Читать книгу: «Око небесное», страница 2

– Говори потише, – предупредил ее Хэмилтон.

– Не приказывай мне! – В гневе и бешенстве она отшатнулась от него – и столкнулась со строгим и подтянутым старым солдатом.

– Осторожней, юная леди, – предупредил ее тот, уверенно отводя подальше от перил площадки. – Не надо отсюда падать.

– Главная проблема этого сооружения, – продолжал свой рассказ экскурсовод, – заключается в отклоняющей системе, что используется для вывода пучка протонов из кольцевой камеры на столкновение с мишенью. С этой целью использовалось несколько разных методов. Изначально в нужный момент осциллятор просто отключался; это позволяло протонам вырваться наружу по спирали. Но такой род отклонения оказался слишком неточным.

– Правда ли, – хрипло спросил Хэмилтон, – что как-то раз на старом циклотроне в Беркли пучок вырвался в неожиданную сторону?

Гид взглянул на него с интересом:

– Да, говорят, что так и было.

– Я слышал, что он прожег какой-то офис. И что будто бы обгоревшие следы видны до сих пор. А ночью, когда гасят свет, видна и радиация.

– Да, по слухам, там висит голубая дымка, – подтвердил его слова экскурсовод. – А вы сами физик, мистер?

– Электронщик, – представился Хэмилтон. – Меня интересует ваш новый дефлектор: я шапочно знаком с Лео Уилкоксом.

– Да, у Лео сегодня важный день, – согласился гид. – Его прибор только что введен в действие на установке.

– Покажите мне дефлектор, – попросил Хэмилтон.

Экскурсовод указал вниз, на сложную конструкцию близ одной из сторон магнита. Ряд заэкранированных слитков поддерживал толстую темно-серую трубу, на которой была смонтирована сложная сеть заполненных жидкостью трубочек поменьше.

– Вот работа вашего знакомого. Он сам наверняка где-то неподалеку, наблюдает.

– И как оно работает?

– Пока что неизвестно.

За спиной у Хэмилтона Марша все пятилась, пока не дошла до края площадки. Он подошел к ней.

– Веди себя как взрослый человек, – рассерженно прошептал он ей. – Раз уж мы здесь, я хочу посмотреть, что происходит.

– Эта твоя наука! Лампы и провода – все это для тебя важней, чем моя жизнь.

– Я пришел сюда, чтобы посмотреть, и этим сейчас и занимаюсь. Не мешай мне и не устраивай сцен.

– Это ты устраиваешь сцены!

– Слушай, ну ты уже достаточно глупостей наделала, тебе не кажется? – Раздраженно отвернувшись от нее, Хэмилтон пробрался мимо серьезной девушки в деловом костюме, мимо Макфайфа к помосту, который вел от наблюдательной площадки обратно в коридор. Он начал было рыться в карманах в поисках своей пачки сигарет, когда первый зловещий вой тревожных сирен прорезал спокойное гудение магнита.

– Назад! – закричал гид, размахивая в воздухе тонкими черными руками. Радиационная защита…

Бешеный звенящий вой накрыл смотровую площадку. Тучи светящихся частиц взмыли ввысь, взорвались и осыпались на перепуганных людей. Мерзкий запах гари ударил по их обонянию; в панике они сгрудились у выхода с площадки.

И тут появилась трещина. Металлическая подпорка, пережженная лучом жесткой радиации, оплавилась, согнулась и сломалась. Раздался громкий и пронзительный визг богатой мамаши. Макфайф прорывался назад, подальше от падающей платформы и ослепляющих потоков жесткой радиации, что шипели повсюду. Он столкнулся с Хэмилтоном; тот буквально отшвырнул прочь с дороги испуганного полисмена, прыгнул вперед и отчаянно потянулся к Марше.

Одежда на нем вспыхнула. Люди вокруг него, охваченные пламенем, бились, пытаясь выбраться наружу. Площадка под их ногами медленно и торжественно накренилась вперед, зависла на секунду, а затем просто рассыпалась.

По всему зданию Беватрона завыли автоматические системы сигнализации. Крики людей и вой сирен смешались воедино, в какофонию ужасающего шума. Пол под ногами Хэмилтона величественно просел. Сталь, бетон, пластик, провода и трубы перестали быть твердыми и обратились в плазму, в смесь случайных частиц. Он инстинктивно выбросил вперед руки, падая лицом вниз в туманное пятно взорвавшейся машины. Воздух с тошнотворным свистом вылетел из легких, сверху на него сыпалась известка, а раскаленные частицы пепла обжигали кожу. И вот уже его тело разорвало металлическую сетку, ограждавшую магнит. Визг рвущегося металла и бешеный уровень жесткой радиации, накрывший его…

И жестокий удар об пол. Боль сделалась видимой – светящийся слиток, что стал вдруг мягким и поглощающим, словно радиоактивная стальная пряжа. Она пульсировала, расширялась и понемногу поглощала его. Охваченный болью, он представлял себя пятном влажной органической материи, что беззвучно впитывается бесконечной полосой плотной металлической ткани.

Потом исчезло даже это. Осознавая гротескную изломанность своего тела и лежа неподвижно, Хэмилтон все же бесцельно и рефлекторно пытался подняться на ноги. Хоть и понимал, что никому из них это не светит. Еще долго не светит.

3

Что-то шевельнулось в темноте.

Долго, очень долго он лежал, прислушиваясь. С закрытыми глазами он лежал, воздерживаясь от каких-либо движений, будто одно гигантское ухо. Звучало ритмичное «тук-тук», словно что-то пробралось в темноту и вслепую ощупывало все вокруг. Целую вечность он – гигантское ухо – исследовал этот звук, а затем, став гигантским мозгом, осознал, что это просто ставня бьется о стекло и что он находится в больничной палате.

Уже обычным глазом, обычным оптическим нервом, обычным человеческим мозгом он разглядел в нескольких шагах от его кровати смутный облик своей жены, колеблющийся и уплывающий. Его охватило чувство невероятной радости, благодарности судьбе. Маршу не сожгло жесткой радиацией – господи, спасибо за это. Мозг его накрыло немой благодарственной молитвой; он расслабился и ощутил от этого настоящую радость.

– Он приходит в себя, – сообщил строгий и уверенный голос врача.

– Мне тоже так кажется, – а это уже говорила Марша. Ее голос доносился словно бы со значительного расстояния. – Когда мы точно поймем?

– Я в порядке, – сумел хрипло пробормотать Хэмилтон.

Молниеносно силуэт Марши сорвался с места и бабочкой порхнул вперед.

– Любимый! – выдохнула она, нежно прижавшись к нему и лаская. – Все живы, все в порядке. Даже ты. – Сияя, словно полная луна, она радостно улыбалась ему. – Макфайф растянул лодыжку, но это пройдет. Говорят, что у мальчика сотрясение мозга.

– А ты как? – слабым голосом спросил Хэмилтон.

– Со мной тоже все в порядке. – Она покружилась, чтобы он смог рассмотреть ее со всех сторон. Вместо модных пиджачка и юбки на ней был простой белый больничный халат. – Радиация сожгла почти всю мою одежду – мне выдали вот это. – Застеснявшись, она пригладила свои темные волосы. – И смотри – они стали короче. Я обрезала обгоревшую часть. Но они отрастут.

– Можно мне встать? – спросил Хэмилтон, пытаясь для начала хотя бы сесть. Но в его голове все поплыло; он сразу же рухнул назад, тяжело дыша. Клочья тьмы танцевали, кружась, вокруг него; он закрыл глаза и терпеливо ждал, пока они исчезнут.

– Какое-то время вы будете ощущать слабость, – пояснил ему врач. – Шок и потеря крови. – Он коснулся руки Хэмилтона. – Вас здорово порезало сеткой – рваный металл, но мы вытащили все обломки.

– Кому досталось хуже всех? – спросил Хэмилтон, не открывая глаз.

– Артуру Сильвестеру, тому старому солдату. Он так и не потерял сознания, и это очень жаль. Судя по всему, сломан позвоночник. Он сейчас в операционной.

– Старые кости хрупкие, я так думаю, – сказал Хэмилтон, изучая свою руку. Она была целиком укутана бинтом из мягкого белого пластика.

– Я пострадала меньше всех, – сказала Марша, запинаясь. – Но меня сразу вырубило. В смысле, непосредственно радиацией. Я пролетела прямо через главный луч – видела только искры и молнии. Они, конечно, тут же его выключили. Это продолжалось не дольше чем доли секунды. – Она помолчала и жалобно добавила: – Но мне показалось, что прошел миллион лет.

Доктор, опрятный молодой человек, откинул покрывало и взял Хэмилтона за руку, считая пульс. Высокая медсестра, казалось, парила рядом с кроватью, деловито придвигая к Хэмилтону медицинское оборудование. Похоже, что все было под контролем.

Похоже… но все же что-то было не в порядке. Он чувствовал это. Глубоко внутри него возникло саднящее чувство того, что нечто важное и вместе с тем обычное отсутствует на своем месте.

– Марша, – внезапно спросил он, – ты тоже это чувствуешь?

– Что я чувствую, любимый? – Марша неуверенно подошла к нему.

– Я не знаю. Но оно здесь.

Секунду тревожно поколебавшись, Марша обернулась к доктору.

– Я ведь сказала вам, что что-то не так. Правда же, я сказала это, когда очнулась?

– Все, кто выходит из шока, сперва испытывают чувство ирреальности, – просветил ее доктор. – Это обычное явление. Через день-другой оно исчезнет. Не забывайте, что вы оба получили уколы успокоительного. И вы пережили ужасное потрясение, вас действительно ударило высокоэнергетическим пучком.

Ни Хэмилтон, ни его жена не отозвались ни словом. Они смотрели друг на друга, пытаясь прочесть выражения на лицах.

– Думаю, нам здорово повезло, – наконец осторожно сказал Хэмилтон. Его благодарственная молитва затихла под грузом сомнений и неопределенности. Что же было не так? Чувство это было подсознательным, он никак не мог сосредоточиться на нем. Бегло осмотрев палату, он не увидел ничего странного, ничего, что было бы не на своем месте.

– Очень повезло, – включилась в разговор медсестра. С гордостью, словно бы это была ее персональная заслуга.

– Сколько мне еще придется пробыть здесь?

Доктор призадумался:

– Я думаю, сегодня вечером вы сможете вернуться домой. Но вам лучше соблюдать постельный режим еще день-другой. И вам обоим нужен серьезный отдых – примерно неделя. Я бы советовал нанять опытную сиделку.

– Мы не сможем себе ее позволить, – подумав, ответил Хэмилтон.

– Вам, несомненно, покроют все расходы, – обиделся доктор. – Этим вопросом занимается федеральное правительство. На вашем месте я бы лучше думал не о расходах, а о том, как скорее встать на ноги.

– Да мне и так неплохо, – едко отозвался Хэмилтон. Он не преувеличивал; сейчас он всерьез задумался над собственной ситуацией.

Несчастный случай несчастным случаем, но ничего не изменилось. Ну если только за то время, пока он был без сознания, полковник Т. Е. Эдвардс скончался от инфаркта. Но это, конечно, вряд ли.

Когда доктора и медсестру удалось уговорить выйти, Хэмилтон сказал жене:

– Ну что ж, теперь у нас есть оправдание. Есть что сказать соседям на вопрос, отчего я не на работе.

Марша задумчиво кивнула:

– Я и забыла об этом.

– Я планирую найти какую-нибудь работу, не связанную с секретностью. Что-то не относящееся к оборонке. – Он хмуро призадумался: – Вот и Эйнштейн так же сказал, еще в 54-м. Может, в сантехники пойду. Или телемастером стану, это как-то больше по моей части.

– А ты помнишь, о какой работе ты всегда мечтал? – Присев на краешек кровати, Марша грустно изучала свои чуть неровно подстриженные волосы. – Ты же хотел конструировать новые системы звукозаписи. И новые FM-системы. Хотел стать знаменитым в высокоточной акустике, как Боген, как Торенс и Скотт.

– Точно, – согласился он, вложив в ответ максимум убежденности. – Трехканальная Звуковая Система Хэмилтона. Помнишь ту ночь, когда мы это придумали? Три кассеты, иглы для звукоснимателя, усилители, динамики. Смонтировано в трех комнатах. В каждой комнате человек слушает свой динамик, и каждый играет свою композицию.

– Ага, и один из них играет Двойной концерт Брамса. – Марша чуточку оживилась. – Да, я помню.

– Второй – «Свадьбу» Стравинского. А третий играет музыку Дауленда для лютни. Затем мозги всех этих трех людей извлекаются и соединяются вместе в ядре Трехканальной Звуковой Системы Хэмилтона – в Музыкофонической Прямой Сети Хэмилтона. Ощущения, испытываемые тремя мозгами, смешиваются в строгой математической зависимости, основанной на константе Планка. – Рука Хэмилтона начала всерьез болеть; он хрипло закончил: – Получившаяся комбинация записывается на магнитофон и проигрывается вновь на скорости в 3,14 раза выше изначальной.

– И прослушивается на хрустальном сервизе. – Марша быстро нагнулась и обняла его. – Любимый, когда я пришла в себя, то была уверена, что ты мертв. Пожалей меня – ты на самом деле был как труп, весь белый, ни звука, ни движения. Я думала, у меня сердце разорвется.

– Я застрахован, – сказал он серьезно. – Ты бы стала богатой.

– Не хочу быть богатой. – Горестно раскачиваясь, но не переставая обнимать его, Марша прошептала: – Только взгляни, что я наделала для тебя. Просто из-за того, что мне скучно, что я любопытна и вожусь с политическими фриками, ты потерял свою работу и свое будущее. Так бы и пнула сама себя. Ну как я могла подписывать Стокгольмское воззвание, зная, что ты работаешь над управляемыми ракетами? Но я такая, кто бы мне ни предложил какую-то тему, меня всегда несет. Бедные угнетенные массы.

– Не переживай насчет этого, – сквозь зубы сказал он ей. – Если б дело было в 43-м, у тебя было бы все в порядке, а Макфайф вылетел бы с работы. Как опасный фашист.

– Он такой и есть, – с чувством отозвалась Марша. – Он и есть опасный фашист.

Хэмилтон оттолкнул ее.

– Макфайф – ярый патриот и реакционер. Но это не делает его фашистом. Разве что ты считаешь каждого, кто не…

– Давай не будем об этом, – поспешно перебила его Марша. – Тебе вредно волноваться, ведь так? – Она страстно и пылко поцеловала его в губы. – Обождем до дома.

Когда она отстранялась, он поймал ее за руку.

– Что же не так? Что изменилось?

Она бессильно покачала головой.

– Не знаю. Не могу понять сама. С того момента, как я пришла в себя, мне постоянно кажется, что это прямо за спиной. Прямо чувствую. Словно… – Она развела руками. – Как будто если обернешься, то увидишь… не знаю что. Что-то таящееся. Что-то ужасное. – Она опасливо поежилась. – Это пугает меня.

– Меня тоже.

– Может быть, мы поймем, что это, – неуверенно предположила Марша. – Может быть, ничего и нет… просто шок и успокоительные, как доктор и сказал.

Хэмилтон не верил в это. Да она и сама не верила.

Домой их отвез штатный терапевт, подхватив попутно и строгую молодую бизнес-леди. Она тоже была в простом больничном халате. Все втроем они тихонько сидели на заднем сиденье, а минивэн «паккард» пробирался по темным улочкам Белмонта.

– Они полагают, что у меня трещины в паре ребер, – бесстрастно сообщила им попутчица. Вскоре она сочла нужным представиться: – Меня зовут Джоан Рейсс. Я видела вас обоих раньше… вы заходили в мой магазин.

– А что за магазин? – спросил Хэмилтон, мельком представив жену и себя.

– Магазин книг и художественных принадлежностей на Эль Камино. В августе прошлого года вы покупали полноформатное издание Шагала от фирмы «Скира».

– Да, действительно, – кивнула Марша. – Это был день рождения Джека… мы развесили эти репродукции по стенам. Внизу, в комнате аудиофила.

– В подвале, – пояснил Хэмилтон.

– Вот что, – внезапно сказала Марша; пальцы ее судорожно перебирали что-то в сумочке. – Ты обратил внимание на доктора?

– На доктора? – удивился он. – Нет, не особенно.

– Вот и я об этом же. Он такой, знаешь… Как мыльный пузырь. Как доктора из рекламы зубной пасты.

Джоан Рейсс внимательно прислушивалась.

– Вы о чем?

– Да так, – коротко ответил Хэмилтон. – О личном.

– И еще сестра. Она тоже была такой… усредненной. Как все медсестры, которых ты когда-либо видел.

Хэмилтон в задумчивости уставился в ночь за окном машины.

– Возможно, это результат влияния СМИ, – предположил он. – Люди выбирают свой собственный образ на основе рекламы. Правда же, мисс Рейсс?

– Я хотела у вас кое о чем спросить, – сказала мисс Рейсс. – Я заметила нечто сильно меня удивившее.

– И что же это? – с подозрением спросил Хэмилтон. Мисс Рейсс никак не могла знать, о чем конкретно они говорили между собой.

– Тот полицейский на площадке… перед тем, как она рухнула. Почему он там находился?

– Он приехал с нами, – сердито отрезал Хэмилтон.

Мисс Рейсс пристально посмотрела на него:

– В самом деле? Я думала, что, возможно… – Ее голос затих на середине фразы. – Мне показалось, что он повернулся и бросился бежать непосредственно перед тем, как платформа рухнула.

– Так и было, – согласился Хэмилтон. – Он почувствовал, как она падает. И я тоже – только я бросился в другую сторону.

– Вы имеете в виду, что вернулись сознательно? Вместо того, чтобы спасаться?

– Моя жена, – с некоторым раздражением напомнил ей Хэмилтон.

Мисс Рейсс кивнула, явно удовлетворенная ответом:

– Я прошу прощения… шок и нервное напряжение. Нам повезло. Кому-то не очень. Удивительно все же: кто-то почти не получил травм, а у этого старого солдата, мистера Сильвестера, сломан позвоночник. Удивительно.

– Извините, я забыл сообщить вам, – внезапно вступил в разговор врач, ведущий машину, – позвоночник Артура Сильвестера цел. Похоже, что он обошелся выщербленным позвонком и повреждениями селезенки.

– Отлично, – пробормотал Хэмилтон. – А что с экскурсоводом? Никто о нем даже не упомянул.

– Какие-то внутренние повреждения, – ответил терапевт. – Окончательный диагноз еще не поставлен.

– Он все еще ждет в приемном покое? – поинтересовалась Марша.

Доктор засмеялся.

– Вы имеете в виду Билла Лоуса? Да его первым оттуда выкатили, у него есть друзья среди нашего персонала.

– И вот что еще, – вдруг сказала Марша. – С учетом высоты падения и всей этой радиации – ведь никто из нас серьезно не пострадал. Вот мы, все трое, едем домой, словно ничего не случилось. Этого не может быть. Мы не должны были отделаться так легко.

Не сумев более контролировать своих эмоций, Хэмилтон раздраженно ответил:

– Скорее всего, мы упали на кучу защитных устройств. Да черт побери…

Он многое еще хотел сказать, но ему не удалось этого сделать. По его правой ноге хлестнула острая, резкая боль. Он с криком подпрыгнул, врезавшись головой в потолок машины. Отчаянным движением он закатал штанину – как раз вовремя, для того чтобы увидеть, как с нее сползает маленькое крылатое существо.

– Что с тобой? – тревожно спросила Марша. И тут она тоже увидела это. – Пчела!

В бешенстве Хэмилтон наступил на пчелу, растирая ее каблуком.

– Ужалила меня, прямо в мякоть икры! – Некрасивая багровая опухоль уже начала формироваться в месте укуса. – Да когда же это все кончится?

Терапевт быстро остановил машину на обочине дороги.

– Вы убили ее? Они набиваются в машину во время парковки. Извините меня… с вами все в порядке? У меня с собой есть мазь, которая может помочь.

– Переживу, – мрачно ответил Хэмилтон, осторожно массируя отек. – Пчела, ну надо же. Мало нам сегодня было неприятностей.

– Мы уже скоро будем дома, – попыталась утешить его Марша, выглядывая в окно автомобиля. – Мисс Рейсс, приглашаю в гости, у нас найдется чего выпить.

– Ну… – заколебалась мисс Рейсс, теребя губу тонким пальцем, – думаю, чашка кофе мне бы совсем не помешала. Если у вас найдется лишняя.

– Безусловно, найдется, – быстро сказала Марша. – Нам стоит держаться вместе – всей нашей восьмерке. Мы ведь такой ужас пережили вместе.

– Будем надеяться, что все закончилось, – хмуро сказала мисс Рейсс.

– Аминь, – подытожил Хэмилтон. В следующую минуту автомобиль подъехал к бордюру и остановился: они прибыли домой.

– До чего милый у вас дом, – не удержалась от похвалы мисс Рейсс, когда все они выбрались из машины. В вечерних сумерках современный двухспальный домик в стиле калифорнийского ранчо тихонько ждал, когда они поднимутся по дорожке к переднему крыльцу. А на крыльце, тоже в ожидании, лежал крупный рыжий кот, упрятав лапы себе под брюхо.

– Это кот Джека, – сказала Марша, копаясь в сумочке в поисках ключа. – Ждет, когда его покормят. – Она строго обратилась к коту: – Заходи внутрь, Дурачок Нинни. Здесь мы тебя кормить не будем.

– Какое странное имя, – заметила мисс Рейсс с легкой брезгливостью. – Почему вы его так назвали?

– Потому что он глуп, – коротко ответил Хэмилтон.

– Джек зовет так всех своих котов, – пояснила Марша. – Предыдущего он назвал Парнассус Тупп.

Здоровенный, потрепанный жизнью котяра поднялся и спрыгнул с крыльца на дорожку. Скользнув к Хэмилтону, он шумно потерся о его ногу. Мисс Рейсс отшатнулась с явным отвращением.

– Мне никогда не нравились коты, – призналась она. – Они коварные, себе на уме.

В обычной ситуации Хэмилтон разразился бы краткой проповедью о вреде стереотипов. Но сию секунду его на редкость мало интересовало, что мисс Рейсс думает о котах. Вставив свой ключ в замок, он распахнул переднюю дверь и зажег свет в гостиной. Славный маленький домик ожил, и дамы прошли внутрь. Вслед за ними проследовал Дурачок Нинни, направляясь прямиком на кухню. Его не раз драный хвост торчал рыжей трубой строго вертикально вверх.

Не сменив даже своего больничного халата, Марша открыла холодильник и достала оттуда зеленый пластиковый контейнер. Нарезая мясо – вареные бычьи сердца – и бросая кусочки коту, она начала рассказывать:

– У большинства гениев-электронщиков есть механические зверюшки – бабочки, что летят на свет, и прочая робоживность, что мечется под ногами, натыкаясь на все подряд. Мы когда только поженились, Джек собрал одного такого робота – тот ловил мух и мышей. Но Джеку показалось мало, и он собрал еще одного, чтоб тот ловил первого.

– Космическая справедливость, – заметил Джек, снимая шляпу и пальто. – Я просто не хотел, чтобы они заселили весь мир.

Пока Дурачок Нинни жадно пожирал свой ужин, Марша зашла в спальню, чтобы переодеться. Мисс Рейсс прошлась по гостиной, опытным взглядом оценивая вазы, гравюры, мебель.

– У котов нет души, – похоронным тоном сказал Хэмилтон, глядя, как жадно насыщается его кот. – Самый величественный и гордый в мире кот за кусок свиной печенки обучится балансировать морковкой на носу.

– Ну да, они животные, – подтвердила мисс Рейсс из гостиной. – Эту репродукцию Пауля Клее вы у нас купили?

– Вполне возможно.

– Я никогда не понимала, что же, собственно, Клее пытался сказать.

– А может, он ничего и не пытался. Может, он просто развлекался. – Рука Хэмилтона опять заныла, он попытался представить себе, как она выглядит под повязкой. – Вы, кажется, хотели кофе?

– Да, кофе – и покрепче, – кивнула мисс Рейсс. – Вам помочь?

– Спасибо, не надо. Просто располагайтесь поудобнее. – Хэмилтон автоматически потянулся к кофеварке. – Там, рядом с диваном, есть стойка для журналов, а на ней где-то должна быть «История» Тойнби.

– Милый, – послышался голос Марши из спальни – резкий и тревожный. – Ты не мог бы подойти?

Он бросился на ее призыв, расплескивая воду из кофеварки, которая так и осталась в руке. Марша стояла у окна, явно собираясь задернуть жалюзи. Она всматривалась в ночь, но на ее лице застыла беспокойная, тревожная гримаса.

– Что случилось? – бросил Хэмилтон.

– Посмотри сам.

Он посмотрел, но увидел лишь смутное пятно сумрака и нечеткие очертания домов. Тут и там слабо светились несколько огоньков. Небо было пасмурным, низкий туман стлался над самыми крышами. Все было неподвижным. Безжизненным, мертвенным. Безлюдным.

– Прямо как в Средневековье, – тихонько сказала Марша.

Отчего им так показалось? Он тоже видел это; но объективно вид был вполне заурядным, даже прозаическим – обычный вид из окна его спальни в полдесятого вечера, перед холодной октябрьской ночью.

– И вдобавок мы еще говорим так странно. – Марша поежилась. – Ты вон завел речь о душе Нинни. Ты ведь никогда раньше так не говорил.

– Раньше – это когда?

– Пока мы не приехали. – Она отвернулась от окна и потянулась за своей рубашкой в клетку; та висела на спинке стула. – И… ну это, конечно, глупо, но… ты действительно видел, как доктор уехал в своем автомобиле? Ты попрощался с ним? Вообще – произошло ли на самом деле хоть что-то?

– Ну, во всяком случае, он не с нами, – заметил Хэмилтон нейтрально.

С огромными серьезными глазами Марша медленно застегнула пуговицы на рубашке и заправила полы ее в домашние мягкие брюки.

– У меня, похоже, горячка, как они и предупреждали. Этот шок, эти уколы… но ведь действительно, вокруг настолько тихо! Словно мы последние выжившие. И живем в сером заточении, без света, без красок, в каком-то… первобытном месте. Ты же помнишь, что говорят древние религии? Перед космосом был хаос. Перед тем, как суша была отделена от воды. Перед тем, как тьма была отделена от света. И ни у чего тогда не было имен и названий.

– Но у Нинни есть имя, – вежливо обратил ее внимание Хэмилтон. – И у тебя есть, и у мисс Рейсс. И даже у Пауля Клее.

На кухню они вернулись вместе. Марша сама занялась приготовлением кофе; через минуту кофеварка уже яростно бурлила. Однако у мисс Рейсс, сидящей неестественно прямо близ кухонного стола, вид был крайне напряженным: ее суровое бесцветное лицо застыло в глубочайшей сосредоточенности, словно она переживала некую внутреннюю бурю. Она была некрасивой, но весьма решительно выглядящей молодой женщиной: ее жидкие русые волосы были плотно стянуты в узел на затылке, нос был тонким и острым, а губы сомкнуты в неодобрительную линию. Мисс Рейсс выглядела как женщина, которую не стоит недооценивать.

– О чем это вы там говорили? – спросила она, размешивая свой кофе.

Мгновенно обозлившись, Хэмилтон ответил:

– Мы обсуждали личные вопросы. А что?

– Ну же, милый, – попыталась успокоить его Марша.

Грубо разглядывая мисс Рейсс, Хэмилтон бросил:

– Вы всегда так себя ведете? Шпионите, подслушиваете, подсматриваете?

На скованном лице женщины не отразилось ни одной эмоции.

– Мне приходится соблюдать осторожность, – объяснила она. – Этот несчастный случай сегодня лишний раз напомнил мне, в какой опасности я нахожусь. – Она тут же поправилась: – Если это можно назвать случаем, конечно.

– Но почему именно вы? – заинтересовался Хэмилтон.

Мисс Рейсс не ответила, она наблюдала за Дурачком Нинни. Огромный кот, весь в боевых шрамах, закончил свой ужин и теперь прикидывал, у кого бы полежать на руках.

– Что с ним такое? – высоким испуганным голосом спросила мисс Рейсс. – Почему он на меня так смотрит?

– Просто вы единственная сидите, – успокаивающим тоном ответила Марша. – Он хочет запрыгнуть к вам на руки и поспать.

В ужасе привстав, мисс Рейсс замахала на кота руками.

– Не приближайся ко мне! Держи подальше от меня свою грязную шкуру! – Она обратилась к Хэмилтону: – Понимаете, если б у них хотя бы не было блох, это было бы не так противно. А у этого в придачу злобный вид. Думаю, он ведь не одну птичку поймал и сожрал?

– Штук по шесть-семь в день ловит, – ответил Хэмилтон, все более злясь.

– Да-да, – согласилась мисс Рейсс, боязливо отодвигаясь от озадаченного кота. – Вижу, что он настоящий убийца. Уверена, в городе должны действовать какие-то запреты. Агрессивные и злобные домашние животные, представляющие угрозу, должны хотя бы иметь регистрацию. И еще городу стоило бы…

– Кстати, не только ведь птички, – прервал ее Хэмилтон, которого захлестнуло волной безжалостного издевательского садизма. – Еще змеи и грызуны. А сегодня утром он притащил мертвого кролика.

– Милый, – резко сказала Марша, заметив, что мисс Рейсс сжалась в непритворном ужасе. – Некоторые люди просто не любят котов. Никто ведь не обязан разделять твои вкусы.

– Еще мышек, маленьких, пушистых таких, – жестоко добил гостью Хэмилтон. – Десятками прямо. Часть он сам ест – часть приносит нам. А однажды утром принес голову старушки.

Мисс Рейсс панически взвизгнула, в ужасе отдернулась от него, жалкая и беззащитная. Хэмилтон тут же почувствовал укол вины. Проклиная самого себя, он уже открыл было рот, чтобы извиниться, взять назад свою неуместную шутку…

Прямо из воздуха над его головой на него пролился дождь саранчи. Почти погребенный под копошащейся массой, Хэмилтон отчаянно пытался выбраться. Обе женщины и кот застыли, не веря своим глазам. Какое-то время он барахтался, отбиваясь от орды ползучих, кусающих, жалящих насекомых. Потом, выбравшись, он сумел смахнуть их с себя и отступить в угол, тяжело дыша.

– Господь милосердный, – прошептала Марша, пятясь подальше от жужжащей, пульсирующей кучи.

– Что… произошло? – кое-как выдавила из себя мисс Рейсс, не в силах отвести взгляд от горы шевелящихся насекомых. – Это же невозможно!

– Ну, – сказал слабым голосом Хэмилтон, – тем не менее это произошло.

– Но как? – воскликнула Марша. Они все четверо попятились из кухни, подальше от пролившегося потопа из крыльев и хитиновых тел. – Такого просто не бывает.

– И все же это ложится в систему, – измученно и тихо выдавил из себя Хэмилтон. – Пчела – помнишь? Мы оказались правы, кое-что действительно произошло. И все сходится. Все одно к одному. В этом есть смысл.