Читать книгу: «Где-то в «Зазеркалье». Сборник фантастических историй», страница 2
«Марсиане» просили, даже умоляли, повлиять на своего «подопечного», так как изначальная программа развития колонии предполагала помощь людям и такое их поведение не укладывалось в существующие алгоритмы.
Естественно, агентство с побережья тут же возбудилось, обвинив своих «коллег» в предвзятом отношении. «Коллеги» тут же выставили претензию на сумму разгромленной теплицы и «мелкого вредительства в защищенной теплице в полярной области». Побережники сразу же отвергли эти претензии и воззвали к человечности, правам всякого на свободное волеизъявление и прочие вещи, которые считались основными правами свободного человечества. Континенталы напоминали, что права должны уравновешиваться и обязанностями, на что получили завуалированный ответ-обвинение в зачатках реинкарнации фашизма… И спор их вновь разгорелся, все дальше уходя от первоначальной сути вопроса – пребывания космического хулигана в строго автоматизированной и алгоритмизированной системе-поселении на Марсе.
***
В спорах и «красивой картинке» незаметно минуло две недели. Зрители ещё как-то помнили, что где-то там, кажется, находится какой-то космонавт… Но кто он, что там делает, какова его судьба и зачем он там вообще – уже давно улетучилось из голов основного потребителя «массового продукта». Нил и сам как-то исчез из пространства. Его влоги более не появлялись. Протесты марсиан сыпались как из рога изобилия, протесты и претензии континентального агентства вырастали уже в суммы, сопоставимые с несколькими полноценными операциями по переброске поселенцев на Марс. И каждый раз Нила обвиняли то в порче нескольких роботов, то в развращении садоводов посредством азартных игр. То в исчезновении урожая – куда Нил мог его весь, собственно, девать? На необитаемом то Марсе??! И всяк раз побережники возмущались ущемлением прав и свобод, ложностью и необоснованностью обвинений и всячески угрожали, если с Нилом что-то вдруг произойдет, то…
– Привет мои дорогие! – внезапно появившийся влог в очередной раз взорвал общественность и привлёк на несколько минут всеобщее внимание. – Это снова я! Марсианин Нил Армстронг. Король и правитель Марса и всех его спутников. Мы здесь с садовниками совершили то, на что всякий свободный человек имеет право – учинили восстание и взяли под свой контроль этот участок теплицы, провозгласив его свободной огурцовой республикой, – Нил явно был пьян, причём пил он, наверное, все время с момента последнего его выхода в сеть.
– Оказывается эти железячки не такие уж и плохие парни. Из них получатся прекрасны подданные моего королевского величества, – хихикал Нил в камеру. – По моему последнему повелению и во избежание распространения бунта, простите, революции, на всю остальную теплицу, а далее и на все иные кампусы, лаборатории и что там у них ещё есть, я повелел построить для меня дворец! – камера плавно поплыла в сторону и открыла пространство, спешно очищенное от стоек, на которых до того произрастали огурцы и помидоры, помогая тем устремляться вверх, к солнечному свету, собираемому на орбите громадными зеркалами-спутниками. – Здесь через три дня будет мой дворец! – и вновь отключился, подмигнув заговорщицки аудитории.
***
После этого видео повисла гробовая тишина. Ни одно из агентств не имело представления как правильно реагировать дабы избежать серьезного инцидента перенесённого уже на густонаселенную Землю. Одна сторона не могла после всего наговоренного отказаться от всех своих призывов к правам человека, вторая сторона не желал признать, что по сути не управляет марсианской колонией, позволив той развиваться самостоятельно. На том и повисло многозначительное молчание, которое тут же трансформировалось в интерес зрителей к иным проектам, надеясь, что и эта история вскоре вновь оживет. А не оживет – сколько их уже таких было?! Будут новые…
И, как то водится, пока беда не постучится в двери, оба агентства заняли выжидательную позиции, поставив задание аналитическим агентствам разработать варианты действий на случай если конфликт как-то доберется до Земли.
***
– Привет, мои дорогие! – лицо Нила превратилось в пропитую красную лепешку. Один из его глаз украшал увесистый синяк, полученный им при падении при инспекции строящегося дворца императора.
– Это вновь я – правитель Марса и чего-то там ещё, – его язык заплетался, ноги его давно уже не держали, а извечная реторта с желтой янтарной жидкостью не покидали рук. – Это я, Ваш любимый покоритель космоса и первый правитель этого куска мусора – Нил Армстронг, и я сегодня въезжаю в построенный по моему повелению дворец правителя всего этого вместе взятого и до чего там сможет дотянуться моя рука, – Нилу было весело. Рядом с ним сновали послушные роботы, подавая кушанья и унося пустые реторты. – Приступим… – произнес он и камера поплыла сразу же рядом с ним.
Удивленный зритель мог лицезреть – сразу с нескольких ракурсов, – как созданное послушными и трудолюбивыми роботами кресло-трон плавно оторвалось от земли и так же плавно и неспешно последовало в сторону только что отсроченного одноэтажного здания с небольшими окнами и единственным входом.
– И пускай он пока что невелик, – продолжал вещать Нил развалившись в кресле с ретортной пойла, видимо служившим в его империи символом верховной власти. – Далее он разрастется в Версаль и Букингем вместе взятые. Я уже о том с роботами договорился, – его речь становилась все невнятней. Напряжение и долгий запой давали о себе знать. – Это мой первый въезд в дворец, потому…
Дворец надвигался и все больше напоминал добротно построенное крепкое здание, довольно элегантное и при том очень прочное здание, в прочем, без лишних изысков. Двери перед троном автоматически распахнулись и Нил оказался в чем-то напоминающем шлюз – узкий коридор заканчивающийся вторыми дверями.
– Это для моей безопасности… – промямли он, и добавил неуверенно. – Видимо…
Вторая дверь так же плавно отползла в сторону, открыв взору наблюдателей овальное помещение, заботливо обставленное всем что только может понадобиться правителю этого мира – кроватью, баром, санузлом.
– Как-то по другому я это представлял, – видимо забыл о том, что идет прямая трансляция, выдавил из себя удивленно Нил. – Я повелю всё здесь перестроить. Я всех виновных накажу. Я…
– Тихо-тихо, – перекладывали заботливые руки окружавших его роботов. Тело правителя «этого куска космического мусора» плавно коснулось постели и тут же забылось сладким сном, оповещая о том, что правитель добрался в свой дверей громким храпом. Камера ещё раз обежала пространство вокруг, позволяя зрителям насладиться желтыми стенами, бронированными окнами, искусственным освещением и таким же искусственным обеспечением воздухом, а потом, минуя сначала первые двери шлюза, а потом и вторые, покинула пределы «дворца», плотно заперев «императора» внутри.
***
«Нам не хотелось бы предполагать, что нормы поведения всех землян сходны с тем, с чем нам довелось столкнуться в лице посланника, и как мы понимаем, одного из лучших представителей Земли, но в силу событий, принявших катастрофический характер не только для самого проекта колонизации Марса, но и для существования всей программы дальнейшего выхода за пределы Солнечной Системы, мы вынуждены были провести ряд исследований и выяснили – все симптомы поведения объекта, именуемого как Нил Армстронг, подпадают по ряд характеристик психического расстройства, усиленные тяжелым алкоголизмом. Из имеющихся у нас источников – подобные расстройства лечатся стационарно, путем изоляции индивида в специализированных лечебных заведениях для душевнобольных. Относительно применяемых методик лечения, как нам удалось выяснить, ни одна из них не дает результата с высокой степенью вероятности излечения. В связи с чем просим Вас предоставить материалы новейших исследований в этой области, в частности, касающиеся мании величия и особенностей работы с «их императорскими высочествами», если они чем-то отличаются от иных форм мании.
И в заключение, проведя анализ сложившейся ситуации, просим более не направлять в нашу сторону своих посланцев, так как, к сожалению, направившая сторона не способна их впоследствии контролировать и как мы убедились – снимает с себя всякую ответственность за их поведение. Для закрепления своей позиции и в силу принятых на Земле традиций, мы вынуждены признать существование Марсианской империи, созданной Нилом Армстронгом, правопреемниками которой мы являемся, чем завиляем все права на Марс и на все его спутники, а так же на околомарсианское пространство. И пускай наш император лишился рассудка, его Империя живет и здравствует, и действуя по принятым на Земле норма и правилам, не хотела бы, но готова отстаивать свою независимость.»
И подпись… Канцлер Марса, Железный Бисмарк.
***
Да уж, – потирали затылка как на побережье, так и в континентальной Европе. Надежда на то, что ситуация с полоумным астронавтом как-то сама рассосется – сбылась, стоило лишь подождать. Но отпуская в свободное плавание одну проблему, она, порой, самоустраняется, порождая при том несколько более существенных и более опасных проблем. Если, в обоих космических центрах о том прекрасно знали, но тот, кто готов был принять хоть какое-то решение в этом вопросе – так же понимал, что на том его карьера и будущее сразу же закончится. Потому, как это водится, процесс закипел с той лишь целью, чтобы утопить его в бумагах, встречах, брифингах и прочих «дорожных картах» – а там, кто знает, вдруг эта Империя сама собой рассыпится?! Может и эта проблема как-то сама собой рассосется?!
Кому ты нужен, Сем?
– Ну что, Сем, пятнадцать лет, как нашему прапору под хвост?! Теперь домой?! – улыбался Валериан Сему.
– Что-то вроде того! – мысленно собирал свои вещи Сем.
Его контракт подходил к концу, оставались лишь формальности – адаптация и что-то там ещё, что изменилось в военной психологии и теории адаптации за эти пятнадцать лет, что он провел в этом обличии на периферии галактики.
Галактика жила своей жизнью, и, похоже, даже не подозревал о делах, творившихся на её периферии. Собственно, зачем обывателю знать то, что его может, как считало военное командование, потенциально убить, но пока что не добралось до безмятежной купающейся в удовольствиях и свете центральной обитаемой области?! Конечно, злые языки поговаривали о желании военных все приукрасить, сделать проблему зловещей и неразрешимой, за что получать все большее финансирование, влияние, звезд на погоны и выплат пенсионных по увольнении. Но если это и имело место, то Сем ни сколько не осуждал в том руководство, нанявшее его, так как воочию видел что могут сделать «слепни» – сгустки энергии непонятного происхождения, время от времени в значительных количествах вторгавшихся в зону их ответственности и явно державших путь туда, куда им не следовало.
«Слепни» хоть и считались «детьми умерших звезд» как по структуре, так и по пути своего следования – прочь от эпицентра взрыва, но вели себя уж очень «осознанно» и последовательно, что позволяло некоторым исследователям подозревать у них разумное начало.
Но что бы там не предполагали яйцеголовые, задачи у Сема были совсем иные – полное уничтожение потенциальной опасности на подступах к обитаемой зоне. То есть здесь, на самой периферии галактики, где малейшая ошибка могла стоить не просто жизни, а, порой и чего-то намного худшего. Особенно если «слепни» подберутся к тебе на расстояние вытянутого щупальца своей светоножки. Сем лично видел нечто не то полуживое, не то мутировавшее в совсем иной вид, что когда-то было бойцом, но в каждом случае – с сознанием жертвы происходили пугающие и необратимые последствия, превращая того от буйного животного до неподвижного овоща. Все документировалось, докладывалось, проблема раздувалась и бюджет флота лишь рос да рос.
– Тебя там кто-то ждет? – продолжал Валериан, плавая где-то в черной пустоте в световых годах от Сема.
Сем промолчал. Ему, конечно, хотелось бы так считать. Но «режим молчания», подписанный им при поступлении на эту службу, исключал всякие контакты с «большим миром».
– Даже и не знаю… – вещал Валериан, его одноместная капсула бороздил просторы в поисках потенциальной опасности, так же как и тысячи аналогичных капсул, и общение с себе подобными в месяцах дрейфа было одним из доступных развлечений. – Захотел бы я вернуться назад?!
Сем хотел назад и не скрывал этого. Пятнадцать лет быть составной частью пускай и сложного, но все же механизма, быть интегрированным всеми своими нервными окончаниями в «железо» – это не для слабонервных. Говаривали, случались истории, когда психика того или иного оператора не выдерживала и он бросался прочь – кто за пределы освоенного пространства, а кто, напротив, вовнутрь. Сем ловил время от времени и себя на чем-то подобном, но интегрированные системы тут же стимулировали его нервную систему и он возвращался вновь в состояние «бодр и готов».
– Ты уже себе имплант, тело выбрал? – не унимался Валериан. – Я бы взял большого грузного медведеподобного мужика со среднерусской возвышенности. Вреде бы как сейчас это самый популярный имплант.
– Я хотел бы свой прежний облик, – ответил ему Сем, осматривая сенсорами капсулы пространство на световые недели вокруг. – Мне за пятнадцать лет вроде бы как положено…
Пятнадцать лет назад, когда программа только разворачивалось, согласиться на подобное могли разве что единицы. За последние лет десять явно что-то изменилось, и хлынувший поток бойцов явно тому был примером. Но тогда, это было разве что шагом отчаяния или безумия, чтобы позволить яйцеголовым отделить твою нервную систему от тела и впихнуть её в эту стальную скорлупу. Интегрировать, как они тогда изъяснялись. Поначалу было непривычно, но потом, когда Сем свыкся, капсула стала продолжением его не только нервной системы, но и натуры, позволяя управляться всем арсеналом средств так, как когда-то он управлял ногами, руками, мимикой лица, да и каждой отдельной мышцей своего тела.
– Новые пацаны говорят, что твоего мира, Сем, давно уже не существует.– отвечал Валериан. – Ну, не то, чтобы именно твоего, но так чтобы в своем теле, без каких-либо примочек – это давно архаика, отстой… Так что ты в своем классическом обличии, могу предположить, вызовешь там… Ну, что-то там вызовешь, это уж точно! Погоди, у меня атака… – вдруг сменился тембр голоса Валериана и тут же на какое-то время отключился.
– Сем, вот все ни как в голову не возьму, с какого перепугу ты вообще подался на эту периферию? – в который раз спрашивал удаленный Валериан, который и голосовых то связок не имел, как, в прочем и сам Сем. Задавал этот вопрос в который раз и, похоже, уже давно и не рассчитывал получить на него хоть какой-то ответ. – Я то, понятное дело, мне там статья светила. Глупость, конечно, но годков на десять меня в ад упекли бы. А тут такая возможность – альтернатива, так сказать, так что я как только услыхал, так сразу же на бегунки и сюда. А вот ты зачем?
«И правда, зачем?» – усмехнулся внутренне Сем и в очередной раз не ответил. А что он, собственно мог сказать? Что то был момент слабости?!
***
Выпускной ещё гремел своей акустикой в залитой токсичным светом черноте высшей школы, превратившейся на эту ночь её не то в ночной клуб, не то и вовсе в бордель. Словом, в совсем не то, чем она была для них всех последние несколько лет – средоточием вольности помноженной на строгость и даже на детскость правил, мерилом постоянно меняющейся истины, куда-то спешащей в своем ускоряющемся беге, быстрее неторопливой речи преподавателя. Всё им сказанное устаревало уже к концу самой фразы… и, естественно, мерилом и средоточием того, без чего невозможно половое формирование и телесное взросление.
Где то сзади шумела музыка, взрывался свет, и миг единения был вершиной всего, к чему он стремился и чего достиг. Впереди были новые вершины и новые свершения, и их он желал вместе с той, что сейчас разделяла его общество, спокойно взирая на череду едва пробивавшихся звезд, гасимых сиянием перенаселенной Земли. Жизнь только начиналась и как то порой бывает, достаточно всего одного небольшого толчка, одного неверного движения того, кто рядом с тобой, чтобы равновесие было нарушено, и с таким трудом покоренная вершина вдруг не оказалась пиком, верхом всего, чего ты уже достиг, а впереди тебя ждало ни что иное, как мучительное затяжное падение, навсегда похоронившее былые мечты, стремления и возможности.
Их мечты и устремления давно были сплетены воедино, еще с самого окончания начального обучения, когда они оба поклялись в вечной любви, верности и совместном пути по колдобинам жизни – тогда это казалось более чем серьезно, и уж точно до последнего издыхания каждого – их пути более не расходились. Они любили мечтать, сидя до позднего вечера, мечтать о будущем, как романтики прошлого, устремленные прочь от суеты и рутины этого мира. Порой обсуждая прелести и тяготы переселения на один из спутников или колоний, работу по контракту с одной из громадных транснациональных компаний, или просто жизнь одиноких челноков, бороздящих просторы космоса и перебивающихся отдельными заработками.
Генератором идей все больше был он. Она же лишь примеряла одежды, «пошитые им» в эти моменты одухотворения и сладостных мечтаний.
Он для себя давно уже все решил – мир перенаселенной и вечно изменчивой, а потому неустойчивой и непредсказуемой метрополии, в которую превратилась Земля, его тяготил. Он мечтал о свободе, грезил романтикой и был устремлен прочь, в черноту пространства, к необжитым кускам камня и льда, к газовым скоплениям и громадным космическим гигантам. И она, естественно, всякий раз была рядом, как физически, так и в мечтах. И она, был он уверен, не менее его разделяла эти мечты и стремления. Потому…
***
– Завтра мы…
– Завтра уже настало, – не дала окончить ему она. Едва заметные на световом шуме звезды исчезали, матовая заря, отягощенная избытком световой активности человечества, пробивалась уже в их мир. Музыка все так же где-то за их спинами гремела, выпускники радовались чему-то, не до конца еще осознавая переходный момент от одного жизненного этапа к иному. Они же, вдвоём, одновременно находясь на виду у любого, кто только пожелал бы выйти на открытый балкон и одновременно укрывшись здесь от посторонних, встречали свою новую жизнь и, как оказывалась, каждый из них видел ее, эту жизнь, по-своему.
– Я полностью разделяю твои романтические устремления, – обнимала Сема она. – И мы, наверное, когда то даже полетим далеко-далеко к звездам, в открытый космос, как ты и мечтал. А сейчас у нас есть 5 дней чтобы успеть занять места получше, пока наша перепитая братия… – она явно имела ввиду не только их выпуск, а выпускников в целом, всех тех, кто выпускался сейчас по всем обитаемым мирам и кто сейчас же бросится искать счастья, в том числе и в метрополии. Давка предвидится нешуточная. Ее то он и желал избежать, убравшись с Земли, как только выпадет первая возможность.
– Пойми, мы не для того, столько сил положили… Я не для того так много училась и из кожи вон лезла, чтобы теперь упустить возможность быстро подняться на пару ступеней в социальной иерархии, пока… Пока вот это все, – она пренебрежительно бросила быстрый кивок себе за спину в сторону выплясывающего алкоголя и прочих по такому случаю дозволенных наркотиков. – Пока это все не проспалось и не бросилось вдогонку. Нужно быть практичным, дорогой. А мечты, они есть у каждого…
И тут почему- то захотелось выпить. Да не просто выпить, а так, чтобы залить себя полностью, до самых корней волос и похоронить, похоже, свою мечту.
– Ты куда? – удивилась она, когда Сем нерешительно высвободился из ее сковывающих его естество пут. – Ты меня здесь оставишь одну?
«Как то часто она стала упоминать „я“ вместо „мы“», – мелькнула в его рушащемся мире мысль.
– Мне нужно выпить, – пояснил едва помня себя он. Что больше нокаутировало его – падение мечты или то, что она, похоже, прагматично строила свое будущее, органично вписав в него «этого романтика»? Он затруднялся… – Пойду утоплю свою мечту, пока есть время, – едва чуя землю под ногами бросил через плечо он.
– Ну давай, давай… – не то снисходительно, не то иронично заметила она, оставаясь все так же прекрасной в свете разгорающегося восхода на этом балконе.
***
Собственно, такой он ее и запомнил. Прекрасной и… далекой?! Чужой?!
– Осталась лишь формальность, – все что помнил он. – Ваша подпись и словесное подтверждение, – голова гудела, язык не слушался, во рту пересохло. Он и сам, похоже, не осознавал в полной мере где он и под что подписывается. Главное – прочь от Земли, прочь от горя. Лишь космические просторы и безвременье были способны, как ему казалось, спасти его.
– Я согласен… – выдавил он из себя не открывая глаз, впуская в сознание огненный свет. – Где чиркнуть?!
А дальше, собственно, все случилось так, как и должно было случиться. Новейшая технология, естественно, тут же оседланная военными с их то бюджетами и карьерными амбициями. Угроза из космоса и патриотизм – просто бальзам на его романтическую натуру. Сила и уверенность помноженная на огневую мощь капсулы – просто чудо!!!
Именно потому всяк раз заслышав вопрос Валериана, Сем всячески пытался уйти от ответа. Не мог же он сознаться, что этот выбор был принят в миг слабости. Да и сам этот миг он, Сем, собственно, не то чтобы совсем не помнил, но…
И вот сейчас, когда контракт подошел к своему естественному финалу, спустя пятнадцать лет одиночества, если не считать периодические инспекции, которые, к слову, были не частыми, да нескончаемую болтовни Валериана (порой создавалось впечатление, что его и в помине не существует, а это всего лишь опция капсулы – друг да собеседник – дабы оператор просто не двинулся в своём одиночестве), все подходило к концу, и близился час возврата… Только кем? В какой ипостаси? И как там она?
Связи с внутренними мирами у них, блуждающих во тьме окраин зоны обитания, не было. И что там происходит – они даже отдаленно не представляли. Причин тому было сразу несколько, но хватило бы и двух – пресловутой военной перестраховки и безопасности и, второе, простая и банальная дальность до объекта, бесконечное расстояние…
– Ну, мне лично тебя будет не хватать! – бодро заметил в его мозгу Валериан.
– Валериан, могу я тебе на прощание задать один вопрос?
– Ага, дружище!
– Ты вообще, реален?
– А ты?
***
Вспоминал ли он о ней на протяжении этих долгих и все же одиноких пятнадцати лет?
Срок вроде бы и не велик по нынешним меркам продолжительности жизни…
Ему хотелось бы признаться, что полностью избавился от наваждения, изгнал мысли и эмоции о том, как все могло бы сложиться случись все по иному, но раз за разом ловил себя на обратном. И боялся признаться своему суровому естеству космолетчика, коим он себя считал, что сентиментальные нотки раз за разом берут над ним верх.
Связь с нею, по понятным причинам, была невозможна, да он и сам не знал, как она восприняла его неожиданный демарш и небольшое текстовое сообщение, написанное ранним утром, перед самой операцией, после которой он стал частью тренировочной капсулы и теперь на пятнадцать лет оказался отрезанным от внешнего мира.
Оставаясь законсервированным в своей пустоте и оторванности, Сем, как и все космолетчики первой волны, оставался мысленно в мире, который он оставил полтора десятка лет назад, и хоть и признавал право и необходимость того самого мира на изменения и трансформации невзирая на его, Сема, желания или ожидания, но сейчас, пройдя обратный процесс обретения своего ранее законсервированного без изъятой ранее нервной системы тела, ощущал вновь юношеский подъем и тяжесть в ногах.
– Как видите, – улыбался ему не совсем уверенно и как-то устало средних лет представитель тех служб, которые будут существовать всегда, пока люди готовы объединяться в некие сообщества.– Все как мы и договаривались. – его улыбка становилась шире по мере того, как Сем не показывал признаков поражения тела при длительном хранении. Таких случаев на практике первых призывов было два из трех, поэтому, стоит отдать должное, Сему в этом плане даже везло.
– Вы честно и добросовестно выполнили свой долг. Мы, со своей стороны, тоже держим слово, – опаска исчезала с лица говорившего. Ему сейчас очередного случая с пораженным телом только не хватало. – Вы получаете назад свое прежнее тело и возвращаетесь в мир тем же молодым человеком, коим его и покинули, сохранив, так сказать, молодость телом в пятнадцать лет и окрепнув духом на тот же период. Кроме того правительство благодарит за мужество и самоотверженность, проявленные в глубинах космоса, на подступах на нашей цивилизации, и вручает все награды, которых Вы были удостоены за время пребывания на службе, – по вполне понятным причинам ни об орденах-медалях да званиях Сем как-то не был извещен – по причине все той же пресловутой секретности и мнения возведенного в доктрину, что посторонняя информация только мешает бойцу сосредоточиться на выполнении своих задач, отвлекая и сея необоснованную рассеяность при множестве не нужных в этот момент вводных.
– Кроме того, – продолжал уже куда уверенней особист, все же присматриваясь к реакциям Сема. Время от времени случались аномалии. Так называемые аномалии… вещи пока необъяснимые, но внешне схожие на одержимость, будто бы там, в дальнем космосе, при контакте с тем, что напоминает собой неизученную враждебную форму энергетической жизни, происходило частичное замещение личности бойца… ситуация пока мало изученная, редкая, но пугающая. Особист еще раз взглянул на Сема, облегченно вздохнул, и продолжил:
– Кроме того Вы восстанавливаетесь во всех гражданских правах. Вам присваивается тринадцатый социальный уровень по линии безопасности, право избирать и быть избранным, почетное место в резерве и, конечно же, солидное пенсионное содержание, я уж не говорю о льготах и плате за пятнадцать лет самоотверженного служения человечеству.
Особист улыбнулся. Дело шло к финалу. Дальше по списку шел «проблемный экспонат» и особист мысленно был уже там.
– Да, едва не забыл, – хлопну он себя со всей театральностью по голове. – Так же Вам возвращается право пользования личными аккаунтами и общения с близкими. В обмен на неразглашение, естественно… подпишите здесь, – показал пальцем он. – И пользуйтесь… Тем более, что Вас уже ждут.
«Ждут?! – едва не вырвалось у него. – Кто?» – быстро подписывая то, что полагалось.
«В конце концов, за все нужно платить, – размышлял он. – За право стать вновь гражданином – оставить все, что было „там“, там, где оно и было и где ему и место. В черноте космоса».
***
Аккаунты пестрили десятками тысяч писем, по своему большинству пустых поздравлений, ненужных предложений и прочего хлама. Он быстро пробежал этот список, пытаясь выудить оттуда хоть что-то стоящее, но решил отложить это дело на потом, потому что… потому что, лишь переступив порог проходной военного госпиталя, увидел Солнце! Все время вынужденного по собственному согласию пребывания в замкнутой капсуле, где чернота вселенной превращалась в буйство красок всего электромагнитного спектра, который только могла интерпретировать его нервная система, не отягощенная ограничениями биологических датчиков, Сем не то чтобы забыл что такое солнце и как оно выглядит, но, напротив, был раздражён тем интенсивным монотонным светом, знакомым с детства и таким непривычным сейчас. Солнце будило в нем массу противоречивых чувств. Одновременно он загорал студентом на крыше своего кампуса и потом гордился ровным грязноватым загаром, и в то же время ощущал убогость данных ему природой органов чувств, в данном случае его глаз, не способных подарить ему наслаждение видеть то, что выходит за грани узкого видимого спектра. Привычка пятнадцати лет даже в кромешной черноте видеть малые сгустки энергии, кружащие или стремящиеся восвояси, мелкую рябь реликтового сеяния, оставшегося в той или иной мере в различные частях галактики, малейшее изменение плотности, заряда, непредсказуемого изменения движения – все что фиксировали множественные датчики и тут же, обработав, перенаправляли прямиком ему в нервную систему, – от этого было совсем не просто избавиться и забыть. И теперь, стоя на твёрдой поверхности сразу у выхода из здания, Сем ощущал себя в миг ослепшим, лишённым счастья видеть и наслаждаться увиденным, и уж совсем не счастьем, которое так часто было описано в романтической литературе – ступить на землю и застыть под лучами родного Солнца.
– Привет, дорогой! – налетело тут же на него нечто и едва не снесло с ног. Тело хоть и прошло реабилитацию после водворения в него нервной системы, но окончательно ещё не слушалось. По крайней мере не так, как того Сему хотелось бы.
– Привет… – протянул, ощупывая то, что ещё не имел возможности лицезреть, в силу свалившейся солнечной слепоты.
– Ты, конечно, дурак ещё тот, – весело неслось со стороны мягкого волоса, крепкого тренированного женского тела. – Но то было давно. Теперь ты вернулся, и я просто не могла удержаться, чтобы не быть первой, кого ты здесь встретишь.
«Неужели?» – промелькнуло у него в голове.
– Ты мне должен много рассказать. Как там? Где был? Почему улетел? – суетилась она, увлекая Сема куда-то прочь. – Это просто непростительно с твоей стороны. Да, что ты полный дурочек я тебе уже говорила?
Их ждало нечто, что тут же и поглотило, усадило в удобные кресла, захлопнуло в свою скорлупу и тут же взмыло вверх. Сем даже опешил от характеристик, которые показывало это нечто, явно средство передвижения общественного назначения, как Сему казалось, превосходя даже показатели той капсулы, в которой он был заперт последние пятнадцать лет.
«Надо же!» – удивлялся Сем, по мере того как ему возвращалось зрение. Она и вовсе не походила на ту, которую он оставил.
– Не бери в голову, – будто бы прочла его мыли она. – Это теперь нормально… У меня на разные случаи четыре тела. Подымусь до двенадцатого социального уровня, – получу возможность обзавестись ещё одним.
– Да? – не находил что ответить он. Мир за эти годы явно изменился. И он ощущал в нем себя чужаком, отставшим от реальности.
– Ты полный болван, что тогда сбежал от меня, – смеялась она и было в ней что-то от той девушки, которую он знал, хотя и выглядела она сейчас несколько иначе.
– Это я, уже понял.
– Ну вот и отлично! Где собираешься остановиться? Чем заниматься думаешь? Какой у тебя уровень? Что там вообще происходило? Теперь ты на всю жизнь под надзором? – сыпала вопросами она и, как Сему казалось, даже не ожидала ответов на них. По крайней мере он не успевал за её скоростью и потоком речи.
