Читать книгу: «Край света», страница 2
* * *
Согбенно, заторможенно Дитрих брёл по улице, не разбирая дороги, погружённый в мрачные мысли.
«Опоздал, – думал он. – Никогда уже не вернуть тех счастливых возможностей, которые были в молодости. Как же так произошло? Ведь я в каждый момент делал то, что считал наиболее правильным. И всё равно опоздал. Жизнь пронеслась мимо, без остановки, словно ощерившийся орудиями бронепоезд. И вот стою я один на заброшенной станции в нерешительности, в какую сторону податься. Все направления безразлично одинаковы – глухи и пустынны. Повсюду царят разруха и запустение».
Дитрих остановился и поднял взгляд. Его внимание привлёк звук – монотонный, раздражающий.
Во дворе на детской площадке баловались подростки. Вместо мяча гоняли камень. Поначалу лениво катали его между собой, затем вошли в азарт, стали пинать сильнее. В качестве ворот выступали трубчатые стойки качели. Высокий переросток с прыщавым лицом размахнулся и со всей силы пнул камень носком ботинка. Камень закатился в пучок травы и остался валяться там, никому не нужный. Дети потеряли к нему интерес. Они сбились в стайку и принялись от скуки затевать очередную игру.
«Вот и я стану таким камнем, – хмуро подумал Дитрих. – Не нужным никому».
Коррозия. Чудится тебе, как ржавчина скрипит, проедает насквозь. Желание сбежать от страха. Маскируешь испуг, стараешься подавить чувство тотального одиночества. Даже (и особенно) когда вокруг много людей. Ни с кем не можешь поделиться сокровенным. И не то чтобы никто не понимает. Просто не в состоянии ни к кому обратиться. А иной раз не понимаешь даже сам себя.
Определи главную цель своей жизни и просто иди к ней. Обрети спокойствие в этом движении, перестань суетиться.
И вдруг Дитриха озарило! А ведь на заброшенной станции и не надо никуда торопиться! Дымящий напряжённый бронепоезд умчался вдаль, чёрный угольный дым рассеялся. Наступили тишина и покой. Стало отчётливо различимо стрекотание кузнечика. А что я, собственно, хотел? У меня же с детства была мечта. Я её стыдливо прятал, предавал всю сознательную жизнь. А мечта была такая простая. Попасть на Землю. Вот что мне надо сейчас – вспомнить о своей мечте! Раскопать закопанное сокровище.
* * *
Накануне в вечерний тайм прилетело Грозное Письмо.
Повестка скупо сообщала: «Уважаемый (ая) Дитрих Генцель! Просим вас незамедлительно пройти медицинское освидетельствование в любом Районном Средоточии Государственных Услуг для подтверждения лицензии на жизнь в обществе».
Дитрих брёл по улице в толпах людей. Мысли упорно долбились о Диагноз и злополучное Письмо. Последнее время он чувствовал себя среди людей как в тундре с гнусом. Вокруг до горизонта пустота, и в то же время непрестанно кто-то кусает, высасывает соки. Трудно дышать.
Брёл среди ходячих истуканов, врезался, его пихали, отталкивали к проезжей части, где бурным гудящим потоком неслись автомобильные тараны.
Неуютно.
«Пора уходить, – рассеянно думал он. – Невозможно больше оставаться. Всё испоганили. Как так можно?! Долго трудились и создали город, непригодный для жизни».
Вокруг пучилась людская масса. Заглатывающие, клацающие пасти дверей.
В голове, в теле по сосудам пульсировал страх. Угроза достоинству. Сохранить достоинство всегда оставалось его главным аргументом во взаимоотношениях с жизнью.
«Мне нет дела до всего мира. Продолжайте перемалываться в мясорубке. Ощущаете себя удовлетворительно? Простите великодушно, что потерял ориентиры. Я сумасшедший. Я представляю себя нечаянно попавшим в огромную вонючую кучу навоза. Моя ответственность – мечта и ребёнок. Всё. До остальных нет никакого дела. Сбежать? Слабак? Пожалуйста, обзывайте как хотите. Вырваться из капкана, глотнуть свободы. Спастись».
Желание Дитриха сбежать из Сущего мира нарастало, как уровень воды во время наводнения. Ему казалось, что он дошёл до предела. Дальше некуда. Причём желание это было необъяснимо и опасно с точки зрения здравомыслящего человека. «Душу тянет. А куда – непонятно».
Он задержался у стеклянной витрины и скосил глаза. Подозрительный тип в тёмном плаще смешался с толпой. Неужели следят?
– Ухожу, – твёрдо решил он.
«Так здесь всё устроено. Охламоны цепляются за жалкие объедки благ, ишачат, как рабы, барахтаются без результата. Отдают бесценные здоровье и время за никчёмные безделушки и пропитание. Не имеют возможности остановиться, оглядеться, осмыслить свои действия. Понять, для чего они пришли в этот мир».
* * *
Вернувшись домой, Дитрих включил телевизор. Дочь сидела в углу дивана, читала книжку.
– Сейчас что-нибудь приготовлю. Голодная?
– Угу, – буркнула Лиза.
Пока он чистил картошку, импозантный ведущий новостей монотонно повествовал о том, как на одной из ферм пригорода взбунтовались проззябы. Доблестные безголовые стражники применили усыпляющий газ. Вообще-то, Дитрих не любил смотреть телевизор. Видео огнемётом выжигало все его собственные ценные мысли. Но иногда, в основном во время приёма пищи, он позволял себе поддаться слабости.
– Что происходит?! – неожиданно воскликнул диктор, обернувшись. – Простите, – сказал он уже в камеру.
Дитрих удивлённо поднял брови: проверка на внимательность? Осознают ли зрители смысл передачи или потребляют телекорм подряд без фильтрации?
Но нет, похоже, в телевизионной студии действительно происходило нечто из ряда вон выходящее. Картинка переключилась на вторую камеру, и все увидели, как в студию вбежали несколько девушек топлесс и с задором в глазах стали производить хаос. Одна девица залепила в лицо оператору первой камеры большим кремовым тортом. Другая дебоширка попыталась сокрушить креслом световую декорацию, тяжёлое кресло прокатилось по полу, не нанеся конструкции видимых повреждений. Тогда девушка принялась аэрографом с красной краской писать лозунг на освещённом студийном стенде: «Откажи карлику!». Фраза вышла вкривь-вкось, смешными корявыми буквами, что закрепило хулиганку в роли неудачницы. Третья амазонка тем временем взялась публично соблазнять диктора. Сорвала с него толстые тёмные очки в роговой оправе, пыталась то стянуть с его плеч пиджак, то развязать галстук, то расстегнуть пуговицы на сорочке. Известный телеведущий неуклюже отстранялся от эксгибиционистки, не смея ненароком её оттолкнуть или ударить. Мало ли, что могут потом заявить юристы. Ходить по судам до конца жизни.
Чем закончилось забавное происшествие в прямом эфире, никто не увидел, потому что снимающая камера в ответственный момент стала крениться и грохнулась на пол. Изображение вспыхнуло и пропало. Почти сразу пустили рекламу.
* * *
Дитрих сидел на скамейке возле уличного кафе. Там, за плетёными столиками под широкими цветными зонтами со встроенными обогревателями, сидели красивые планетяне. Высокомерно молчали или трепались о ерунде. Из динамика звучал рваный отрывистый джаз.
Дитрих не считал себя красивым. Потому что никогда не замечал, что бы другие находили его привлекательным. Рост ниже среднего, нелепое лицо, очки, худощавый. Любое сравнение относительно. В главном соревновании всегда есть первые и последние. Первым достаются любовь, лёгкая дорога, многочисленное потомство и будущее. Последние чахнут в болезнях, одиночестве и исчезают в небытие. В каком-нибудь из поколений. Независимо от жалости и справедливости.
Зависть тщетна. Месть жёстко пресекается безголовыми стражниками и, в общем, ошибочна. Трудолюбие обманчиво. Аристосы всеми способами поддерживают миф о том, как самый распоследний становится первым – следует лишь терпеливо трудиться в существующей системе координат. Истратить отпущенное время и здоровье во благо процветания Аристосов. И тогда ты сможешь ухватить обглоданную кость. Вскочить на подножку последнего переполненного вагона поезда, уносящегося в будущее. С роскошным элит-классом в головном вагоне, в который не протолкнуться через длинный состав и в который чужих никогда не пускают.
Небо пучилось, клубилось тучами. Изредка покрапывало мелкими брызгами. Дитриху очень хотелось выпить чашку пенного капучино, но было жалко денег. С денежными запасами дела обстояли крайне скверно, особенно с учётом намеченного путешествия. Поэтому он лишь довольствовался доносящимся до него запахом кофе. Размышлял. Стояло много вопросов, на которые он не мог ответить даже под одеялом самому себе. ОСОБЕННО под одеялом наедине с собой.
Боязно.
– Если попробовать остаться? Что тогда? Ну, предположим. За сорок лет жизни не удалось добиться ничего. У разбитого корыта. И нет оснований считать, что вдруг наступит чудесное улучшение. Денег нет, жилья нет, работа опротивела до мурашек. Жена сбежала в неизвестном направлении. Ребёнок на шее. Неизлечимая редкая болезнь – окаменение. Очень странная, опасная своей внезапностью. С этой болезнью можно нормально жить, она протекает почти без симптомов. Но однажды, неизвестно когда, в любой момент, наступит фаза обострения. Постепенно, начиная с конечностей, тело онемеет и превратится в камень. Это происходит быстро, в считаные дни. Обыкновенно, но не всегда, окаменение начинается с кончиков пальцев ног, движется вверх и заканчивает макушкой.
– Ну, предположим, я остаюсь в Сущем мире и никуда не ухожу. Несколько лет житейских мучений – и всё. Последний взгляд с печалью и досадой.
Дитрих невольно прислушался к безмятежному щебету двух дам из кафе. Что-то о магазинных скидках. В их глазах отразилось любование собой и неприязнь друг к другу.
Параллельно скамейке располагался скверик. Там, возле фонтана, надменно задрав голову и важно вышагивая, прогуливалась на высоких каблуках мамаша с коляской.
– С другой стороны, Лиза. Славная умная девочка. Что делать ей? Остаться одной в этом безумном мире? Ну так все дети когда-нибудь остаются предоставленными сами себе. Когда взрослеют и берут ответственность за себя. Вон, в давние времена, говорят, уже в двенадцать лет женились и брались за холодное оружие. Стенка на стенку в чистом поле.
– Но эти бугорки на спине! Что если у неё тоже какая-нибудь странная смертельная болезнь? Может быть, связанная с моей. Или генетически связанная со мной. Не важно. Главное, что современное общество изо всех сил стремится к стерильности. Планетян, заподозренных в опасных болезнях, тем или иным способом изолируют.
– Ну хорошо. Оставшись, трудно будет ожидать чего-либо путного. Но уйти в неизвестность – разве это выход? Здесь скверно, но хотя бы предсказуемо. А там? Ты даже не представляешь, что может ожидать там. Неспроста же так устроено, что люди плотно скучились в Сущем мире, а в Искусном мире никто не живёт. Выход за пределы Центроса запрещён ради твоего же блага.
– Не понимаю, в чём здесь благо. В принципе не согласен, что кто-то другой устанавливает мне запреты. Под вывеской якобы общественного порядка.
– Он, прежде всего, предупреждает. Охраняет от опасности и риска. Из тех, кто уходил, никто не возвращался.
– Логика мне понятна, а заключение – нет. Может быть, они не вернулись, потому что там лучше.
– Предстоят суровые испытания. Ты готов подвергнуть им собственную дочь?
– Не знаю. Может быть. Что вырастет из человека, у которого в жизни не было испытаний?
– Вот бредовая мысль! Посмотри на дерево, растущее на просторе. Оно вырастает высоким и ветвистым. Цветёт и плодоносит. А дерево на скалистых камнях, под горным ветром – кривое и маленькое. С одним цветком на одной живой ветви. Трудности снижают вероятность успеха.
– Трудности увеличивают ценность успеха.
– Вот упрямец! Всё-таки решил идти?
– Если откажусь, буду сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Дитрих внезапно вздрогнул и с недоумением посмотрел на руку. На предплечье расплывалась жидкая белая клякса помёта. Одна из брызг отскочила на брюки. С неба донёсся скрипучий хохот чайки. Белая птица, расправив крыла, величаво и гордо удалялась в сторону реки.
– А-а-а!!! – раздался душераздирающий вопль дамы из кафе. – Ноготь сломала.
3. Пора
Дитрих опасливо шёл по подземелью заброшенного завода в промышленной зоне. Оказывается, в Золотом Городе было и такое. Старый налобный фонарик с почти разряженным аккумулятором не мог пробить густую гулкую темень и охватить всего пространства бывшего цеха – освещал лишь на несколько шагов. Внезапно Дитрих уловил движение, почувствовал чьё-то присутствие. Внутри всё сжалось от страха.
– Здравствуй, – вкрадчиво сказала Его Собственная Тень.
Справа и слева от невидимой тропки темнели очертания неземных существ – выползающие из мрака и извивающиеся в потолок широкие гофрированные трубы, разинутые пасти торчащих раструбов, грузные лохматые туловища станков с лапами и усами, оскаленные зубчатыми шестернями, свисающие с балок водоросли оборванных проводов. Всё было ржавое, пятнистое, в подтёках. Квадратные опоры невидимых в вышине балок были рябые, покрытые сколами и выщербинами отвалившейся штукатурки и плитки. И тоже все бурые, в пятнах плесени.
– Молчать невежливо с твоей стороны, – вновь подала голос Тень. – Побеседуем?
Под ногами хрустел и шуршал разномусорный шлак. Валялись обломки кирпичей, металлические обрезки. Идти следовало осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не угодить в замаскированную яму.
– Ответь, что ты ищешь в жизни? Всё, что бы ни нашёл, – пустота. Останься со мной. Только тень делает предметы объёмными, настоящими. Свет не может быть вечным. Погляди вокруг, он уже угасает.
Дитрих молчал.
– Я не могу остаться, – наконец вымолвил он.
– Почему? – удивилась Тень.
– Потому! – раздражённо отрезал Дитрих. Он и сам не знал ответа. Лишь испытывал неясное жжение в области солнечного сплетения.
– Глупец! – надменно бросила Тень. – Следует жадно хвататься за редкие шансы, выпадающие в жизни, как выигрыш в лотерее. Тебе милостиво предлагают повышение по службе. Новая должность, открытая перспектива. Знаешь, что такое точка бифуркации?
– Нет. И, пожалуйста, оставь меня в покое.
– Ну уж нет! В покое я тебя не оставлю. Мой верный слуга неусыпно будет следить за тобой. Клякс!
В темноте зашевелилось смутно различимое гигантское чудовище ростом под самый потолок. Раздался клокочущий рокот.
– Хозяин?
– Видишь ничтожное существо, переполненное страхом?
– Да, хозяин.
– Следуй за ним повсюду. Этот слизняк должен трепетать каждый свой тайм. Напоминай ему, когда станет забываться.
– Будет сделано, хозяин.
Добравшись со сжавшимся сердцем до дальней стены мрачного цеха, Дитрих отворил пронзительно скрипнувшую овальную железную дверь и стал спускаться по шаткой, местами влажной и склизкой лестнице из арматурных прутьев. Неожиданно оказалось высоко – не меньше десятка пролётов.
Внизу узкий коридор с параллельными рядами разномастных труб вдоль стены – и голых потных, и обернутых пухлой изоляцией – привёл к бункеру.
Сердце сдавливала неясная тяжесть. Наверное, так всегда под твердью. Дитрих постучал. Стук получился тихий, глухой, вряд ли его могли услышать внутри. Тогда он посветил перед собой и обнаружил кнопку звонка.
Зачем он здесь? Обещали изготовить выездную визу. После того как Дитрих принял твёрдое решение уходить за пределы Сущего мира, минуло немало времени. Он обдумывал, готовился. Больше, конечно, обдумывал, чем готовился.
– Как же без визы? – спросил его Сабир ещё там, на бульваре. – Чтобы путешествовать, непременно нужно иметь документы, подтверждающие, что вы постоянно прикреплены к точному месту жительства и отлучились лишь для того, чтобы вернуться. Иначе вас посчитают бродягой, а не путешественником. Быть бродягой – серьёзное преступление.
Дитрих не был уверен, что разрешения на выход из Города вообще существуют. Но решил перестраховаться на всякий случай. Сабир держался уверенно, как честный малый. Впрочем, трудно достоверно определить, лжёт человек или говорит правду. Сколько Дитрих себя помнил, люди всегда действовали из корысти. Говорили правду или лгали в зависимости от того, что было выгоднее. Не отличали правду от лжи по существу.
Наконец тяжёлая дверь бункера начала медленно отъезжать наружу. В просвете стоял щуплый мужчина неопределённого возраста в серой толстовке.
– Кофе? – предложил он.
– Не откажусь.
Сабир небрежно щёлкнул включателем пыльного электрического чайника, затем достал из распахнутого сейфа подготовленный комплект документов в полиэтиленовом пакете и бережно поднёс их будущему пилигриму.
– Настоящие? – наивно спросил Дитрих, принимая бумаги.
– Шутите? Лучше! Чистое произведение искусства!
– Вы раньше изготавливали кому-нибудь визы?
Сабир кивнул.
– Никто не жаловался.
«Потому что никто не возвращался», – отметил про себя Дитрих, но промолчал.
Кофе по вкусу и цвету напоминал помои. В огромной, не меньше полулитра, помятой жестяной кружке-бадье до середины была налита светло-коричневая жидкость с несколькими тающими, словно весенние льдины, комками сухих сливок на поверхности. Оставалось надеяться, что виза изготовлена в другой вселенной.
Дитрих коснулся края кружки сомкнутыми губами и медленно поставил её на стол.
– Я смотрю, вы подготовились. Вам будет не страшно, когда Падёт Тень. – Дитрих натужно улыбнулся, обведя глазами бункер. Здесь имелась вся необходимая для жизни мебель – кровать, холодильник, столы, стулья.
Сабир задержал взгляд на клиенте на мгновение дольше, чем позволяла вежливость.
– А вы, значит… Мм? – он сделал неопределённое движение головой.
Дитрих уклончиво пожал плечом.
– Правильно. Никому нельзя рассказывать о своей мечте. Даже тем, кто помогает в её осуществлении. Я думаю, никакая Ночь вообще никогда не наступит. Деза. Проверка на благонадёжность. Спецслужбы действуют, когда вы думаете, что их не существует.
Сабир подмигнул и дружески похлопал Дитриха по плечу.
– Берегите себя. Вернётесь – расскажите мне, что там да как.
И оба усмехнулись, делая вид, что понимают друг друга без слов.
Тем же путем Дитрих вышел на поверхность, и на него обрушился чуть приглушённый завесой слоистых облаков свет Вечного Дня.
* * *
С подпольным антикваром встретились в длинной низкой арке между двором и улицей. Незнакомец в тёмных очках стоял в алькове, накрыв голову глубоким капюшоном, так что Дитрих не мог разглядеть его лица. Кто он и где взял Карту, оставалось загадкой. Незнакомец не назвался.
– Принесли деньги? – глухо поинтересовался он. Казалось, антиквар искажает голос, чтобы остаться абсолютным инкогнито.
Дитрих поспешно полез во внутренний карман, расстегнул одной рукой молнию и вынул толстую, согнутую вдвое и перетянутую резинкой пачку крупных купюр. Изрядная доля его трудовых сбережений.
– Вот. Можете не пересчитывать, всё честно.
Незнакомец принял деньги и небрежно сунул в глубокий карман плаща. Из другого кармана достал сложенную в несколько раз Карту, кустарно ламинированную в полиэтиленовую обертку.
Дитрих начал её разворачивать, в арке было темно. Незнакомец сделал запрещающий жест:
– Спрячьте. Откроете после пересечения границы, не раньше.
– Откуда у вас Карта Искусного Мира? Кто рисовал?
Его похлопали из темноты по плечу.
– Никогда не задавайте вопросов, ответы на которые не сможете проверить. Не суетитесь попусту. Выждите пять минут, потом идите.
И незнакомец торопливо, не оглядываясь, пошёл на выход, скрипнув решётчатой металлической калиткой.
«Карта! – возбуждённо думал Дитрих. – Странствие обретает очертания».
* * *
– Папа, расскажи сказку! – попросила Лиза.
– Что-то мне сегодня не хочется. Устал.
– Ну вот, ты опять грустный! Как всегда!
– Ладно. Расскажу секретную легенду о Чудесной стране. Только никому-никому! Молчок! Тех, кто её рассказывает, хватают и швыряют в самую мрачную и жуткую тюрьму. Если, конечно, узнают. Ты же никому?
– Нет, – испуганно сказала Лиза. Зрачки её расширились, она приподнялась с подушки. – А почему нельзя?
– Если люди будут знать о Чудесной стране, то перестанут верить в правителей. А правители боятся этого больше всего на свете. Ведь они черпают свою силу в слепой вере охламонов.
В общем, слушай. Нам с детства внушают мысль, будто Центрос, или Золотой Город, – единственное обитаемое место во Вселенной. Повсюду мрак, кроме клочка тверди, отвоёванного цивилизацией у жуткой Планетты. Потому мы должны смириться, какими бы тягостными ни казались условия жизни. Терпеть и работать. Сплотиться вокруг Аристосов, которые хранят власть и устанавливают законы. Потому что без них наступит хаос и погибель. Альтернативы нет.
Возможно, это не так. Говорят, где-то далеко, может быть, в космосе, есть другое место, где живут планетяне. Оно называется Земля. Там обитают самые лучшие, самые добрые люди. Там всегда мир, никто никого не притесняет и не обижает. Там каждый может делать то, что ему хочется в любое время. Там много цветов, птиц и бабочек. Много радости, чудес и счастья. Там никто не болеет и не умирает. Но с Планетты на Землю могут попасть лишь те, у кого есть крылья. В древности таким образом туда улетали многие. Но в наше время крылья стали редкостью.
Может, это выдумки, всего лишь красивая легенда. Кто знает.
Вера в существование Земли официально признана первобытной ересью и запрещена на государственном уровне. Современная наука утверждает, что не находит доказательств существования Земли. Рассуждения на эту тему считаются в обществе в наши дни крайне неприличными, моветоном. За теми, кто распространяет слухи о Земле, следят спецслужбы. Говорят, они незаметно отлавливают еретиков по одному, сажают в тюрьму, заковывают в цепи, истязают.
Но люди продолжают втайне мечтать.
Я с юности мечтал попасть на Землю. Для меня это несбыточная, хоть и сладкая, мечта – нет крыльев, почему-то не выросли. Я бы очень хотел, чтобы ты когда-нибудь осуществила мою мечту. Я бы стал тогда бесконечно счастлив.
– Папа, что такое первобытная ересь?
