Читать книгу: «За секунду до сумерек», страница 7

Теперь все действительно выглядело по-другому. Изран сидел в прежней позе, рассматривая темноту, глаз видно не было, но Чию казалось, что он ощущает их выражение, спокойное и думающие.

Может быть, это не так уже нелепо – быть умным в нашем просто мире, может, совсем не бесполезно.

– Люди, – тихо задумчиво сказал Краюха.

– Чего?

– Люди – говорю. Откуда они вообще, а? – он повернул лицо в сторону от костра. – Не думали никогда. Не народы, не брызги эти, а вообще все. Откуда мы взялись? Ведь откуда-то же взялись или всегда были?

Дерево хмыкнул, кивнув своей неровной, неестественной головой.

– Ну, ты дал, нашел, о чем поговорить, тут тоже сравнение выдумаешь? Если взять котел и засунуть туда башку… Ничего ты не навыдумываешь. Никак.

– Да почему? – и Суран запищал насчет того, как он считает.

Снова. С тем все теперь это начали. Чий представил, что сейчас опять будут кричать, спорить, галдеть, вызывая у него умственную тошноту.

Не смотря на то, что тему эту поднял Краюха, его слышно не было, его уже оттеснили на второй план, центром этого ора и гама являлись трое: Младший Рыжий и Дерево с Ушастым, даже нет, это был центр спора, а шум раздражающий шел, видимо, от Дерева и Ушастого. Как обычно – у одного мерзкий гнусавый бас, он всегда старался перекричать из-за этого, надрывался до хрипа, и Суран, который вообще не спорил, а только выкрикивал что-то короткое и писклявое, на самом деле он чуть заметно заикался, в обычном разговоре этого не было и про это даже забывалось, а, когда волновался, вылизало наружу, чтобы не заикаться, он говорил вот так, выкрикивая быстрые короткие предложения. С его детским голосом выходило ужасно. И на этот ритм накладывалось еще несколько голосов с такими же глупыми доводами, только в другой манере. Чий попробовал отойти от костра, лучше не стало. Голова болела совсем некстати.

Душно как. Он поискал глазами Израна, тот делать ничего, видимо, не собирался, ему было все равно. Лицо абсолютно безразличное, взгляд в землю, он, вроде, даже не замечал того, что вокруг. Чий хотел отвернуться и тут увидел, что на него глядел Тольнак с улыбкой в глазах, Чий покивал ему, поднеся ладонь к горлу.

Действительно достанут. Они могут, им только повод дай, весь вечер так будут, и это не Амбар отсюда домой не уйдешь.

– Пацаны, завязывайте.

– Его не услышали.

– Ну, ну. А с чего ты вообще взял, что появились, ты откуда это знаешь, я не знаю….

– Это ты не знаешь, конечно, появились, не может что-то не появится, если оно есть, -перебил Дерево Ушастый.

– Почему не может, ты ведь этого не видел. Я, допустим, видел, как…

– Да какая разница, видел, не видел, чтобы что-то было, нужно, чтобы оно появилось.

– …Я видел, как сделали мотыгу, значит, я знаю, что она появилась, хотя раньше ее не было.

– А у деда твоего мотыга была?

– Да.

– Там ты не видел, как она появилась, значит, она всегда была, – Ушастый отвернулся от Дерева, обращаясь ко всем, развел руки. – Дурак.

Дерево покраснел:

– Но я там знаю, что ее сделали, там…

– Ты видел, что ее сделали? Ее до тебя делали.

– А земля, – заорал Дерево, – а небо, оно, тоже появилось.

– Да че ты сравниваешь? Это вообще вещи разные – люди, земля. Дурак, что ли?

– Суран, – Чий шагнул к костру, – Суран.

Тот пищал что-то свое, не обращая внимания.

– Суран, а почему разные. Ты ведь говоришь, что если что-либо существует, то оно…

Ушастый его перебил, принявшись объяснять что-то невразумительное. Опять включился Дерево и Старший Рыжий, и Кольма, и Ушастый пищал, выплевывая свои коротенькие фразы, перебивая всех. Ныло и болело в висках.

Бесполезно. Ведь слова сказать не дает. Бесполезно так.

А как? Чий посмотрел на Ворота, которого тоже, как и Израна, ситуация не волновала совсем. Это было досадно, потому что если бы было по-другому, то уже бы стояла тишина. А почему, из-за силы? Не только бить бы их не пришлось, и спорить тоже, это только он, дурак, спорить полез, зарекался же.

Стадо тупое, глупое. Амбар, куда им спорить, им говорить надо по очереди, только с разрешения. Заговорил без спроса – сразу дубиной по башке и в морду пинком, туда вмять, поглубже в общий загон, чтобы не лез к кормушке. По-воротовски. Ушастый дергал головой, выплевывая за раз по два-три слова, быстро-быстро, так, что разобрать было уже почти невозможно. Нельзя ему, видите ли, заикаться, никак. Авторитет потеряет, видите ли, болван.

Внезапно Чия осенило. Он сел еще ближе к костру на корточки.

– Погоди! Погоди! Сказал, да, сказал? Да погоди ты тоже, – Чий добился временной тишины, повернулся к Ушастому. – Вы неправильно спорить начали. Вот смотри, как получается, вот он говорит, что если что-либо существует теперь, вещь какая-нибудь, предмет, это не значит то, что в прошлом…

Он специально пересказывал слова Дерева медленно и очень подробно, выдерживая паузы. Он уже чувствовал, что получится, комментарий Рыжего-старшего со смешком Чий пропустил. Правильно, зачем спорить, не надо. Зачем до их уровня себя опускать.

– Ну, а я ему говорю, что… – начал Суран.

Чий жестко, но без крика сказал ему, чтобы тот не перебивал и дослушал. Он же его слушал и не перебивал. Потом снова начал все тоже, медленно и плавно. Вокруг засмеялись.

– Чий, так вот тут…

Ушастый клюнул носом в воздух от подзатыльника. Он поднял на него белое удивленное лицо. Вот так вот – по башке…

– Ты, бля, вести себя когда научишься, говорят тебе, не перебивай, дай человеку мысль выразить!!! Тебе замечание сделали!? Чего тебе еще надо?!!

– У Ушастого застыли слезы в глазах, он смотрел на него с болью, не мигая, выждал паузу, вздохнул, открыл рот, собираясь говорить.

Вот ты твердолобый, а! – Чий встал и отошел от костра.

Сзади больше не спорили, там переговаривались и обиженно всхлипывали. Ладонь горела от удара. Вообще красиво получилось, красота. Он ликовал. Аж нереально правильно, так не бывает, как будто заранее договорились. А ведь если задуматься, то и не по-воротовски совсем, он бы все сделал не так – и проще, и некрасивее…Просто тупо сказал бы им замолчать, под предлогом того, что спать скоро пора, например, выспаться надо. Стали бы возражать – надавал бы кому не попадя, да и не стали бы… А это по-чиевски получилось. Ушастого только жалко, не за что выхватил.

– Чтобы не перебивал, да? – Тольнак, сдерживая смех, глядел на него сбоку.

– Чий, усмехнувшись, покивал.

– Ловко.

– Ну, так. Стараюсь.

– Ушастого не жалко.

– Я же не сильно. Больше напугал. Жалко. А что делать было, эти же не остановились бы. И мясо бы сгореть успело, и …

– Теперь у него болит.

– Они оба рассмеялись.

У костра за спиной Рыжий-старший произнес:

– Это Чий, на самом деле, соперника устранял. Он же рассказывал, как, по правде, было, сказку караванщиковскую, да, Чий?

– Точно, – подхватил Краюха, подойдя к нему. – Чий, мы теперь верим.

– Какую сказку? – спросил Тольнак.

– Тебя не было, что ли, по-моему, все уже знают? Я один раз слышал и на Амбаре рассказал, как Караванщики говорят про то, как люди появились. Сказка.

Тольнак кивнул. Видно было, что ему безразлично.

Тольнак всегда парень практичный был, его такие вещи не интересуют, он и спросил-то, видимо, скорее, для приличия. Хотя кого тут такие вещи интересуют? Раньше бы Чий сказал, никого. Оно на самом деле так и было, а вот тогда выслушали, вроде увлекло как-то даже, и даже что-то запомнили, как оказалось.

Дернуло же меня им это рассказать. Как это получилось? Говорили о чем-то, затем, раз, и он уже рассказывает. И где?! На Амбаре.

Пьяный был тогда, что ли? И слушали ведь! На самом деле, странно получилось. История, правда, действительно была красивая.

Он вспомнил, как услышал ее сам. Они зашли тогда с братом в гости на стоянку каравана. Хриплый голос рассказчика, которого он перед тем видел пару раз случайно и которого запомнил, пожилой, с седой головой и шрамом через весь лоб, они сидели в темноте в этом их доме из ткани, и слушал каждое слово.

Там говорилось, как ветер полюбил Альмрэн, они называли ее «нуихьро» – Чий плохо понимал, какой-то сложный термин – во-первых, гора, а во-вторых, живая, что-то вроде личности горы, и на Амбаре в этом месте он добавил от себя. Вскоре у них должен был родиться ребенок, вместо этого родилась тройня – сильный большой первенец и два слабых крошечных существа, мальчик и девочка. Первенец был Шарухан, как его называют, Старший брат, а мальчик и девочка выросли, став первыми людьми. Рассказ тогда был долгим, он сам передавал, естественно, покороче, но, в принципе, и он пересказал то же самое.

Непонятно, как к этим историям относятся сами Караванщики, вот это для него всегда оставалась загадкой, с одной стороны, все это их явно забавляет, вспоминают их постоянно, не истории, а, допустим, с помощью упоминания какого-нибудь эпизода или намека на него пошутить могут. Вещи, когда рисунками покрывают, обязательно на их тему, а с другой стороны, ведь далеко же не дураки в массе своей и повидавшие много, неужели они верят, что люди, например, появились именно так. Как будто даже гордятся сказками своими, вот этим всем. Видимо, все-таки не так, чтобы верят, но определенный смысл вкладывают какой-то. Непонятно все-таки.

Чий подумал, что это странно, почему у них так много этих красивых сложных сказок, когда все слышанные им с детства – примитивные, безликие, тусклые, нелепые, и, кроме того, он сильно подозревал, что они, во всяком случае, большая их часть, были историями реально живших людей, почти забытыми, искалеченными слухами, временем, уродливо упрощенными. Почему так?

Краюхи и Тольнака, рядом уже не стояло, они сидели вместе со всеми возле костра. Там теперь не было ни суеты, ни спора, люди с усталыми лицами устало ждали, когда будет можно поесть. Ушастый сидел спиной к нему, внешне, как обычно, без каких-то следов видимых переживаний.

«Люди откуда», сказки Караванщиков, хриплый голос рассказчика со шрамом на лбу – как будто тут было что-то общее, что все это, как будто увязывало. На него вдруг нахлынуло смутное чувство догадки, той, которая ускользнула от него, когда он думал об истории «откуда люди»

Перед мысленным взором опять появилась картина древности человечества с этими вечно повторяющимися циклами.

У костра разговаривали слишком тихо, чтобы можно было разобрать о чем, оттуда где он стоял. Только видно, как немного меняется мимика на уставших лицах. Он неожиданно подумал, что все это уже было когда-то. Разговор, и этот вечер, непременно было, и так же девять таких же, как они, сидели, оторванные огромным пространством пустого поля от людей, они были одни, была теплая ночь, где-то далеко мелькали молнии, такой же Кольма, над ним силуэтом возвышался сутулый Дерево. Может, даже все это происходило не один раз, а бесчисленное множество раз, чадили в костре эти местные дрова. Он вдруг понял, что это никакой не Кольма, черные глубокие тени легли на красно-оранжевое лицо, закрыв провалы глазниц, огрубив черты – это они, те которые побывали здесь когда-то, давно умершие, стертые временем, сидят сейчас рядом с ним, и он там, среди них, застывшие в темноте контуры, мертвые лица…

Он стоял, замерев, завороженный видением. К нему подошел Краюха, толкнув в плечо:

– Ты чего?

Чий вздрогнул. Глупости.

– Ты чего? – переспросил Краюха.

– Да нормально, – он сообразил, что уже долго смотрит на Краюху, не реагируя, с нелепым, наверное, выражением на лице и схватил еду, которую тот ему, оказывается, все это время протягивал. – Подгорело, что ли… Горячее… да нормально, Край!..

Тот, все еще подозревая, не двигался и смотрел на него.

– Сплю уже, что ли. Сейчас что-то в голову ударило – думал мешок свой на привале оставил. Ты чего не ешь?

– Уже, – он взял Чия за локоть. – Сдвинься, мешаешь.

Сзади начали убирать костер, возились с мешками, они отошли вместе с Тольнаком, встав у Израна, который все так же сидел на земле. Тольнак стругал марановую кость ножом и продолжал Краюхе что-то рассказывать, начатое еще у костра. Чий не вникал. Сверху назойливо грохотало.

Он жевал на самом деле сгоревшее мясо в скрипящей на зубах золе. Все еще под впечатлением «мертвецов, затерянных во времени».

Наверное, приди такое на ум кому-нибудь из Караванщиков, и получилась бы еще одна сказка. Так у них это получается? Кто-то же, когда-то придумал остальные. Или спор какой-нибудь, конечно, на самом деле, это было не так, а гораздо дольше и сложнее, он чувствовал, что иначе быть не может, и такая вот сказка – не произведение одного человека или группы, тут совсем другой масштаб, это плод действия каких- то сил, может, на уровне народа. Но, все равно, принцип тот же. Людей волнует какой-либо вопрос – идут споры, размышления какие-то, кто-то, кстати, рассказывает случай из жизни, и параллельно с этим медленно вызревает… Наверное, так. А у нас?

Он вспомнил последний спор. На сколько же все это нелепо выглядело.

«А у деда твоего мотыга была?» – «Но я там знаю…» Чий улыбнулся. «А Тольнак ведь там не это увидел, – подумал Чий. – Каким же я ему теперь казаться должен, захотел – сделал. Как пальцам щелкнуть. Да и все равно, пусть думает».

Дунуло очень резко, надкушенная полоска мяса вывалилась из руки. Он дернулся вниз, представив, что увидит ее, безнадежно грязную, на земле. Снизу полосу протягивал Изран.

– О! Не упала?

– Ага.

– Спасибо. Чё, поделимся, будешь?

– Да нет. Ешь.

– Он собирался выпрямиться.

– Чий, – Изран смотрел на него снизу вверх, – ловко. Рука не болит.

Чий сперва даже не понял, что он имеет в виду, а в следующее мгновение ему уже было не до этого – он внезапно вспомнил, что должен означать это грохот. Он поднял глаза к небу, и в тот же миг почувствовал телом рябь сильных, холодных, мокрых пальцев. Они стучали на голове и плечах, с ровным шипением забарабанили по пыльной траве на переходы вокруг. Дождь!

Все кинулись к роще, мокрые, на ходу пытаясь развернуть тент. Земля, покрытая стеной воды, вспыхивала металлическими отблесками. Влажные ветки хлестали по лицу, холодные струи во время попыток растянуть материю, бежали за шиворот

– Дождь! – стараясь перекричать шум ливня со свистящим ветром, орал он на ухо Краюхе, с которым они пытались наклонить деревце. – Дождь, как мы его пропустить могли, знали же… И гром…

В небе опять грянуло. Потоки воды хлестали сверху, гася все прочие звуки. Тент все-таки накинули, его обтекал ветер, отдельные сильные порывы, пробивавшиеся внутрь, надували его пузырем, вырывая из рук. Ворот и Рыжий-старший, схватив лопаты, исчезли снаружи. Чий подошел к выходу, за сплошным пологом воды было темно. Уродливо раскачивались ветки.

Внезапно вспыхнула молния, озарив светом Степь, место у привала, черное пятно костра и какую-то горбатую груду рядом. Чию вдруг стало страшно – он понял, что это такое. Рядом с бывшим костром, под потоками сверху сидел Изран. Все так же, как и прежде – тихо, мирно. Это выглядело как-то неестественно нереально и потому нелепо и очень жутко. Он вдруг почувствовал, как шевелятся у него на затылке волосы. Что с ним? Промелькнула бредовая догадка, что с Израном что-то случилось, когда начался дождь. Может, он умер или просто не может встать, ему плохо, и он лежит сейчас там, не чувствуя рук и ног, беспомощно, в холодной воде, может, он даже кричит им, а дождь глушит звуки. Чий поймал себя на мысли, что если бы он наверняка знал, что это действительно так, то ни за что бы туда не пошел. И почему-то совсем некстати подумалось, что у него под таким ливнем обязательно должно промокнуть все в мешке.

Страшно… В темноте снаружи уродливо раскачивались ветки, выл ветер. Что-то он мне тогда сказал? Что? Насчет Ушастого, – он похоже это в виду имел. «Ловко»! Значит, тоже понял. Хотя здесь как раз-mo и понятно – если Тольнак понял, уж он-то сразу догадаться должен был, натаскан на это. Но Чий знал, что его беспокоит не это, там было что-то, еще недосказанное или непонятое. Он попытался восстановить тот момент в памяти. Что? И тут он понял, что это было, – его интерес, участие. Он ведь сидел, слушая, до этого считал, что, кроме него, не может никто, а тут, оказывается, нет. Или даже не задумывался, что так именно можно, вот и удивился. Да, если бы его не заинтересовало, он бы вообще слова не сказал. Это ведь Изран…

Он обернулся назад в темноту под шатром. На него смотрели мокрые, взъерошенные, испуганные дети. Сжатые губы, страх в глазах. Ему вспомнилось, какими они были на перевале утром – сытые, беззаботные. На прогулке они были, вот они, рыбы в луже. Его взяла злость за то, что им тоже страшно, и они также боятся что-то сделать, за то, что, оказывается, они просто дети.

– Ну что, весело сегодня идти было. Да?! – он и не думал, что скажет это в голос, тем более так, зло, чуть ли не крича.

Ему никто не ответил, даже почти не удивились, только снаружи было слышно, как бьется о плотную материя дробь тяжелых капель. Чий отвернулся.

Дождь внезапно усилился, или это только ему показалось, потому что ветер стих почти совсем, и вода лилась теперь ровно сверху вниз. В небе опять вспыхнуло, серия из трех или четырех огненных ломаных стрел, и Чий увидел, как неподвижная груда медленно выпрямилась, и, развернувшись от света к ним, человеческий силуэт поднял что-то с земли и пошел в сторону рощи.

Болото.

Опорная нога у него плавно погрузилась в жижу, Кольма завалился в бок и, неловко взмахнув руками, с головой ушел под зеленые листики кувшинок в стороне от тропы. Они опешили. Тольнак, шедший впереди Чия, кинул ему сумку и прыгнул за Рыжим.

– Куда, дурак, копье держи.

Сумка запуталась у Чия в ногах, и, когда Тольнак дернул за древко, упал лицом в черную, поднятую ногами грязь. С боков на него налетели, помогая вытягивать. Он отошел, пытаясь вытереть глаза и губы.

Кольма был весь черный, отплевывал грязь. Единственным участком другого цвета были белые, вытаращенные белки глаз на взъерошенной голове.

– Ты что, смотреть не умеешь, пьяный, что ли, из-за тебя человек жизнью рисковал!!!

– Да я-то тут…

– Рот свой закрой!!! – Изран заорал еще сильнее, приблизив вплотную свое лицо к запачканной голове. – A-а! Тупой, что ли? Не видит он, куда наступает! Я сейчас тебя, придурка, веревкой обвяжу, если тебе думать вредно, за башку и тянуть тебя буду, чтоб с тропы не сворачивал. Ну, это понять трудно, что ли?… Чтоб все…

Чий, спрятав лицо в ладонях, устало опустился на корточки, подумав о нелепости позы – сидеть на корточках, когда воды по колено.

Мари кончились, как мы так дальше идти будем, вот также по сотне раз на дню? Всё, ведь вот оно – завопили, дальше им уже не хочется, им домой хочется, как скотине, с поля в хлев, ночью, когда сатров учуют.

– Ты не насиделся? – Изран смотрел на него, какой-то особенно сегодня злой, насупив брови.

– Чий молча встал на ноги. Понимает, чувствует, вот ему когда все возможности появились, теперь их только подальше зайти надо заставить, а там сами умолять начнут вернуться. А я как?..

Идти в жиже было неудобно, ноги проваливались, хлюпали, по мари все же было легче, хотя говорят ведь, марь опаснее, но теперь это было уже все равно, теперь было только Болото, еще с вечера сплошное. Только изредка попадались крохотные участки мари, часто такие маленькие, что им даже нельзя было поместиться вдевятером. А один раз попалась чистая сухая полянка.

Закатанные штанины все время раскручивались от набившегося ила. Он сперва тратил на это время, поправлял, останавливаясь, а теперь уже не обращал внимания. Он подумал, как это, наверное, будет противно вечером, мокрая, липнущая к телу грязь, взявшаяся сверху потрескавшейся коркой, хотя кто знает, где они вообще вечером будут, может, вот в так же – в хляби.

Чий вдруг подумал, что он не помнит, когда это с ними произошло, в какой момент они все захотели обратно и почему. В низине, что ли, перед марями? Нет, их уже и тогда трясло, ещё до следов или нет? Наверное, в дождь или после. Он попытался вспомнить тот день, который был после.

…Утро было непривычным: дальние края рощи с очертаниями веток и Степь, как в молоке, тонули в тумане. Стояла безветренная тишина, только щебетали в кустарнике мелодичные птичьи голоса. После вчерашнего ливня, ночного холода, беспокойного прерывистого сна вповалку, когда просыпаешься от чужого озноба и слышишь монотонное шипение снаружи, эта мягкая прохлада оказалась неожиданно приятной. Кроме того, пока не пройдет туман, было ясно, что никуда они не пойдут. Нельзя было разобрать, в каком точно направлении надо двигаться, когда ходишь по Степи в тумане, легко можно сбиться с дороги и сделать крюк. Это даже хорошо – законная возможность отдохнуть, хотя бы и немного. Да в такой ситуации любой бы отдыхал, и с туманом, и без тумана оправдание себе какое-нибудь выдумали, и сушились бы сидели, мол «не мокрыми же идти, зерно надо на солнце прогреть, а то пропадет все» и в таком же духе, хотя, строго говоря, это можно на первом перевале сделать, потрудиться бы побольше пришлось. А вот мы бы пошли, нас бы Гроза Амбара пинками погнал, если бы обстоятельств не было, ему же только дай услышать, что кто-то оправдываться начал. И сам бы первым пошел. Хотя правильно, конечно, по идее. Но думать о том как надо, и как правильно, сейчас не хотелось.

Чий с наслаждением потянулся, растянувшись под раскидистым деревом, склоненным над землей вчерашней бурей, и сел. Он бодро пробежался на другую сторону рощи, сбивая босыми ногами росу с травы. Тент еще не убрали, сейчас с тыльной стороны он выглядел причудливо из-за тумана, сбившаяся черная глыба, ребристая от растопыренных веток. Внутри пахло сыростью, был полумрак, в котором проглядывались очертания маленькой человеческой фигуры.

– Где все? – он присел на какой-то влажный тюк. – Я уходил, еще валялись.

– В чакру, что ли, собирались, вроде, где привал был, еще Тольнак с Деревом тоже куда-то хотели.

Суран сидел с сонным видом, чумазый, растрепанный, в перекрутившейся рубахе.

– А ты чего, только проснулся?

– Да я давно уже, вставать не хотел.

Чий провел пальцем по полу – сплошная растоптанная ногами глина с сорванным дерном, с втоптанной травой, казалось невероятным, что они могли здесь спать. Снаружи заглянул Изран.

– Туман, – с какой-то вопросительной интонацией сказал он.

Чий покачал головой.

– Не видно ничего. Где все?

В чакру играют.

– Сыро. Просушить потом надо будет, – Изран потрогал материю. – Ну что, пойдем, поищем, или ты тут сидеть будешь?

Снаружи стало еще светлее. Теперь с этого места была видна вся роща и даже кусок поля за дальней окраиной.

– Захватим? – Чий кивнул в сторону тента.

Изран махнул рукой:

– Пойдем, сами заберут. Зачем пошли только, нет чтобы, встать убрать все, на поле отнести. Глаза открыли, пошли в чакру играть, обрадовались – время у них появилось. Вчера, не ожидали, дождь пошел. Из-за того, что самим, все равно промокли ведь, так испугались сразу, а сейчас обратно…

Они шли рядом. Чий глядел на него сбоку и думал, что Изран теперь это совсем другой человек, они не совмещались, сегодняшний деловой и вчерашний, хмурый, безразличный ко всему. Действительно, как будто вчера не он был, под дождем я его представить сейчас не могу. Из-за чего он так? Он еще раз поглядел на него со стороны. Домой хочет, старается, держится.

– Тольнак с Деревом пошли куда-то, еду, наверное, ищут.

– Ну, хоть кто-то, – Изран поглядел в его сторону и улыбнулся. – Так ты что думаешь, я злой на них? Ругать их, как мама, собрался? – он рассмеялся. – Мне все равно. Совсем. Я просто не понимаю, как так жить можно? Как ты их, детьми назвал? Вот точно.

Суран оказался прав. Кроме двух человек на месте старого привала сидели все. На рыхлом степном черноземе было криво обозначено поле. Особого интереса у них заметно не было, выглядели скучающе, как-то угрюмо, и вроде даже почти не говорили. Они пожали руки, Чий присел к полю, для вида поинтересовался, кто «ведет», кто «дожит», узнал, куда ушли Тольнак с Деревом, ему рассказали новость: Тольнак сильно простудился ночью, жар был, но говорит, идти сможет. Изран присел немного поодаль, за все время он сказал только пару слов. Чий время от времени поглядывал в его сторону, мыслей его по выражению лица понять нельзя было.

Сперва Чий ожидал, что Изран собирается высказать им за то, что они ничем не занимаются, что не разобрали мокрые вещи, но он молчал с отрешенным видом и выглядел почти также, как вчера, разве только не уставшим и свежим, было похоже, что ему действительно все равно, как он и сказал, но этого не могло быть никак, потому что до этого никогда не было. Не договаривает почему? И эти перемены его: то он бодрый как всегда, а через пару шагов вот такой, скучающий. Все равно ему… Опять всплыл в памяти Шага, извиняющийся. И Чий, внезапно вспомнив, в очередной раз повторил то объяснение – он извинялся не за то, что нарушил свое слово и оставил их одних, он извинялся за как будто уже совершенный поступок, он был уверен в том что с ними точно что-то произойдет, как будто знал это наверняка, а он оставляет их. Вновь вернулось то ощущение угрозы. Не думать об этом решил, да? Тоже уже как эти: верю, не верю. Добрые они. Хорошие, знаю давно… А что я реально знаю, без эмоций, без чувств? Идти он не хочет явно, возможности избежать, может быть, и есть, и подчиняться обстоятельствам он не любит. Это не домыслы, это проверено, не один раз я видел. Значит вполне возможно, что рук он и не опускал, и это в его интересах. Не верю, не верю. А выгодно ему это, может конечно, и нет ничего, но из виду, возможности такой, терять нельзя. Так? Так. А если возможность есть, то что получится? Он попытался продумать это основательно, но почти сразу понял, что ничего так не решить, слишком много вариантов развития, и возможностей, ясно было только то, что если они решились, сделать задуманное они должны еще в Степи, или на Болоте, в крайнем случае. Позже смысла уже не имеет и слишком рано тоже вряд ли, так как оставалось возможным то, что они повернут сами. И еще Чий все-таки решил на всякий случай забрать копье. Он поглядел на Ворота, который собирался «дожить». А если он мне его не отдаст? От этой мысли он опешил. Если просто возьмут и не отдадут. Встанут просто с невинным видом и скажут: А зачем тебе? Мы же договаривались уже. Он встретился взглядом с Израном и отвел глаза.

Ветер, скручивающий туман призрачными лохмотьями, поднялся почти сразу же после прихода Дерева и Тольнака. Они принесли тощую длинную змейку, её убили камнем после того, как она, выпрыгнув из травы, чуть не укусила за ногу Дерево. К тому времени все уже повеселели, все выглядело обычно – повседневная утренняя жизнь. Со змеи ободрали кожу, чулком от отрезанной головы, и, выпотрошив кишки, стали варить порубленную кусками с зерном.

– А, вот! – Дерево полез за пазуху – забыл совсем. Вот такое видели? Рядом нашёл.

Чий не сразу это узнал. То, что Дерево сжимал двумя пальцами, было, видимо, очином какого-то пера, полупрозрачный, цвета ногтя, обломанный с одной стороны, расщепленный цилиндрик с сохранившимся кусочком черного пуха. Все обычно, кроме размера. Рыжий-младший положил его себе на руку, по вдоль.

– Полторы ладони, больше даже, раза в два больше, чем у камышника. Это у кого такое?

Почему-то очин показался Чию странно знакомым, где-то уже виденным. Внутри шевельнулось чувство догадки и чего-то еще нехорошего, противного. В голове быстро мелькнула какая-то неясная картинка и исчезла.

– Ты это откуда взял?

– Да рядом совсем, в роще, где тент наш стоит, с дальнего края.

По их виду, разглядывающих кусок пера, молча передающих его из рук в руки, Чий понял, что опасность, или хотя бы какое-то подозрение, почувствовал не он один. Неизвестности боятся, да пусть даже это действительно хищник был, даже по-настоящему опасный, но знакомый, привычный, все по-другому бы было. Безразлично, конечно, не отнеслись бы, но по-другому. Неизвестность…Это же хоть чем быть может, и безвредным, и каким угодно… Но безвредным оно не казалось. Внутри продолжало вертеться какое-то воспоминание и прикасаться мысленно к нему не хотелось. Когда костер потушили и сняли котелок, воздух был уже совсем чистым от следов молочной пелены. Они поели, говорили о том, как надо будет идти теперь. Тольнак говорил, что не много отклонится на запад за водой, где они брали ее в прошлый раз. Чий заметил, что, когда разговор касался темы вчерашнего дождя, на Израна смотреть избегали. Затем, так и не просушив вещи, разобрали все по мешкам и сумкам, собрали свой шатер, оставив согнутые деревья и небольшой вал комьев земли вокруг. Все было как всегда, тумана уже не было, и это еще больше подчеркивало схожесть этого утра с остальными.

Чий оглядел их всех, обычные шутки, разговоры, как будто не было вчерашней бури, ночного холода. Засовывая плечо в лямку, он вдруг задумался о словах, которые только что услышал из разговора Дерева и Рыжего-старшего. Говорили они тихо, слышны были только отдельные фразы и примерно понятна тема разговора. Один раз до него долетел четкий фрагмент, показавшийся странным.

– А если бы сразу?

– Это как? Ты что, все равно бы сначала также, тут больше чем полнедели, как бы ты без воды шел, даже если не пить, готовить как?

– Да, пришлось бы, наверное.

– Не наверное, а точно бы пришлось, за водой Тольнака идти, ты сам подумай, по-другому никак не получается.

Да, значит, еще полдня, тогда, вперед, а потом обратно, у меня где-то через неделю чернолобого зарежут. Свеженины бы сейчас.

Дальше опять стали слышны только интонацию и отдельные слова на фоне общего шума. Они обсуждали варианты возможного возвращения. Вот оно – не забыли дождь, оказывается, несерьезно конечно, в шутку, а все равно свежатины ему захотелось. Идти он дальше не боится совсем, а вот только свежатины хочется. Смешно! Он улыбнулся и поглядел на них через плечо. Выглядели они совершенно обычно. Глядя на них, и не скажешь, что у них изменилось там что-то в мыслях. Он оглянулся вокруг: лица, настроившиеся на долгую ходьбу, задумчивый взгляд в землю или куда-то вперед, поджатые губы, такие же, как у Дерева с Рыжим, как и всегда. Он неожиданно представил, что все они сейчас также идут и думают, кто о свежатине, кто о парном молоке, кто об отваре из киривичной сушеной ягоды, с лепешкой, тонкой, горячей и хрустящей, а не как горелый, твердый сгусток муки, о рыбалке на заводи, запахе от отсыревшей после дождя кровли, о сне в сухости… А выглядят совершенно обычно. Ладно, ерунда. Тогда он не придал услышанному почти никакого значения, тем более, что перед глазами вспыхнул в подробностях расщепленный очин с куском черного пуха на конце, и ощущение чего-то важного, настораживающее грозного и до боли знакомого…