Читать книгу: «Богоубийцы», страница 2

Лора

Это началось в июне, в самых первых числах, утром. Мне позвонил отец, покряхтел в трубку в своей обычной манере, когда собирался сказать что-то не очень приятное, и велел подняться к себе в кабинет.

– Зайди заодно и к Саше, и к Маше. Попроси, чтобы тоже поднялись.

Я зашла к Машке и оттуда позвонила Сашке. Они тоже недоумевали, с чего бы это отцу вздумалось с утра устраивать собрание. Когда наконец поднялись наверх, увидели, что кабинет его полон людьми. Сам он сидел за своим рабочим столом, теребил бородку и что-то говорил начальнику охраны, расположившемуся на диване у окна. На этом же диване сидела симпатичная, хотя, пожалуй, чересчур мускулистая и поджарая девушка, явно спортсменка. Еще двое плечистых молодых парней топтались у окна. Отец был очень хмур. В последнее время дела у него шли не очень хорошо и он нечасто баловал нас своим вниманием. Впрочем, мы относились к этому с пониманием и, зная эти его трудности, старались ему не досаждать. Да и себе дороже было соваться. Потому-то такой ранний сбор и был для нас неожиданным.

Как только мы вошли, отец быстро закончил разговор с начальником охраны и обернулся к нам.

– Здравствуйте, родные мои, – расплылся в улыбке. – Надеюсь, вы уже не спали и я вас не разбудил. Тем не менее, всё равно извините меня, но позже я не смог бы с вами встретиться. Нужно уезжать через 15 минут. Присаживайтесь куда-нибудь, – он поводил рукой, указывая на кресла и стулья.

Дождался, пока мы усядемся, поворочался еще немного в своем кресле, внимательно оглядывая нас. Наконец, нервно погладил лысину, хлопнул рукой по пузу и негромко начал:

– У меня для вас две новости. Одна хорошая, а вторая так себе. С какой начнем?

– С плохой, – быстро сказал Сашка, угрюмо поглядывая на незнакомых мужчин.

– С хорошей, – сказали мы с Машкой.

– Извини, Саня, уступаю женщинам, – отец вновь улыбнулся и добродушно развел руками. – Итак, дорогие мои, послезавтра мы уезжаем за границу. Куда – точно пока не скажу, не решил еще, но то, что уезжаем, – это точно.

Новость эта была долгожданной и от того еще более приятной, но мы с Машкой наши чувства проявляли сдержанно. Обилие посторонних напрягало и давало повод думать, что всё не так просто с этой поездкой. Сашка же вообще остался невозмутим.

– Теперь давай плохую послушаем, – никак не унимался он. – Уверен, это как-то связано с этими качками, – он бесцеремонно ткнул двумя растопыренными пальцами в парней у окна.

– Не груби, Саня. Сколько можно?! – отец строго на него посмотрел. – Я не говорил, что вторая новость плохая. Я сказал, что она так себе.

– Ладно, не томи уж…

Отец тяжко вздохнул. С Сашкой последнее время совсем невозможно стало общаться. Лишь я более-менее находила с ним общий язык.

– С этого дня эти двое ребят и эта прекрасная леди будут вашими личными охранниками, – продолжил отец. – Познакомьтесь. Свен и Настя будут охранять вас, девочки. Тебя, Саня, будет охранять Семен. Все они, помимо того что закреплены за каждым из вас в отдельности, будут присматривать за вами всеми. Так что, в случае чего, вы можете обратиться за помощью к любому из них. Я понятно выразился?

Мы оторопело смотрели на своих новоиспеченных охранников и от неожиданности не знали, что сказать. Сашка ухмыльнулся:

– Шпионов засылаешь, да?

Отец опять вздохнул, поправил очки.

– Пойми меня правильно, Александр. Я ни в коем случае не хочу ограничивать вашу свободу. Однако обстоятельства так складываются, что я вынужден поступить именно так. И именно для того, чтобы лишний раз не запирать вас в доме, я приставляю за каждым из вас по охраннику. Все они сильные, натренированные ребята и в обиду вас не дадут. Настоятельно прошу их не обижать и выполнять все их замечания. Я лично проинструктировал их, что можно, а чего нет. Отнеситесь к ним как к людям, которые выполняют свою работу, а не свою прихоть. По всем вопросам, проблемам, которые могут возникнуть между вами, обращайтесь прямо ко мне. Всё обсудим, всё решим, – отец улыбнулся и посмотрел на Сашку: – Дабы ты, сын, раскованнее себя чувствовал, я специально назначил для тебя Семена. Он такой же любитель покурить марихуану, как и ты. Так что можешь от него не шифроваться. По этой же причине, милые мои барышни, с вами будет работать Настя. Можете с ней решать свои женские секреты. Она хоть с виду и хрупкая девушка, но так подготовлена, что любого мужика в бараний рог скрутит. Да и психолог к тому же хороший. И вообще не парьтесь особо, что мне нужно про вас знать – я и так знаю.

Семен и Настя смущенно улыбались, начальник охраны самодовольно, Сашка ехидно. Свен хмуро молчал. Мы с Машкой по-прежнему растерянно переглядывались.

– Это надолго, пап?

– Думаю, самое большее – до конца лета, но, надеюсь, всё образуется пораньше, – он еще раз оглядел нас. – На этом у меня всё. Если больше нет вопросов, то вы свободны. Сегодня вечером устроим общую вечеринку, чтобы в теплой, семейной обстановке ближе друг с другом познакомиться. Нам теперь жить вместе, потому проще нужно быть.

Все в доме знали, что отец очень боится, как бы мы, его обожаемые девочки, не влюбились в крепких, сильных, красивых, но бедных и тупых парней. Отец считал, что в охране только такие и работают. Хотя, надо сказать, он неоднократно оставался жив лишь благодаря смекалке и остроумию своих телохранителей. Из-за этого своего страха у него всегда работали взрослые мужчины. По крайней мере лет за сорок. Однако в этот раз так случилось, что никого лучше ему не подвернулось, а ждать больше было нельзя. Пришлось взять таких, какие были, – молодых, только что вернувшихся из армии.

Как-то раз Федор – это наш семейный повар – рассказал Машке, что для того, чтобы обезопасить своих прелестных дочек от посягательств изголодавшихся в армии пацанов, отец устроил новичкам хороший релакс в одном из притонов. Обещал также отдельно выделять на эти нужды и деньги, и время не менее одного раза в неделю взамен на нашу с Машкой неприкосновенность. Удивительный всё же у нас был папашка.

Тем не менее устоять перед нашими с Машкой чарами было не так просто.

Уже вечером, во время стафф-пати, так отец называл вечеринки, где веселились в неформальной обстановке и члены семьи, и все, кто работал в доме, я почувствовала, что Свен просто глаз с меня не сводит.

– Смотри-ка, сестренка, да он любуется тобою. Поедает глазами, – шептала мне Машка, которая на этом не одну собачку съела и такие вещи просекала на раз-два.

Я без ложной скромности скажу, что тоже к тем своим невеликим годам уже была хорошо знакома с мужским вниманием, причем вниманием мужчин, далеко не последних во всех отношениях, – и богатых, и красивых, и умных, потому-то это его любование вызывало у меня лишь снисходительную улыбку.

Продолжилось это и после. Свен глаз с меня не сводил при каждой встрече, а я подтрунивала над ним и издевалась – то ножку нарочно оголю, то встану как-нибудь поаппетитнее, то нагнусь изящно. А он, бедный, мучился, не хватало ему, видимо, притонов отцовских. Молодой, горячий…

– А что? Парень он видный, только что после армии. Два года женщин не видел, – подтрунивала надо мной Машка, – такое тебе устроит, о-го-го!

Однако лет мне меньше, чем Машке, и интересы у меня тогда были немного другие, поэтому, кроме баловства, я ничего более себе не позволяла.

Буквально через пару дней, как и обещал отец, мы собрались и всей семьей уехали за границу. Во Францию. Поселились на прекрасной, просторной вилле с высоким забором в ста километрах от Парижа и зажили в свое удовольствие. Так нам по крайней мере казалось первое время. Мы с Машкой балдели, ничего не делая, да и Сашка сначала тоже был вроде доволен, но вскоре вновь стал мрачен и нелюдим. Запирался у себя в комнате и просиживал там безвылазно по целым дням. Отец периодически уезжал по делам, то в Россию, то еще куда-то, оставляя нас на попечение охраны.

Под напором Свена трудно было устоять, и вскоре я сдала некоторые позиции. Ничего серьезного, конечно, не было, но теперь нас часто можно было видеть вдвоем. Пожалуй, даже чаще всего нас можно было увидеть вдвоем. Свен отшучивался:

– Я же ее телохранитель.

А я лишь смущенно улыбалась. Да и скучно мне было. А со Свеном хоть какое-то развлечение.

А началось всё уже на вторую ночь нашего пребывания на вилле. Глубоко за полночь, стоя на балконе и любуясь чистым звездным небом, я вдруг услышала со стороны бассейна легкое покашливание. Стала прислушиваться. Через некоторое время послышался скрип шезлонга и тяжелый вздох. Время тогда было такое, что постоянно хотелось каких-то приключений. Романтических.

В конце концов, кто это мог быть? Такой же, как и я, человек с томящимся от повседневной рутины сердцем. Мне было скучно, спать не хотелось. По пути заглянув в бар гостиной, захватила наугад бутылку красного вина и пару стаканов. Из вазы кисть винограда.

Свен развалился в шезлонге и совсем меня не слышал. Я старалась ступать как можно тише, чтобы застать его врасплох и внести в свое появление приятную нотку сюрприза. Хорошие сюрпризы все любят, да и атмосферу они создают благоприятную.

То, что это был именно Свен, я поняла, только когда подошла совсем близко. Тогда же поняла, что могла бы не стараться идти на цыпочках. Он был в наушниках, из которых даже мне была слышна какая-то спокойная музыка. Я присела на соседний шезлонг, попыталась открыть бутылку. Хотела, чтобы сюрприз был с полным бокалом вина. Но не вышло. Штопор я не захватила и с пробкой не справилась, только обертку разорвала. Когда у него в наушниках доиграла очередная композиция, толкнула его ногой.

– Открой вино, мужчина.

Он подскочил от неожиданности. Меня разобрал смех. Очень уж был забавен в этот момент мой суровый и сильный охранник. Он быстро сориентировался. Скинул наушники и тоже заулыбался.

– Ох и напугала же ты меня, Лора!

– Нечего спать на посту.

– Это точно. Ты зачем тут?

– Да вот не спится. Увидела тебя, решила предложить выпить немного. Тоскливо мне.

– И мне. Только звезды и спасают. Ты звезды любишь?

– Не получалось увлечься. У нас же их не особенно видно. Когда на юге была, смотрела. Очень красиво. Но так, чтобы назвать это увлечением, не получается. А ты увлекаешься, что ли?

– Ну, так, чтобы назвать это увлечением, тоже не получится. Просто люблю смотреть на них. Затягивают они сильно, если смотреть на них и при этом отстраниться от нашей жизни. Такие там просторы несметные! Такая бездна чувствуется. Прет сильно от того, что ты, такой маленький и, в общем-то, самодостаточный, смотришь на всё это, на всю Вселенную, со стороны. Сбоку. Очень прет. А можно наоборот – смотреть как бы изнутри. От настроя зависит. Хочешь попробовать?

– Хочу. Давай только выпьем сначала. Не зря же я сюда тащила это вино.

Свен взял бутылку, покрутил в руках.

– Штопор не взяла?

– Забыла.

– Понятно.

Нагнулся, достал из заднего кармана брюк складной нож. Попытался сунуть его в горлышко, матюгнулся. Убрал обратно. Достал из того же кармана шариковую ручку и ею выдавил пробку внутрь бутылки.

– Давай бокалы.

Налил вино.

– За что выпьем?

– За звезды давай. Раз они тебе так нравятся, давай за них и выпьем.

– Ну, давай.

– Давай на брудершафт. Я ни разу еще так не пила. Мне кажется, ты подходящая для этого кандидатура.

– Я тоже на брудершафт не пил.

– Вот и давай, как говорит один мой знакомый, устроим обряд инициации.

Мы, как положено, скрестили руки, неуклюже пили до дна, проливая часть вина на себя, и затем поцеловались. Целоваться он умел. После монологов про звезды это уже второй серьезный плюс. Я начала думать, что всё же не зря спустилась сюда. Наконец, собравшись с силами, отпихнула его.

– Не так быстро, – с трудом перевела дыхание. – Показывай давай звезды.

Он пристально смотрел на меня.

– Что? Что-то не так? – я улыбнулась. – Ты же звезды обещал показать.

Свен некоторое время еще смотрел на меня, затем молча встал, пододвинул свой шезлонг вплотную к моему и медленно лег обратно. Я тоже начала укладываться.

– Постарайся лечь так, чтобы тебе ничто не давило и не мешало. Это важно. Звездам ничего не должно мешать, – он накрыл мою руку своей. – Я плохо разбираюсь в звездах и потому расскажу тебе о них так, как сам вижу. Не так, как бы тебе астроном рассказал, а по-простому. Я почти не знаю названий созвездий, кроме самых основных. Да это и не важно. Я всё равно никогда не смогу разглядеть то, чьи названия они носят. Иногда я думаю, что, может, в те далекие времена, когда люди придумывали названия созвездьям, звезды был ближе и фигуры четче прорисовывались. Как облака на небе. Либо же просто от балды придумали все эти названия. Чтобы людей привлечь к небу. Заинтересовать.

Он говорил это тихо и неторопливо, приятным голосом, глядя на небо и держа меня за руку. Ночь была теплой и совершенно спокойной. В ночной тишине был только его голос. Даже ветерок не шумел. Я смотрела на звезды, и приятные мурашки бегали у меня по телу.

– Я звезды по-разному вижу. Наверно, это зависит от моего местонахождения. В большинстве случаев то, что я вижу, представляет собой нечто слоистое, как бы противно это ни звучало. Ближе всего яркие звезды, которые и составляют визуальный костяк созвездий. Этих не очень много. Затем идут звезды поменьше и потусклее. Затем еще мельче, и дальше совсем уж каша. Но это я их так, на фракции разделил, вообще же все эти слои представляют собой единую картину. И именно так к ней нужно относиться. Если зрение настроить определенным образом, как для рисунков «Третий глаз», знаешь такие? Там на первый взгляд мазня какая-то, а если присмотришься получше, то рисунок объемный проявляется. Вот и тут так же. Можно увидеть всё, что захочешь. Любую фигуру, любой образ.

– Вот так, наверно, и придумывали названия созвездиям.

– Может быть. Таких звезд, как тут, я еще нигде не видел. Да что звезды?! Ты подумай, насколько наша планета огромна! Даже сложно представить, насколько огромна. И чего тут только нет. Иногда, лежа и глядя в небо, я думаю о том, что сейчас, в эту же самую минуту и в этом месте я смотрю на звезды, а где-нибудь далеко-далеко, за тысячи километров от этого места, в безбрежном океане плывет огромный кит и так же, как и я, видит над собой звездное бескрайнее небо.

– Да, это красиво.

– А еще я люблю думать о тех, кто живет в этих космических безднах. О тех, кто сидит так же, как мы с тобой, где-то далеко на планете и смотрит на звезды. И о тех, кто летит сейчас в космических кораблях от одной звезды к другой. Пытаюсь представить их жизнь, их проблемы.

– Ты кадришь меня, что ли, Свен? Байки романтические рассказываешь.

Он усмехнулся.

– Совмещаю приятное с полезным.

– Как это?

– Тащусь от звезд и заодно тебя кадрю. Еще винца?

– Давай.

Он налил. Мы молча выпили, глядя на водную гладь бассейна. Я вдруг почувствовала, что пора бы и мне что-нибудь сказать. Однако, так и не придумав стоящей темы, начала с банальностей:

– Ты чем занимался до того, как к нам попал?

– Охранял партнера твоего отца. А до того в армии служил.

– Учиться не собираешься?

– Хотелось бы, но не знаю даже, на кого учиться. Не определился, чем в жизни заниматься буду. А ты?

– Я первого сентября пойду учиться.

– На кого?

– Тоже не знаю еще. Троечница я жуткая. Особенно-то не выберешь. Отец хочет, чтобы на управленца шла учиться. В государственные чиновники, говорит, нужно идти работать. Мне не очень хочется, да против папаши не попрешь. Придется, видимо, учиться на управленца. Я сказала ему: если заплатишь, чтобы без экзаменов, – пойду. Он ответил, что, значит, пойду.

– Ну, а сама-то на кого бы хотела?

– Да говорю же: не знаю. На артистку, может, – пошутила я, но Свен сказал, что из меня хорошая бы получилась артистка.

– С чего ты взял?

– Красивая.

– Понятно. Слушай, а ты, случаем, не знаешь, кого папаша наш испугался? Зачем вас нанял?

– Да разве такое кто скажет! Нам сказали, что опасность может исходить откуда угодно, даже от невозможных источников. Поэтому должны быть всегда начеку. Не хочется тебя пугать понапрасну.

– Оттого что вас наняли, уже само по себе страшно становится. Папаша-то у нас рисковый. Его просто так не напугать.

– Что ж ты тогда у меня спрашиваешь, раз сама всё знаешь?

– Может, искупнемся?

Свен напрягся.

– Перебудим полдома. Нам бы поменьше шума.

– А кого бояться-то? Отца-то нет. На остальных плевать. Если кто и пожалуется, так и скажешь, что я вина напилась и собралась в город ехать, но ты меня заболтал и в итоге всё обошлось посиделками и купанием. Из двух зол нужно меньшее выбирать.

– За плавками лень идти.

– А мы без плавок будем. Темно же. Не видно ни зги.

– Чего не видно?

– Ничего, говорю, не видно.

Мы разговаривали с ним о всяком, вместе смотрели кино и, вообще, очень мало разлучались. Когда я пыталась его прогнать, он говорил, что никуда не пойдет. Я ничего не могла с ним поделать, а вскоре и вовсе привязалась к нему. Крутого мужика у меня еще никогда не было, и мне даже начало нравиться ему подчиняться. А потом как-то незаметно и само собой так получилось, что он стал заводилой и я постоянно шла у него на поводу.

Он был не из богатой семьи и не был избалован роскошными интерьерами, подобными тому, который окружал его на вилле. Он от души, как дитя, радовался всем благам цивилизации, что теперь украшали его жизнь. Сначала меня это удивляло и даже веселило, но вскоре я сама, находясь под влиянием Свена, стала на некоторые вещи смотреть по-другому и даже порой вместе с ним удивлялась некоторым моментам, на которые до сих пор внимания не обращала. Были, правда, у него и отвратительные замашки. Например, когда он начинал меня грузить темой социальной несправедливости. Обзывал отца буржуем, барбосом и прочими нелестными прозвищами.

Пару раз Машка мне высказала, что я слишком с ним сблизилась. Но я сказала, что тут и так делать нечего. Выбирать общество не из кого. А Свен, если к нему непредвзято отнестись, так вполне даже хороший парень. Она тогда странно на меня посмотрела, а в следующий раз позволила себе высказаться в подобном пренебрежительном тоне в его адрес и в его же присутствии. Я была ошарашена, так как Машка никогда себе не позволяла бестактностей, но, к своему стыду, не вступилась за Свена. Посчитала, что негоже из-за охранника с сестрой ругаться. Уровни разные. А он только улыбнулся и сказал мне: «Вот видишь, я ведь прав был, когда говорил про вас, буржуинов зажравшихся». Очень мучилась после этого. Совесть покоя не давала.

Но в общем и целом жизнь была беззаботная и приятная, не омраченная этими редкими эпизодами.

Так мы прожили больше полутора месяцев. Изредка, впрочем, выезжали к морю.

Солнце, воздух и вода наши лучшие друзья.

Стишок такой есть популярный. Он тогда частенько звучал из чьих-нибудь уст, порой даже вместо приветствия, так как ввиду атмосферы полной беззаботности был самым актуальным для нас – солнце светило ярко, бассейн огромный, воздух тоже хорош. Вообще, на вилле было вполне ничего, однако так долго на одном месте нам еще ни одно лето не доводилось проводить. Мы, конечно, понимали, что это как-то связано с делами отца и даже наверняка с нашей собственной безопасностью, поэтому старались отнестись к такому заточению с пониманием и отцу зря не досаждать. Еще не забылись те жуткие истории с похищениями детей в семьях нашего круга.

***

Я знала ее уже тогда.

Трудно поверить, что когда-то Лора была такой девчонкой. Но это правда: Лора, которую мы знаем как предводительницу, когда-то была обычной девчонкой. Наивной и домашней. Из благополучной семьи. С позитивными взглядами на жизнь.

Жизнь ее была беззаботной и светлой. Она взрослела и знакомилась с окружающим миром. Ее уже влекли запретные и сладкие плоды, и она уже начинала их осторожно пробовать. Как все мы, как каждый из нас.

Но папочка их сильно берег. Он уже тогда был в отчаянии и не понимал, как их оградить от происходящего. Поэтому он тогда их туда спрятал. Подальше от всего. Дома-то у них тогда вообще творилось невообразимое. Подготовка уже началась.

Митька

…Митька проснулся на скамейке, во дворе дома неподалеку от бара, в котором работал. Его левое бедро оказалось перевязано окровавленным вафельным полотенцем и слегка побаливало. Нос и губы были разбиты.

Он огляделся по сторонам. На лавочке, расположенной напротив, сидел мужик неопределенного возраста и что-то читал. Заметив, что Митька, наконец, очнулся, он как-то понимающе улыбнулся и протянул ему небольшую, граммов на сто бутылочку коньяка и минералку.

– На, хлебни.

Митька взял и не откладывая сделал несколько глотков. Сначала воду, потом коньяк и потом снова воду. От этого в голове немного прояснилось.

Теперь он стал приходить в себя и узнал мужика.

Тот впервые появился в баре примерно пару недель назад, а потом стал приходить почти каждый день около 9 вечера. Причем заказывал всегда одно и то же.

– Я узнал тебя, – Митька сделал еще глоток коньяка, – Сотка-Гжелки-Кружка-Балтики-и-фисташки!

– Да, это я. Здорово, – мужик приветливо улыбнулся.

– Здорово, коль не шутишь. Это мы с тобой, что ли, вчера куролесили?

На этот раз мужик рассмеялся.

– Нет, дорогой, вчера ты сам с собой куролесил.

Митька попытался восстановить в памяти вчерашний вечер. Всё восстановить не удалось, но кое-что всё же вспомнилось.

Сначала в голове появилась мутноватая картинка, будто он стоит и пристально, через барную стойку смотрит в глаза какому-то мордовороту. Затем изображение проясняется и Митька понимает, что смотрит уже давно – может, минуту или даже больше. В воспоминаниях появляется звук и Митька слышит собственный голос. Говорит он громко и эмоционально:

– Да ладно вам! Достали вы уже своей болтовней про то, какие вы все повидавшие жизнь. По телику вон, – он махнул рукой в сторону телевизора, – звезды вонючие телеэкранные тоже трепятся, будто их уже ничего не удивляет и жизнь потеряла свой сюрпризно-познавательный аспект. Да идите вы в жопу со своими понтами. Могу вот с тобой, например, поспорить, – Митька тыкает пальцем в мордоворота, – что даже я, сейчас, сделаю так, что ты сильно удивишься.

Все, кто сидел за стойкой, замолчали и выжидательно посмотрели на мордоворота.

В первое мгновение мордоворот набычился от такой наглости, но быстро смилостивился и ответил следующее:

– Я еще раз повторяю тебе, сраный бармешка: я никогда и ничему не удивляюсь. К сожалению, это давно уже в прошлом, – он ухмыльнулся.

– Ну так что, спорим? – не унимался Митька. Те, кто его знал давно, поняли, что он порядком завелся и в его голове поселилась какая-то безумная и, как всегда, дурацкая идея. Некоторых это расстроило – они ведь отдыхать пришли, но остальных заинтересовало.

– Ну что ж, давай поспорим.

– На все деньги, что у тебя есть с собой.

– Ладно, давай так, но ты-то что ставишь?

– Да ничего не ставлю. Просто тебя проверим.

– Меня проверять?! Еще б какой-то сраный бармешка мне проверки устраивал! – он с ехидной лыбой глянул на своих корешей и добавил: – Совсем ты охуел, что ли, пацан?

Митька не смутился:

– Хорошо, пусть это будет не спор, но ты ведь только что говорил, что хочешь удивиться и не можешь. Вот я и предлагаю тебе купить удовольствие удивиться. И цена этому – то бабло, что у тебя есть в карманах. Впрочем, если у тебя слишком много, назови сумму поменьше. Мне, в общем-то, всё равно.

Мордоворот, хоть и преуспевающий, но, видимо, еще только начинающий бандюга, слегка затрусил. Он, как и все люди его склада ума, пугался, если не понимал, что происходит. Сейчас была как раз такая ситуация. Однако ударить лицом в грязь перед своими дружбанами, которые слышали весь этот разговор, было бы не красиво. Он не мог себе такого позволить, поэтому согласился. Расстегнул борсетку и картинно вытряхнул ее содержимое на стойку.

Бар был небольшой, и поэтому вокруг быстро образовалась толпа зевак, даже те, кто сидели за столиками, подошли к стойке – всем было интересно увидеть, чем всё закончится. Да и вообще любопытно посмотреть на пьяного в говно бармена. Митька редко нажирался на рабочем месте, но если такое случалось, то скучно никому не было. За эту бесшабашность его любили посетители, а благодаря их любви его до сих пор не выгнали с работы – в его смену выручка неизменно была больше, чем у других барменов.

– Вот. Это всё, что у меня осталось, – как будто оправдываясь, сказал бандюган, сгребая в кучу своими здоровенными ручищами банкноты, рассыпанные по барной стойке, – но, уверен, тут всё же хватит на то, чтобы напоить пивом всех, кто есть в этом сраном баре. Теперь твоя очередь – можешь начинать удивлять.

Мордоворот и Митька пожимают руки – чтобы без обид. Кто-то их разбивает, как будто они всё же спорят.

Митька выпрямляется, хрустит позвонками, достает из-под стойки сумку и со словами «Айн момент» скрывается в служебном помещении.

Вокруг все притихли, лишь из включенного телика доносится какое-то невнятное пение.

А у Митьки тем временем в голове возникает сомнение: «Хм, сделаю или нет? Сделаю или всё ж зассу?»

Он заходит в толчок и мочится. При этом, от волнения и от выпитого, его сильно штормит, и большая часть струи попадает на пол. Затем достает из сумки бритву, намыливает голову и начинает ее с остервенением брить. От такой безалаберности многократно режется, и кровь стекает по шее на воротник белой рубашки.

Закончив с бритьем, Митька садится на край обоссанного унитаза, о чем-то задумывается, и лицо его мрачнеет. Он достает из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, разворачивает его и после первых же строк начинает всхлипывать, что-то невнятно бормоча себе под нос. Тут вдруг крики, донесшиеся из зала, обрывают его рыдания. Он вытирает руками слезы, успокаивается. Дочитывает бумагу до конца. Убирает ее обратно в карман. Забирает сумку и выходит.

– Эй, ну скоро ты там? Удивляльщик хренов! – орет мордоворот. – Мы хотим удивиться.

Он громко ржет. Зал подхватывает. Кто-то высказывает предположение, что Митька сейчас появится без штанов и этим постарается удивить. Какая-то деваха говорит, что этим ее удивляли лет десять назад, так что сейчас это точно не поканает.

Митька, наконец, появляется.

– Ого! Окровавленная лысина хорошее начало, но этого явно маловато, – кричит кто-то, и все опять громко смеются.

Митьке приходится успокаивать публику:

– Терпенье, бляха-муха, сейчас всё увидите, достали вы уже меня, – лицо его действительно раздраженное и даже злое.

Он заходит в бар, становится напротив своего оппонента и смотрит ему прямо в глаза. Тот улыбается, но заметно, что уверенности в нем вновь поубавилось. Опасается, как бы его действительно не удивили. Мозги лихорадочно соображают: что сейчас может произойти неожиданного? и как? Фокус какой-нибудь покажет, дурень?

Митька решает, что это самое подходящее время.

Он, не торопясь и всё еще оглядывая собравшуюся публику, засовывает руку в сумку, что-то там нащупывает и вдруг резко выхватывает из нее здоровенный пистолет. От этого резкого движения все синхронно вздрагивают. Случись это в другой момент, Митька, пожалуй, весело бы поглумился над ними, дураками. Но сейчас другое. Он медленно, четко и даже немного по-киношному передергивает затвор, не отрывая своего наглого и циничного взгляда от мордоворота. Звук патрона, посланного из магазина в ствол, слышен во всех уголках зала.

Все тут же обосрались.

Немая сцена.

Лицо мордоворота окаменело. В его глазах испуг. Может, даже ужас.

Но только всего на какую-то долю секунды. В следующее мгновение он вскочил со стула и его рука метнулась за пазуху. Дружбаны его тоже шарахнулись в разные стороны.

Все бандюги думают, будто им всегда угрожает опасность, будто на их жизнь кто-то покушается, будто кому-то нужно их убить. Для них это вроде комплимента.

Митька же в этот момент совсем уже не думал о том, что делал. Выпитое за вечер не давало отступить и придавало решимости. Теперь он уже даже наслаждался своим шоу и действовал очень быстро, почти молниеносно. Рукой смахнул со стойки кружки с пивом. Те с грохотом и звоном попадали на пол, отчего привели окружающих в еще большее смятение. Положил на нее свою лысую голову, прижавшись левым виском. Тут глаза спорщиков встретились, но только на мгновение.

В глазах мордоворота застыл испуг и УДИВЛЕНИЕ от такого поворота.

Глаза Митьки выражали тупое пьяное самодовольство и, возможно, даже восторг.

Однако всё это длилось всего лишь мгновение.

Митька приставил дуло пистолета к правому виску, закрыл глаза и нажал курок…

…раздался щелчок, и ничего не произошло. Кто-то вскрикнул, но остальные по-прежнему продолжали стоять неподвижно, будто в оцепенении.

До Митьки дошло, что он всё еще жив. Он выпрямился. На секунду замер в недоумении и даже в совершенно искреннем огорчении. Тем не менее быстро взял себя в руки.

Передернул затвор. Патрон с лязгом упал в раковину.

К тому времени Митька уже ни на кого не обращал внимания – настолько он был поглощен самоубийством. Он откровенно считал, что должен довести до конца начатое дело, и эта осечка его только разозлила. Патрон у него был только один, поэтому он достал его из раковины, снова зарядил, поднес пистолет к голове… Снова щелчок. Всё это происходит в течение каких-то нескольких секунд, так быстро, что никто из присутствующих не успевает воспрепятствовать этому. Митька в негодовании рычит, вновь передергивает, поднимает патрон, вставляет, передергивает, подносит пистолет к голове. Но тут же опускает вниз и вертит его, удивленно осматривая с разных сторон.

– Надо же, какое свинство, а! Два раза подряд осечка, – Митька так энергично вертит его, что тот вдруг вываливается из его пьяных рук, падает на пол и выстреливает: бабах!..

На минуту все глохнут от грохота. Некоторые даже присели, девушки завизжали, хватаясь за голову.

От этого грохота и внезапной острой боли в ноге Митька, наконец, приходит в себя и оглядывается. Мордоворот стоит напротив. Рожа у него очень серьезная и очень напуганная, и целится он Митьке прямо в лоб. Рука с пистолетом слегка дрожит.

Митька пристально смотрит на него несколько секунд и вдруг, схватившись за стойку, начинает истерично ржать.

А мордоворот постоял еще немного, убрал пистолет за пазуху, широко размахнулся и ударил Митьке со всей силы по его смеющейся роже. Ударил так, что тот отлетел в витрину за спиной, сбил несколько бутылок и с грохотом свалился под стойку.

– Этот бармешка совсем дурак, – мордоворот облегченно вздохнул, переводя дыхание. – Мне таких дурней еще никогда не доводилось видеть, так что я, пожалуй, действительно удивлен.

Он развернулся и вышел, оставив деньги на стойке.

Митька схватился за голову.