Читать книгу: «Тридцать три несчастья», страница 9
– Тут ерунда, вы, наверное, уронили… вот, батарейки новые поставил, и всё. Только здесь не фотографии, видео какое-то, в музее, что ли. Освещено плохо, ни фига не видно. Нет, на фотике не разглядите, вот, если хотите рассмотреть, я на комп переписал.
Да, какой-то зал, узнаваемая лысая башка Стаса, что-то блестит, рыцари какие-то… ой! Озноб пробрал.
– Валер, перепиши, пожалуйста, на флешку. И вот ещё на этот адрес перешли, тебе ведь не трудно?
– Да в два пинка!
Снова вернулась к главному входу, кто-то от дверей бросился к ней, что-то про уборщицу, отмахнулась: «Потом!» Спустилась в подвал в свой кабинет, некоторое время сидела, обхватив голову: значит, всё-таки Стас? А зачем хранил? Выкинуть и забыть? Нет, надо посмотреть, ведь зачем-то прятал он эту запись.
Включила. Камера неподвижно вглядывается в сумрак под балконом. Люстра выключена, только настенные светильники горят. Под лестницей их свет отражают металлические фигуры рыцарей. Ничего не происходит. Люба двигает мышкой. Ага, только на десятой минуте из дверей гостиной показывается фигура маленького полненького человечка. Это Илья Большаков, она его фотографии в интернете видела. Чертами он похож с младшим братом, но фигурой… тот высокий, худой и сутулый, этот – наполеончик. Идёт прямо, потом подымает голову и смотрит в камеру. Идёт дальше и исчезает из вида. Значит, он видел оператора? И где он стоит? Да понятно где, на балкончике над входом. И никакой это не оператор, камера неподвижна. Значит, Илья Большой сам установил камеру между балясин, Люба её обнаружила через два года и положила в ящик кухонного стола, а в августе, когда Стас ножи точил, он наткнулся на неё, решил, что это Любина, и сунул ей в тряпки. Сам на себя компромат спас!
Что там дальше? Двое тащат Большого под мышки, это Стас и ещё один, примерно такой же комплекции, но причёски не видать, он в бейсболке. Большой ещё жив. Он кричит что-то третьему, которого не видно. Этот третий топчется у входа в мёртвой зоне камеры. Только иногда внизу появляется тёмный затылок.
Люба в ужасе: мало того, что Стас принимает участие в убийстве, он в этой паре киллеров явно ведущий. Снова мелькает затылок, он перемещается влево и исчезает. Киллеры с жертвой продолжают глядеть ему вслед. Понятно, третий пошёл в кабинет. Промельк головы слева направо. Ещё, вроде, что-то там белеет. Нет, это, наверное, дефект записи. Стас заводит руку за спину, что-то вытаскивает. Нож. Большой умирает не сразу, некоторое время корчится. Когда Стас ударяет его, оба отскакивают, наверное, опасаясь запачкаться. Когда убитый замирает, снова приближаются и переворачивают тело. А этого Любе никто не рассказал: они стаскивают с него брюки. Видно, что этот, который в мёртвой зоне, продолжает командовать. Стас уходит, возвращается с какими-то железками… а, гаечные ключи. Отвинчивают металлическую фигуру, обрушивают её на труп. Переговариваются; видно, что командир недоволен созданной инсталляцией, а исполнители отбрёхиваются. Всё. Стас глядит на часы, кивает, и убийцы устремляются на выход. И тут Люба ощущает какую-то фальшь в его движении. Непонятно. Дальше картина не меняется на протяжении часа. Потом в вестибюль заходит женщина. Делает полукруг вокруг этой страшной композиции и убегает. Опять долгое время пусто. Потом входит молодой паренёк, стоит над телом, разговаривает по телефону. Его Люба узнаёт, хотя за три прошедших года он растолстел и заматерел: это участковый из Новой Жизни. Прибытия оперативной группы она не увидела, запись кончается.
Как ни противно, но придётся просмотреть запись ещё раз. Не всю, фрагментами. Кажется, в одном месте второй, который в бейсболке, поворачивается так, что виден его профиль. Фас разглядеть нельзя из-за козырька, который полностью закрывает лицо для камеры, которая направлена под углом сверху вниз. Вдруг она видела этого убийцу в окружении Стаса?
Вот этот момент. Стандартный какой-то профиль, да и освещение неважное. Ухо виднее, чем нос… ухо?! Это же…
Это кошмар её юности. Она даже рисовала это ухо для следователя: очень рельефная раковина, козелок уродски большой и вывернут наружу, почти отсутствует мочка, зато вверх ухо вытянуто сильно. Следователь тогда сердито отмахнулся.
Вот и уши Стаса освещены резко… только это не Стас! Она вернулась к фрагменту, где почувствовала фальшь, к уходу убийц. У него же часы на левой руке, а Стас – левша, и всегда носит часы на правой. Вообще пижонство эти часы, у всех же телефоны. Но для Стаса это ещё и алиби. Молодец, он припас не компромат на себя, а своё оправдание! И Люба от облегчения расплакалась. Кто-то сунулся в кабинет: «Любовь Эдуардовна!», но она сердито отмахнулась, вытирая слёзы. Дверь захлопнулась, Люба снова уставилась на экран. Кто этот двойник? Да ясно кто, помнится, как-то она глядела на него из этого же дома и так же сверху, и так же приняла за Стаса. И понятно, кто третий. А ещё понятно, что обратиться ей с этой записью не к кому: следователь что-то мутит с Большаковым-младшим, адвокат дудит в одну дуду со следователем. И Вова Ушан, помнится, в полиции служил. Может быть, и сейчас служит.
Люба умылась холодной водой и пошла наводить порядок во вверенном ей здании.
В четверг она на работу явилась в платье. Нашлось в её гардеробе такое, захваченное впопыхах из квартиры Кузнецовых кем-то из соседей, она бы не взяла. Пару раз только надевала года два-три назад, а потом после уколов резко потолстела и носить уже не смогла. А теперь оно было ей свободно. Ну, подпоясалась узким ремешком, и очень даже стала элегантно смотреться, все на работе не сразу узнавали и забросали комплиментами, ведь привыкли видеть её в джинсах и рабочем халате. А Люба так решила: если её убьют те, кто стремится повесить всё на Стаса, должна она в свой последний час выглядеть красиво.
Через два часа поднялась на четвёртый этаж и сказала управляющему, что уходит до конца дня. Он было закочевряжился: «Почему?», а она отрезала: «Прокурор пригласил». Он осёкся. Люба сбежала вниз и в ожидании такси позвонила Саше:
– Пожалуйста, задержи Дениса в школе до вечера, пока не позвоню. Если не позвоню, вообще не отпускай. Всё потом объясню. Я иду в городскую прокуратуру.
В приёмной было не так много народа. Она спросила, как тут очередь, ей ответили, что вызывают по порядку записи, она повесила плащ и настроилась на длительное ожидание. И только через час её пригласили.
Вошла, поздоровалась, присела по приглашению прокурора. Он спросил, не возражает ли Любовь Эдуардовна, что на их встрече присутствуют… скороговоркой перечислил имена и должности троих.
– Да по мне, чем больше народу увидят то, что я вам принесла, тем лучше, – ответила она. – Мне в руки попала видеозапись преступления. Качество съёмки неважное, но кое-что разглядеть можно. Следователя, ведущего это дело, я на днях видела с предполагаемым организатором преступления. А один из убийц – полицейский… ну, по крайней мере, восемнадцать лет назад был милиционером. И к кому мне обращаться, если не в контролирующий орган?
Люба вытащила флешку из кармашка сумки и протянула её прокурору. Но приняла её женщина, сидевшая сбоку. Она подвинула к себе ноутбук и уставилась на экран. «Там только на десятой минуте действие начинается, – подсказала Люба. – Я не специалист, ничего не сокращала». Сидевший рядом заглянул ей через плечо и спросил: «Это же в доме Большакова? Откуда у вас?..» «Всё объясню, смотрите». Встал из-за маленького столика у дверей и подошёл к ним молодой мужчина: «Ну вот, это Корнеев!» «А вот и нет, – возразила Люба. – Смотрите дальше».
При общем молчании они досмотрели запись до конца. Потом молодой мужчина сказал:
– Очевидно, что один из убийц – Корнеев. Остальных не разглядеть. Откуда у вас эта запись?
– Давайте прежде чем ответить на вопрос, я докажу вам, что это не Корнеев. У вас есть его фотография, такая, как положено преступников снимать. Ну, фас-профиль? А теперь найдите момент, где они труп ворочают. Вот… чуть назад, стоп! Вот профиль. Обратите внимание на ухо. У убийцы уши обыкновенные, а у Стаса… у Корнеева они ломаные. Вы же знаете, он вольной борьбой занимался.
Всё так же молча они вглядывались в экран. Потом женщина спросила:
– Это что же, двойник?
– Да нет, типаж. В охрану набирают таких: бывшие силовики или спортсмены, накаченные, могучие шеи, бритые головы. Потом посмотрите ещё последние минуты, где этот тип на часы смотрит. Они у него на левой руке, а Стас левша, он на правой носит.
– Да, и экспертиза… – начал говорить молодой, но осёкся под взглядами остальных.
– Теперь второй. Чуть вперёд продвиньтесь и поймайте его профиль. А теперь увеличьте ухо.
– Да, вы много разглядели, – уважительно кивнул молодой. – Такое ни с чем не перепутаешь.
– Этого второго я тоже знаю. Восемнадцать лет назад он меня жестоко избил. Перелом челюсти. Тупая травма живота. Трещины в двух рёбрах. Ну, и прочие мелочи. Их было двое, но запомнила я только этого. По ушам. Я их даже рисовала для следователя, но он отмахнулся. Преступников, естественно, не нашли. Хотя я позже читала, что уши так же индивидуальны, как отпечатки пальцев.
– Если его тогда не нашли…
– В прошлом году я описала его своей родственнице, и она сказала, что знавала такого. Уроженец Утятина. Лет ему сейчас сорок восемь плюс-минус год. В школе кличку носил Вова Ушан. Служил в полиции Уремовска. По-моему, вам по силам найти его по этим данным. И тот, кого вы принимали за Корнеева. Как зовут, не знаю, а кличка у него Аббас. Служит младшему Большакову. Отсюда напрашивается третье имя. Ну, того, кто у входа мельтешит. Догадываетесь, что я подумала?
Пока Люба отвечала на вопросы об обстоятельствах, при которых она обнаружила запись, прокурор негромко разговаривал по телефону. Зашёл ещё один мужчина, какой-то помятый: и одежда помятая, и лицо помятое, и фигура. Поздоровался, сел за компьютер, постучал пальцем по тачпаду и через пару минут воскликнул:
– А ведь это не Корнеев!
– Это ты по ушам определил? – спросил прокурор.
– Надбровная дуга как у питекантропа. А что уши?
Ему объяснили. Он быстренько просмотрел запись, дошёл до последней сцены с убийцами, где можно было разглядеть их профили, и у него вырвалось:
– Майор Васильев!
– Это какой же?
– Его при реформе в десятом на пенсию ушли. Из Центрального района.
Женщина спросила:
– Это который на допросе… ну, челюсть сломал?
И стыдливо покосилась на Любу. Тем временем этот помятый просматривал записи, сделанные молодым человеком со слов Любы. Посмотрел на неё и спросил:
– Интересно, что вы думаете по этому поводу? Человек опасается быть убитым, и, вместо того, чтобы усилить охрану, рискует остаться один и включает запись.
Люба пожала плечами:
– Ну, знать-то я этого никак не могу, а вот предположение у меня есть…
– Ну?
– А вы помните, кто первым под подозрение попал? Если я не ошибаюсь, Романов? У них была встреча назначена на два. А на камере таймер поставлен на час тридцать. Большой ему какую-то пакость готовил, а его совсем не боялся. И брат, скорее всего, об этом знал. Он собирался свалить убийство на Романова. А тому повезло, что по дороге в «Речной» в ДТП попал. Там всё очень серьёзно было, и его полиция несколько часов не отпускала. Железное алиби.
– Но ведь в то время Романов был зятем Большакова-младшего.
– Он его ненавидел и тогда.
– Любовь Эдуардовна, я надеюсь, вы не всерьёз считаете, что следователь в сговоре с преступником? – спросил прокурор.
– А вы бы позволили Большакову присесть за ваш стол, даже не подозревая его в убийстве брата? Репутация-то у него очень подмоченная. Так что как минимум общение с ним неэтично и неосмотрительно. Слава богу, не мне с этим разбираться. Для вас даже этот майор-костолом всё равно свой, а Корнеев чужой. А для меня Корнеев друг. И меня интересует только одно: когда его отпустят?
– Ну… не раньше субботы.
– А почему?
– Необходимые формальности. Мы должны изъять у вас исходник и просим вас пока не разглашать то, что обсуждалось сегодня. Два дня, а потом как вам будет угодно.
Слишком много отцов
Катя повертела головой и ступила на «зебру». Она от рыбного магазина шла в сопровождении двух нескладных подростков, и это её сильно раздражало. Они не были наглыми, иначе сразу бы разогнала их крепкой бранью. Попытались довольно робко познакомиться, Катя их отшила. Теперь шли на некотором расстоянии непонятно на что рассчитывая. На переходе кто-то слишком приблизился. Она недовольно покосилась на попутчика и обрадованно воскликнула:
– Дядя Стас! Вы к маме?
Он её приобнял:
– Не окликал, испугать боялся. Я к маме, да, но по твоему вопросу, принцесса.
– Я не принцесса, а почти королева-мать. А какой вопрос?
– Я тебя завтра на ЕГЭ везу. В семь нормально?
– Да что вы со мной как с больной! Я и на автобусе могу!
– Да ладно уж, экзамен-то последний! А чего у отца не ночуешь?
– Поумнела, дядя Стас. Ой, смотрите, мама. Вон там, на углу, где на стене баннер вывешивают.
– Ага, вижу. Слушай, королева-мать, ты не находишь, что мама твоя похорошела?
– Она у меня всегда была самая красивая.
– Не скажи, детка. Когда я первый раз её увидел, я испугался. Она была такая бледная, лицо такое, – он пощёлкал пальцами. – Даже не могу описать. Голое, что ли. Понимаешь, без бровей, без ресниц, совершенно неподвижное, глаза в пол. Чепчик, мешковатое тёмное платье или джинсы с такой же мешковатой футболкой. Просто зомби. Как и сейчас, язвила, шутила. Но как-то вымученно, без вдохновения. Даже на свадьбе, когда я увидел, что она красивая… а ты видела её свадебные фотографии?
Катя помотала головой:
– Я и мужа-то его один всего раз видела, да и то мельком. Расскажите о нём!
– Нечего рассказывать. Не повезло парню, здоровье потерял. Все деньги на лечение уходят. Ну так вот, на свадьбе она была чудо как хороша. Но всё равно бледная и неподвижная. Невеста-зомби… или русалка. А сейчас, ты погляди, улыбается, глаза сияют! Э, это кто? Вроде я его в КПЗ видел?
– Из городской прокуратуры.
– Чего ему понадобилось?
– Не волнуйтесь, дядя Стас, ему мама нужна. Ну, не дошло? Влюблён!
– Да иди ты!
– Точно говорю. Так нам с Денисом и объявил, мол, я ухаживаю за вашей мамой с честными намерениями, хочу на ней жениться и стать вашим отчимом. Она пока за меня не хочет, но со временем я её уговорю. И, знаете, у него немного получается. Мама уже говорит, что он интересный собеседник. А раньше говорила: «Какой-то он потёртый».
– Значит, у вас может появиться отчим?
– Моя учительница по этому поводу сказала, что мужики заводятся как плесень. Стоит одному пятну появиться – глядишь, вся стена почернела. Так что я бы на него одного не ставила. Вокруг много юристов…
– Эй, что за намёки? Ты не про Темникова говоришь? Так он женат!
– А он жениться не обещал. Он просто ходит как кот вокруг сметаны.
– На этого я бы не ставил. Не в её вкусе. А ещё кто? А как твой брат к этому относится?
– Он ставит на учителя.
– Сашка? Ну, нет! Этот нам не подойдёт!
– Почему? Молодой, сильный, верный…
– Катенька, золотце, мама твоя… как тебе сказать… её воспитывала любящая мать. А потом она попала, извини, во вражеское окружение семьи твоего отца. Её никто не любил и не ценил. И она стала очень отзывчивой на хорошее отношение. Она готова усыновить всякого, кто ей доброе слово скажет! Когда меня все покинули кроме семьи, она понесла улики в прокуратуру. Хотя почему-то была уверена, что сторона обвинения решила в любом случае всё на меня свалить, и даже убить её, чтобы настоящих убийц отмазать. Она усыновила тётю Клаву за приют, бедного Милославского просто за его к ней привязанность, меня за то, что я её в Утятин сопровождал, Романова за то, что работу ей дал. А Сашку надо усыновлять не только вместе с его племянниками, которых он полностью содержит, но ещё и с сестрой, которая из тяжёлой болезни выбралась, а с шеи брата слезать не собирается. Нет, такую ношу её хребет не выдержит! А кто ещё?
– Одноклассники. Один полицейский в Утятине, холостой, дядя Витя. Добрый малый, но в смысле отчима так себе. Гуляка. Второго не видела, но Денис говорит, что приезжал два раза. Этот тоже с серьёзными намерениями. Разведённый. Живёт в Питере.
– Всё?
– Ну, если папу не считать. Но его считать точно не стоит… ой, дядя Стас, это кто? Ну, вон там, с Игорем Николаевичем? Прямо модель!
– Блин! Точно модель! Надо новое место искать.
– Да кто она?
– Кажется, это японская резиновая баба. Иди, скажи маме, что я у нового торгового центра на стоянке. Как освободится, брякните, я тут у входа вас подхвачу.
Стас остановился у киоска с выпечкой, и тут его хлопнул по плечу подошедший сзади Романов:
– Привет! Ты не знаешь, что за мужик вокруг Любы увивается? Не первый раз его тут вижу.
– Кавалер с серьёзными намерениями. Работает в городской прокуратуре, – ответил он, расплачиваясь за пирожки. Поглядел вслед резко развернувшемуся начальнику и расплылся в улыбке. – А может, японке тут не светит?
Через неделю он не преминул ещё раз потоптаться на этой теме. Когда Романов спросил его, что это он так зевает, он ответил, что накануне ездили на пикник в Утятин. У Кати был выпускной, они её проводили честь по чести до площади, а потом, когда школьники пошли в школу праздновать, они тремя машинами отправились на Любину старую дачу жарить шашлыки. Ночевали вповалку: дамы в домике, мужики в палатке и в машинах. Там река неподалёку, поэтому зажрали комары. Вот и не выспался.
Вечером Свете хвалился:
– Я ему фотки показывал!
– И к чему?
– Нет, я с подходом, глянь, мол, как Кате Любино свадебное платье впору пришлось!
– Да, платье – чудо. Просто трансформер какой-то. И Люба в нём выглядела классно, и Кате оно здорово живот задрапировало, и даже на нашей малявке потом смогли утянуть.
– Ну вот, стал дальше смотреть, а там Любины ухажёры. А мужики, сама понимаешь, они по природе своей собственники. Он хмурым глазом на Любу косится, а японская резиновая баба уже в отставке.
– Стасик, к чему эти интриги?
– Знаешь, надоели мне эти финансовые аферы при разводах. Пусть холостой ходит!
– А вот возьмёт и на Любе женится!
– Да фиг там! Не пойдёт она ни за кого из этих, она вся в детях. Осенью за Катюшку в декрет уйдёт.
А Любе вдруг позвонила Маргарита Андреевна:
– Люба, тут один господин тебя разыскивает. Зачем – не говорит. Но утверждает, что дело личное и тебя обрадует.
– Ну, дайте ему трубку, пусть радует.
– Любовь Эдуардовна, дело деликатное, я должен изложить его с глазу на глаз. Где мы можем встретиться?
Вовсе никакого интереса не было у неё, но мало ли, вдруг что-то действительно полезное, дала свой номер, предложила позвонить, когда будет в Уремовске. Он сказал, что будет сегодня же. Договорились встретиться в новом торговом центре в Любин обеденный перерыв.
Вырвалась немного пораньше и поднялась на второй этаж, чтобы с галереи понаблюдать, кто явится к фонтану, и определить на глазок, чего от него вообще можно ожидать. Ждать долго не пришлось, собеседник тоже пришёл раньше назначенного времени. Как угадала, что это он? Путём исключения: из семи усевшихся на бортик фонтана двое были подростками, один – бомжевато одетый старик, а остальные – толстые тётки. А этот плотный мужик лет за пятьдесят, которого Люба точно никогда раньше не видела, был того типажа, с которым она слишком часто пересекалась в последнее время. Нет, говорить с ним она не будет!
Люба повернулась и быстро пошла по проходу. Далеко уйти не удалось, на первых шагах её настиг телефонный звонок:
– Я на месте.
– Извините, возникли непредвиденные обстоятельства, в ближайшее время я с вами увидеться не смогу. Так что либо изложите ваши вопросы по телефону, либо перенесём разговор на позднее время, – ответила она на ходу.
– Но почему…
– Форс-мажор.
Собеседник отключился. Люба пролетела по проходу между торговыми отделами и зашлёпала подошвами сабо по ступенькам лестницы, ведущей к подземному паркингу. А на последних ступенях затормозила, наткнувшись на того, которого пять минут назад видела у фонтана. Как успел пройти по первому этажу и оказаться здесь одновременно с ней, ведь она почти бежала? Люба оглянулась. За ней не спеша спускался парень со стрижкой ёжиком в чёрной футболке. Точно, он стоял на галерее неподалёку и тоже смотрел на фонтан. Следовало догадаться: если она решила сначала посмотреть, с кем ей предстоит встретиться, то и этот тип, имея помощника, может её проконтролировать.
Значит, когда Люба ответила на звонок, парень понял, кто она, и сигнализировал сообщнику.
– Ну? Вам ясно было сказано, что говорить мне с вами некогда!
– И чем же я вам не понравился?
– Знаете, в моей жизни в последнее время много гадостей случилось. И каждый раз неприятности исходили от… скажем так, людей вашего типа.
– И что я за тип?
– Ну… отставник, скорее всего полиции… ну, или каких-нибудь других силовых структур. А сейчас занимаетесь чем-нибудь не таким правовым: служба безопасности какого-нибудь босса криминального толка… ну, или фирма охранная…тоже не очень чистая… то есть больше не по закону действует, а по поправочкам к нему… так ведь?
– Я работаю в службе безопасности вполне респектабельного банка. Там, кстати, председателем совета директоров ваш отец.
Люба даже засмеялась:
– Вы ошибаетесь, нет у меня никакого отца!
– Вы ведь Любовь Эдуардовна Кузнецова, девичья фамилия Кожевникова? Меня к вам прислал Эдуард Фёдорович Быкадинов.
– А, этот…
Люба задумалась, какими неприятностями может обернуться этот запоздалый интерес её биологического отца. Не дождавшись её пояснений, собеседник продолжил:
– Меня зовут Александр Александрович. Давайте всё-таки поговорим!
По этой лестнице не так часто, как по центральной, но всё-таки двигался народ. Чтобы не мешать, Люба отошла к широкому окну с низким подоконником, на который можно было присесть. Там, правда, уже сидел один молодой человек. Но она всё же уселась на противоположном конце, потому что к середине дня стопы огнём горели:
– Ну, рассказывайте, что ему надо от меня?
– Почему непременно надо? Вполне естественный интерес отца к дочери.
– Да бросьте! Насколько я знаю, ушёл он от мамы, когда мне было полгода. С тех пор не интересовался. Надобность, возникшая через тридцать пять лет, должна быть очень серьёзной.
– Не надо спрашивать об этом у меня. Поговорите с ним.
– Не буду. Ну, неинтересен он мне!
– Эта встреча вам ничем не грозит.
– Ага, только потерей самоуважения и предательством по отношению к памяти мамы!
– Знаете, взаимоотношения родителей – это дело только их. Не стоит родителей осуждать. И потом, он, может быть, сумеет оправдаться перед вами и компенсировать ваши потери. Вы только скажите, что он должен сделать!
– Ага, это очень просто. Можно вернуться в девяностые, когда мы голодали, и платить алименты. А можно появиться конкретно в девяносто седьмом и спасти меня от насильников. Я ведь даже не кричала, отбивалась молча, знала, что меня защитить некому. Вот пусть там папа появится и спасёт! Ещё бы от замужества меня спас в том же году, я ведь за деньги продалась, в сущности. И до сих пор за эту глупость расплачиваюсь. Не было у меня отца, нет и не будет!
– Ну, зачем вы так агрессивно…
– Ага, это я прикидываю, чем я могла этого донора спермы заинтересовать. Деньги? У нынешнего моего мужа в своё время был серьёзный бизнес, но сейчас одна небольшая строительная фирма осталась, да и та вот-вот обанкротится. Нет у меня денег! Может, папашин бизнес надо спасти? Я в банке операционисткой много лет работала, наверное, решил меня как крупного специалиста зиц-председателем на своё место назначить, чтобы денежки в офшоры увести, а меня в тюрьму отправить? Или он стал кандидатом на крупную выборную или правительственную должность, и опасается, что я рассказами о родстве с ним его скомпрометирую? Кстати, о донорах. Может, он серьёзно болен и ему донор потребовался? Так передайте ему, что не годятся мои органы для пересадки! Онкология у меня. 3-4 стадия. Курс облучения, потом курс химиотерапии, потом гормонами догонялась. Вот, только брови и ресницы чуть появились, а голова…
Люба сдёрнула с головы кружевную панамку. То, что на голове к этому времени отросло, только-только удалось оформить в нечто, похожее на стрижку. Но стрижка всё равно не удалась.
– Можете в областной онкологической больнице получить подтверждение, что организм мой ему не годен. Этот организм даже мне не годен, медицина подтвердит, что срок его службы ограничен месяцами, а не годами. Кстати, о фамилии. Урождённая Быкадинова, через полгода по заявлению родителей о признании брака и отцовства недействительными стала Кожевниковой, в первом браке была Кузнецовой, а теперь я во втором браке Милославская.
– Любовь Эдуардовна, не мне вас учить, но ненависть при вашем заболевании разрушает…
– Да нет у меня к нему ненависти! Ну, не может мужик отвечать за каждый сперматозоид, не туда попавший! Только и ему не стоит требовать компенсации за такую мелочь. Пусть не напоминает о себе. Не ненависть к нему он вызывает, а обиду на маму, которая выбрала такого недостойного производителя, и тем запустила в нашей семье цепь подобных выборов!
Люба натянула панамку и полетела по проходу первого этажа к фонтану. По пути только перед отделом верхней одежды затормозила у зеркала, чтобы поправить панамку. За ней никто не шёл. Постепенно успокаиваясь, она пошла к офису.
Вечером, обдумав всё по дороге с работы, она решила о нынешней встрече рассказать детям. Отреагировали они ожидаемо:
– Во, ещё один дедушка нарисовался, – это Денис. – Небось, остарел, одурел, поговорить не с кем. Будет теперь тебя жизни учить.
– Подожди, Дениска, он же банкир, – сказала Катя. – Может, стоит познакомиться? Мам, ну что ты теряешься?
– В том, что он плохой человек, я абсолютно уверена. И деньги эти чистыми быть не могут.
– Ну почему?
– Капитал – это воровство. Воровство вообще у народа, а в частности у меня. У маленькой девочки, которая бедно жила, потому что в семье только мама зарабатывала. И нет, украденное назад не возьму. Не буду оскорблять память своей мамы.
– Ну, мам!
– Дочь, я тебе ничего не запрещаю. Но общаться с ним не буду. Так что выбирай: или дедушка-банкир, или мама-завхоз.
– Подождите, вот я нашёл! Тут банк, а ещё вот три фирмочки в прошлом. Посмотрите, какой смешной у каждой уставной капитал! Торговал металлом с заграницей, а уставной равен стоимости входных дверей офиса! Правду, мама, говоришь, воровство тут и больше ничего.
Катя прилипла к монитору. Девочка она неглупая, разберётся быстро. А вот Дениска удивил.
– Сынок, откуда у тебя такие познания? Про уставной капитал?
– У Серёги отец фирму переоформлял, мы ему сайт подправляли. Не создавали, конечно, а так, по мелочам… картинки вставляли, прайс-лист набивали. Ну, он кое-что объяснял.
– Ребята, я ведь хоть и для прикола этому охраннику про донорские органы сказала, но такая версия возможна…
– Да, такой упырь может дочь родную распотрошить, – согласился Денис.
– Катя, а ты в себе двойной комплект человеческих органов носишь. Прошу тебя, будь осторожна!
К счастью, банкир исчез с горизонта, и охранники рядом с Любиной семьёй больше не появлялись.
Люба так и не узнала, для чего её разыскивали, и чем эта история завершилась. А завершилась она тем, что Александр Александрович уже через пару дней с утра появился в рабочем кабинете Эдуарда Фёдоровича и сказал, что женщину он разыскал, но, к сожалению, она не подошла.
– Это точно?
– Куда уж точнее! Два года назад прооперирована по онкологии, прошла курсы облучения, химиотерапии и гормонотерапии. Я в больнице копию истории болезни взял, Левандровский только рукой махнул. Что не отрезано, то облучено или сожжено. Сказал, удивительно, что ещё жива. У детей её мазок на ДНК взял, там тоже… что-то он говорил, есть сходство по каким-то аллелям, так что родство очевидно, но… в общем, не подходят!
– Она что, разрешила?
– Да что вы! Нет, конечно. Мальчишка в спортинтернате учится, мы туда зубного врача заслали. Ну, и с девчонкой по той же схеме. Она беременная, договорились, что врач её в стоматологию направит.
– Беременна? Сколько же ей лет?
– Семнадцать… как и вашей.
– А как Люба восприняла наш интерес?
– Агрессивно.
– Ты ей денег предлагал? Какая она вообще?
– До денег не дошло. Она неглупа, осторожна. Назначила встречу в таком месте, где можно издали на меня посмотреть. Как сама сказала, оценила мой типаж, который ей не понравился, и стала уходить…
– А какой у тебя типаж?
– Сказала: отставник, сейчас в службе безопасности, действую не по закону, а по поправкам к нему. Как вам?
– Да… если бы не болезнь, я бы её взял на работу. Ну, и как ты её поймал?
– Я Витю оставил на подстраховке. Догнали. Пришлось ей со мной поговорить. Но… вы же не уполномочили меня ничего разъяснять. Впрочем, она сразу высказала несколько соображений, зачем вы ею заинтересовались. Среди них было и донорство.
– Что?! Утечка?
– Не думаю. Говорю вам, умная она!
– Ну-ка, давай мне полную запись разговора. И не говори, что не писал, я тебя знаю.
– Да, вот видео, Витя снимал. Издали, поэтому звука нет. Вернее, есть, но посторонний, от тех, кто рядом с ним проходил. А наш разговор я на телефон записывал. Можете включить одновременно, будет почти синхрон.
После просмотра Быкадинов встал и заходил по кабинету:
– Ишь, непримиримую корчит. Может, ей денег дать? Что кривишься? Не возьмёт?
– Я, Эдуард Фёдорович, тоже в типажах разбираюсь…
– И какой у неё типаж?
– Моя мама говорила: люди бывают либо с внешней защитой, либо с внутренним стержнем, то есть люди-орехи и люди-косточковые. Орех такой внешне жёсткий, но стоит разбить скорлупу – и он побеждён. А люди-косточковые – сама мягкость. Вот жила Любочка, девочка-персик. Сок из неё давили и дома, и на работе. Ну, передавили, кожуру повредили, мякоть съели. И стала Любочка девочкой-косточкой. Сок из неё не выдавить, за бочок не ущипнуть. Обглоданная, твёрдая и несъедобная. Сердцевина надёжно защищена, зубами не разгрызть, бей молотком – выскользнет. И не унизится.
– Ну, не возьмёт. И что?
– А вы обидитесь. А вам нельзя.
– Почему это?
– У меня в семье тоже онкология была. Твёрдо знаю, что это болезнь обиды. Себе бы не навредить. Надо сохранять равновесие. Есть желание – потом её детям поможете с похоронами.
– Ладно, иди, Саныч, завтра в Питер поедешь.
Александр Александрович босса своего уважал и действия его одобрял. Ну, почти всегда. За исключением, пожалуй, увлечения мистикой. По бабам они частенько ходили вместе, жён ни во что не ставили. Он тоже в третьем браке состоял. Бывших своих близко не подпускал. Но сыновья! Заставил бы он старшего стать донором для младшего? Нет, он бы объяснил, попросил. Но вопреки желанию? А пожалуй, тот бы отказался, сыновья в редкие моменты общения, когда отцу удавалось их собрать вместе, демонстрировали явную взаимную неприязнь. От этой мысли он даже споткнулся на ступеньках и едва удержался за перила. И яростно матюгнулся не то на ступеньку, не то на Быкадинова, не то на себя.
