Читать книгу: «Ангелы не курят. Откровения начинающего грешника», страница 6
Очередь длиной в две тысячи лет
В компании моих друзей была традиция купаться на Крещение. Не традиция даже, а скорее, забава на слабо. Я в этом участия не принимал. Не потому, что был не совсем верующим человеком, и не оттого, что не понимал смысла, как мне тогда казалось, обряда. Просто-напросто, потому что мне было слабо. Ну, сами посудите, как на морозе незакаленному и неподготовленному человеку плюхнуться в ледяную прорубь. Бр-р-р! И самое главное, зачем?
Спустя время, когда я уже начал регулярно ходить в церковь, неоднократно причастившись и почувствовав себя прихожанином, мне моментально открылся смысл крещенского купания.
– Ну, что вы? – уверенно убеждал я оппонентов. – Это древняя православная традиция, и каждый верующий обязан совершать омовение на Богоявление.
Отлично помню свое первое погружение. Ну, как помню: здесь помню, а тут не совсем. То, что я иду с друзьями купаться в проруби, было решено заранее и не обсуждалось. А как иначе, я же воцерковленный человек. Но чем ближе наступал праздник Крещения, тем страшнее мне становилось. Сходил на вечерню, утром на литургию и освящение воды. Вот уже за окном стемнело. Договорились с друзьями встретиться в шесть часов после работы. О-го-го! Может, соврать что-нибудь. Мол, на работе запара, дела не отпустили. Стыдно врать, потом каяться придется. И, самое главное, выходит, мне действительно слабо? Нет, так просто я не сдамся. Решено – так решено.
Сели в машины, поехали. На реке красиво, празднично. Морозец около двадцати градусов по Цельсию, светит луна. Кто-то заботливо приготовил все необходимое для купания. По периметру установлено освещение. Неяркие лампочки напоминают новогоднюю гирлянду, в линеечку расставлены молодые ели. Для переодевания приготовлены две армейские палатки, купель выполнена в виде креста, оборудована лесенкой и перилами. На свежеструганных деревянных ступенях, предательски отговаривая от намерения совершить омовение, висят сосульки. Народ толпится, стоит в очереди. То и дело слышны душераздирающие, но радостные возгласы. В основном, тонкие, женские. Подошли ближе. Ну-ка, что там, кто за кем?
Вот из палатки выходит немолодой мужчина. Снял тапочки, неспешно, но аккуратно спустился по ледяным ступеням в иордань. Воды по грудь. Осенил себя крестным знамением и скрылся с головой в студеных водах реки Вятки. Тут же выныривает из воды с брызгами, крестится и повторно приседает в воду. Затем в третий раз. Разворачивается к выходу, но подниматься не спешит. Гляжу, ему несут ребенка лет четырех от роду. Семейка моржей, думаю. Малыш даже не сопротивляется, хохочет, плещется, словно в жаркий июльский полдень на городском пляже. Папа окунает его с головой три раза, как положено. Никаких слез и рыданий. Ну, точно спортсмены подготовленные, я бы своего ребенка так истязать не стал. Вот уже навстречу бежит молодая женщина с большим полотенцем, укутывает малыша, и они исчезают в чреве армейской палатки.
Вслед за отцом и сыном к купели спешат две молодые особы. Барышни одеты в длинные белые рубахи – у одной с рукавами, у другой, как сарафан. Вот они – возмутительницы спокойствия.
– Ой, мамочки! Ой, боюсь-боюсь! – причитает негромко первая, робко спускаясь в воду и вцепившись руками в поручень сходней.
Когда ступени, видимо, кончились, на какое-то время она зависает в нерешимости, все еще держась за деревяшку. Вдруг внезапно отпускает ее и кидается в воду, скрывшись с головой в темноте. Спустя миг, с громким возгласом она пулей вылетает наружу, судорожно крестясь, и прыгает в обжигающий холод вновь. Ее троекратное погружение напоминает, скорее, приседание на скорость. Только при этом несчастная еще успевает креститься, и от нее во все стороны летят брызги. Столь же стремительно она выбегает из купели, уже забыв про осторожность и перешагивая через две ступени. Девица с мокрыми волосами, как лань, несется в палатку. Ее элегантные пляжные тапочки сиротливо остаются на кромке льда. Народ одобрительно улыбается, наблюдая за происходящим.
Улыбки нет лишь на моем лице. Теперь стало вдвойне страшно. Мало того, что жути нагоняют мысли о предстоящих физических страданиях моего нежного тела во время погружения в чужеродную ледяную среду, так теперь еще охватили переживания морального свойства. Не хватало еще мне на глазах изумленной публики принять позора от подобного неосознанного перфоманса. Поди знай, какие сцены выдаст мое подсознание, оказавшись в экстремальной ситуации. Это с девки какой спрос. А я мужчина, мне кричать и роптать нельзя, а иначе позор. Господи, благослови! Страшно по всем статьям.
Вдруг в голову приходит еще одна шальная мысль, от которой никак не могу избавиться. Она просто занимает весь мозг, не позволяя сосредоточиться на чем-то другом: как не забыть перекреститься перед омовением, да еще три раза. Иначе зачем все это действо. Как не забыть, как не забыть…
Преодолеть напасть помогает старое проверенное средство – методично повторяю «Отче наш». Подошла наша очередь. Маленькие застекленные окошки палатки светятся четырьмя квадратами, из двери выходит легкий пар. Всей нашей компанией в четыре человека входим внутрь. Все предусмотрено для удобства купающихся: по периметру стоят вешалки для одежды и лавки, по центру висит лампочка, на льду трапики. Стены и потолок зеленой палатки внутри белого цвета, потому что покрыты толстым слоем инея, образовавшемся, видимо, от дыхания и «распаренных» тел посетителей. Кристаллы причудливой формы, очень крупные. Тронешь их пальцем, и они, переливаясь в лучах электрического света, медленно осыпаются. Сказка, да и только!
Смотрю, один из моих товарищей, который, в отличие от меня, не пропускал прежние крещенские купания, уже стоит в одних плавках и тапочках.
– Ну, ты чего чешешься, побежали-побежали, – поторапливает он меня.
Снимаю шапку, дубленку, теплые штаны, рубаху… М-м, да в палатке не так уж и холодно, вполне терпимо. Рассуждать некогда, бегом-бегом к иордани. Вот я уже у ступеней. Мой товарищ поднимается навстречу, с него струйками стекает крещенская вода. Делаю шаг. Ступни режет холод воды. Еще один шаг – икры и колени уже менее болезненно реагируют. Нужно погружаться еще ниже. А будь что будет. Собранные пальцы правой руки сами взлетают ко лбу, затем к животу. Правое плечо, левое плечо. Делаю еще шаг и ухожу под воду…
Палатка вся наполнена паром. Мои друзья надевают белье и одежду. Я судорожно достаю полотенце.
– Оставь, благодать сотрешь, – отводит мою руку все тот же бывалый друг.
– Слушайте, парни, а я хоть три раза окунулся? – спрашиваю с волнением.
– Три-три, – улыбаясь, переглядываются мои напарники. – Давай не рассиживайся, не на пляже.
Встаю с лавки, надев рубаху, и понимаю, что мои ноги пристыли к заблаговременно расстеленной на трапике газете. Парни ржут надо мной. Я действительно не помню, как окунался в иордань, как выходил из нее, как оказался в палатке. Мне все равно, что думали обо мне окружающие во время омовения, только совсем не потому, что отшибло память. Меня вдруг переполнило прекрасное чувство сопричастности не просто к празднику, а к чему-то большему. Мои четыре друга стали мне намного ближе, потому что мы побывали с ними в одной крещенской купели. И те, что побывали здесь до меня, тоже как родные. И эти, что еще только стоят в очереди, и те, что купаются в других водоемах и городах, все мне теперь как родня. Да любой, кто хоть раз побывал в купели, хоть в прошлом году, хоть в позапрошлом, хоть сто лет назад, хоть две тысячи, мне теперь брат.
– С праздником, мужики! – громогласно приветствует нас вновь прибывший купальщик в тулупе и валенках, отдернув занавеску палатки.
– С праздником! – с не меньшим энтузиазмом отвечаем мы.
Я выходил из палатки, расплывшись в умиротворенной улыбке. В очереди стояли люди с праздничными лицами.
Где прячутся бесы
Поднимаясь от реки в гору после крещенского купания, столкнулся с коллегой по работе. Таисия Ивановна была женщиной предпенсионного возраста, невысокого роста, маленькая, но бойкая и острая на язык. На работе в руках у нее все горело, в разговоре она могла любого заткнуть за пояс, и не дай вам Бог зацепиться с нею языками или заспорить. С улыбкой да усмешкой получите такой отлуп, после которого не сразу оправитесь. Поэтому многие предпочитали с ней не связываться, но при этом многие же и уважали. Встретившись на взвозе у реки, мы оба на минуту остановились. Мне хотелось, чтобы Таисия Ивановна тоже увидела меня на купании, которого, в свою очередь, сама она не пропускала много лет. Она сделала добродушное и удивленное лицо.
– Никак, тоже купался?
– Купался, – с гордостью отвечал я.
– А окунался-то с головой, по самую макушку?
– Да вроде, с головой.
– Смотри! Нужно обязательно с головой, чтобы и макушка под крещенскую воду уходила.
– Почему? – настороженно и с опаской спросил я, ожидая от Таисии какого-нибудь очередного подкольчика.
– Бесята во время купания прячутся на самой макушке в надежде выйти сухими из воды. Поэтому нужно обязательно с головой и поглубже, – выпалила Таисия Ивановна и, не дожидаясь моего следующего вопроса, засеменила мелкими шажками вниз к реке.
Я невольно снял шапку и пощупал рукой свой затылок, волосы оказались более чем мокрыми. Да ну тебя, Таисия Ивановна, с твоими шуточками.
Она менялась лишь на церковных богослужениях. После мы не раз встречались в храме. Моя коллега всегда стояла скромно. Ее веселый нрав улетучивался, острый взгляд наполнялся смирением и опускался в пол. В пору, когда я только начинал путь к православию, как-то после службы мы вместе выходили из храма. Таисия Ивановна приободрила меня, похвалив мои частые визиты в церковь. В ответ дернуло меня посетовать, что, мол, все хорошо, только вот я пока мало что понимаю в священнодействиях и песнопениях, ибо, как известно, все богослужения происходят на церковнославянском языке.
– Ничего страшного, – спокойно ответила Таисия Ивановна. – Ты пока не понимаешь, а бесы все понимают и боятся.
В следующий раз за богослужением мы встретились с ней уже летом во время Великорецкого крестного хода. Это был мой первый опыт, и пешее паломничество давалось физически тяжело. Как ни прислушивался я к советам бывалых, как ни подбирал удобную обувь, а все равно сбил ноги до кровавых мозолей. На привале обработаешь раны, наденешь сухие и чистые носки, а первые шаги после подъема все равно, как по гвоздям. Проковыляешь так метров сто, оперевшись на палку, вроде, вошел в колею, боль острая отпустила. Достанешь акафист, начнешь читать и совсем забудешь про мозоли. На одном долгом переходе третьего дня пути Таисия Ивановна догнала меня. Своей семенящей походкой она шла бодро, внешне ничуть не устав, будто и не было позади уже восьмидесяти километров пути. Поздоровавшись, какое-то время мы шли рядом, перекинувшись несколькими дежурными фразами. Хромоту мою невозможно было скрыть, и я с шуткой посетовал на мозоли. В ответ на нее Таисия выдала очередной перл из своего репертуара:
– Знаешь, почему в крестном ходе ноги болят? Мы идем и бесов топчем.
Важно только то, что думает о тебе Бог
Впрочем, Таисия Ивановна оказалась не единственным человеком, кто пытался объяснить мне азы православия на языке поговорок. Судьба свела меня с человеком, несколько более образованным, но и тут был язык иносказательности.
Уж не знаю, как это получилось, но назначили меня не по годам на очень высокую должность. На моем попечении в одночасье оказалось более тридцати тысяч душ. Я руководил руководителями, которые подчинялись мне, и выстраивал отношения еще с таким же количеством разного рода начальников, которые, увы, не состояли под моим началом. Должность хоть и высокая, но работа, признаюсь, не сахар. Начальство спрашивает строго, за подчиненными нужен глаз да глаз, люди на тебя надеются, но ждать не готовы. Им улучшения их жизни нужны здесь и сразу, в один момент. Ты, как капитан большого корабля, стоишь на мостике, правишь судном, уворачиваясь от пуль, при этом успеваешь сбегать в трюм, чтобы устранить там течь, по дороге утешаешь раненых, а еще прокладываешь правильный фарватер, чтобы судно не уперлось в берег или вовсе не пошло ко дну вместе с экипажем и пассажирами. Человеческим разумением в такой ситуации не управить. Вся надежда на Божий промысел, его участие и заступничество. Тем и выживали.
Было мне на тот момент 38 лет. Большинство подчиненных много старше и опытнее меня. Но методов работы некоторых из них я, прямо сказать, не разделял, с иными и вовсе предстояло расставаться. Словом, быть мягким и пушистым на такой должности нельзя. Начальство сожрет, подчиненные подставят, оппоненты и вовсе жаждут твоей крови. Да я бы и стал цепной собакой, но в тот момент шло становление моей церковной жизни. Требования дисциплины от подчиненных, защита от неприятеля, умение держать удар никак не сочетаются с заповедями блаженства, добродетелями и учениями святых отцов. В ту пору меня раздирали противоречия. В первую очередь нужно оставаться христианином, с другой стороны, нужно оправдывать возложенное на тебя доверие, пахать самому и жестко требовать с подчиненных. Зная русского человека, ему добрых увещеваний в качестве мотивации на свершение трудового подвига зачастую не достаточно. Приходилось порой и крепким словечком не брезговать.
В другой раз пришлось увольнять руководителя одного крупного подразделения. Человек он неплохой, интеллигентный, но порученное дело довел до последней крайности. Последствия могли оказаться непоправимыми. Конечно, все можно было исправить с помощью денег, которых, как понимаете, не было, или перестроить систему работы большого предприятия, в результате чего неминуемо пострадали бы люди. Впрочем, был маловероятный третий вариант – заменить руководителя и надеяться на чудо. Шанс невелик, но от безысходности на нем и остановился.
Я сам пришел в кабинет приговоренного и с глазу на глаз объявил решение, предложив ему избежать позора и написать заявление по собственному желанию. Тот повесил голову, но взялся за бумагу и перо. На следующий же день ко мне пошли ходоки, приводя разные аргументы в защиту несчастного. Одни говорили, что парень он хороший и своему делу отдал много лет, поэтому заслуживает снисхождения. Другие намекали на мой юный возраст и отсутствие жизненного опыта, дескать, на вещи нужно смотреть шире, а с людьми поступать мягче. Третьи и вовсе угрожали, мол, завтра тебе позвонят, и ты, как миленький, передумаешь увольнять нерадивого. Еще взывали к совести и христианской добродетели. В итоге руководителя этого я так-таки уволил. Но осадок на душе остался. Что ж я за человек, правда ведь, по живому режу.
В эту самую пору судьба близко свела меня с архипастырем. Это оказался человек иной, не провинциальной формации, прямолинейный, целеустремленный и очень мобильный. Он ввел в епархии жесткую дисциплину, чем завоевал мою симпатию. Невзирая на чины, лица и былые заслуги строго спрашивал с духовенства. Один за другим полетели с насиженных мест на сельские приходы настоятели различных храмов. Жизнь в епархии забурлила, как весенний поток. Пока очень мутный, но очевидно сильный и многообещающий.
Должность моя, несмотря на личные религиозные взгляды, предполагала выстраивание отношений с руководителем епархии. Вы скажете, тут мне повезло. Как бы не так. Грех такое говорить, но вести деловые отношения с Владыкой было бы проще, окажись на моем месте человек неправославный. В каких-то внешних моментах я никогда не отрекался от святого православия. При встрече всегда брал у Владыки благословение, прикладываясь к его руке, с удовольствием присутствовал на архиерейских службах. Но когда мы обсуждали не церковные дела, а, скажем, имущественные отношения, мог и не согласиться с архипастырем. Однажды я испугался, что дело дойдет до конфликта.
Епархия подала прошение, в котором, в соответствии с буквой закона, просила немедля вернуть в собственность церкви один из хорошо сохранившихся храмов в историческом центре города. На тот момент в здании располагалось одно социально очень значимое и нужное людям учреждение. В своих требованиях епархия была права. Федеральный закон, действительно, обязывает возвращать в собственность религиозных организаций здания культа. Правда, дает срок на освобождение помещений до пяти лет с момента подачи заявления. Как человек православный я был всецело на стороне церкви и тоже ратовал за возвращение храмов верующим. Но сделать это в тот момент с той конкретной церковью я не мог. Ну, не на улицу же мне выселять социальное учреждение. А вариантов, куда переселить, в ту пору просто не было.
Забегая вперед, расскажу, что в установленный законом срок каким-то чудесным образом нашлись бюджетные средства на строительство нового просторного и современного общественного центра, в результате чего на новые половицы переехало то самое социально значимое учреждение. Сохраненный храм в первозданном виде передан верующим, и теперь там регулярно проходят богослужения. Но это все в будущем. Тогда же я реально боялся, что меня предадут анафеме. Мыслимое ли дело, спорить с самим архиереем и перечить ему.
Все описанные выше противоречия, и не только они, не давали мне покоя, сеяли душевные переживания. В какой-то момент поймал себя на страшной мысли, что, может быть, в этот момент жизни мне было бы лучше и не быть православным. Во всяком случае, так честнее. Ну, согласитесь же: ругаюсь, увольняю хороших людей и тем же заворотом хожу в церковь каяться. Целую руку архиерею и через пять минут спорю с ним, не подчиняясь его воле. Ну, что это за христианин такой?
Выпутаться из этой ситуации, как ни странно, мне помог сам же Владыка. К моему счастью, кроме официальных переговоров и богослужений, у нас сложился пусть и не частый, но еще один хороший формат общения – чаепития. Обычно это бывало после всенощной. Я приходил в храм почти всегда, когда служил архиерей. Закончив службу и сменив облачение, направляясь своей быстрой походкой в сторону паперти, он успевал взглядом поймать в толпе мои глаза и подавал незаметный жест рукой, чтобы я следовал за ним.
Владыка не любитель сырости, поэтому к его приезду просил отца-настоятеля разводить старый камин в его маленьком кабинете. Немного согревшись, он усаживался за стол, и мы пили чай, беседуя на разные темы. Это могли быть разговоры на библейские сюжеты. Заполняя свои пробелы в знаниях, я не стеснялся задавать святителю вопросы, которые сейчас кажутся мне наивными и элементарными. Тот, ни разу не попеняв на мою необразованность, всегда терпеливо просвещал своего юного собеседника. Мне также были интересны его рассказы о дальней епархии, в которой он много лет служил ранее. Особенно внимательно я слушал моменты, когда мой собеседник ненавязчиво рассказывал об опыте построения взаимоотношений с моими коллегами на дальних окраинах Отечества.
В один из таких чайных вечеров, когда противоречия окончательно добили меня и, казалось, торжествуют победу, Владыка, словно прочитав мои мысли, неожиданно сам завел разговор на эту тему.
– Быть руководителем непросто, поэтому не каждому и дано. Конечно, приходится принимать решения, которые, на первый взгляд, противоречат христианской морали. Но, наверняка, Вы знаете поговорку: «Кому много дано, с того много и спросится». Попробуйте прочитать ее наоборот. Что получается: «С кого много спросится, тому многое и дано». Господь сподобил Вас на высокую должность, значит, и взял на Свое попечение, помогая в богоугодных делах. При этом, согласитесь, снабдив различным инструментарием. Вот откройте свой воображаемый чемоданчик с Вашим инструментом. Посмотрите внимательно и обнаружите там немало, на первый взгляд, ненужных, а то и вовсе, казалось бы, по ошибке попавших в него предметов. Вот возьмем, например, плетку. Очевидно же, что она есть в Вашем арсенале. Брать ее в руки неприятно, потому что ни одному нормальному человеку не хочется хлестать другого. Вы не исключение. Но зачем-то же она Вам дана? Ваша задача – обеспечить нормальное существование большого количества людей. А в случае неудачи у Вас спросят: «А все ли усилия Вы прилагали, все ли ресурсы использовали для достижения цели, весь ли имеющийся в наличии инструмент применяли в работе? Почему плетка лежит не тронута? Смалодушничал?» Упиваться властью и без дела размахивать плеткой ни в коем случае нельзя, но и поставленные задачи нужно выполнять честно, в полном объеме, без оглядки на собственную робость и мнение толпы.
К моменту другой нашей встречи мне не давала покоя еще одна особенность моей новой работы – публичность. На людях я держался легко, у меня никогда от волнения не дрожал голос, если мне приходилось выступать при большом скоплении народа, перед подчиненными или коллегами. Непривычным было то, что большинство моих слов и уж тем более решений и поступков активно обсуждалось и комментировалось. Всемирная паутина, это гениальное техническое изобретение для обмена информацией, давно встала на службу свободомыслия и плюрализма, которые в условиях провинции порой деградировали в сплетничество, клеветничество, откровенное оскорбление и хамство. Стоило затеять какую-нибудь хорошую инициативу, тут же находились противники, которые, в лучшем случае, критиковали.
Особенно меня выводил из душевного равновесия речевой штамп «бюджет пилят». Только неосведомленный и необразованный человек в силу своей испорченности может думать, что все власть предержащие – воры, а украсть бюджетную копейку проще простого. Но самое главное, что мыслей таких никогда даже не возникало. Но интернет регулярно перемывал кости, придумывая, злословя и хамя. Как человек, привыкший много писать и быстро думать, я старался всегда оперативно отвечать оппонентам, ведя открытый диалог. Наивно полагал я в те годы, что люди так говорят от незнания правды, от отсутствия знаний и информации о нашей суровой действительности, хитросплетениях и казуистике законодательства. Вот я и старался нести эту правду в массы. Но чем больше я откровенничал, тем больше получал оплеух. Правильно говорят в народе: «Молчи – за умного сойдешь». А моя открытость была ну просто подарком для злых языков, жаждущих посудачить и брызгать желчью на просторах всемирной паутины. Спустя годы я понял: живущим в интернете не нужна никакая правда. Это такой образ жизни. Оскорблять, ругаться и хамить для некоторых из них – способ развлечения, образ жизни, переросший в потребность. Равно как чистить зубы или принимать пищу.
Едва мы разлили по чашкам чай, Владыка опять сам завел разговор. Его, к слову, тоже изрядно полоскали. Критике подвергались реформы, начинания, слова и поступки. Я поинтересовался, почему он никогда не отвечает на выпады и обвинения в свой адрес. Никто ни разу не видел ни официального комментария епархии, порой, на откровенную клевету, ни ответов самого руководителя епархиального управления.
– Те, кто злословят и клевещут, несчастные люди. За них нужно молиться и пожалеть. Каждое публичное оскорбление – это раскаленный уголек, который человек кладет на свою голову, – ответил Владыка. – Я меняю сложившийся годами уклад и методы управления епархией, навожу порядок в церковных финансах и имуществе. Конечно, не всем это нравится. Вот взять, например, вашего отца Анатолия, уважаемого в городе и авторитетного пастыря. Но я еще во время своего первого визита в его храм очень нарочито поинтересовался, почему церковные помещения сдаются в аренду коммерсантам, в то время, как дети из воскресной школы ютятся в неприспособленных помещениях. Через полгода приехал снова, но ситуация не изменилась. Отец-настоятель постарался неубедительно оправдаться, мол, аренда для его прихода – это солидный источник дохода. Выживать, конечно, надо. Но не ради дохода должна работать церковь. Недавно заехал к отцу Анатолию в третий раз, чтобы лично сообщить ему о его переводе на другой приход. Священник он опытный, паства его любит, хозяйственные вопросы решать умеет. Будет недавно переданный храм поднимать.
А через несколько дней в канцелярию епархии мне доставили прошение от прихожан отца Анатолия, восемьдесят четыре подписи. Полюбуйтесь. Дескать, требуем вернуть нам нашего священника. А не то… Знаю, что мне приписывают не только скверный характер, а еще несметные богатства. Но я монах и давал обет нестяжания. У меня, по определению, ничего нет и быть не может. Когда меня назначили на кафедру, я приехал с одной сумкой личных вещей и связкой книг. Сподобит Господь служить в другом месте, с этим богатством и уеду. Но при этом я епископ, поставленный управлять епархией. Мои задачи – поднять монастыри и храмы, возродить жизнь на приходах, опекать паству. С меня и спрос за это будет.
А по поводу ропота прихожан о переводе священников скажу так: на Руси во все времена служили два сословия – военные и духовенство. Те и другие должны быть всегда готовы, что их в любой момент перебросят на другой, порой, самый сложный участок фронта. Есть хорошее выражение: «Не важно, что о тебе говорят люди. Даже не важно, что ты сам думаешь о себе. Важно только, что думает о тебе Бог».
Однажды Владыка преподал не только мне хороший урок чувства меры. Было это в начале его службы Рождественским постом на престольный праздник одного храма, прихожане которого не видели епископа много лет. Поэтому, сами понимаете, к торжеству готовились основательно. Начищенный храм сверкал, как пасхальное яичко, певчие репетировали, не одну неделю все бегали и суетились. Но несмотря на фундаментальность подготовки, отец-настоятель очень нервничал. Для него это был серьезный экзамен. Еще бы, ведь два предыдущих престольных праздника в городских храмах закончились для их настоятелей переводом на другое место службы. По всей епархии уже знали, что новый епископ лютует, с рук ничего не спускает, требователен.
Всенощная прошла очень торжественно, на одном дыхании. Полный храм народу, Владыка сказал отличную проповедь, произнеся очень проникновенные слова. В конце службы прихожане поздравили настоятеля, преподнеся ему цветы. Затем по законам гостеприимства была праздничная трапеза. Столы накрыли в соседнем с церковью помещении большим и длинным рядом. Каких только постных разносолов не было на нем. Тут тебе разные соленья, закуски, грибочки всех мастей, фаршированные овощи, искусно приготовленные руками прихожанок. Все было накрыто с душой, по-семейному, и сразу чувствовалось, что сегодня у здешних людей праздник.
Владыку усадили, как положено, во главе стола. Слева настоятель, по правую руку, в соответствии с протоколом, оказался ваш покорный слуга. Далее расположились бочком друг к другу многочисленные благоустроители, благоукрасители, жертвователи и другие не менее достойные прихожане. Атмосфера праздничная. Помолились, все расселись без суеты, но тут в помещении повисла немая пауза. Вроде бы и надо начинать трапезу, а одной маленькой детали явно недостает.
Отец-настоятель до последней минуты не знал, как поступить. По календарю на дворе пост, вино не употребляют. Но в престольный праздник, вроде, как допустимо. Опять же уважаемых людей, которые помогают храму, полон двор. Надо бы угостить. С другой стороны, новый архиерей строг, и в случае чего пощады не будет. Вот как тут быть? Батюшка из двух зол выбрал меньшее. Лучше уж пусть будет стыдно перед гостями, чем его испепелит после новый Владыка и отправит на дальний приход.
Настоятель сидел, слегка покачиваясь, сжав колени и опустив голову. На стоящую перед ним пустую тарелку со лба громко упала капля пота. Поскольку в президиуме нас было только трое, я стал невольным свидетелем краткого и очень негромкого диалога.
– Батюшка, а у тебя что, вина совсем нет? – ласково полушепотом спросил архиерей, склонившись над настоятелем.
– Так пост ведь, Владыка! – не найдя ничего лучшего, выдал священник.
– То есть ты считаешь, что я, правящий архиерей, не знаю церковного календаря? – Для священника эти слова прозвучали, как приговор. Не зная, что дальше делать и говорить, он даже на секунду зажмурил глаза. Владыка разрядил обстановку. – Скажи, а ты вино на мясе настаиваешь?
– Нет! – в недоумении, но как на духу, ответил грешный иерей, заметно оживившись.
– Ну, так неси уже. Видишь ведь, люди сидят, заждались.
Сей же момент, откуда ни возьмись, на столе появились бокалы и вино. Владыка встал и сказал тост за престольный праздник, поздравил прихожан, поблагодарив всех за совместную молитву, а отца-настоятеля – за труды. Отпив полусладкого, я принялся за грибы, уж очень аппетитно они лежали в глубокой тарелке. Второй тост по протоколу следовало говорить мне, и я только тут заметил, что архиерей практически не отпил из своего бокала. Сказав что-то красноречивое, теперь я тоже только пригубил вино, отставив свой кубок в сторону. Смотрю, многие сделали точно так же. После меня было еще тоста два, но не больше. Быстро и не до конца съев поданное горячее блюдо, архиерей, не делая из еды культа, неожиданно для всех встал и обернулся к иконе. Все поднялись со стульев и принялись хором читать благодарственную молитву.
– Спасибо за трапезу. Пойдем, батюшка, твое хозяйство осмотрим.
Духовенство направилось к выходу, за ними в сторону дома двинулись и миряне. Удовлетворяя любопытство читателя, сообщу, что визит архиерея настоятелю боком не вышел. Было очевидно, что батюшка смог собрать вокруг себя паству. Их приход в шутку называют семейным. Тем не менее, спустя некоторое время священника все же перевели на новое место настоятелем большого кафедрального собора. Владыка, видимо, нашел его и умелым хозяйственником.
