Читать книгу: «Путь стрельбы», страница 3
Тут он – профи, блин,! – поверх маски психиатра-стендапера натянул истеричку:
– «Это же неприлично! Сопли полетят! Они подумают, что я осмелилась придти сюда с вирусом и их заражать! Хозяева подумают, что я им заявляю, что у них пыльно и не убрано! Ужас-ужас! Я… я не могу чихнуть! О-о-о-о! Чихнуть – это ужасно!»
Замолк, вгляделся в меня, ожидая обратной связи.
Я – улыбалась. От удовольствия от шоу. Ну и от облегчения от некоторой доли разгрузки. Сказала эдак понимающе:
– Аарон Аврамович, мой репетитор по языку и литературе была человеком советской закалки…
– Ну, тогда Вы понимаете, что графиня чихает, и опрокинутым лицом бежит балконом в пруд.
Улыбнулась шире. Помедлила, типа обдумывая, спросила:
– А что… в нашем случае – чихнуть?
– В вашем… с подругой случае, я полагаю, чихнуть – это начать учиться стрелять и посмотреть на динамику состояния. Поскольку… да, это моё личное не профессиональное мнение, практически, не моё, а цитата Конфуция про меч: оружие надо иметь, чтобы быть не так, где надо его иметь.
Вот тут реально призадумалась. Мозги загрузило по полной. И мыслью, и китайским, и личностью Аарона Аврамовича.
Китайский – иероглифы. Более-менее точный перевод могут сделать гении и психиатры. И будет он вот такой кривой. Потому что сначала – «оружие нужно иметь, чтобы быть». А потом – уточнение «быть не так», и затем алогичное «не так, где». А какой-нибудь креативненький перевод типа «ношу ствол – 1) живу 2) спокойно» вообще переворачивает смысл, потому что теряет «иметь оружие», и даже добавляет экивок «вынужден жить спокойно».
В общем, я секунд пять напряжённо думала в стол. И прокручивала речь Аарона Аврамовича в контексте того, что он, видимо, тоже «АйКью достоверно не определяется». В том числе – фильтровала его речи через паранойю, что он меня умнее, и потому мог просчитать и навтыкать закладок и манипуляций.
Ну, так-то вроде ничего не нашлось. Так что погоняла приличные пару десятков секунд, вернулась в жизнь, встала, спросила:
– Спасибо, Аарон Аврамович. Сколько вам должна?
Он, бодро-весело:
– О, знаете! Мне очень хочется сказать, что должны честное слово зайти через полгодика и рассказать, что было дальше. И гонорар – на ваше усмотрение! – занести тогда. Но я боюсь, что это малореально, так что – демонстративно смотрит на часы – попросите Сарочку на приёмной взять за час консультаций.
Ведь красиво же послал зайти через полгода занести премию за консультацию! Ну, или на повторный приём. Еврейская мафия, да…
– Поняла Вас, Аарон Аврамович. До свиданья.
Вышла. Отошла. Нашла дворик. Села у подъёзда у урны с бычками. Это – маркер, что сюда выходят покурить местные, и я сойду за гостью.
Закурила. Машинально отметила, что руки потряхивает. От стыда. Когда шла внутрь, думала, что рассказать про подругу – будет хорошей идеей. Ну и выставилась… как ряженная в Снегурочку – в старшие классы. На 23 февраля.
Ну и ещё паранойя. Ещё раз фильтровала его речи – и не находила ничего. Типа он просто сказал «не парься, иди учись стрелять».
Высказала вслух.
– Так. Ладно. I need a second opinion.
Да, не подумайте, что после психиатра начала говорить с собой. Точней, со своими глюками. Это ещё от репетитора по коммуникации.
«Бесполезные грёзы отличаются от сколь угодно дерзкого, но всё-таки планирования тем, что финализируются принятием решения о действии или выдерживании».
Ну и тренировки это решение записывать.
Попробуйте поразмышлять вслух, что съесть на обед. Записать решение и исполнить его несмотря ни на что любой ценой. Не представьте, как вы это делаете. А – сделайте. И повторите пару десятков раз с другими теоретически удовольствиями.
Малолетки до тридцати, пишущие «я – принцесса», вызывают сдержанное омерзение. А я-то всего-то немного леди, которую натаскали не вызывать омерзения у принцесс.
Как уже говорила, у меня были очень хорошие дорогие репетиторы. Ни разу не местные.
В общем, докурила, озвучила решение и пошла за вторым мнением. К тёте Лене. Которая «подполковник медицинской службы», «лучший военный психиатр области» – Яндекс…
И да… ещё про леди.
Поскольку тёть Лена, после звонка «я от (фамилия Старосты)», назначила неформальную встречу у себя на квартире, я поехала домой снять бизнес-костюм с бизнес-мейкапом и переодеться в домашне-гостевое платье. Ибо – нефиг в гости с «я впахиваю как лошадь и кое-как вырвала время забежать после работы вся такая в мыле и уставшая, извините, что туплю и дай пожрать».
Сомнения вызвало, что обуть. Сначала привычно накинула кроссовки. Но потом поменяла на берцы на молнии – и по грязи, если вдруг, и армейка, и не прыгать по прихожей, если у хозяев нет ложки. Не говоря уже о завязывании шнурков в разных позах перед хозяевами, которые страстно хотят выгнать гостью, чтобы наконец, пописать.
Но это всё оказалось не нужно. Наверное.
Не знаю, как на работе, но дома теть Лена оказалась пожилой рыжей зеленоглазой тощей хиппи. В джинсе и свитере. Очень… как бы это… общительной. Не болтливой, а очень ненавязчиво очень внимательной и искренне любящей собеседника. Своей в доску сразу.
У меня, конечно, постреливало, что наверное, это она профессионально. Но если даже и так, то она искренне любила свою работу.
В общем, мы сидели на старой кухне… как ныне говорят, с крафтовой органической мебелью из монолитного дерева. И пили кофе с шоколадкой и сигаретами.
Поначалу, когда я тормозила рассказывать, было опасение, не достанет ли теть Лена косячок пыхнуть для расслабона. Но не, она меня просто разболтала ниочём. И я не особо напрягаясь, ну и в третий раз же уже, пересказала про сны и вокруг. Про сны – всё, включая прабабушку.
Тёть Лена задумчиво закурила и очень искренне задушевно сказала:
– Дашуль, знаешь, поковыряв любого ветерана, я всегда нахожу одно: страх обратки. Любой, кто стрелял, зная, что хочет убить, всегда боится обратки. Не пережить обратку. Не успеть среагировать. Не упредить. Не просчитать. И всё такое. Бабам – особенно тяжело. Мужики себе легче объясняют, зачем и почему правильно – стрелять насмерть. А бабам – сложней. Потому что мы не приспособлены для войны. Но… Давай-ка попробуем управляемо пофантазировать.
Вот тут стало нервно. Хотя с другой стороны, что надо было ожидать от профи? Что он расскажет, а не покажет ответ?
Потянулась к сигаретам, спросила осторожно:
– Закурю? Не помешает?
Тёть Лена, весело:
– Валяй. Не помешает.
Закурила, посмотрела на тёть Лену сквозь дым.
Она вздохнула, перестроилась на рабочий тон, сказала чётко:
– Ладно. Это – не гипноз. Я буду просить тебя сделать, мысленно, разные вещи. Если не хочешь или не получается – не делай. Только говори мне об этом. Ладно?
Хмыкнула. Наверное, больше всего от смущения от «говори мне об этом». Кивнула.
А тёть Лена продолжила договорной ввод в сессию:
– Тебе как удобней представлять себя где-либо? С открытыми, с закрытыми?
Подумала пару секундочек, созналась:
– Ну, с открытыми… с закрытыми я сплю… ну и меньше контролирую процесс.
– Ага. Тогда… представь, что ты идешь по улице на окраине города. Ночь, осень, дождик, пусто, темновато. Представила?
– Ага.
– Расскажи, что за местность. Старая постройка, новая?
– Э-э-э… старые дома, двухэтажки. Большие дворы, сараи. Кусты, деревья.
– Ладно. И, вот ты идёшь, и слышишь сбоку за кустами – вскрик, а потом удары ногами. Обходишь кусты, и видишь двух здоровых бандюков, которые месят молодую девчонку. Видишь их?
– Ну, вижу.
– У тебя есть пистолет. И ты его достаешь.
У меня. Пистолет. На привычном месте в кобуре на поясе.
И счас я буду мазать, а потом…
Лицо – скривило от борьбы ужаса с раздражением. Затянулась, посмотрела на теть Лену вопросительно – «может, прервёмся?» Она мягко попросила:
– Вернись, пожалуйста, туда. Ненадолго.
Ну, попробуем. Вздохнула тяжело, кивнула. Вернулась мысленно в картинку. И мысленно переоделась в бабушкин спортивный костюм. И взяла бабушкин ТТ. Почему-то мне казалось, что у бабушки где-нибудь есть ТТ.
Буркнула:
– Ну.
Тёть Лена мягко, медленно:
– Так вот. Ты достала пистолет. Теперь представь, что ты можешь без усилий положить пулю куда угодно. В ногу, в руку, в миллиметре от головы. Ты их обеих полностью, чётко видишь, все их движения и как бы они не дёргались, ты уложишь пулю туда, куда захочешь. Представила?
Вот это было напряжно. Образ рассыпался. Потому что поверх него настырно вибрировала картинка из сна, где я не могу попасть вообще хоть куда.
Так что кивнуть-то я кивнула. Но это было скорей о том, что я услышала и поняла теоретически.
Тётя Лена помедлила, потом спросила:
– Ты будешь их убивать?
Опять же, было сложно представить, что бы я сделала в образе. Наверное, теоретически, я бы не стала стрелять. Но я начала сваливаться в сон, где стреляла изо всех сил…
Я выпрыгнула из памяти в реал, затянулась. Ну, это самое «пых-пых, мысленные картинки – кыш-кыш. КЫШ, СУКА!»
Сказала жёстко:
– Я поняла.
Тёть Лена вздохнула, сказала ласково:
– Торопыга. Ты это… мыслеобраз-то докрути до конца. Ну, там, прострели им ноги, и вызови скорую и полицию и уйди. Или плечи, чтобы сбежали и пули унесли.
Затянулась. Обратила взгляд внутрь. Типа докрутила образ, хотя на самом деле не полезла в картинки, а думала, не съесть ли шоколадку.
Посмотрела на теть Лену, кивнула. Тёть Лена затянулась, и начала рассматривать меня с каким-то умилением.
Я сдержано возмутилась:
– Ну что?!
Она вздохнула, сказала с ласковым смешком:
– Да так, ежика увидела. Фырчит и в комок свернулся.
Я – помедлила. Потом приняла маску, фыркнула.
Поулыбались.
Она затушила сигарету, наклонилась поближе, уложив руки на стол. Сказала проникновенно:
– И вот ещё что, Дашуль. Мы… глянули на то, какой ты можешь быть. А вот надо ли оно тебе… у меня просьба. Большая. Пребольшая. Просто огромная.
Ответила настороженно:
– Обещать не буду, теть Лен. Пока не услышу.
Она вздохнула. Сбросила наигранность и сказала серьёзно:
– Тебя посещала… мысль-не мысль, но желание посоветоваться не с медиками, а с каким-нибудь батюшкой, жрецом, колдуном, старцем?
Скептического презрения у меня было много. Часть наползла на лицо. Наверное. Потому что она вскинула ладонь и брякнула весело:
– Погодь кипешить!
Ну, погодила. Она продолжила:
– Я не про торгашей в рясах. И не про газетные объявления от потомственных шаманов. Это – хрень с редиской. Я сейчас тебя спрашиваю, мелькало ли вообще желание поболтать с кем-то, кто шарит не только в мозгах, но и во всей этой паранормальщине. То есть в душе, вере, воле, общении с предками и прочем. Причём нормально шарит и нормально объясняет, а не выносит мозг ритуалами в бубен.
Подумала и посомневалась вслух:
– А чё, такие есть?
Она расплылась в хитрой улыбке, и задушевно сказала:
– Препод. Классный. С опытом разъяснения материала долбоклюям. Он же – научник, в закрытой лавочке копавшийся в паранормальщине. Он же, ныне, один из двоих святых старцев-отшельников, которые сидят у нас в области и вообще принимают людей. Кого… как сами говорят, бог приведёт.
Я протянула:
– Ну, если просто поболтать…
– Ага. Просто показаться и поболтать. Я тебе запишу координаты для джипиэс. А то тот хутор – в заказнике, и не гуглица по адресу. Или… ты как к идее вместе скататься?
Подумала пару секундочек, что бы ответить. Вместе – точно был не вариант. Так что достала телефон, открыла карту, протянула.
Тёть Лена набила координаты, нажала «сохранить точку».
Я – взяла, глянула, кивнула, убрала телефон.
Несколько секунд посидели неподвижно молча. Типа ставили точку про всю эту затею.
Потом тёть Лена включила подружку и мы посплетничали о Старосте. И вообще про учёбу. Но это – не в этой истории. Обычные бабские сплетни.
Следующий кусок истории про стрельбу был шокирующий.
Мне несколько неудобно его рассказывать, потому что если бы такое рассказывали мне – я бы в лучшем случае просто не поверила. А в не лучшем задумалась бы о том, что курила или нюхала рассказчица.
В общем, на следующий день вызвала такси, по карте. И поехала.
По трассе полтора часика. И по лесной грунтовке для джипов ещё полчасика. Только я была не на джипе, а на обычном изделии отечественного автопрома эконом-класса.
Так что когда дорога выпетляла наконец к одинокому лесному хутору, настроение было так себе.
На скамейке у забора вокруг хутора сидел бородатый рыже-седой дед в джинсах и потрепанном худике, и как-то насмешливо смотрел зеленущими глазами. На такси, на меня, вылезающую из такси. На мои берцы с серым платьем с капюшоном в стиле джедай.
Натянула маску. Обычную. Подошла к этому старшему брату тёть Лены, окликнула:
– Старец Николай? Здравствуйте.
Дед гнусно улыбнулся и спросил:
– А чё, если не Старец – болеть?
Позлилась под маской, что сразу ломает шаблон, изобразила смущение, поправилась:
– Не, по любому – здравствуйте.
Дед эдак ласково:
– Ну и тебе доброго денёчка. И ты это, в следующий раз как поедешь – кросовер какой-нибудь заказывай. Он, говорят, по колдобинам шустрее прыгает.
Подбесило вот это «в следующий раз» – закладка, что ещё раз к нему поеду. Но я, сдерживаясь, спросила настороженно:
– А если не поеду?
Дед эдак вальяжно ответил:
– Ну ботинки-то у тебя годные.
Я – встала. В смысле, мозги встали, не решаясь выдать адекватное на такую наглость. А лицо растянулось в скептическую улыбку.
Старец изучил улыбку и буркнул:
– Ню-ню.
И отвернулся в небо.
Я – постояла полминутки. Очень выжидательно на него глядя. Но он просто рассматривал облака, демонстрируя, что может этим заниматься вечность, как китайский мастер медитации.
Так что окликнула с нотками раздражения:
– Старец Николай, мне помощь нужна.
Он – продолжил рассматривать облачка.
Я вдохнула-выдохнула, залила лицо и голос промышленным бетоном и ровно сказала:
– Помоги, пожалуйста.
Он опустил взгляд, окинул меня с макушки до ног и обратно до глаз.
И во взгляде у него была ярость, хорошо скрытая насмешкой. Мне стало страшно. А он, резко, не сдерживаясь, тихо прокричал:
– Не нужна тебе сейчас моя помощь. Сама знаешь, что делать. Только веры в тебе нету, одни мозги паникующее тупящие. И болтаешься у мироздания как гвоздь в ботинке. Иди учись, если сможешь выдержать.
Я – опять встала. Заклинило. Потому что с одной стороны, обозвали и послали. А с другой стороны, ругаться было совсем не конструктивно, как и уходить. Так что мозги выдали автоматическое, машинальное:
– А можно про гвоздь поподробней?
Старец глянул на таксиста, потом как-то пронзительно мне посмотрел в глаза, махнул рукой вдоль дороги, и сказал «Ступай».
Ну вот дальше – то самое, во что я бы не поверила.
В себя я пришла через полчаса, идущей по дороге.
Точней, не в себя пришла. Потому что сознания я не теряла – в памяти осталось, как он сказал «ступай» и я развернулась и пошла. Теряла я контроль.
И мозг взвыл сиреной от того, что влетела под это… наверное, под гипноз.
Я окаменела, задавливая в себе рефлекс что-то сделать от паники. Заорать, разрыдаться, бежать.
Ко мне, тихо урча двигателем, подъехало такси. Водитель выглянул в окно.
Померещилось, что в глазах у него – та же весёлая ярость, что у Старца. И что говорит он тем же тоном:
– Гражданочка! Час сопровождения по двойному тарифу простоя оплачивать будете? Или я поехал? Вам до трассы всего километров пять осталось, а там попутку поймаете.
Я – постояла-потупила в панике. Что водитель – под слиперинг-контролем Старца. Потом краешком разума поняла, что это перебор паранойи. Выругалась яростно. И рыкнула водителю адекватное:
– Оплачу.
На ярости залезла в машину и уехала.
По дороге – колбасило. Очень хотелось допросить водилу. Вынуть из рюкзачка нож с зубочистками, приставить к горлу и допросить, втыкая зубочистки.
Останавливало, что со стороны всё, наверное, выглядело прилично. Старец – послал. Я – очень расстроилась и пошла. Без гипноза меня и слиперинг-контроля водителя. Водитель просто поехал следом в надежде срубить бонус за то, что не уехал. Ну и сразу же ответил, что шла я аж час.
Но останавливало – с трудом. Закурила в машине, даже не спрашивая, и смолила одну за другой.
А приехав домой, первым делом пошла в ванную заклеивать мозоли на ногах. Мозоли – радовали. Доказывая, что шагометр телефона не взламывали, и я на самом деле прошла восемь тысяч триста шагов в неразношенных говнодавах. А не пролежала час под гипнозом, после чего такси отвезло на пять километров и поставило на дорогу с командой проснуться через двадцать шагов.
Заварила чаю, попила-покурила.
Набрала тётю Лену.
Взяла со второго гудка. Как Староста.
Она спросила бодро-заботливо.
– Даша, здравствуй. Съездила? Как?
Я – без здрасте, спросила ровным холодным голосом:
– Теть Лен. Напомни, пожалуйста. Я ведь тебе про гвоздь ничего не говорила?
Тетя Лена помедлив, таким же ровным сухим голосом отчеканила:
– Ага… понятно. Паранойя от столкновения с паронормальщиной. Разум пытается найти объяснение нелогичным данным. И далеко он тебя послал?
Я, не сдерживаясь, раздражённо:
– В смысле?
Тётя Лена, холодно-агрессивно:
– Очнулась за пяток километров от трассы или за сто метров? И, надеюсь, послал по дороге, а не напрямки через лес?
Я помедлила, успокаивая накрут эмоций, который должен был укатиться в бабский ор, и сказала устало-спокойно:
– Давай ближе к гвоздику.
Тетя Лена очень спокойно и отстранённо сказала:
– С паранойей – к участковому психиатру.
И – закрыла звонок.
Я пару секунд сидела неподвижно, с трубкой у уха. Переваривала вот это «к участковому психиатру». Сдерживалась, чтобы не херакнуть телефон в окно. Сдерживалась, чтобы не рвануть бить ей морду за предательство.
Потом как-то уговорила себя, что во-первых, тёть Лена – ни разу не бабуля. А во-вторых, всё-таки будет соблюдать врачебную тайну.
Ещё попила чаю, позвонила бабуле.
Мантра «бабуля возьми трубку, ять!» не сработала. Десять раз – не сработала.
Перекурила. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Прополоскать эмоции в потоке общения.
Набрала Старосту. И внезапно услышала «Абонент разговаривает по другой линии». Без предложения оставить сообщение.
Это – напугало. До мыслей, что мне всё-таки взломали телефон. Или взяли под колпак. Я с перепугу набрала Димочку.
И оператор сказал что «Телефон абонента выключен или находиться вне зоны действия сети». Хорошо, что хоть другим голосом сказал. Хорошо, что у Димочки со Старостой разные операторы.
Хотя паника, что меня отрубили от телефонной связи, никуда не делась.
И братика я набирала уже с каким-то истеричным весельем. Ну, таким, что если счас и он не дозвониться, то буду звонить в техподдержку. Или ещё куда, где точно должны взять.
Братик взял через три гудка. И бодро начал:
– О! Здорово! Сколько лет, сколько зим! Как сама, когда племянники?
Меня – распустило. Почти заплакала от счастья. Буркнула привычно:
– Сам такой.
– Не-не. Мужчина, как коньяк, должен нагуляться и приобрести выдержку.
– Политрука на тебя нету! Хотя… вот пожалуюсь начальнику секретной части – будешь знать.
– Не прокатит. Он из другого управления. Так что – жду племянников.
– Не-не. Это страшная неизведанная область. Старший брат – вперёд.
– Ну разве что на пару деньков. Ты там давай, присмотри мне жену среди одногрупниц. Ага?
– Это давай к бабуле.
– Ну да… она, блин… мама в шоке будет. Хроническом.
– Ладно, если кто подвернётся – буду иметь в виду.
– Ну разве что только в виду.
– Фу. Пошляк.
– Ага.
Замолкли. Выше – это было так, общий трёп для установки и верификации соединения и определения состояния собеседника.
Паузу прервал брат, серьёзно-заботливо спросив:
– Ладно, сестра. Чё вдруг звонишь-то? Вопросы, проблемы? Ножиков на подарки надо?
Я подумала и жалобно попросила:
– Дэн… а можно не как обычно? В смысле, можешь мне просто ответить на вопрос, насколько бы странным он тебе не показался? Без… нашей семейной раскрутки вопроса на инфу?
Он пару секунд подумал и всё-таки сказал:
– Любопытно. Но всё-таки дай чуть-чуть конциркумста.
Я тоже пару сек подумала, как бы сказать и сказала:
– Ну, скажем так. Я тут немного… как бы ушла в отшельничество от семьи. Начала разбираться в себе. Кто я, чего я хочу. Не чего от меня хочет папа, а я сама.
Я – замолчала, ожидая реакции на такое вот заявление о бунте.
Брат помолчал десяток секунд. Понял, что продолжать я не буду, пока не услышу его реакцию, и сказал осторожно:
– В целом, дело хорошее. Если не увлекаться. И не уходить в подростковую войнушку с родителями… Ладно, давай твой вопрос.
Я, задумчиво запинаясь, что для меня редкость, спросила:
– Э-э-э… скажем так: у тебя… твоё самоощущение роли в жизни… насколько близко оно описывается как гвоздь, который забивают в какое-то место и на котором всё держится?
Брат – сэмоционировал:
– Опа! Ничоси вопросик!
Я помолчала. Как бабушка, молча ожидая ответа.
Брат вздохнул, попробовал ввинтить шутку:
– Даже хочется спросить, сколько промилле.
Я яростно ответила:
– Чай я пью. С травками. Будешь сношать мозги затяжкой ответа – буду их не пить, а забивать.
Брат, успокаивающе:
– Спокойно! Я так, намекаю, что это вопрос на поллитру усидеть.
– Ну, прости. Испортилась я в большом городе. Вот приспичило – звоню, вместо того, чтобы приехать.
Брат, помедлив:
– А. Так бы и сказала, что приспичило.
А потом начал рассуждать вслух:
– Короче, про забивание гвоздя – это совсем… и про то, что на нём… я бы, наверное, всё-таки описал себя как аккумулятор. Который вставляют в прибор, и прибор – работает. Можно в другой прибор. Но точно надо время от времени вынимать и ставить на подзарядку. А вот так, чтобы молотком по шляпке, и потом без гвоздодёра не вынуть – не… не моё. Хотя… с другой стороны, если подумать… и посмотреть на кипиайсы завода в моё отсутствие, можно сказать и так, что коллектив держится на мне… в общем, я ж говорю, что на поллитру разговор.
Я сказала искренне:
– Спасибо, брат. Помогло. Сильно.
Тут я застеснялась своей искренности и добавила стёба:
– Аж картинка возникла, как несчастные голодные детальки и моторчики из последних сил ползут к батарейке, присасываются проводочками, и счастливо вздыхают от того, что могут жить и работать дальше.
Брат хохотнул и сказал:
– Язва ты, Дашка.
Я включила детство и тонким обидным голосочком пропищала:
– Дениска – редиска!
Брат, тем же тоном:
– Дашка – какашка!
Я чуть помедлила, перестраиваясь, и томным эротичным голосом прохрипела:
– Дениска – мокрая киска.
Брат смущённо хмыкнул, сказал радостно-удивлённо-удовлетворённо:
– Вот это новая нотка в наших отношениях, да. Ну, на этой прекрасной ноте…
Я, искренне сказала:
– Спасибо, Дэн. Спок-ночи.
– Звони чаще. Спок ночи.
Он закрыл звонок.
Я посмотрела на телефон и поняла, что надо пробежаться. Растрясти мозги, промёрзнуть, и потом уже начать обдумывать полученные четыре мнения, и что-то решать.
Мозги этой пробежкой мне встряхнуло редкостно.
Хорошо, что случилось оно не сразу. Я успела набегаться. Мозги встали на место, паранойя угомонилась. И когда оно случилось, я была уверена, что это – реальность, а не глюк.
В общем.
Ночь. Парк – дорожки, деревья, кусты. Фонари, почти все – работают.
Я уже бежала на выход из парка. Не спеша, утомлённо хрипя. И слева в кустах раздался вскрик, а потом сдавленный вопль «не надо!» Женский, если не сказать – девчачий.
Я откуда-то знала…
Ладно, если честно, я читала Вики про все основные религии, включая буддизм. И что такое «мыслеформа» – теоретически знала. Так что краешком сознания, не верящее, что это – со мной, я знала, что сама дура, что не развеяла то, что нафантазировала у тёть Лены.
Но – именно краешком. А в основном – всё это просто взбесило. Очень хотелось забить и пробежать мимо. Всем и всему назло. И только каким-то чудом меня остановило какое-то глубинное чувство… ну, или знание…
Извините, научно-популярная пауза. Очень хочу донести. Потому как это, наверное, был первый поворотный момент всей этой истории.
Как бы это…
У вас есть вещи, которые вы просто знаете. Некий набор фундаментальных вещей. Фундаментальных – это таких, на которых стоит и держится ваше «Я», ваша личность. У всех – разное. У кого-то это – где живёт. У кого-то – пол. У кого-то – профессия или хобби, если жизнь не сложилась. Или место работы.
Коренной москвич, мужик-бирюк, слесарь-монтажник шестого разряда, «Горсвет».
У некоторых в основе может лежать какая-то обычная фигня, раздутая в важное. Вегетрианка. Носитель формы с пушкой. Водитель. Сын своей матери. Мать дочери.
Надеюсь, вы понимаете, о чём это я. Фундаментальное. Что вы просто знаете. Что-то такое, что, если у вас отнять, загонит в состояние «потерялся по жизни и поплыл по течению смыва». В работный дом для нариков, в психушку или в монастырь.
И это сейчас я типа мудрая и понимаю, что это тогда было. И даже пытаюсь объяснять.
А тогда, в парке…
Конец паузы.
Тогда, в парке, я стояла и бесилась. Потому как мозгу, «бизнес-леди-киборгу», очень хотелось пробежать мимо. Но – не давало вот такое глубинное знание, что – нельзя. Потеряю что-то важное и нужное. И потеряюсь по жизни.
Я висела полминутки, уговаривая себя пробежать мимо. Ну, всякие «не моё дело», «нарвусь на нож, и нафига?».
А потом из-за кустов долетел ещё звук удара и вскрик. И пришло знание, что или я иду в кусты принимать в глаза нафантазированную мыслеформу, или всю остальную жизнь мне будет очень противно и пусто.
И я с истеричным смешком шагнула в кусты. С истеричным – потому как мелькнуло… собралось со всех утренних пробуждений желание сдохнуть, лишь бы больше не видеть этот сон. И шагнула я, как самурай, с готовностью нарваться на нож и умереть, радостно хихикая, что всё закончилось.
За кустами, за второй линией кустов, было почти как в том кухонном сочинении.
Небольшая поляна, тускло освещённая светом двух фонарей. На поляне – два больших обрюзгших мужика в кожанках, джинсах, туфлях и рыжая девчонка лет 15 в поношенных кроссовках, джинсах и худике.
Один мужик прижимал плечо девчонки к дереву, второй стоял в паре шагов, иногда посматривая вокруг. Меня он заметил не сразу, так что успела постоять за кустами и повкушать свою фантазию:
Тот, что прижимал к дереву, прошипел девке:
– Ну ты чё, сучка тупая! Ты, ля, вкури, наконец, что ты проопала закладку!
Рыжая, с плачем, тупо-безнадёжно, не по первому разу:
– Да я всё правильно сделала же!
Прижимающий отвесил ей пощёчину по виску. Рыжая вскрикнула.
Тут второй повернул голову осмотреться. Я поняла, что сейчас увидит и пошла. И увидел он меня уже выходящей из-за кустов. И громко шепнул:
– Атас!
Первый повернул взгляд на меня. Рука, прижимающая рыжую деваху, чуть обмякла в сомнении.
Ну, видимо, потому что увидел он некое стройное тело в дорогом спортивном костюме с капюшоном. Расслаблено выпрямившееся. И с руками, сложенными за спиной. Будто бы…
В общем, те пару секунд, что стояла в кустах и осознавала, что – да, это оно… за эти пару секунд я на истеричном веселье залезла в ту кухонную фантазию и представила, что у меня в руке – бабулин ТТ.
И сложила руки за спину. Типа прячу его за спиной. И выпрямилась, как положено вооружённой дворянке при виде невооружённого быдла.
Рыжая тоже бросила на меня взгляд, мрачный, отвернулась. И жалобно шмыргнула с мрачно-обречённым лицом. Типа ни о чём не просила.
Зависла была пауза, на взаимный осмотр и решение, что делать. И, я, как положено дворянке, управилась первой, брякнув отмороженно-бодрым голосом:
– Парни, а у вас пушки с собой?
Меня внутри колотило от истерического хохота. Ну, я-то понимала, что паясничаю, как на детском утреннике. И думала, что эти двое меня видят. Ну и просто нарывалась. Но привычка не давала заржать и сорвать выступление.
Второй, который на стрёме, сделал пугающее лицо и шагнул ко мне. И встал, от того, что я начала разминать шею. Я, напомню, КМС по гимнастике. И достаю ушами до плеч. Не поднимая плечи.
Размяв шею, я прошлась взглядом по первому. По коленям и локтям. Прикидывая, куда буду стрелять. Потом с забетонированным лицом и ржущим взглядом посмотрела на второго.
Он испуганно окликнул:
– Э! А ты – кто?
Мелькнуло…
В общем, погоняла бабушки и папы я знаю. И вообще мелькнуло было сказать. Но это вообще не соответствовало теории агрессивных переговоров, вбитых в меня тренировками и практикой с бабулей. Так что я чуть не радостно воскликнула:
– Так-так. Пушек нету.
Потом я чуть встряхнула плечи, типа расслабляя руки перед стрельбой, и с надеждой в голосе попросила:
– Ну хотя бы перышки-то есть?
Первый секунду посмотрел на отмороженное веселье у меня в глазах. Потом отшагнул от рыжей и бросил второму:
– Валим.
Повернулся и пошёл напряжённой походкой. Второй удивлённо обернулся. Бросил на меня испуганный взгляд и побежал за первым.
Я проводила их взглядом и посмотрела на рыжую. Та, пошмыргивая, ответила таким же изучающее-внимательным. Я, продолжая паясничать, сделала за спиной движение, будто убираю пистолет за пояс. Поправила куртку и неторопливо убежала. В смешанных чувствах.
С одной стороны, очень надеялась, что это – всё. Конец прокрутки мыслеформы, не докрученной на кухне. А с другой стороны – плющило очень странным чувством. Очень странным и непривычным. В чем-то даже стыдным.
В общем, под этим изучающее-внимательным взглядом рыжей мелькнуло чувство, что я – сказочный принц, который спас красавицу от чудовищ. И теперь должен… даже не знаю, что. В сказке принцу – понятно, что: уволочь в замок, трахнуть десяток раз и выдать замуж за старого конюха, если вдруг не царевна с пол-царством в приданном. А вот что делать мне в реале – не знала. И побежала я от этого незнания.
И да. Наверное, надо ещё по честному пояснить по поводу «красавица». По честному описать первое мгновенное впечатление. Иначе будет не вполне понятно, почему я дальше не вела себя.
Я была довольна своим футляром. Но после снов, после получения той реальности, где нас – четверо, я не задумалась, а просто поняла, что буду рожать. И вот тут у меня начало проскакивать чувство зависти к молодым плотно сбитым бабам с третьим размером. И заодно пришло понимание, что во мне мало того нечто, что даёт домашнее тепло и уют. И где-то полуподсознательно мне показалось, что такие вот тёплые и уютные – рыжие. Как муж Лёня.
Вот эта рыжая деваха не была моделькой или раскрасавицей. Но офигительно была похожа на недокормленную Лёнину младшую сестру. Иными словами – на то, чем я бы хотела быть и чего мне не хватало.
В общем, я побежала. И от мыслеформы, и от рыжей.
Но через пяток секунд за спиной раздалось топанье. Рыжая догнала, когда я выбежала на дорожку. Пристроилась рядом, шумно дыша.
Я – продолжила бежать, изо всех сил делая вид, что её нет и мне пофиг.
А она, чуть отдышавшись, брякнула такое, что паранойя взревела от чувства подставы и мне призадумалось, ушла ли я от тёть Лены или всё ещё там под глубоким гипнозом.
