Читать книгу: «Вода», страница 5
Вдруг калейдоскоп остановился и шум в голове прекратился. Девушка почувствовала, что падает вниз, вздрогнула, но потом поняла, что падает на самом деле мозаичная картинка. Она судорожно вытянула руки, пытаясь схватить ее, но было поздно. Мозаика ударилась о невидимую поверхность, раздался тупой неприятный звук, как от удара тяжелым по голове, и весь узор калейдоскопа перечертили длинные неровные трещины. Нина в последний раз напряглась, чтобы закричать, и с протяжным стоном очнулась на узкой койке в своей маленькой палате.
Все прошло без осложнений, сказал врач, зайдя осмотреть пациентку перед выпиской. В тот же день Нина вернулась в гостиницу, мрачно осознавая, что тощий доктор вычистил вместе с червяком что-то еще – что-то важное и жизненно необходимое для Нины, то, чего теперь в ней нет и никогда не будет.
Выйдя на набережную Вайтань, Нина подошла к перилам, посмотрела на мерно дышащую реку и перевела взгляд на блестящие небоскребы района Пудун, торчащие, как ракеты, на противоположном берегу и интимно прижимающиеся друг к другу. Новой постройкой Пудуна была самая высокая башня в виде бутылки.
Нина повернулась и увидела позади огромного блестящего быка – старинный памятник, олицетворяющий рыночную силу Шанхая. Слева, метрах в пяти, располагался другой памятник. Пять железных фигур: трое мужчин, женщина и маленький ребенок – истощенных, в оборванных одеждах. Тела изваяний были испещрены неровными отверстиями, голова ребенка неестественно наклонилась вбок, будто отрезанная. Изодранная юбка женщины свешивалась металлическими лохмотьями, еле прикрывая израненные худые бедра. Все пятеро медленно брели куда-то, обратив лица в сторону старого города. Нина подошла ближе и прочитала надпись на табличке перед монументом: «От правительства Японии. С печальной и скорбной памятью о Нанкине». Нина внимательно осматривала застывших железных людей. У них не было глаз. Памятник выглядел устрашающе, однако рядом привычно останавливались туристы, чтобы сфотографироваться с изможденными жертвами войны.
Нина вздохнула. Пустота переполняла ее, и она будто видела себя рядом с этими рваными металлическими людьми – грязной, лохматой и глубоко одинокой.
Внезапный протяжный скрежет заставил ее оторваться от размышлений. Нина повернулась к расположенной по соседству аллее с двумя рядами редких, воткнутых в тесные квадраты газона деревьев. Она не поверила своим глазам: вся аллея вдруг медленно поехала в сторону, издавая тот самый громкий стонущий скрежет. Деревья наклонились чуть назад, словно сопротивлялись непонятному движению.
Старая китаянка, проходившая мимо Нины, истошно завопила и упала, распластавшись, ища точку опоры и цепляясь за землю. Нина обернулась в сторону набережной: толпа туристов нестройно разбегалась, люди начали кричать на разных языках. Аллея не переставала беспардонно елозить туда-сюда, будто сломанный конвейерный механизм.
Нина в ужасе перевела взгляд на реку: раньше спокойная, Хуанпу начала раскачиваться, расплескивая неестественно высокие, упрямые волны, которые разбивались о крутой берег и снова нападали, как собаки.
Неожиданно где-то внизу, Нине показалось, что это внутри нее, бабахнуло и затряслось. Она потеряла равновесие и упала, но быстро вскочила и тоже побежала. Удар из-под земли повторился, потом все стихло, но через несколько минут аллея опять поехала в сторону. Нина подбежала к большому старинному зданию, не зная, куда деться, и оглянулась на набережную. Снова сильно грохнуло, и Нина увидела, как верхние этажи башни-«бутылки» на другом берегу медленно и торжественно завалились набок и, разлетаясь крупными кусками, обрушились вниз.
Река продолжала бесноваться, некоторые волны уже достигали высокого берега и выплескивались на мостовую. Паника вокруг нарастала. Нина повернулась и бросилась к гостинице.
Землетрясение в Шанхае было небольшим по магнитуде. Получили травмы двести человек, около пятидесяти погибли. Так, по крайней мере, объявили по всем сетевым каналам. Основным разрушениям подверглись новоиспеченные небоскребы района Пудун. В старом городе провалились под землю и разрушились все пять металлических фигур памятника жертвам Нанкинской резни. Железный бык лишь немного накренился и совсем не пострадал.
ЧАСТЬ II
ГЛАВА 5
Антон зашел в избу. За столом сидели трое. Он поздоровался и повесил потную фуражку на хищный крючок у двери. Старший за столом, грузный смуглый мужик с сизым бельмом вместо левого глаза, налил из большой бутылки мутную белую жидкость и хрипло спросил:
– Будешь?
Антон отрицательно помотал головой – можно было и не пробовать, все равно бы не получилось. На печке в углу кто-то зашевелился, пестрая короткая занавеска отодвинулась, и из темноты показалась вихрастая голова Ваньки. Ванька был хозяйским сыном. Лет шести, худосочный, конопатый, с вечной тягучей зеленой соплей из одной ноздри, норовившей сбежать, он в последние дни часто попадался на глаза Антону.
Пацаненок высунулся из-за занавески, затем свесил ноги в дырявых носках и спрыгнул вниз, ловко попав в старые тапочки с драными грязными помпонами.
«Кто-то оплатил информацию», – подумал Антон.
Гулко топая пятками, Ванька прошел к столу и угнездился на краю скамьи, сутуло скрючив спину. Мужик рядом, остроносый, бледный, похожий на фрица, потрепал паренька по макушке и спросил:
– Пить будешь?
Ванька шмыгнул, затягивая соплю обратно в недра носа, и шепеляво ответил:
– Нет, мне нельзя! Мамка жаругает.
Антон не видел его мамку ни разу. Вероятно, запрос на общение со взрослыми местными был дорог, и никто не заказывал. Сам Антон экономил и не стал бы тратить деньги на такую ерунду. Он тоже сел за стол, большой деревянной ложкой подчерпнул из закопченного чугунка, стоявшего в центре, густую горячую кашу и шлепнул себе на тарелку.
– Что расскажешь? – обратился к Ваньке цыган с ровными и блестящими, словно салом покрытыми, кудрями, которые пружинами свешивались на глаза.
Мальчик покосился на горшок с кашей и прошептал:
– Послежавтра будет всего больше тысячи танков – ихних и ваших!
Он замолчал, уставившись на котелок.
Фриц вздохнул и громко сказал:
– Покормить!
Ванька сразу оживился и быстро навалил себе в тарелку три ложки каши, затем проделал в ней канаву по окружности, чтобы быстрее остывало, зачерпнул немного, подул, смешно надувая щеки, и отправил в рот первую порцию. Громко чавкая, Ванька объел горку по бокам, потом прорыл новую траншею и остановился, пережидая.
– Битва будет определяюш-шей. Ваша победа обешпечит в дальнейшем весь ход войны. – Он снова принялся за кашу, а когда доел последнюю крупинку, вытер рукавом влажный рот, тихонько рыгнул и посмотрел на старшего, Одноглазого. – Выежжать нужно пошлежавтра утром. Уже щас идут… штолкновения. Послежавтра двенадцатое июля. В девять поутру начнется крошилово! Иж экипировки все как обычно, амуниция полная. Но все-рно! – Он помотал головой и икнул. – Все-рно! Многих это не шпасет! Понимать надо! Там, брат, главное – быштрота! Бока не подштавлять, штараться в лоб иттить.
Все за столом внимательно слушали мальчишку.
– Ихние тигры бьют на две тыщи метров, а ваши… ну, вы жнаете, в общем. Но шанс есть, наших танков немало! И оштанется там… немало. Нельзя тормозить, кто юркий, тот выедет! Ш шобой побольше гранат и ручного, ежели танк из штроя выйдет – вылазьте! По месту отдельно шообщат, утром двенадцатого.
– А сколько их точно? Людей? – спросил Одноглазый.
Ванька мотнул головой:
– Эт не мое, кого постарше купите. Я все рашкажал!
Он вздохнул, затянул показавшуюся вновь соплю и сыто улыбнулся. Вместо переднего зуба во рту у него под розовой набухшей десной зияла черная дырка.
Антон понял, что информация по тарифу закончилась, и принялся за кашу. Мужики, молча чокнувшись, выпили.
Одноглазый снова обратился к Ваньке:
– А чего шепелявишь-то?
Парнишка продолжал улыбаться:
– Жубы молочные выпадают, понимать надо.
Фриц, усмехнувшись, спросил ради интереса, зная, что информатор больше не скажет ничего по существу:
– А что в принципе дальше будет?
Ванька, нахмурившись, повернулся к нему:
– В каком шмышле?
Фриц налил по новой и передразнил:
– В шмышле! Когда вырастешь? Что будет?
Ванька почесал затылок и задумчиво ответил:
– Когда я вырашту, все ижменится…
– А что изменится? – не отставал Фриц.
– Все ижменится! Я буду носить тапочки на ражмер больше.
Пацан сунул ноги в тапки с помпонами и поплелся к печке, одной рукой выдергивая из задницы заевшуюся штанину.
Цыган взял стакан, не чокаясь, выпил и, глядя в стол, сказал:
– Теперь все или ничего, обосремся – будем сосать лет пять, а может, и всю жизнь!
Он обратился к Антону:
– Ты гранат набрал? Видел! Отсыпать надо. У меня деньги закончились на информаторах три недели назад. Делись… Дымовухи и пару ножей… Я их живьем резать и душить буду. Мне терять нечего… эх!.. – Он укоризненно посмотрел на Одноглазого. – Сопляка взял! Точно провалимся!
Антон обиделся на «сопляка», но ничего не сказал. Одноглазый тоже молча жевал кашу. Цыган пьяно откинул кудрявую челку назад и обратился к Фрицу:
– А ты? Тоже мне… чего аватар сменила? Деньги только на расход! Могли бы оружия закупить или информаторов получше этого. – Он зло кивнул на печку. – Че те бабой-то не ходилось?
Фриц недовольно скривил губы:
– Бабой не ходилось? Посмотрела бы на тебя, когда десять человек трахают! Не то что аватар – пол бы сменил! Здесь бабой нельзя!
Одноглазый стукнул кулаком по столу.
– Баста! Ребенок! – Он зыркнул на Антона. – Зафиксируют разговорчики, выведут всех. Помалкивайте!
Антон встал, положил ложку на пустую тарелку и пошел к двери. Цыган крикнул ему вслед:
– Послезавтра в девять!
Антон вышел на крыльцо. Пахло скошенной травой и кострами. От земли, лысеющей в местах частого хождения: вдоль забора к бане, от бани до поленницы, – разило жаром, впитавшимся в нее за день. Узкая утрамбованная двухколейная дорога от дома змеевидно уползала вперед, вдаль, заканчиваясь, словно обрезанная, прямо посередине огромного темно-рыжего шара, наполовину закатившегося за линию горизонта. Откуда-то неприятно повеяло жженой пластмассой.
Антон задержал дыхание и снял ВР-шлем.
Как всегда, при переходе в режим реального времени немного кружилась голова. Он провел в шлеме около четырех часов. В комнату заглянула мать и, обрадовавшись, что он не в игре, позвала ужинать.
Отец уже доедал и недовольно скривился, когда Антон плюхнулся за стол рядом с ним.
– Мам, хлеба нет? – беззаботно спросил Антон.
– Нет, сегодня не успела купить. Вечером уже все разобрали. Без хлеба поешь.
Антон пожал плечами и принялся за жареную картошку. Ощущение сытости от виртуальной каши улетучилось очень быстро, и он был зверски голоден.
Набив рот, Антон обратился к отцу:
– Пап. Сегодня опять воняло! Шлем скоро накроется, ты когда мне новый купишь? Завтра уже край, послезавтра выступаем – решающая битва!
Антон начал играть с первого класса, поначалу ради интереса. Испробовав все новинки рынка, он увлекся профессиональным киберспортом и не пропускал ни одного мало-мальски важного турнира. Все свободное время отдавал онлайн-играм.
Игровые мегазвезды зарабатывали миллионы смарткоинов, и он надеялся в будущем на такой же успех. В школе пошли проблемы из-за несданных тем, но Антон рос сообразительным и неглупым, быстро управлялся с уроками и смог удержаться на уровне троек и даже четверок. «Деревянная болезнь», которую так и не смогли расшифровать, не причиняла никаких страданий, а необычный облик в этой ситуации даже помогал ему. Мальчик научился пользоваться своим положением, и учителя нередко спускали прогулы или несделанные уроки из жалости.
Совсем маленьким Антон интересовался книгами, рано научился читать и читал много. Родители сначала насторожились: вокруг мало кто этим занимался, но в конце концов решили, что ничего страшного нет.
Как только Антон начал играть, книжки отодвинулись на второй план. К двенадцати годам он смог добиться определенных успехов. Последней страстью стала Great Patriotic War – 3, одна из самых рейтинговых игр во всем мире, которая брала начало от популярной когда-то белорусской бойни World of Tanks.
Антон около года болтался по игре в одиночку, пробуя разное оружие, с переменным успехом участвуя в небольших сражениях и даже в диверсионной работе. Он мечтал о своей команде и выходе на международные соревнования.
В школе удалось найти серьезно настроенных людей – двух одиннадцатиклассников, виртуозов игры, которые не сразу, но все-таки взяли Антона к себе, несмотря на возраст. Они втроем и старшая сестра одного из парней – ее Антон никогда вживую не видел – начали выдавать неплохие результаты, а в итоге зарегистрировали команду, став танкистами Пятой танковой армии.
Последний год Антон фактически жил в игре, поэтому, когда забарахлил шлем, первым делом обратился к отцу – требовалось купить новый. И сейчас сын в очередной раз напомнил ему об этом.
Стрельников-старший угрюмо молчал. Сначала он надеялся потянуть с покупкой до Нового года, когда дадут хоть какую-нибудь премию, но тут ему сообщили, что их филиал банка полностью сокращают. Известие прозвучало громом среди ясного неба. По сути, это означало увольнение. На зарплате оставалась Лиза, которая начала работать совсем недавно. После родов жена посвятила себя больному ребенку и до последнего возила его по каким-то бесполезным и дорогим санаториям, реабилитационным центрам и врачам-консультантам. Она успокоилась, только когда совершенно четко осознала, что изменений не будет. Тогда Лиза сказала сама себе, что «деревянность» не болезнь, и устроилась медсестрой в поликлинику.
Жить на одну зарплату семье было можно, но рамки бюджета, пока отец ищет работу, сужались до предела. Сложно было решиться объяснить Антону, что шлем не является сейчас необходимым, но Слава понял, что затягивать с разговором нельзя.
– Слушай, дорогой, у меня проблемы…
Антон вопросительно уставился на него.
– На работе проблемы… Насчет шлема, я имею в виду, – чувствуя неловкость, произнес отец.
У Антона округлились глаза:
– В каком смысле? Шлем нужен, папа! Ты что? – Он повернулся к матери, ища у нее поддержки. – Вы чего? Не понимаете?
Мальчик со злостью бросил ложку на стол. Лиза опустила глаза. Она очень любила сына, но знала, в какую ярость тот может прийти. Это началось в раннем детстве. Антон почти всегда получал то, что хотел. И не потому, что он был болен и его баловали. Просто Лиза увидела однажды, как он кричит и багровеет всей своей деревянной кожей, превращаясь в какое-то фантастическое чудовище. Антон мог крушить все вокруг без остановки, поэтому родители всегда старались давать ему то, что он просит. Сейчас Антону был необходим шлем.
Лиза попыталась поддержать мужа, надеясь, что сын поймет – ему ведь уже не три года. Но Антон просто взбесился: от гаджета сейчас зависело его будущее!
– Как вы смеете? Я что, много прошу? Я еле-еле вылез на этот уровень! У меня и так проблемы с реакцией… руки не слушаются, а мне надо! Надо, чтобы слушались! Сами родили… буратино! – Голос его задрожал. – Теперь обязаны обеспечить! Без шлема ничего не будет! Послезавтра решающая битва! Прохоровка!
Отец не выдержал и хлопнул по столу:
– Прекратить!
Раздался неприятный нарастающий писк, постепенно переходящий в свист, – сработал датчик крика. Мать всплеснула руками и зашикала на мужа. Она отключила блок на стене, свист прекратился, но было понятно, что к ним уже едут и придется объясняться, показывать квартиру и вести себя тихо, чтобы доказать, что никто не применял насилия в семье.
Росармейцы прибыли через восемь с половиной минут – двое крепких парней одинаковой непримечательной наружности и строгая молодая дама в темно-синей форме. Дама была пышной, но одежду носила на размер меньше, поэтому брюки обтягивали взбитый зад и несоразмерно худые икры, а рубашка была заметно тесна – короткие рукава удушающе пережимали молочные плечи с крупными размытыми веснушками.
Парни почти не разговаривали, только уставились на Антона, разглядывая необычного мальчика, но не удивленно, а скорее скучающе. Видно было, что они присутствуют при «анализе» в качестве телохранителей пышки. Той надлежало проверить состояние семьи.
Она выслушала лепет Лизы насчет того, что они «ни-ни, просто случайно повздорили, никто никого не трогал», потом по-хозяйски велела всем сесть на диван, сама расположилась напротив. Анализаторша внимательно рассмотрела мальчика и родителей, не стесняясь длительной паузы, потом недовольно спросила, глядя на Антона:
– Что с ним?
Лиза, встрепенувшись, поспешила объяснить:
– Заболевание… редкое… с рождения.
Дама, позевывая, достала планшет и начала задавать стандартные вопросы: почему сработали датчики крика? Что стало предметом ссоры?
Когда она услышала, что все дело в игровом шлеме, цыкнула и закатила глаза, потом обратилась к Антону, фиксируя диалог на камеру планшета:
– Антон Стрельников, тебя кто-нибудь здесь обижает?
Антон буркнул, что нет.
Тот же вопрос был задан сначала Лизе, потом Славе. Получив отрицательные ответы, дама выписала штраф, и росармейцы уехали.
Стрельниковы постепенно отходили от испуга. Отец смотрел в пол и качал головой, периодически покрякивая от досады. Лиза укоризненно поглядывала на сына.
– Тебе не стыдно? – обратилась она к нему.
Мальчик вскинулся.
– Мне стыдно? Я сказал… – Он медленно и четко произносил каждое слово ультиматума. – Я сказал! Мне шлем нужен завтра. Край. Если не получу… – Он обиженно поджал губы. – Если не получу, то вы получите!
Он уже собрался выйти из комнаты, когда отец поднял голову и со сдержанной яростью произнес:
– Хрен тебе, а не шлем. Совсем берегов не видишь. Как с родителями разговариваешь?
Антон снова побагровел, повернулся, чтобы ответить, но вдруг остановился. Лицо его просияло. Твердо, не моргая, мальчик смотрел в глаза отцу, потом приоткрыл рот и протяжно пропел:
– А-а-а-а.
Родители оторопело уставились на подростка.
– А-а-а, – продолжал тот, прибавляя звук.
Через несколько секунд крик разносился по всей квартире, проникал во все уголки, нестерпимо бился в уши. Лиза в отчаянии вскочила. К упражнениям Антона присоединился писк сработавшего датчика.
Отец подбежал к Антону, замахнулся, но передумал и только зло бросил ему в лицо:
– Все равно шлем не получишь! А если хочешь орать – ори! Тебя заберут в соцопеку, тогда вообще никаких игр не будет! Месяца два станут разбираться, кто прав, кто виноват.
Такого поворота Антон не ожидал и закрыл рот.
В соцопеку нельзя! Пропустить предстоящее сражение невозможно. Он стиснул зубы и отвернулся. Предстояло снова объясняться с росармейцами.
Антон влез в тяжелый грязно-синий комбинезон, застегнул все пуговицы от паха до шеи. Танковый шлем был новым, пахнул кирзой и плотно охватывал голову. Выйдя на крыльцо, Антон увидел, что Одноглазый, Цыган и Фриц уже готовы. На ровной площадке во дворе, не совсем вязавшейся с перекошенным забором и дряхловатой избой, зеленел здоровенный Т-34.
У танка стоял невысокий усатый мужчина с волевым лицом, в форме и круглых очках в черной оправе. Фриц тихо спросил:
– Че это? Эт че, Сталин?
Антон скользнул взглядом по форме и погонам – две большие звезды сверкнули на солнце. Антон неплохо изучил военное дело, из всей бригады он один хорошо разбирался в чинах и знал основной командный состав. Это было выгодно: при правильном, по уставу поведении участникам начисляли бонусы, смарткоины и давали больше информации о предстоящих задачах. Знание теории, собственно, позволяло Антону оставаться в команде, потому что в сражениях он не блистал.
– Ротмистров, – прошептал Антон, подскочил к военному, вытянулся перед ним и взял под козырек.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – отчеканил он.
Ротмистров посмотрел на остальных на крыльце, те как по команде повторили за Антоном приветствие.
Одноглазый, как старший, отрапортовал:
– Пятая подгруппа сто десятой танковой бригады к выполнению боевого задания готова!
– Кто руководитель бригады? – хмуро спросил Ротмистров.
Одноглазый замялся. Он не знал. Антон звонко выкрикнул:
– Подполковник Хлюпин, товарищ генерал-лейтенант!
Ротмистров удовлетворенно хмыкнул. Антон воодушевился – правильный ответ сулил бонусы на счет подгруппы. Все четверо стояли навытяжку.
Генерал заложил руки за спину и повернулся к Одноглазому.
– Штаны просиживаете? Почему еще не на месте? Вся пятая гвардейская в роще, марш-бросок на триста километров. Мессеры буянят! А вы тут?
Одноглазый опустил голову. Фриц вступился за него:
– Нас информировали о том, что сегодня в девять!
Ротмистров злобно обернулся к нему и прошипел:
– Почему не по форме?
Антон пихнул Фрица локтем:
– Заткнись!
Но было поздно, наверняка заработанные смарткоины уже слетели со счета. Антон громко выкрикнул:
– Виноваты, товарищ генерал-лейтенант! Исправим! К бою готовы!
Ротмистров надвинул фуражку на лоб, совсем близко к очкам, и цыкнул языком:
– Разгильдяи, твою мать!
Потом выпрямил спину и громко, монотонно завел:
– Пятая подгруппа сто десятой танковой бригады Пятой гвардейской танковой армии! Вам предстоит сражение на рубеже Веселый, деревня Прохоровка. Предварительные данные о силах противника: семьсот танков, дивизия эсэс «Адольф Гитлер», второй, третий танковый корпуса эсэс… – Он на секунду остановился и, чуть смягчившись, добавил: – В общем, на всех хватит… – затем торжественно продолжил: – Бойцы! Это решающая битва! Не жалеть живота! Все мертвые в зачет в случае победы… Не щадить… – Голос его дрогнул. – Не щадить ни себя, ни врага!
Антон вытянулся стрункой, уже предчувствуя, как будет рвать немцев на тряпки. Он покосился на соратников, они тоже были на мази. Решающее сражение и победа в нем гарантировали переход на новый уровень. Это сулило шанс обеспечить себя игрой еще на один год, иметь возможность выхода в финал, а потом, глядишь, исполнятся заветные мечты – слава, деньги, все прелести жизни успешных киберспортсменов.
Ротмистров закончил и взял под козырек. Четверо бойцов хором ответили:
– Служим Советскому Союзу!
Генерал-лейтенант снял очки, обрисовал перед собой руками нечто, что сразу превратилось в объемную карту местности, красной каплей отобразил точку, куда им следовало прибыть, затем по-отечески посмотрел на всех и растворился в воздухе.
Антон повернулся к Фрицу и передразнил:
– «Че эта? Сталин?» – Он гоготнул. – Сталин! Ну ты дала жару!
– Пошел ты, – огрызнулся Фриц.
В отделении управления Т-34 разместился Цыган, который был водителем, рядом втиснулся Антон. Запахло мужским потом вперемешку с керосином.
Функция Антона в танке была неполноценной, как он считал. Будучи радистом, работать по профилю он не мог – радиоаппаратура давно сломалась, а денег на покупку и установку новой не имелось. В ведении Антона оставался только пулемет в правой боковой части – по сути, пукалка, которая особой роли в бою не играла. Часто требовалась помощь водителю: рычаг переключения скоростей был тугим и нещадно заедал, и тогда Антон наваливался на него всем телом, помогая Цыгану. Вот и вся роль Антона в команде. Он был недоволен этим, но понимал, что на другое претендовать пока не может из-за нехватки опыта и профессионализма.
Командир – Одноглазый – занял свое место в боевом отсеке наверху и поставил ноги на плечи Цыгану. Рядом с командиром устроился Фриц.
Внутри было тепло. Антон представил, что будет на поле боя – невыносимая духота и жарища. Цыган выжал сцепление, вытянул поршень насоса, машина завибрировала и загудела. Он переключил рычаг на первую скорость и потянул ручку газа. Танк двинулся вперед, кабину заполнили шум и лязг. Все знали, что слышимость с этой минуты нулевая.
Антону на своем месте не было доступа к прибору кругового обзора. Все, чем он располагал, – окошко для пулеметной стрельбы диаметром в палец. Запахло жженым, неясно откуда – из танка или из неисправного шлема. Антон стиснул зубы и решил не обращать на это внимания. Совсем скоро они были на месте. Цыган заглушил двигатель, Антон прижался к своему окошку, стараясь оценить обстановку снаружи.
Поле дышало свежим рассветом, еще не успев разогреться от бледно-оранжевого солнца. Время остановилось, и казалось, можно вылезти из тесной железки, пройтись немного и брякнуться куда-нибудь в траву, не выжженную пока солнцем или артиллерией.
Визгливый гул мессеров разрезал тишину. Взрывы от снарядов заухали совсем близко. Бах, бах! Звук бомбардировщиков изменился, стал более басовитым, потом снова перешел на фальцет. Танки двинулись, Цыган тоже спешно завел машину. Сердце Антона часто забилось: вот он, момент истины, главное – собраться, сделать все как надо, другого шанса не будет! Шум раздирал уши. Цыган привычно повел Т-34 зигзагом, размашисто вихляя. Он сосредоточенно высматривал дорогу и темные холмики немецких танков далеко впереди.
Командир, не отрываясь, смотрел в перископ единственным глазом. Время текло, как тягучий клей, а потом и вовсе будто застыло. Тут Одноглазый правой ногой нажал на плечо Цыгана, приказывая остановиться, потом повернулся к Фрицу и показал ему кулак, что означало «готовь бронебойный снаряд».
Фриц быстро достал тяжелую обтекаемую дулю, с усилием вставил ее в пушку и крикнул «Готово!». Его не было слышно. Танк после остановки еще покачивало, Одноглазый несколько секунд помедлил, всматриваясь в цель и вращая двумя руками механизмы поворота и подъема, затем крикнул «Огонь!» – тоже непонятно для кого – и нажал педаль спуска. Пушка бабахнула, дернув всю машину назад, кабина заполнилась едким порохом, неприятно застлавшим глаза. Фриц быстро схватил отлетевшую гильзу и выкинул ее в люк наверху. Цыган уже рвал рычаг переключения скоростей на себя, неистово матеря Антона, который замялся и не сразу пришел к нему на помощь. Машина взревела и опять поехала зигзагом. Только еле уловимые пулеметные очереди, которые как градины отскакивали от боков танка, напоминали, что их тоже хотят подбить.
Цыган выжимал около тридцати километров в час, от него многое зависело. Они сделали еще один выстрел, после которого открыли люк, чтобы выветрить пороховой дым из кабины – вентилятор тоже дышал на ладан. Антон приноровился стрелять из пулемета, пока они виляли по полю. Азарт и чувство непобедимости охватили его. Он верил, что броня танка выдержит любые снаряды, и громко распевал, направляя огонь куда ни попадя.
Перед третьим выстрелом командир целился чуть дольше. Он показал Фрицу раскрытую ладонь, и тот подготовил осколочный снаряд. Когда грянул выстрел, резко запахло жженым пластиком, а потом Антон уже мало что понимал. Как в тумане он видел Цыгана, который орал, вытаращившись на него и показывая на ручку переключения скоростей. Антон попытался собраться и дотянуться до ручки, но сил почему-то не было. Руки не слушались. Затем он почувствовал сильный удар в бок машины с той стороны, где сидел.
Цыган продолжал беззвучно, как в немом кино, материться и на Антона, и на командира в ответ на судорожные толчки ногой сверху. Антон не смог переключить скорость. Раздался мощный удар и раскатился по всему телу. Кабина заполнилась дымом. Антон задрал голову вверх и увидел, как Одноглазый откинулся на сиденье, со лба его стекала жирная багровая струя. Фриц уже вылезал наружу, нещадно давя командира сапогами и оставляя позади себя быстро распространяющийся огонь от пролитого горючего.
Цыган рванул к нижнему выходу, а Антон словно протрезвел и стал рьяно протискиваться наверх – через труп командира. Он быстрее сообразил, что нижний люк заело. Цыган схватил его за ногу, словно призывая пропустить, но Антон остервенело двинул ему сапогом в лицо, куда-то в область переносицы, потом еще и еще раз. Наконец он вырвался из рук Цыгана, оставив того оглушенным в отделении управления, и быстро выскочил наружу. Оглянувшись, Антон опомнился и протянул руку – помочь, но водителя уже заело резвое пламя. Как паук в банке, Цыган метался от стены к стене, не понимая, что надо лезть наверх. Антон закрыл крышку люка и спрыгнул на землю.
Обернувшись, он увидел огромное поле, заполненное машинами. Некоторые тэшки безжизненно стояли, подбитые, с оторванными стволами и башнями. Другие завалились набок, жалобно задрав гусеницы. Остальные продолжали елозить по полю, оставляя за собой лязг и клубы пыли.
Антон побежал, пригибаясь под обстрелом, не зная, в какую сторону двигаться. Он увидел Фрица, который схватился в рукопашной с немецким солдатом. Тяжело дыша, он не мог одолеть навалившегося на него противника. Взглянув на Антона, Фриц сузил глаза, словно знал, что тот не придет на помощь. Антон дернулся к ним, хватаясь за пистолет, но немец уже всадил во Фрица откуда-то взявшийся нож и несколько раз провернул его в районе живота или паха.
Антон развернулся и бросился бежать. Он не сразу понял, что продолжает судорожно напевать песню, которую орал в танке. На поле лежали мертвые, много мертвых с вывернутыми руками и ногами, с обезображенными лицами, совсем не похожими на человеческие, с выпавшими из животов внутренностями – словно кто-то разбросал помои из протухших овощей и мяса.
Запах пластика стал невыносимым. Антон взревел и крикнул:
– Шлем!
Он упал на землю и, плача, повторил:
– Шлем! Шлем!
Он продолжал плакать в своей комнате, сдернув перегоревший шлем, понимая, что теперь испорчена и его дальнейшая судьба в игре, и, возможно, вся его жизнь.
Утром Антон поплелся в школу с большой неохотой. Весь день он, холодея от страха, ждал встречи со своей командой, боясь даже предположить, чем закончился бой. В принципе, как сказал Ротмистров, в случае победы все мертвые в зачет. Это значило, что их всех восстановят в игре. Неприятно, конечно, вспоминать детали его поведения в танке, но на геройство без выхлопа никто не подписывался. Что еще оставалось делать?
Он краем глаза сканировал снующих мимо школьников, придумывая, что скажет Цыгану и Одноглазому при встрече.
После четвертого урока Антон пошел в туалет, быстро оправился и поспешил на выход, но чья-то рука грубо схватила его за шиворот, больно царапнув по деревянной шее.
Антон весь сжался, чувствуя, как сердце напряженно и быстро колотится где-то в кистях. Его держал здоровый детина в неопрятной одежде, тот, что в игре был Цыганом. Командир, худощавый и болезненно-бледный подросток в очках, приблизился к Антону.
– Здравствуй, дружище, – протянул он тонким голосом.
Цыган мертвой хваткой вцепился в воротник. Антон молчал и испуганно смотрел на командира, однако оправдываться не собирался.
– Что ж ты, козлина, натворил? – продолжал Одноглазый, ровно, без интонации выплевывая слова.
