Читать книгу: «Гроссмейстер», страница 5
– Может… – Чедд умолкает и переводит взгляд на девушку. Она сидит в той же позе, а свет ламп падает ей на лицо. Макияж тоже непривычный – бордовые тени, аккуратные стрелки и золотые блёстки на щеках. – Останешься? Будешь тренировать здесь.
– Нет, – равнодушно отказывается она. – У меня нет соответствующего образования, да и я не смогу. У меня были ранения, так что даже сегодняшний прокат со вкусом боли.
– А кем ты будешь работать?
– Не могу этого сказать, потому что сама не знаю. Начну с малого.
– Ты знаешь корейский язык?
Лина кивает, а на вопрос о том, откуда у неё такие познания в языках, выдаёт:
– Никогда не угадаешь, где тебе пригодятся эти знания. С детства в голову родители вдолбили: заставляли посещать языковые курсы, а потом и вовсе отдали в пансионат с лингвистическим уклоном.
А после разговора она выходит на улицу, закинув на плечи сумку с коньками. Тепло – хороший вечер для прогулки по набережной. К тому же, скорее всего, это последняя её прогулка по мостам над Ааре – ближайшую неделю обещают непогоду, а через шесть дней самолёт. Оставлять свою маленькую квартирку не хотелось, но жизнь не стоит на месте. Порой лучше отречься от прошлого и пойти вперед с гордо поднятой головой и широко расправленными плечами.
До реки ещё нужно пройти пару кварталов – поздним вечером здесь тихо и безлюдно, а потому можно полноценно насладиться умиротворенной обстановкой.
Только вот вместо каких-то хороших мыслей невольно вновь вспомнился Тео – его история и ситуация с купленной справкой. Что делать теперь? Она уже успела поссориться с мужчиной из полицейского управления, доказывая, что её пациент здоров, а диагноз – сфальсифицирован. Однако всё бессмысленно – даже полная папка дипломов не помогла, наоборот, лишь усугубила ситуацию. А после Массон попросил её не совать свой нос куда не просят. Конечно, ментальное чувство правды в Лине не дало ей спокойно сесть – она написала заявку в городской комитет. И эта просьба о пересмотре дела не понравилась даже самому Вебберу. Ну или так кажется самой Лине. Это не столько желание, сколько дело принципа. И они, к сожалению, а может быть и к счастью, сильнее страха.
Она достаёт из сумки наушники и втыкает один из них в правое ухо. Красный свет на светофоре яркими пятном расплывается по всей плоскости, едва Лина стягивает очки. Сжимает переносицу, а после натирает линзы рукавом платья.
Неподалеку доносился шум – там находится один из крупнейших ресторанов города. И людей стало куда больше, нежели квартал назад. Внутри возникло какое-то навязчивое желание набрать номер Тео и спросить о том, как прошла его командировка. И всё равно, что она знала её результат из газет, ей хочется услышать приятный низкий бас в последний раз. А последний лишь по одной причине – больше её ничто и никто здесь не держит.
– Эй, красотка, оставишь свой телефончик? – пара ребят возникла из ниоткуда. У того, кто это сказал, был прокуренный и охрипший голос.
Вьери делает маленький шаг в сторону, не желая нарываться на конфликт. Возвращает холодный пластик на место и поправляет левой рукой очки.
– Ой, стеснительная какая! – говорит ещё один парень, появляясь под правой рукой девушки. Обнимает за талию, но она тут же сбрасывает руку с сигаретой с себя.
– Идите своей дорогой, – равнодушно бросает она, пробежавшись по ним пренебрежительным взглядом, полным отвращения.
– О, дерзкая! – ухмыляется первый. – Как я и люблю!
А после тянет свои длинные и татуированные руки в сторону Вьери.
Девушка отмахивается и делает большой шаг назад – бежать через дорогу на красный небезопасно, а возвращаться в тёмный переулок и подавно не хотелось. Остаётся одно – идти туда, где больше людей, а после затеряться в толпе. Только вот один из парней схватил её за локоть и не дал убежать.
– Да ладно, мы же просто номерок попросить хотели!
– Отвали, – она выкручивает его руку, а после толкает от себя.
На каблуках бегать неудобно, особенно по мощёной камнем дороге.
Через пару метров её настигает ещё один мужчина – он выше и крупнее тех. Ей на миг показалось, что она знает этого парня – какие-то черты отдалённо напоминали ей кого-то, только вот личность и имя вспомнить не получалось, да и капюшон чёрной кофты был натянут на глаза.
Он сжимает пальцы на её худом плече до боли, а после начинает волочить в переулок между домами. Вьери брыкается, старается кричать, но безуспешно – рот закрыт ладошкой.
Через секунды до неё доходит – она кусает руку. Мужчина ослабляет хватку, а после она выворачивается. Но тут же падает, чувствуя дикую боль. Сумку выхватывают из ослабевших рук, тело в миг обмякает – на груди расцветает тёмно-красная роза.
А дальше всё как в тумане – полиция, скорая, а также невесть откуда появившийся Тео с окровавленными руками.
***
– Как она? – едва услышав скрип металлической тяжелой двери, дёргается Тео.
– Тео Веббер, – говорит Массон, заходя в допросную. Небрежно кидает чёрную пластиковую папку на стол и садится напротив. – На Вас возбуждено уголовное дело о покушении на жизнь Лины Вьери, Вашего врача. Может, расскажете о причинах?
Веббер сидит с руками, заведенными назад и скованными наручниками – руки уже затекли от этих железных браслетов. Последние пару дней он что и делал, так старался доказать полиции свою непричастность. Только вот выходило не очень.
– Я не совершал это нападение, – в тысячный раз повторяет он. – Я нашёл её уже в полуобморочном состоянии.
– Вы утверждаете, что на неё напали. Вы видели преступников?
– Да, их было трое.
– Почему Вы их не попытались задержать?
Тео подымает взгляд – глаза красные, уставшие, а мешки просто ужасали. И этот вопрос сейчас действительно задан с полной серьёзностью?
– Потому что, чёрт возьми, я старался спасти Лину. Я держал рану до приезда скорой помощи. Если бы я этого не сделал, то Вам пришлось бы на месте оформлять двухсотую форму. Как она?
Однако следователь пропускает мимо ушей вопрос, который за последние тридцать секунд задал дважды Тео.
– В нашем распоряжении появились записи с камер видеонаблюдения, расположенных на том перекрёстке. И там видно, как Вы наносите колотое ранение в район груди жертве. С какой целью Вы старались её убить?
А после он поворачивает ноутбук, стоящий на столе. И действительно – там прекрасно видно, как человек, очень похожий на Веббера, сначала заталкивает Лину в переулок, а после ударяет ножом.
– Черти, – шипит он, кусая и без того искусанные и разбитые губы. Методы допроса в таких делах явно не руководствовались гуманностью. – И здесь они поднаторели.
– Что Вы скажете на это?
– Где доказательства того, что это именно я? Как там Лина?
Но мужчина вновь покидает кабинет, оставив вопрос без ответа. Тео кажется, что он скоро сойдет с ума от незнания того, что творится с девушкой. Он мог догадаться, ведь ему сказали, что дело о покушении, а не убийстве. Но в такой ситуации эта мысль вылетела из головы.
Вдруг она не выжила? Вдруг то, как она слаба сжала его ладонь – последнее её движение в жизни? Вдруг она больше никогда не откроет свои прекрасные глаза?
От одной только мысли начинает мутить – вокруг весь мир превращается в простое и уродливое смешение всего. Даже когда с него действительно «выбивали» правду – а её действительно силой вытряхивали из перепуганного Тео – он едва различал голоса и крики. Для него это было как при контузии – всё мутное и какое-то инородное. Будто бы он находится не здесь, а где-то далеко. Возможно, так же далеко, как и Лина.
В груди неприятно сдавливает – страх не за себя, а за важного человека. Он сжимает кулаки до побелевших костяшек, а после дёргает плечами. Спина жутко ныла и плечи сводило от неизменного положения. А почему его держат в такой позе? Он и не сопротивляется особо – понимает, что с таким количеством охраны вокруг он не сможет сбежать. А всё лишь по одной причине – та несчастная справка со сфальсифицированным диагнозом. Они считают его психом, а потому он сидит в отдельной комнате, где кроме кровати и одного стола нет ничего, чтобы хоть как-то провести досуг. Сказать честно, то ему и не хотелось что-то делать, даже разговаривать – все его мысли сводились лишь к одному – он молился, чтобы с его Милой Леди всё было хорошо.
Вообще, он и не знает, выжила ли она. Его тут же скрутили, а на крики с просьбой помочь Лине никто не отозвался – они это делали с такой неторопливостью, что ему хотелось наорать на них. Его бьют в живот, отчего он складывается, и силой толкают в машину. А потом каждый день не отличался от предыдущего – допрос с пристрастиями, разбитое лицо, вечный металлический привкус во рту и ночи без сна.
Тео злится. Не на полицейских или на тех преступников, а на самого себя – он не смог защитить то, что ему так дорого. Он не ошибся в своём плане – да, у него всё шло именно по нему – только вот момент с ранением он не смог предугадать. Опоздал.
И так тянутся дни – полные грузных мыслей и переживаний.
***
– Доктор Шёнтре, как она? – спрашивает Мейл, стоя в палате. Около него мужчина в больничном халате, выглядывающим из-под него операционном костюме, держащий в руках планшет с историей болезни.
– Я не хочу Вас обнадёживать, – он качает головой. Садится на скамейку и переводит взгляд на больного. – К сожалению, за последние две недели ничего не поменялось. Она всё так же в тяжелом состоянии.
Мейл присаживается рядом и сжимает в руках ткань халата – он тоже обязан был его надеть в приёмной, куда наведывался каждый день.
– У неё есть шансы?
– Активность мозга всё ещё есть, я бы сказал, что электроэнцефалограмма у неё очень хорошая, особенно для человека, лежащего в глубокой коме. Шансы есть всегда, нам остаётся только следить за её состоянием, – мужчина делает небольшую паузу, встаёт и добавляет: – Через десять минут отбой, покиньте палату, пожалуйста.
– Да, спасибо, – бурчит Мейл, покидая помещение с тёмно-синими стенами.
В коридорах пусто: лишь изредка снуют медсёстры, а ещё реже – пациенты, возвращающиеся в свои покои.
– Скажите, у неё есть ещё родственники?
Парень тупит взгляд, а после растерянно чешет затылок:
– На сколько мне известно, кроме матери и брата никого. Что-то случилось?
– Просто странно это – мы смогли найти только контакты брата. Позвонили господину Лукасу в день, когда мисс Вьери поступила к нам, но он резко ответил, что ему всё равно. У нас в больнице закончилась первая отрицательная, а ей срочно нужно было переливание – потеря более 35% ОЦК сопровождается тяжелыми нарушениями и высоким риском летального исхода. Счёт шёл на минуты – мы надеялись на помощь ближайшей родни, но… Одним словом – спасибо тому курьеру, который бросил все дела и, несмотря на свой выходной, помчался в банк крови. Если она очнётся, то ей потребуется поддержка близких.
Последние слова как-то канули в лету – Мейл задумался. Что значит «Если она очнётся…»? Нет, он сам тоже врач – нельзя терять голову. Но с другой стороны – он успел соскучиться за эти недели по тем посиделкам в кафетерии их клиники, по вечно строгому лицу Лины и по её аккуратным записям в тетрадях. Для него она как важный и близкий друг. Когда ему становилось тяжко, то он всегда знал – может зайти в соседний кабинет в перерыве, сесть в кресло и высказаться, попивая свежезаваренный листовой чай. Они могли задерживаться после работы на час и просто просидеть на диване в кабинете Мейла, пялясь через панорамное окно на медленнотекущую жизнь в городе.
И от одной только мысли, что он будет готовить речь на её похороны, становилось не по себе. Будто обухом по голове ударяли.
***
– Какой отстой, – изрекает Лина, упираясь в огромную чёрную стену. Она уже изрядно устала бродить в одном и том же сне столько времени.
Сколько времени ей потребовалось, чтобы пройти белый лабиринт? Как кажется – вечность. И едва она выходит на полевое пространство – именно так прозвала Вьери тот отрезок пути, где не было ни единой стены, а лишь изредка меняющийся пол – то в мышцах начинает ощущаться дичайшая слабость. Она волочится маленькими шагами, стараясь держаться прямо и не уплывать в стороны.
Здесь тепло – и босые ноги не мерзнут, и невесомый белоснежный гофр изредка подымается на слабом и едва ощутимом ветре. Обрывков явно стало меньше – однако в серой пустоте тянулась едва заметная дорожка из ткани, по которой, в случае чего, девушка может вернуться назад. По крайней мере, всегда есть вариант спрыгнуть в бездну и проснуться в своей кровати. А что делать, собственно, если не хочешь просыпаться? Ну, в этом сладком мире лжи хотя бы можно погулять и порешать замысловатые загадки.
На ощупь черная стена такая же, как и белая – лакированное дерево, идеально зашкуренное и гладкое. Она возвышается вплоть до небес – резюмирует Лина, задирая голову вверх.
А ещё привычная здесь тишина тревожится слабым звоном колокольчиков – его не было раньше. Вообще, тут стояла такая мёртвая обстановка, что Вьери, как ей кажется, слышала то, как двигаются лёгкие при каждом вздохе. Он доносится из первого пролёта, который Лина считала входом в лабиринт. Судя по всему, находится несколькими метрами левее. Она не отпускает руки и идёт на звук, придерживаясь стены кончиками пальцев правой руки.
И замирает тут же, как видит в абсолютной черноте лабиринта двухвостого белого лиса.
***
И так проходит ещё несколько дней. В целом, все они обыденные – Массон, допрос, прессинг, адвокат и тонна бумаг. Тео уже сам начал сомневаться, действительно ли он спас Лину – быть может, ему так кажется? Только вот остатки здравого ума ему твердили – на видеозаписи не он. Он был уверен в этом, однако до доказательств добраться он не мог – находиться в четырёх стенах следственного изолятора и не иметь возможности выйти из него было слишком утомительным делом.
Он всё так же, как и в прошлые недели, не знал о состоянии пострадавшей – и это его гложет больше всего. В целом, в его плане была лишь одна ошибка – он не смог предотвратить падение очень важной ему фигуры. И эта шахматная партия напоминала ему что-то, только вот идентифицировать это у него не получалось. Ответ словно за матовым стеклом – нужно только набраться сил и разбить его.
– Тео, – выдыхает Хьюго, сидя напротив своего сына. Он еле как смог добиться этой встречи. – Тео, что произошло?
Его голос уставший, а внешний вид вымотанный. Кажется, он даже забыл погладить рубашку утром, а потому на рукавах, выглядывающих из-под серого пиджака, виднеются заломы. Хьюго никогда не позволял себе ходить два дня в одних и тех же вещах, но сегодня на нём вчерашний брючный костюм, а появившаяся щетина не сбрита.
– Отец, – отвечает сжато тот. – Я не совершал этого преступления.
– Я знаю, – кивает головой Веббер-старший. – Я нанял лучших адвокатов, чтобы тебя вытащить отсюда. Ты должен рассказать мне всё.
Тео выпрямляется настолько, насколько ему позволяют сведенные руки за спиной. Елозит на стуле и делает глубокий вдох. Наручники противно залязгали о металлические прутья стула.
– Сначала ответь мне – та девушка… Она?..
– Критическое состояние миновало, но она до сих пор в глубокой коме.
Как камень с души упал. Значит, есть смысл бороться дальше. Но времени чертовски мало, нужно быстро выбираться отсюда и ехать в больницу, к его Милой Леди, ведь она… Она просто жива, этого уже достаточно, чтобы перейти к третьей и, последней части плана. И эта игра наконец будет завершена, а королю чёрных будет поставлен мат.
– Слушай меня внимательно, пап. В сейфе за картиной матери в моём кабинете лежат документы. Там есть как биометрический замок, так и кодовый – найди личное дело клиента с идентификационным номером 559846 среди сделок за прошлый год. Прочитай его внимательно и выцепи оттуда ключевые строки – они связаны с его прошлым бизнесом, я их пометил точками на полях. Достань из нижнего ящика стола лампу – пройдись по тексту, увидишь код для открытия основной дверцы. Возьми папку документов с маленькой красной меткой на задней странице.
– Тео, что за шпионские страсти? Ты по существу можешь сказать? – кривит губы мужчина.
– Это очень важно. Потом вернись в мою квартиру, в горшке с барвинком на дне найди ключ – аккуратно, растение ядовитое. Это от второй секции в сейфе. Когда откроешь, увидишь шахматную доску – достань её, сними верхнюю крышку и разрежь бархатный ложемент. В центре увидишь флешку – возьми её и передай адвокату. Там находится вся информация по последним нашим годам в бизнесе. И, пожалуйста, – он подымает взгляд. – Не медли. От этого зависит не только моя жизнь.
– Как это тебе поможет сейчас? Я сделаю всё это, но подумай о себе – тебя ведь не посадят, тебя отправят на принудительное лечение. Скажи мне, как ты до этого докатился? Ты ведь не псих, что за справка?
На удивление, его голос твёрд и спокоен – даже в такой ситуации Хьюго не теряет уверенности.
Он прекрасно управлял «Медтек» много лет, а за это время компания пережила и прессинг со стороны общества, и разорение, и полный распад. Но сейчас она лидирует на рынке, и всё благодаря упорству Тео и Хьюго.
– Я знаю, что я делаю. Не беспокойся. Что с компанией?
– Если тебя упекут в жёлтый дом, то есть два варианта. Первый – по бумагам бизнес вернётся в моё владение, а второй – часть, которой заведовал Ахлф, перейдёт под его управление.
– Отец, – от холода этого тона дёрнулся даже сам Тео. – Ни в коем случае не подписывай передачу части «Медтек» Йегеру.
– Я тебя понял, – он встаёт, подходит к сыну и целует его в макушку. Подобные приступы нежности случались у них не часто – последний раз на памяти Тео такое было ещё до смерти матери, то есть лет двенадцать назад, не меньше. – Я всё сделаю.
***
Лабиринт ничем не отличается от прошлого – разве что цветом и интересным обитателем. Лина некоторое время смотрит на это существо – белый лис с двумя пушистыми хвостами, машущими в разные стороны, бордово-красными глазами, маленьким чёрным пятном на передней правой лапке. В зубах он держит что-то блестящее, инкрустированное белыми камнями. Однако находится в трёх десятках метров от неё – не разглядеть.
Лина тянет руку, чтобы поправить очки – хорошие, раз позволяют видеть настолько четко на дальнем расстоянии – но их на лице не оказалось.
– Ну… – тянет она, истерично посмеиваясь. – Единственное, что радует – нормальное зрение. Чувствую себя человеком, а не троглобитной креветкой.
И с неуверенностью в шаге она заходит в лабиринт, идёт ровно туда, где стоит посланник божества.
Белые лисы в мифологии считаются хорошим знаком, означающий скорые перемены в лучшую сторону. Только вот почему он здесь?
Едва она сближается, он тут же поворачивает и бежит в один из проёмов.
– Погоди, – шепчет Лина, переходя на быстрый шаг.
Внутри неё развилось странное чувство – детские мечты. В любом случае, Вьери прозвала их так по одной причине – они были схожи с тем сладким вкусом желаний в юности. Это схоже с сахарной ватой – мягкое и пушистое облако, имеющее приторный вкус. Однако сейчас хочется придаться этим воспоминаниям и расслабиться, позволить своим эмоциям выйти наружу.
Несмотря на цвет лабиринта, в нём было всё отчётливо хорошо видно – и линию чёрного пола, и мрачные стены, и полный упадок. Солярные мифы – когда-то Лина увлекалась ими, вычитывая строки на рваных листах на Востоке. Один из сослуживцев частенько рассказывал им истории народов мира. И одна из них была про погасшее Солнце – серое как полотно небо, царствующая в груди паника и медленная гибель. И над ней было ровно такой же небосвод.
А когда она успела уснуть, собственно? Она смутно помнит события того вечера.
Бегать за шустрым лисом по мрачным лабиринтам оказалось достаточно утомляющим и выматывающим делом, и когда она прислонилась к стене, чтобы отдышаться, то тут же потеряла его из виду. В целом, это было не так уж важно – можно было исследовать эти дебри так же, как и белые, делая это постепенно и выходя на края. И отрывает гофрированный кусок ткани с подола платья.
***
– Как она? – спрашивает Сара, шагая по коридору больницы с Мейлом.
Мейл качает головой. Подходит к палате с номером 113 и на миг замирает, набирая как можно больше воздуха в грудь. Поправляет волосы, а после неуверенно толкает от себя белую дверь.
– Терминальное состояние удалось купировать на следующий день, как её привезли в больницу. Но сейчас состояние крайне тяжелое – опять сильно упало давление.
– Ты же говорил, что пару дней назад всё было хорошо…
Они вымотаны. Все. И Мейл, что каждый день после работы приезжал в больницу и часами сидел у кровати Вьери, читая ей её любимые вырезки из журнала «Путь к чёрному королю». И плевать, что многого там не зачтёшь, но он как-то ухитрялся изъясняться, не разбираясь в шахматах – например, «Я не знаю, что это за три буквы О, но тут что-то странное… А… Это не О, это нули. Прости, научишь меня читать эти дурацкие схемы?». Ещё он читал ей книгу про Кносский лабиринт, запинаясь через слово. А иногда – как правило, когда уже темнело, он принимался рассказывать о том, как прошёл день в клинике.
Сара не имела возможности каждый день посещать палату с синими стенами, но каждое утро спрашивала у Мейла о состоянии их бывшей коллеги.
– Говорил… Только вот утром позвонили и сказали, что ей стало хуже.
– Как думаешь, она в… – начала Сара, но Мейл бросил колкий взгляд и грубо прервал её.
– Молчи. Она выживет. И даже не думай об этом.
В субботу и воскресенье, когда были свободные от работы дни, он проводил весь день в палате реанимации. Врач разрешил посещения, но при определенных условиях: соблюдение тишины и порядка, а также никаких слёз у койки. Всё это может негативно сказаться на состоянии больного. Путь и бессознательного, но всё же…
Откровенно говоря, в один день он пустил пару скупых слезинок, смотря на монитор пациента. Говорил, что без неё работать стало невыносимо скучно, да и на перерывах ему как-то не хочется пить кофе в одиночестве в кафетерии. Будто бы из его жизни забрали лучик солнца – маленького и серого, но согревающего. Они хорошо общались, а потому он даже признался, что перебрался в её кабинет – отпало желание смотреть в панорамные окна своего по вечерам. Ведь они делали это вместе, обсуждая прошедший день, а теперь она лежит тут, прохлаждается и крепко-накрепко спит. Ему хочется верить, что она спит. Теперь он сидит за её столом на её стуле, хранит вещи в её шкафах и работает в её 511 офисе.
– Прости… – извиняется тихо Сара, подходя ближе к кровати.
Лина неестественно бледна – это всё из-за большой потери крови, под глазами тёмные круги, а выступающие синие вены слишком хорошо оттенялись падающим светом. И даже сейчас у неё на тонких губах застыла едва заметная мягкая улыбка.
– Я хочу найти её семью, – неожиданно заявляет Мейл, встав со стула, на котором просидел последние минут десять в полной тишине.
***
Этой ночью Тео не спалось – так же, как и в прошлый месяц, проведенный в изоляторе управления. Простыни жгли и противно липли к коже. Всё тело болело. Синяки не сходили с него неделями, потому что почти каждый день их обновляли. Массон не прекращал попыток заставить подписать Тео чистосердечное признание – а зачем? Он же псих. Сейчас придут результаты очередной купленной экспертизы, а после он отправится на длительный отдых, длиною в жизнь, в лечебницу. Звучит заманчиво, но не для Веббера-младшего.
Ранним утром должен прийти адвокат – и Тео очень надеется, что отец смог добраться до правды, спрятанной за портретом матери. Ведь если у него получилось – то будет поставлен шах и мат королю чёрных. Та партия, которую не успел доиграть в офисе – гроссмейстер прозвал её «слепой битвой». Он не знал, кто его противник – каждое утро он возвращался в конференц-зал и замечал, что оппонент сделал ход. Некоторое время размышлял, а потом перемещал одну фигуру в ответ.
В последний день, когда он совершил один темп, он оказался в шаховой позиции. Выбора особо нет – можно уйти из опасной ситуации и заставить чёрных заняться защитой своего короля, но при этом пожертвовать ферзём. Тео зря открылся, но свои ошибки нужно принимать.
В любом случае, теперь всё зависит от правильности последующих действий – один неверный шаг, и он будет повержен. Этого допустить ни в коем случае нельзя. Смысл тогда этой игры?
Сейчас он ждёт лишь одного – хода своего противника. Что он будет делать: пойдет до конца, играя в ва-банк, либо же отступится и будет защищаться?
О чём он думает, лёжа на жутко неудобной койке? Наверное, о своих несбывшихся мечтах. Несмотря на всю свою строгость и исполнительность, в глубине души ему хочется иметь что-то очень дорогое и важное – какую-то дополняющую его однообразную жизнь деталь.
Когда-то давно это была его мать – прекрасная женщина с русыми вьющимися волосами и глазами цвета малахита. И именно она была тем самым лучом света, способным уговорить строгого отца дать немного свободы маленькому сыну. Тео в детстве приходилось несладко: он единственный сын рода Веббер, а потому главной его обязанностью было превосходство. С юных лет его готовили к тому, чтобы принять управление компанией на себя. А ещё ему твердили лишь одну фразу: «Ты должен быть лучше других, Тео.». И он стал – получил высшее шахматное звание на тринадцатом году жизни, стал лучшим учеником пансионата, а после лучшим студентом Массачусетского технологического института. Во многом заслуга именно госпожи Веббер, что поддерживала его во всех его начинаниях.
Едва он окончил второй курс, из дома пришло сообщение – мать его тяжело заболела. Отец строго-настрого запретил приезжать, говоря, что всё будет хорошо. А потом, спустя пару месяцев, его оповестили из лечебницы об ухудшении её состояния. Ни диагноза, ни каких-то уточнений. Она выгорела меньше, чем за полгода. И даже тогда отец не дал ему приехать на прощание.
И его нагрузка ещё больше возросла – даже в восемнадцать лет он не был волен выбирать. И лишь по возвращению с Америки, он смог выдохнуть. Только вот потом почти сразу началась кутерьма вокруг компании и бизнеса. Тонна бумаг, разъезды, командировки – до личных желаний ли?
И когда он говорил о двух несделанных вещах, он не врал – просто преподнёс это немного в другом свете. Не смог перешагнуть себя? Он боялся решиться на что-то, что ему неведомо, что совершенно непривычно для него. Для него это была как будто бы новая страница жизни – а страх перевернуть старую тянул его назад.
А что до второго пункта? Ну, сыграть лучшую шахматную партию. Этим он сейчас занимается, но есть одно уточнение – вместо доски была его реальность, а вместо фигур живые люди.
И это ему совсем не нравится – будь на месте того пожертвованного ферзя кто-то другой, скорее всего, он бы и ухом не повёл. Какое ему дело до малознакомых людей? Но, увидев Лину, осознал, что зря всё это затеял – однако отступать было уже поздно.
