало, адреналин горячо разлился по телу… Долбанный адреналин! До Романовска Привожского он не своевольничал. Сейчас заложит уши, накатит тошнота, я размякну и скачусь вниз… Я старалась сдержать волну, но в глазах всё замельтешило, раздвоилось и покрылось серой дымкой.

– С ума сойти! – произнесла Надя и крепко обняла меня.

…Я очнулась на коленях у Лёшки. Он сидел на корточках посреди улицы, раскачивал меня и покрывал лицо поцелуями. Надя и Леонид Иванович стояли рядом и молчали. Надя хлюпала носом. Как потом рассказала она, Лёшка увидел нас троих в окно, когда я начала заваливаться, а Леонид Иванович хлопал меня по щекам. Лёшка выскочил на улицу и подхватил меня.

Я поймала Лёшкин пылающий взгляд, который прожигал насквозь. И горячая волна поплыла от лица вниз, и голова опять закружилась. Не было сил ни высвободиться из его крепких рук, ни подняться с его колен. Я молча смотрела в его глаза и понимала, что это всё: это последний раз, когда наши тела касаются друга друга и наши глаза купаются одни в других… Больше такого никогда не будет… Я заплакала, с надеждой, что после слёз станет легче… Нет, мне не нужны стаканы слёз для облегчения, не нужно завывание в голос. Но каждый раз вместе с тихими слезами из меня уходила и боль, и сердце возвращалось туда, где ему и положено быть, начинало стучать ровненько, как часики…

Наконец-то мне стало легче. Лёшка поднялся, всё ещё держа меня на руках, поставил на ноги и расслабил руки… Я выскользнула. Мы оба стояли напротив друг друга. И я посмотрела ему в глаза:

– Поздравляю, Лёша! Вот прямо сейчас услышь это от меня первой: ты скоро станешь отцом!

Он схватил меня за талию, близко склонился к лицу и горячо выдохнул:

– Ты беременна, малышка?

– Нет, Лёша! Из нас двоих беременный – это ты. «Взрослей парень, тебе уже восемнадцать лет!» – кажется, так ты советовал пацану Андрею в посёлке Заречный? Взрослей, Лёха, тебе уже двадцать два года! Если родители-медики не научили предохраняться, а поматросить время от времени ой как хотелось, то тебе следовало бы рассказать своим девицам про гормональную контрацепцию. В конце концов в двадцатом веке живём! А ты у нас парень подкованный в медицине и сексе, – я набрала воздух, чтобы протолкнуть растущий в горле ком и смело взглянула в его растерянные, хлопающие чёрными длинными ресницами, глаза – от обморока не осталось и следа. – Так что, Лёша, вот и логичный конец нашей истории. Само собой всё и разрешилось! Наконец-то ниточка оборвалась! Теперь окончательно. Даже гротеск не понадобился. Всё предельно ясно и просто. Теперь мне будет легче жить… А то в последнее время я уже начинала думать, не поверить ли тебе и не попытаться ли начать всё заново… Нас с тобой вместе больше никогда не будет, Лёша. Никогда! Даже в ночных фантазиях. Наконец-то, это свобода, Лёша!

Алексей стоял ошарашенный. Конечно, он понял, о чём речь, но ещё не осознал до конца. Разумеется, ему будет сложнее, чем мне сейчас. Но меня это уже не волновало. Вот теперь поставлена точка. И его красивые голубые глаза не в состоянии притягивать и гипнотизировать меня. Магия выдохлась!

– И напоследок, Лёша, помнишь мы говорили про вражду семейств Монтекки и Капулетти? Так вот, если когда-нибудь твой сын встретится с моей доченькой, то я костьми лягу, но не позволю твоему отпрыску касаться моей девочки… Потому что и у отца твоего, и у тебя, его кровинушки, мозги вытекли из головы вниз, в ваши половые органы… Это у вас семейное, Лёша! Как права была Капа!

Второй акт трагикомедии закончен! Занавес! Бурные аплодисменты!

 
«Тебя окликнуть можно,
Ещё окликнуть можно,
Но возвратить уже нельзя…», —
 

проникновенно нашёптывал в моей голове Лёшкин голос. Три строчки Леонида Дербенёва затихали финальной ноткой романса о влюбленных… «На вас же глазам смотреть больно… смотри, не сгори, Лина!» – предупреждал меня Андрей шестого марта… И почему я никому не хотела верить?! Самонадеянная дура!

Когда мы с Надей шли на пристань, от сердца уже полностью отлегло. Я будто освободилась от тяжёлого балласта, который не хватало сил тащить на себе.

– После ваших с Лёшкой качелей, моя история с Толиком кажется лёгким недоразумением и младенческим поносом. Какие же вы оба!!! Такая любовь на взрыв всех эмоций и такой неожиданный финал… Об этом книжку написать можно.

Написать книжку? А что, разве мне слабо?! Вот стану старенькой и мудрой, счастливой и богатой, пронесётся вся жизнь перед глазами, отсеется из памяти всё лишнее, наносное, вот тогда, возможно, сяду и напишу, если до того времени буду помнить эту историю. А если буду помнить и через 30-40-50 лет, значит, любовь светила так ярко, что выжгла след на всю жизнь, несмотря на внезапный, в общем-то, трагический финал. Напишу в назидание другим: если любите, берегите это чувство и не обижайте друг друга недоверием, ревностью и изменами…

Вот только сейчас, на пристани, ко мне пришло полное принятие и осмысление: я каждой клеточкой приняла разрыв и готова жить без всяких воспоминаний и сожалений о прошлом. Но как же надолго это расставание затянулось!

– Бедный, бедный Лёшка! – продолжала Надя. – Как же ему жить дальше?

– Да уж, Надя, по твоей логике, оказывается самый пострадавший из нас – бедный Йорик Лёшка. А про Пышечку эту ты подумала? Каково ей? Ведь он её ни на йоту не ценит и никогда не полюбит. Насильно не полюбишь! Во всяком случае не такой человек, как Лёшка. Он же весь соткан из чувств и эмоций. Не от мира сего! И если уж полюбит, то внезапно, а не по привычке или из-за благодарности. Так и будет она, бедная, нелюбимой рядом с ним…

– Но ты-то у нас не пропадёшь. Правда, Лина?

– Конечно, не пропаду! Меня жалеть не надо… И ты, Надя, не пропадёшь! Ведь мы с тобой сильные, волевые, самодостаточные, образованные девушки: только свистнем, и парни в очередь встанут, – засмеялась я и обняла её.