Читать книгу: «Невинный семейный бизнес. Мелодрама с острыми краями», страница 3
Алексей Давыдович громко, от души расхохотался.
– А ты попробуй! Попробуй подумать над рекламной кампанией для своей фирмы! И позвони мне, когда у тебя появится первый клиент. – Он положил на стол свою визитку. – Жив буду, приду посмотреть.
Пока Сергей внимательно разглядывал визитку, на которой, кроме аккуратной надписи в одну строку «Алексей Давыдович Штерн», больше ничего и не было, Алексей Давыдович надел пиджак и пошёл к выходу.
– Как там сказал твой папа? – на ходу бросил он. – Составь бизнес-план, смету. Я зайду завтра.
И Алексей Давыдович ушёл, оставив Сергея за приятным занятием – пялиться ему в спину, лихорадочно соображая: а вот это что сейчас такое было, а? а вот это что за противный старик сейчас был, а?
А противный старик, довольный жизнью и собой, шёл по тёмной улице и негромко напевал: «…Мишка, Мишка, где твоя улыбка?..».
КОГДА-ТО ДАВНО
Вовкина история началась не в парке, а гораздо раньше.
Началась она на маленькой кухне обычной хрущёвки в маленьком городке, каких много и сейчас. Здесь, на этой кухне, обитало чудовище. Оно практически жило за столом напротив холодильника системы «Орск». Чудовище носило старые треники. И было оно всегда пьяное и злое. Звали чудовище дядь Юрка.
В этом же пространстве обитал маленький худенький принц Мишка. Он уже нарезал колбасу и хлеб, вымыл огурцы и аккуратно положил их на одну тарелку с хлебом. Незамедлительно последовал рёв:
– Кудааа ложишь?!!
Мишка быстро переложил огурцы на тарелку с колбасой.
– Кудааа?! – продолжало реветь чудовище.
Мишка быстро сунул мытые огурцы в холодильник и налил чудовищу ещё водки в пузатую рюмку. Посмотрел на то, как дядь Юрка в один глоток опрокинул водку. Посмотрел на то, как дядь Юрку качнуло. И вернулся к мытью посуды. Стоя спиной к чудовищу, Мишка ждал атаки – вся его спина, казалось, смотрела во все глаза на дядь Юрку.
– Сволочь ты, Мишка… как есть сволочь… сволота… сволочная сволота…
Видимо, дядь Юрка решил перебрать все производные от этого слова, но как-то дело не пошло. Тогда он выпил ещё. И тут же налил. И с размаху поставил бутылку на стол. Стук прозвучал как сигнал: Мишка аккуратно поставил вымытую тарелку, вытер руки и бочком начал двигаться к холодильнику, который стоял у самого выхода из кухни.
Дядь Юрка моментально развернулся.
– Миша́нька, ты чё? – ласково осклабился он. – А кто дядьке сальца порежет?
– Нет же сальца у нас, – стоя на месте, глядя в пол, негромко и зло ответил Мишка.
Дядь Юрка даже крякнул от радости – сам! сам попался! Он упёрся руками в колени и с удовольствием посмотрел на Мишку.
– Вооот! – удовлетворённо протянул он. – Воооот. А почему? Почему у нас сальца нет, а?
– Потому что денег не хватило, – мрачно ответил Мишка. Он уже понял, к чему ведёт чудовище.
– Не хватило, Мишка, не хватило, – кивнул дядь Юрка и ласково продолжил: – А почему не хватило-то, Миш?
– Потому что мне надо было куртку на зиму купить, – заученно ответил Мишка.
– Вот то-то и оно! Куртку ему на зиму дядя родной купил! А сам, так сказать, остался с голой жопой.
– А при чём тут сальце? – не сдержался Мишка.
– А при том, сраная твоя рожа, что ты меня обкрадываешь!! Я экономлю на всём…
– На чём?! – закричал Мишка. – На водке своей, что ли?!!
Дядь Юрка онемел.
Мишка, уже плача, выскочил из кухни. И помчался по узенькому коридорчику к входной двери. Дядь Юрка пустился в погоню. Только где ему было угнаться за Мишкой, который уже привык жить в страхе, привык готовить пути отхода! Мишка перекинул заранее приставленную к стене швабру на другую сторону и заскочил в свою комнату. Дядь Юрка в швабре и в своих ногах запутался и упал. А пока распутывался и поднимался, Мишка уже из своей комнаты выскочил в куртке, шапке и с открытым портфелем в руках. В коридорчике он схватил свои ботинки в охапку и выскочил на лестничную клетку, где уже была открыта дверь в квартиру напротив. А в дверях стоял самый что ни на есть друг Вовка.
Орущее чудовище медленно сгребало себя с пола. Но Мишка уже влетел в открытую спасительную, всегда спасающую дверь. А Вовка ловко повернул замок два раза. Дверь ожила с другой стороны, разнесла крики «сволота… сволочная!!» на весь подъезд, пока Мишка стоял в углу и изо всех своих сил старался не зареветь, а только шмыгал и шмыгал носом.
Неожиданно всё стихло, и дядь Юрка ясным, каким-то даже трезвым голосом выговорил:
– Сволота казанская!
В коридоре появилась Вовкина мама.
– Руки мыть и за стол, – спокойно сказала она.
И пока Вовка и Мишка в ванной мыли руки, Вовкина мама урезонивала Вовкиного папу, который всё хотел выйти на лестничную клетку – «чтобы навешать упырю». Но Вовкин папа всегда слушался Вовкину маму, и поэтому через пятнадцать минут все они уже сидели за столом и ели суп.
– Ну что, Мишук, – спросил Вовкин папа, – поедешь с нами завтра на рыбалку? Мы тут с Вовкой наметили план – царь-рыбу поймать!
Мишка, которому все еще надо было справляться со слезами, не смог поднять голову. Все это видели. Все это чувствовали. Спасла всех Вовкина мама.
– Нет уж, мужики, – сказала она. – Давайте так – вы мне наловите толстолобиков, – тут она усмехнулась, – по пять рублей килограмм. А царь-рыба пусть на рынке останется – с ней возни много!
– Па! – возмутился Вовка. – Она не верит, что мы сами поймать можем!
Вовкин папа посмотрел на жену «взрослым» взглядом, от которого она моментально вспыхнула.
– Ничего, сына, – пообещал он Вовке, – я объясню ей, что она не права.
Вовкина мама усмехнулась и вернула папе тот же «взрослый» взгляд. И теперь уже Вовкин папа моментально вспыхнул. Вовка недовольно шваркнул стулом.
– Пойдём, – буркнул он Мишке. – Опять у них шуры-амуры!
Родители его так и покатились от смеха. А Мишка даже не сразу понял: он просто сидел и тихо млел, глядя на всех.
А ночью Вовка прямо заявил Мишке, которому, как обычно, постелили на раскладном кресле в Вовкиной комнате:
– А я так думаю – надо чтоб тебя усыновили мои!
– Ага, мечтай! – мрачно ответил Мишка.
– А чё? – закипятился, как обычно, Вовка. – Ты дядь Юрке на фиг не упал – скажешь, нет? Пусть и отдаст тебя!
– Ага! – с тяжёлой тоской протянул Мишка. – А за что он тогда будет деньги каждый месяц получать?
– Да?! – Вовка даже вскочил на своей кровати. – А что, он тебе что-то покупает, да? Вон, куртку купил – чуть не удавился! И то только после того, как ты с ангиной свалился!!
– Ему же и хорошо было, – хмурый Мишка подмял под себя подушку. – Я две недели дома при нём был – принеси-подай!
– Вот! Вот!! – яростно подскакивал на кровати Вовка. – А подарки он тебе дарит, а?! Хоть раз на днюху ты хоть чё-нить получил от него?!! Куда денежки-то идут? На бутылку!
– И что? – тоскливо ответил Мишка и вдруг неожиданно засмеялся: – Я ему сегодня швабру под ноги кинул! Такая рожа у него была!
– Да ему, вообще, толчёного стекла в кровать насыпать надо! – подхватил Вовка. – А что? Я знаю, где взять!
Мишка уже в голос захохотал – такой смешной сейчас был Вовка, как будто и вправду собрался прямо тут же бежать за стеклом. А Вовка неожиданно шмыгнул носом и быстро спрятал лицо в подушку.
Мишка перестал смеяться.
– Спасибо, Вовка, – тихо сказал он.
Но на следующий день в школе Вовка вернулся к этой идее. Мишка слабо надеялся, что он заспит её, но, зная его друга, с надеждой можно было спокойно расстаться ещё вчера. Вот такой человек был этот Вовка: если что решил, обязательно сделает, даже если в процессе сам разочаруется в проделке.
Вылетев из класса первым, Вовка с жаром продолжил развивать свою мысль, которую страшным шёпотом начал ещё на уроке.
– Надо просто выбрать момент! я тебе говорю! – кричал он, уверенный, что Мишка идёт следом за ним. Но Мишка не отвечал, и Вовке пришлось остановиться и обернуться. То, что он увидел, совершенно ему не понравилось. Его друг стоял, как замороженный, и тупо улыбался, глядя на какую-то девчонку! Обычная девчонка Настя с двумя косичками стояла в сторонке и о чём-то болтала с подружками. А Мишка, как дурак, пялился на неё и тоже хихикал, когда она хихикала.
– Вот я и говорю, – мрачно сказал Вовка, не сводя глаз с Мишки. – Он в полпервого уйдёт.
– Кто? – Мишка даже не обернулся!
– Трудяшка – ну, Борис Семёныч! – ещё мрачнее сказал Вовка.
– Куда уйдёт? – тупо спросил Мишка.
– В столовку!! Блин, очнись уже!! – Вовка уже просто кипел. – У него в кабинете стекла битого – целый ящик. Чё-то он там со старшаками выкладывает! Так вот, как только он уйдёт, мы влезем в окно…
– Зачем? – спросил Мишка, вытягивая шею, чтобы увидеть, что там такое Насте дала подружка.
Вовкино терпение лопнуло, и он со всей силы огрел Мишку портфелем по влюблённой башке и поскакал, как двухдневный сайгак, прочь, под лестницу. Мишка застыл на месте, а потом рванул за Вовкой.
– Ну и чего ты не сказал? – тяжело дыша, спросил Вовка друга уже под лестницей.
– Чего не сказал?
– А то что втюрился! – напрямую бухнул Вовка.
– Кто втюрился?!! Кто там тебе втюрился?!!
Мишка угрожающе двинулся на Вовку, а тот стоит себе и смотрит как-то странно.
– Ты чего? – растерялся Мишка.
– Значит, от алкаша отбиться – я тебе помощник, да?! А как втюрился, так и молчишь!! Я же друг твой, Мишук! Или нет?!
– Я думал, ржать будешь, – тихо сказал Мишка.
Вовка посмотрел на него проникновенно и как заржёт! Мишка хотел ему дать в ухо, но тут под лестницей нарисовались два старшеклассника.
– Это кто это у нас тут завёлся под лестницей? – спросил первый и, схватив Мишку за лацканы школьного пиджака, швырнул приятелю.
– Так это ж крысы, Витёк!! – ответил второй, поймав Мишку и отправив его обратно.
– Точно – крысы!! – веселился первый.
Он хотел бросить Мишку назад, но подскочил Вовка и вцепился в его запястья, а Мишка больно ударил носком ботинка старшеклассника в голень. Вовке так этот приём понравился, что он развернулся и точно так же пнул второго старшеклассника, который и на ногах-то удержаться не смог после этой мелкой атаки. Оба гнома по разу пнули его в живот и умчались на свободу – во двор, где солнце и Настя.
– Слушай, стекло сегодня добудем – точно говорю! – тяжело дыша, сказал Вовка. – А ты к Насте иди уже. Вон, смотри, она с книжкой сидит. Ей же скучно!
– Нет, – мрачно и твёрдо ответил Мишка.
– Да ты чё? – начал было Вовка и вдруг понял, в чём дело. – Так! Мишук, я ща сам пойду и приглашу её в кино – ну, в смысле, что, типа, ты приглашаешь!!
– Не надо! – резко ответил Мишка и даже покраснел. – Так ещё хуже!!
– Знаешь что?!! – возмутился Вовка. – Двух этих с прыщами не обосрался, а тут девчонку!!..
– Да на какие шиши я её в кино приглашу?!! – заорал Мишка.
Вовка моментально вывернул карманы и ссыпал мелочь Мишке в руки.
– Вот! Вот! Вот! Ещё и завтра мне дадут – на завтрак! Перебьёмся же ради такого дела! Ну?! Нормально?!! – Вовка с вызовом глянул на Мишку. – Или опять обосрался?!!
Мишка разбух, как спелый помидор, развернулся и решительно пошёл к Насте. Вовка со своего места видел, как эта Настя заметила Мишку и его глупую рожу и вспыхнула улыбкой. Мишка, к несчастью, тоже это увидел и затормозил, а потом и вовсе остановился. А потом как-то деревянно развернулся и чуть ли не бегом примчался к Вовке. Да ещё и за его спиной спрятался от Насти. Вовка вздохнул презрительно и тяжко и пошёл к Насте.
– Слышь, Насть, а Мишка хочет тебя в кино пригласить, – с деланой небрежностью сказал он.
– А ты его секретарь, да?
– Много вы, женщины, в нас понимаете! – поморщился Вовка.
– Вас?! Кого это – вас? – звонко рассмеялась Настя.
– Мужчин! – с чугунным пафосом ответил Вовка. – Короче, Настя…
И вдруг замолчал, потому что увидел, какие у Насти глаза ореховые, и какая улыбка, а ещё верхние передние зубы такие крупные и белые. И исчез куда-то друг Мишка, который стоит и с деревом обнимается в ожидании новостей, и во всём огромном мире осталась только эта девочка Настя с большим портфелем, которая даже не отличница и которая смотрит на Вовку и ждёт.
– Пойдёшь? – сдавленным голосом спросил наконец Вовка.
– Да, – тихо и счастливо ответила Настя.
– В четыре около «Искры», – грубо бросил Вовка и пошёл прочь.
Не хотел он никого видеть и слышать никого не хотел. А тут этот Мишка, дурак, привязался.
– Ну?!
– Ну да.
– Что – да? Говори ты!! чё вымогаешь?!!
– В четыре около «Искры», – угрюмо бросил Вовка, пряча взгляд. – Пошли, – стекло надо взять. – И с непонятной злостью заорал на Мишку: – Или ты передумал?!!
Нет, Мишка не передумал, он просто соображать перестал, потому что он уже сейчас там, в кинотеатре «Искра», с Настей сидит в тёмном зале…
В кино с ней он так и не пошёл. И Вовка знал это, когда вечером встретил его на лестнице. Вовку отправили выбросить мусор. Мишка поднимался домой в большой куртке с натянутым на самое лицо капюшоном.
– О! А ты откуда?
– Оттуда, – глухо ответил Мишка, не поднимая лица.
Он хотел пройти, но Вовка толкнул его. И когда капюшон в потасовке слетел с Мишкиной головы, Вовка понял, откуда он, и куда, и что вообще произошло. Лицо мальчика было страшным – один глаз заплыл, губы разбиты и распухли, а нос похож на сливу. Вовка замер.
– Как… это?.. – шёпотом спросил Вовка.
– А вот так!!! – заорал Мишка на весь подъезд. – Где ты был?! Где ты был, скотина?!!
Мишке никто не открыл. Дверь ему, счастливому рыцарю, покаравшему чудовище, никто не открыл, когда он, дождавшись страшного рёва, рванул за спасением в квартиру напротив. Родители Вовки были на работе. А Вовка был в кино. С Настей он был в кино, когда красивый человек дядь Юрка, пьяный и разодранный в кровь мелким стеклом, надвигался на Мишку, заслоняя собой весь белый свет. Мишка столько раз давал себе слово, что больше никогда плакать не будет! Но сейчас он забыл об этом, он стоял и смотрел на своего друга сквозь слёзы и сопли. И ничуть этого не стеснялся. Зато Вовке было стыдно – так горячо, что больно!
– Где ты был? – ещё раз спросил Мишка.
– В кино, – Вовка ненавидел себя.
– С Настей? – спросил Мишка, хотя и так это уже понял.
– Да.
– Пошёл в жопу.
– Пошёл, – согласился Вовка. – Я же не думал, что ты сразу ему насыплешь. А ты куда ходил?
– За бутылкой.
Мишка откинул полу куртки. Там, в штаны, была заправлена бутылка водки. Вовка посмотрел на горлышко и тут же выхватил бутылку из-за пояса Мишки и, не выпуская ведро с мусором из рук, помчался наверх, затарабанил в дверь квартиры дядь Юрки. Дядь Юрка сильно удивился, увидев не Мишку, который равен бутылке, а Вовку, который эту бутылку держал в руке.
– Ты чё, пацан?
Вовка медленно поднял руку с бутылкой вверх – дядь Юрка прилип к ней глазами. Вовка осторожно открутил крышку – дядь Юрка громко сглотнул. Вовка медленно перевернул бутылку вниз горлышком, и полилась водка привольно на бетонные просторы родного подъезда!! Дядь Юрка издал какой-то странный звук – то ли булькнул, то ли крякнул, с трудом согнулся под струю. И тут Вовка, отшвырнув бутылку, одним махом вывалил на эту проклятую голову ведро мусора. И, отчаянно громко заорав «Бежим!!», как горох скатился вниз по лестнице. В авангарде мчался Мишка, у которого всё ещё болело лицо и грудь, но он улыбался. Улыбался!
А потом уже за гаражами, в темноте, когда они сидели на корточках и старательно дышали, Вовка вдруг сказал:
– Да не нужен я ей, Мишук. Она, это, тебя, ну, того… Короче! Я – гад. А ты прости меня.
– Вот так просто, да?
– Ну а чё, дуться будем, что ли? – толкнул его в бок Вовка. – Бабы мы, что ли? Ну? Мир? Или чё? Ну, мир?
– Ну, мир! – Мишка помолчал и добавил: – Спасибо.
Но произнести слово «друг» он в тот вечер не смог.
Глава вторая
СЕЙЧАС
Не то чтобы ранним, но всё же утром на кухне бывшей коммунальной, а нынче полуартистической (ибо кто есть мошенники, если не артисты?) квартиры Алексей Давыдович в бархатной куртке чувствовал себя барином.
Андрей, на плечи которого легли вся тяжесть и прелесть переезда и обустройства нового жилья, придерживался иного мнения, отца, как всегда, не интересовавшего. И всё же Андрей, накрывая на стол, искоса поглядывал на отца, в глупой надежде, что Алексей Давыдович заметит его взгляды и желание вступить в утреннюю разминочную перепалку. Но Алексею Давыдовичу было наплевать, тем более что он прекрасно знал: сын считает привязанность отца к таким вещам, как домашняя бархатная куртка, анахронизмом, в чём отчасти таился намёк и на саму персону Алексея Давыдовича.
Андрей, который всю свою сознательную и бессознательную жизнь жил с отцом, привык к определённого рода зарядке: Алексей Давидович никогда не оставлял мозг сына в покое.
– Просто хочу проверить, есть ли он у тебя, – говорил он после особенно колкой, заковыристой фразы, приводившей Андрея, как правило, в состояние, близкое к истерике. С годами фраза изменилась на «я должен быть уверен, что он у тебя не размяк».
Сколько себя помнил, Андрей был постоянно чем-то занят. Если он не мыл полы, значит, красил их. Если не клеил обои, значит, до одури спорил с продавцом в магазине, настаивая на том, чтобы его отвели на склад, где непременно должны отыскаться шелковые, красные с белым, которые хотел папа. Когда Андрей не изображал нужного папе персонажа в компании людей, указанных папой же, – он играл в домохозяйку с сильными мускулистыми руками.
Сейчас Андрей сервировал завтрак для папы, а сам боковым зрением оглядывал кухню и отмечал для себя, что сегодня нужно сделать: посуду купить, – знаем, где и какую, холодильник поменять, – знаем, куда позвонить и куда поставить, и обед – главное обед! Папа считал, что классический приём пищи в два часа пополудни продлевает жизнь. Андрей был мастером на все руки благодаря тому, что его папа был исключительным мастером только в одном – он умел дрессировать детей.
– Как говорят французы, ищите женщину, – наконец изрёк Алексей Давыдович.
– А мы кому женщину искать будем – тебе или мне? – молниеносно отреагировал Андрей, которому уже минут десять как было скучно. – Если мне, то давай шатенку, такую, знаешь, жгучую и с родинкой вот здесь.
Он с готовностью принялся раздеваться, чтобы показать, где именно должна быть родинка у волшебной шатенки.
Алексей Давыдович недовольно поморщился.
– Ты столь же примитивен, сколь и…
– Туп! – радостно закончил фразу Андрей. – Знаем, слышали. Так чего мы ищем, папа?
Алексей Давыдович посмотрел в окно и улыбнулся, что, конечно, никак не могло удовлетворить любопытства Андрея.
– Какого девайса не хватает твоей гениальной разводке, простоты и глубины которой мы с Болдиным не в состоянии оценить, – Андрей торопился выговорить всю фразу целиком, поскольку перебить его могли в любой момент, – и не столько потому, что тупы и примитивны, – да, Болдин? – а скорее потому, что папаша наш до жути скупердяй!
Закончив фразу без помех, он в радостном ожидании уставился на отца. По его мнению, получилось лихо.
– Не скупердяй ваш папаша, – легко ответил Алексей Давыдович. – Просто всему своё время. Сына, ну дай насладиться замыслом! – широко улыбнулся он. – Это же так увлекательно – наблюдать за тем, как у отпрыска мозг ворочается в безуспешных попытках понять ход моих мыслей!
Андрей в сердцах вывалил всю банку корма Болдину в миску.
– Ешь, мой славный молчаливый друг, ешь. И херня, что папа притащил нас в коммуналку, где трубы ревут по ночам голосом Мерлина Менсона! И, конечно же, херня, что мы сидим взаперти, выходя пописать только под покровом тьмы! И однозначная херня то, что мы с тобой – марионетки в его жилистых старых руках.
Андрей закончил свою полную горечи и обиды речь и скосил глаза на отца, который внимательно просматривал газету.
– Во-первых, взаперти сидишь только ты, – сказал тот, не отрываясь от газеты. – Это же не Болдин облажался с силиконовой дивой и её ухажёром. Во-вторых, руки у меня, может быть, и старые, но никак не жилистые. Я же не грузчик, в самом деле! А в третьих, коммуналка нам просто нужна – прими это, сына, как факт.
Алексей Давыдович отложил газету и посмотрел на Андрея.
– Может быть, выпущу тебя сегодня. На всякий случай потрудись к вечеру привести себя в такой же вид, в каком ты явился пред ясные очи своей… – он пытался вспомнить имя. – Клотильды? Кончитты? Изольды?.. – варианты иссякли, и Алексей Давыдович с жалобным видом посмотрел на сына.
Андрей решил с достоинством перенести это унижение: он молча убрал чашку отца в раковину и так же молча покинул кухню.
– Вивиан! – донеслось из коридора.
– Отчего же сразу не Мессалина? – усмехнулся себе под нос Алексей Давыдович.
Андрей этого не слышал, но догадаться было нетрудно: у отца для всех женщин мира было только два статуса, они же заменяли имена, – Мессалина и ласточка.
Андрей вошёл в свою комнату и упал на огромный широкий матрас. Ремонтом эту комнату обделяли долго, и Андрей не собирался нарушать эту вековую традицию, но для себя всё же кое-что успел сделать. Матрас – подчеркнём! – был шикарный, ортопедический, оснащённый, по словам продавца, ещё какой-то штукой, настолько хитрой, что Андрей не запомнил. Бельё тоже было выше всяких похвал. Впрочем, это только Андрей так думал. Папа же был убеждён, что именно бельё мальчик выбрать не в состоянии. На стену Андрей повесил огромный телевизор, который, по его мнению, вполне заменил обои. В общем и целом комната была пригодна для комфортного времяпровождения. Так же думал и Болдин, который ночевал ночью и почивал днем только здесь.
Алексей Давыдович стоял в дверях комнаты сына и обозревал пространство. Он был задет и даже обижен. Андрей же одной рукой что-то лихо печатал на ноутбуке, лежавшем у него на коленях, второй – гладил Болдина, разлёгшегося рядом на подушке, одним глазом смотрел в телевизор, вторым – в монитор.
– Так, значит, да? Мы тут новости на большом экране смотрим, а отец должен газеты покупать, чтобы знать, что в мире происходит?
Андрей усмехнулся, не отрываясь от монитора.
– Если папа хочет телевизор, папа должен это сказать. Тогда сын закажет бесовскую машинку, и её доставят через два часа. А поскольку папа не озвучил желание, сын, который не умеет читать мысли, ничего и не сделал.
Он наконец поднял голову и посмотрел на отца с улыбкой.
– Сынок, а догадаться? – скорбно поджал губы Алексей Давыдович.
– А не пилить меня? – весело парировал Андрей.
Алексей Давыдович посмотрел на экран телевизора.
– Что обещают?
Андрей закончил печатать, отложил ноутбук и с удовольствием потянулся.
– Конец света обещают.
– Вот как! И когда?
– А всегда! Пап, ты же знаешь людей как никто! Люди любят катастрофы, им нравится жить в ожидании вселенского потопа. Это их заводит и толкает на безумные поступки.
Алексей Давыдович отрешённо качнул головой, что у него было признаком задумчивости, обещающей головную боль потенциальным жертвам.
– Да-да. – Он посмотрел на Андрея и повторил вопрос: – Так когда, говоришь, ближайший конец света?
– Если верить Скаллиону… – Андрей глянул в ноутбук.
– А кто это? – ревниво спросил отец.
– А какая разница? – коротко хохотнул Андрей.
– Большая, – резонно заметил Алексей Давыдович и с достоинством подчеркнул: – Мне не всё равно, кому верить!
Андрей наслаждался, глядя на папину игру.
– Да ты вообще веришь только двум людям на этой обречённой планете: Бенджамину Франклину и королеве Елизавете Второй.
– Это единственные люди, за которыми стоит эмитет национальных банков, сынок! – явно не в первый раз принялся втолковывать Андрею отец. – Им нельзя не верить!.. Ну ладно, я ушёл.
– Папа, ты куда? Я думал, мы ещё поиграем!
– Сущий ребёнок! – всплеснул руками Алексей Давыдович. – Папе надо работать!
– Я тоже хочу!
– Ты уже поработал, – ядовито сказал папа. – Хорошо поработал!
– Ты опять?! – вспыхнул Андрей.
– И ещё много-много-много раз, уверяю тебя, – кивнул Алексей Давыдович. – Пока жив, буду напоминать тебе твою первую самостоятельную работу! Да! И помой полы!
– А розы белые не высадить?! – запальчиво выкрикнул Андрей уже в закрывшуюся дверь.
– Папе было бы приятно! – донеслось из коридора.
КОГДА-ТО ДАВНО
В прекрасном, волшебном и мутном городе Ленинграде Вовке понравилось сразу. И не только потому, что здесь обитали люди, даже кожей излучавшие инакость, непохожесть на уютную и теплую ауру Вовкиного родного провинциального городка. В них, в этих людях, он чувствовал размах: даже в самом пьяном из сантехников и самом зачуханном из грузчиков Вовка видел мощь русских медведей, серых волков и прочую ахинею, которой нещадно пичкал себя перед приездом сюда, – благо русские классики писали в своё время много и подробно. Вовка готов был раскланяться перед первой высунувшейся из окна барышней. Он готов был поднять платок дворянки, если та неловко его уронит. Вовка хотел верить – верить в то, что жизнь может быть иной, более возвышенной, что ли.
– Вов, ты, главное, не думай, ладно, – оборвала Вовкины мечтания и парения бабушка. – На тебя это плохо действует, а получается всё равно через раз. Так что давай думать я буду, да?
Вовка встряхнулся. Он уже на два корпуса отстал от идущей твёрдым комиссарским шагом бабушки. Он дважды торопливо скакнул вперёд и, поравнявшись с Гретой Гарбо, выдал:
– Довольно мило с вашей стороны, уважаемая, брать меня на дело и не вразумить – а что, собственно, к чему?
– Красиво накрутил! – одобрила бабушка. – Но стили перемешивать надо только в том случае, когда тебе нужно произвести впечатление на олухов. Сейчас же получилась стилистическая ахинея, которая даже зрителя в театре оперетты не рассмешила бы. Но в целом, признаю, попытка была неплохой.
– Я не волшебник. Я только учусь.
– Не волшебник, похоже, это я! – вздохнула бабушка, смерив его критическим взглядом. Она резко затормозила, и Вовка влепился в её спину. – Пришли.
Вовка поднял голову и увидел большую надпись на куске фанеры, выполненную в лучших традициях иллюстрирования книг Достоевского. Они вошли, и Вовка принялся вертеть головой, как заведённый. И его можно было понять: этот недоюноша никогда не бывал в настоящем ломбарде. Ему мнились низкие потолки и керосиновые лампы, подслеповатый еврей в столетней жилетке, – а на деле оказалось: просто комнатёнка и чем-то смахивающий на сапожника противный дядька, которого уже через год смело можно будет называть противным старикашкой.
– Очки надень, – зашипела бабушка.
Вовка, подавив вздох, нацепил на нос уже знакомые очки с толстенными линзами.
– А вот выражение провинциального лопуха с лица сотри, – продолжала шипеть бабушка. – Ты – коренной ленинградец. Ты недоверчивый и расчетливый. И все люди для тебя обманщики и прохиндеи. И ты – зануда. Студент. Отличник.
И под этот грозный шёпот Вовкино лицо стало меняться: брови собрались над переносицей, одна выше другой, губы сложились в скептическую усмешку, адресованную буквально всему, что встречал взгляд, высокомерный и презрительный. Плечи, в будущем обещавшие косую сажень, как-то ссохлись и съёжились. Вовка на глазах таял, кажется, даже пиджак стал ему велик. Бабушка явно была довольна.
– Я бы хотела сдать кольцо, – надменно объявила она, дойдя до заветного окошка, из которого тотчас, как чуткая кукушка, высунулась голова, до этого момента следившая за вошедшими через стекло и решётку. – Будьте любезны, милейший, оцените изделие.
Милейший, расцвечивая всё вокруг улыбкой, обнаруживающей основательный недостаток зубов, протянул руку.
Бабушка кивнула Вовке, и тот, мелко дважды кивнув в ответ, распахнул пальто, под которым оказался свитер, натянутый на рубашку. В её-то нагрудный карман и полез Вовка, демонстрируя чудеса неловкости. Добыв, наконец, коробочку, он открыл её и положил на подставку в окошке.
Ленинградский Шейлок замер.
В коробочке лежало невероятно, изумительно изящное кольцо с одним-единственным камнем, мастерскую огранку которого не могло скрыть ни скудное освещение ломбарда, ни лоскут убогого бархата в коробочке.
– Ну? – нетерпеливо спросила бабушка.
– Боюсь, я не могу его взять, – с явным сожалением ответил оценщик, убирая линзу.
– Почему же, не потрудитесь объяснить? – высокомерно поинтересовалась бабушка.
– Мы не располагаем полномочиями покупать товары за сумму, превышающую десять тысяч, – заученно отбарабанил оценщик. – У нас – правила.
Вовка на словах «десять тысяч» закашлялся. И бабушка моментально сориентировалась: она тряхнула головой и подняла на оценщика взгляд из серии «я-несчастная-одинокая-очень-пожилая-но-сильная-женщина».
– Мой внук… – начала она с трагически-стоической ноткой в голосе.
Вовка, не сводя глаз с оценщика, взял коробочку и тем же многотрудным путём водворил её обратно в нагрудный карман рубашки.
– …Мой внук серьёзно болен. – Бабушка выдержала паузу. – Туберкулёз.
Вовка, как бывалый тапёр, тут же в подтверждение её слов глухо и страшно дважды кашлянул, вынул платок из кармана и приложил его к губам.
– Мне необходимо отвезти его в санаторий. Как вы могли догадаться, я – пенсионерка. И пенсии вполне хватало на нас обоих. Тем более, что мой внук…
Вовка вновь дважды кашлянул, так же глухо и страшно, а когда отнял платок от губ, дал возможность присутствующим увидеть несколько мелких пятен крови. Оценщик испуганно дёрнул головой и сочувственно ойкнул. А вот бабушка реально испугалась.
– …Мой внук – студент, – продолжила она, а сама всё поглядывала на Вовку, и было ясно, что к чертям летят афера и веселье, что ей сейчас важно только одно – потрогать коричневой сухой ладонью его лоб, послушать своим чутким ухом хрипы: прямо через свитер и рубашку и даже через пальто она бы расслышала угрозу своему мальчику и за уши вытащила бы её голыми руками из этого юного тела!..
– …Мой внук – студент, – заново начала она, решив пока отложить все решительные действия по искоренению заразы, поселившейся в легких внука. – Стипендия отличника. Но это не выход из ситуации. Ему нужно усиленное лечение и горный воздух.
Последовала пауза. Оценщик отвёл взгляд – так велико было искушение!
– Сколько вы можете дать? – решительно спросила бабушка.
– Нуууу… – протянул было оценщик, но опять испугался. – Нет, я не могу!
– Давайте-ка так, – жёстко сказала бабушка. – Кольцо я всё равно продам. Вот пойду сейчас на «блошинку» и продам.
Оценщик непроизвольно схватился за сердце, что бабушка отлично увидела.
– Вы платите мне девять тысяч, выигрываете тысячу, – и никаких претензий. Тем более, что я сразу могу вам сказать – выкупать я его не буду. Сами видите, не до того. Так что вы можете смело начинать искать клиента. Ну?
Оценщик невольно погрузился в мир прекрасных перспектив, которые открыли бы перед ним не зарегистрированные ни женой, ни любовницей тысяча и кольцо.
– Ну? – грозно напирала бабушка. – Вы заставляете меня думать, что деньги перестали нести положенную им функцию.
Оценщик едва слышно вздохнул и принялся отсчитывать деньги, поглядывая то на бабушку, то на Вовку, который уже в третий раз полез за кольцом в карман.
