Читать книгу: «Даль весенняя», страница 15

Алексей Егорович не доверяет женщинам

Бывшему леснику Проворову Алексею Егоровичу скоро стукнет 74 года. Но он выглядит моложе своих лет. Правда, седину никуда не спрячешь.

В наших краях проработал лесником более полувека. Начал еще в войну мальчишкой, после того, как отца-лесника взяли на фронт. Имеет награды: орден «Знак почета» и две медали – «Ветеран труда» и «За отвагу на пожаре». Семь лет назад у него умерла жена. Дети и внуки живут отдельно.

В солнечный зимний день шел я в свою деревню Новопокровское через поселок Сахарный дол, в котором он проживает с 1954 года, и по пути заглянул к нему.

Застал за обедом. Как не отнекивался, все равно приневолил меня сесть с ним «попить чайку».

Когда перекусили, зашли в переднюю комнату. Присели на кресла. Дом у него, как говорится, со всеми удобствами. Везде прибрано, чисто. В прихожей топилось ОГВ.

Я поинтересовался: «Плохо тебе, наверно, одному?» – «Разве я один, – в шутку ответил он. – Вот две кошки, две собаки». – «Я имею в виду, без женщины!» – «Ну их, – услышал я в ответ. – Все они эгоистичные, думают только о себе». – «Откуда ты это взял?» – перебил я его. «Из жизни, – произнес он и с улыбкой добавил: – Тут одна пришла ко мне и говорит: “Если есть у тебя на сберкнижке деньги, то я за тебя выйду замуж!” Еле выпроводил эту красавицу. А другая совсем недавно, увидев, что я убираюсь в комнатах, сказала: “Давай сходим в ЗАГС, распишемся, я потом приходить к тебе буду сама убираться, но с тем условием, чтобы ты потом дом свой на меня подписал”»…

К Алексею Егоровичу подошла огромная лохматая собака по кличке Мегги, тихо проскулила. «На улицу просится», – пояснил он. Встал. Дошел до прихожей и выпустил ее.

Служил Алексей в Морфлоте. Высокий, статный, темноволосый. Теперь напоминал он мне одного политического героя, который играл с артистом Анатолием Папановым в фильме «Холодное лето 53-го». Ссутулившийся, худощавый, с чуть заметными морщинками на лице. Добродушный. Он снова сел напротив меня и продолжил: «Пищу готовлю сам. Кой-чего постирать тоже в состоянии. И в комнатах прибраться раз в неделю для меня не проблема».

Что Алексей Егорович хозяйственный, я это сразу заметил, когда вошел во двор: снег вычищен. У сарая и бани ничего лишнего, кроме стопы распиленных и наколотых дров. Метла и деревянная лопата, которой он убирает снег, на месте. И я ему сказал: «Женские дела должна делать женщина». Тогда Проворов произнес: «Я уже тебе говорил, что нет у меня к ним никакого доверия. В каждой вижу 70% яда и 29,9% коварства». И он, с некоторым отступлением, поведал мне еще про одну женщину. После того рассказанного им происшествия мне стало не по себе. Происходило это в военные годы.

Старый лесник Алексей Проворов.

Февраль 2003 г.

«Тогда в Кузнечихинском лесу, – начал Алексей Егорович, – где теперь находятся Мичуринские сады, с 1941 по 1945 год в больших землянках жили солдаты и офицеры. Их привозили туда для прохождения строевой службы и для обретения навыков обращения с боевым оружием. Находились они здесь до шести месяцев. Через шесть месяцев их увозили на фронт. И привозили других новичков.

Где стоит поселок Сахарный дол, в низине, рядом с первым озером (второго и третьего тогда и в помине не было) находилась баня, где мылись военные. Наверху, в лесу, были столовые для солдат и офицеров. В одной офицерской столовой работала посудомойкой молодая и красивая женщина. Жила она в Дубенках. А я с родителями при лесничестве на Щелоковском кордоне. Она всегда ходила мимо наших окон, и я любовался ей. Это был ангел во плоти. Да и не одному мне она нравилась. Многие восхищались ее красотой. И жалели, потому что была она одинокой. Двоих детей растила без мужа. Встречалась с мужчинами. Последний был офицер. Но люди рассуждали так: “Чужой дядя детям не отец, да и ей самой не потешка, а одна насмешка”. Много их. Каждый погуляет да бросит. А куда деваться? Молодость. Без любви жить скучно. Но… дети. При них не очень разгуляешься.

И вдруг у нее пропадает один ребенок. Соседи живо заинтересовались, мол, что-то не видать твоей младшенькой девочки. Молодая мама спокойно отвечала: “В деревню отправила”. Через неделю другой ребенок исчез. Окружающие люди всполошились. Но и на этот раз красавица с железным хладнокровием всем объясняла, что тоже увезла в деревню. Скоро привезет обратно.

Через некоторое время возле дома проходившие люди почуяли трупный запах. Приехала милиция. Женщину арестовали. Она призналась, что детей убила. Из мяса пекла пирожки и съедала их с офицером. А кишки, кости и головы второпях зарывала у дома. Но, видимо, неглубоко, поэтому и появился запах.

Судил женщину-детоубийцу Ворошиловский районный народный суд (теперь это Приокский район). Вызывали офицера. Он не скрывал: “Да, действительно, я ел пирожки с каким-то странным мясом, похожим на медвежатину: мягким и нежным”.

Говорят, что деревянные стены двухэтажного районного суда дрожали, когда жители рвались растерзать преступницу за жестокость, проявленную к своим детям.

Суд ей вынес высшую меру наказания».

Алексей Егорович тяжело вздохнул и проговорил: «Мне тогда было четырнадцать лет. И вот уже шестьдесят годов та молодая женщина не выходит из моей памяти.

Была у меня одна жена, сорок лет с ней прожили. Теперь мне никакой не надо».

03.03.2003 г.

Целый год на своих ногах ходил, как на протезах

Это было в начале 60-х годов прошлого столетия.

В то время наш колхоз «Победа бедноты» уже соединили с кузнечихинским для укрупнения, и носил он новое название – «Имени 22 съезда КПСС». Колхоз строился, рос, креп. В нем находились теплица, угольная кочегарка, свинарник, птицеферма, животноводческая ферма, силосная башня, складские помещения. Деревни окружали широкие поля с лугами.

Я работал грузчиком на грузовой автомашине. Возили с клинкерного Афонинского завода кирпич, осенью картошку, огурцы, морковь, капусту, зимой с Артемовских лугов сено. Ездили в Горький на пилорамы за опилками для подстилки коровам и свиньям.

Но однажды зимой для строительства понадобились бревна, и нас (три грузовых автомашины) послали за Волгу за лесом.

Как сейчас помню, выехали мы в 9 утра, но, поскольку дорога была занесена снегом, часто буксовали и прибыли на место лишь к 12 часам дня.

Бревна были заранее заготовлены, и мы бы за короткое время загрузились, но поднялась вьюга, и наша работа затянулась. Вторую машину догружали в темноте с включенными фарами. Третью оставили до утра.

Километрах в трех от нас стояла деревушка. Шоферы и грузчики решили идти туда на ночевку и там поужинать. Мы с собой прихватили выпить и закусить. Поутру заодно надо было сходить к председателю колхоза и попросить у него трактор, чтобы выбраться нам из заснеженного леса.

Я категорически отказался идти в деревню. Сказал, что в кабине машины переночую. На меня мужики посмотрели с удивлением и сказали: «Если волков и медведей не боишься, то оставайся в лесу один». Я раньше работал в геолого-разведывательной партии в Семеновском краю, и лес для меня стал родной стихией.

Мужики мне оставили бутылку водки, кусок сала, пару соленых огурцов, луковицу и четвертинку хлеба. И ушли. Выпив стакан водки и закусив, я прилег на шоферское сиденье, подогнув под себя ноги, и заснул, как убитый. Проснулся от неудобного лежания. Приподнялся, вытянул ноги и почувствовал, что они у меня от ступни до колена омертвели: то ли от переохлаждения, то ли от того, что спал в неудобном положении. Подумал: утром разомнусь, все пройдет.

Метель закончилась. На небе высыпали звезды. Начало морозить. Я с вечера был вспотевший, теперь меня донимал холод. Нащупав в углу кабины начатую бутылку водки, выпил из нее еще полстакана и, накрывшись телогрейкой, повернулся на другой бок и опять заснул.

Утром разбудил меня гвалт мужиков. Подъехал гусеничный трактор, который стал чистить дорогу.

Хоть утро выдалось солнечным, но я вылез из кабины расстроенный. Ходил, как на протезах. А мне надо работать. И я, стиснув зубы, начал опять с мужиками таскать бревна и грузить их на машину.

Закончив с погрузкой, мы по расчищенной дороге тронулись в обратный путь. Я надеялся, что в кабине мне станет лучше, но в ней, наоборот, когда я сидел, у меня было такое ощущение, как будто кровь не поступала в ноги, а пальцы дергало словно током. Это для меня была кара Господня. Я не знал, куда себя деть. Шофер, заметив мое беспокойное поведение, спросил: «Что случилось с тобой?» Когда я ему рассказал, он мне такого наговорил, что я был не рад, что поделился с ним всем этим.

В первую очередь он мне посоветовал обратиться к врачу. И сказал, что меня незамедлительно положат в больницу, будут ногам делать массаж и уколы. Потом добавил: «Надо отнестись к этому серьезно, чтобы избежать каких-либо последствий».

Подъехав к недостроенному зданию, мы возле него разгрузили машины, и я пошел домой. Со своего шофера взял слово, чтобы он никому не рассказывал, что со мной случилось.

Ни в какую поликлинику я, конечно, не пошел, потому что она и больница находились в Кстове, в 15 км от нашей деревни. Да и вообще, по докторам ходить – не мое дело. И в дальнейшем продолжал выполнять все тяжелые работы, как и прежде.

И только через год мои ноги стали приходить в нормальное состояние. Но в пальцах ног дерганье прекратилось лишь лет через пять.

Жила такая женщина

Евстигнеева Жанна Васильевна, 1936 года рождения, приехала из города Кологрива Ивановской области в Зеленый город в начале 60-х. Первое время работала секретарем у директора дома отдыха «Звезда», а затем до пенсии – в доме отдыха «Красное Сормово» библиотекарем. Она родилась в интеллигентной семье. Предки ее до революции жили зажиточно. У Жанны на столе стоял серебряный самовар. На полке в углу привлекали к себе внимание старинные иконы в дорогих окладах. Это были остатки роскоши далекого прошлого.

Молодая, с большими голубыми глазами и с пышными, светлыми волосами, она многих мужчин привлекала собой, но замуж так и не вышла до конца своих дней.

Женщиной была необычной. Колец и серег не носила. Мяса не ела. Рядом с сараем у нее был маленький огородик, и она всегда копалась в нем. В парниках сажала огурцы и помидоры. Но, поскольку почва там песчаная и неудобренная, а света из-за высоких сосен и елей мало, огурцы появлялись только к сентябрю. А какой урожай может вырасти в это время года, когда природа начинает увядать? Но она трем-пяти огурцам, выращенным ею самой, радовалась, как ребенок. Всем соседям с восхищением показывала, какой она сказочный собрала урожай, бережно неся его в ладонях.

В своей комнатке 9,5 метров держала двух собачек. Бывало, заболеет она сама, так и собачки от переживания за нее тоже заболевали. Она за их здоровье беспокоилась больше, чем за свое. Лечила их разными таблетками, примочками, растираниями.

Когда заканчивался сезон пионерских лагерей, кошки оттуда бежали к ее сараю. Птицы тоже прилетали туда. И всех она кормила. Жанна Васильевна женщиной была чистоплотной. Одна, без посторонней помощи, построила себе баньку и парилась в ней.

Пенсию она получала небольшую. Ей с питомцами часто ее не хватало. И она летом вынуждена была бродить с ними по лесу. Искала грибы и ягоды. Маленькие грибки не срывала, а замечала место и ждала день-другой, пока они подрастут.

Человеком она была очень скромным и доброжелательным. Всех называла только на «вы» и по имени-отчеству. Мать свою тоже называла на «вы».

Четыре года назад Жанна Васильевна серьезно заболела. Ее соседи и родная сестра, проживающая в Нижнем Новгороде, советовали ей лечь в больницу, но она категорически отказалась, заявив, что не оставит своих собачек. Видимо, никого не хотела ими обременять. И так случалось трижды.

В начале весны сестра ее все-таки увезла вместе с подопечными к себе на квартиру. Недели через две она умерла. Пока была жива, казалось уж не такой худой. На смертном же одре выглядела настоящей старухой. Бывшие соседи плакали о ней и молились за нее. И радовались, что она умерла на второй день Пасхи. В такой день умереть – для верующих многое значит. «Она этого заслужила», – говорили они.

Собачки места не находили без нее. Долго тосковали.

Тарзан

Кто не помнит «тарзаньи фильмы?» В них Тарзана играл актер Джон Вайсмюллер.

Родился Джон Вайсмюллер в Пенсильвании, в рабочей семье австрийских переселенцев. Детство провел в Чикаго, где рано лишился отца, работавшего на пивоваренном заводе. В восьмом классе Джон был вынужден бросить школу и пойти работать. Был лифтером, мальчиком на побегушках в спортивном клубе. Кроме всего прочего, он занимался плаванием. Рослого и выносливого паренька, легко обгонявшего в заплывах на озере Мичиган своих сверстников, заметил тренер Бахрах, и уже через два года 17-летний Джон впервые побил мировой рекорд.

Перед тем как впервые сняться в роли Тарзана в 1930 году, Вайсмюллер был уже знаменитым спортсменом-пловцом. Он 67 раз обновлял мировые рекорды. На олимпиадах 1924 и 1928 годов завоевал 5 золотых медалей. Тарзана играли в Голливуде и до и после Вайсмюллера, но лучшими признаны ленты, где выступал этот своеобразный актер. Все сцены он играл сам, без помощи дублеров: и прыжки по деревьям и лианам, и борьбу с крокодилами, и впечатляющие сцены скоростного плавания. В «тарзаньих фильмах» он играл до 1949 года. К тому времени 45-летний Вайсмюллер уже не устраивал продюсеров. Роль Тарзана отдали другому актеру – Пексу. Вайсмюллер стал играть в других картинах, но уже роли его были незаметны. Пытался делать свои картины, но они тоже ему успеха не принесли. Он сам признавался, что продюсера-бизнесмена из него не получилось. Актер залез в долги и постепенно совсем обеднел.

В 60-х годах он работал швейцаром в казино Лас-Вегаса. Затем у него случилось несколько серьезных приступов, и Вайсмюллер попал в голливудскую больницу для бедных актеров. Оттуда его буквально выжили – придрались к тому, что старый актер оригинальным способом протестовал против тамошних порядков – «кричал по ночам Тарзаном». Снискавший широкую популярность исполнением роли Тарзана в 18 кинофильмах, последние годы жизни Джон Вайсмюллер провел в Мексике. Он умер 20 января 1984 года в возрасте 79 лет в домике неподалеку от Акапулько, совсем рядом с озером, на берегу которого много лет назад в последний раз снимался в роли Тарзана.

из газеты

Суматошные дни молодости

Стояла погожая весна, где-то середина мая. Тогда я работал на заводе им. В.И. Ульянова. В гальванике. Помню, меня попросила начальница после смены остаться во вторую смену, оцинковать срочные детали. Никакие мои объяснения не убедили ее, да она и слушать не хотела, что мы с женой после работы (а был последний день рабочей недели) договорились идти в деревню, теще помочь на огороде, и она меня с ребенком дома будет ждать. Пришлось остаться. Свою заказную работу я выполнил засветло, часов в 9 вечера. Надеясь, что меня дома все еще ждут, переоделся, быстро подошел к остановке, стал ждать транспорт. Но, как нарочно, ни автобуса, ни троллейбуса не было. Простоял около часа и уже потерял всякую надежду, чтобы уехать, но вдруг около меня остановился пустой троллейбус. Открылись двери. Я с радостью в него вошел. Немного отъехав от остановки, приготовился заплатить за проезд. Подошел к кабине. Там сидела девушка. Спросила меня: «Куда едете?» – «В третий микрорайон», – ответил я. «Поехали со мной!» – «Вы мне говорите?» – «Кому же!» – «Нет, дорогая, меня дома ждут!» – «Знала бы, не останавливала», – услышал я упрек в свой адрес. «Пожалуйста, могу сойти». – «Да ладно уж, мне все равно ехать в депо». Слез на площади Советской. Пришлось немного пройтись. Уже загорелись огни. Недалеко от своего дома еще две таких же попались. Обе в легоньких платьицах. Одна темненькая, небольшого росточка, с красивыми огромными глазами. Другая – высокая блондинка. Напевали в то время модную песню: «Где ты? Мне теперь все равно. С кем ты? Теперь все равно». Обе навеселе. Они стояли как раз у столба, на котором горела лампочка, и я хорошо смог их разглядеть. «Дяденька, дай спичку!» – обратились они ко мне в один голос. «Она у меня…» – хотел я ответить шуткой. Но, видя у них по сигаретке в пальчиках, со всей откровенностью ответил: «Извините, некурящий. И спичек нет». Торопливо проходя мимо них, я услышал сзади себя: «Жадина!» Я повернулся и сказал: «Красавицы, вы меня ни за что оскорбили!» – «А вам жалко спички, да?» Я повернулся в сторону своего дома и сказал им: «Вон в том доме моя квартира, и если вам дотуда дойти не лень, то пойдемте, я вам их вынесу». Они, усмехнувшись, добродушно пошли. «А где окна вашей квартиры?» – начали допытываться они у меня. Я посмотрел на свои окна, увидел, что в них не горит свет, и с досадой проговорил: «Опоздал!» – «Кто опоздал?» – подхватили мои спутницы. «Да в деревню хотел вместе с женой и дочкой сходить, да опоздал». – «Эхма, а где ваша деревня?» – весело продолжали они свой допрос. Увидев у своего подъезда завсегдатаек, я прошептал своим «подругам»: «Кончайте базар, видите у подъезда бабы ушки навострили топориком. Стойте здесь, я вам сейчас вынесу эти самые спички». – «И мы с вами!» – «Куда? За спичками?» – «А что, нельзя, да?» – «Мама моя родная, вы, как маленькие дети. Да пойдемте же!» Чувствовалось, что этим женщинам (да вообще-то какие они были женщины – девчонки лет по 22-25) хотелось активно отдохнуть. Открыл квартиру, включил свет. Действительно, никого нет. Значит, ушли в деревню. «Вот, девчонки, вам спички». – «А мы покурим у вас?» Меня смех разобрал. Говорю: «Ну вы даете! Курите, но я вашу компанию не поддержу. Я же с работы. Жрать хочу, как волк. Перекушу, побегу в деревню! Она тут недалеко!» Пока на кухню отошел, слышу, они во всю мочь включили магнитофон:

«Ах, какая драма, пиковая дама,

Всю ты жизнь испортила мою».

Я уже начал нервничать. Иду с кухни, говорю: «Под окном подумают, что мы тут пир устраиваем». Красивенькая мне навстречу, улыбается: «А я знаю, кто это поет – Аркадий Северный!» Посмотрел в ее большие коричневые глаза и весь гнев пропал. Говорю: «Ну, крутите, только сделайте потише!» – «Да мы сейчас уйдем», – проговорили они. И вскоре ушли. Посмотрел в окно – они даже не обернулись. Обиделись, наверно. Сплетницы, видимо, того и ждали – встали и тоже пошли по своим квартирам.

Пока я перекусывал да после своих «гостей» пол подтирал, много прошло времени. Было 12 часов ночи. Какая деревня в такое позднее время! Да еще усталость навалилась. Разделся и лег спать. Долго ворочался с боку на бок. Думал: женщин прогнал, а в деревню не пошел. Представились большие глаза темноволосой красавицы. И начал было засыпать, как послышался звонок в дверь. Открываю. Передо мной стоит сама, о которой только что думал. «Извините. А можно вас на минуту?» – «Хоть на две. А в чем дело?» – «Да вот моей подруге надо домой уехать, а транспорт уже никакой не ходит. Отвезти на такси у нас денег нет, да и боимся мы одни. Я сама здесь недалеко живу, но она у меня не хочет ночевать, потому что живет у свекрови. Боится скандала. Вот помочь бы ей надо». – «Ну надо, так надо». Оделся. Вышли. Торопливо захлопнул дверь. «Ух ты, ключи забыл. Замок-то английский. Теперь мне в квартиру не попасть». Говорю: «У меня сегодня весь день какой-то суматошный». – «А у меня они всегда суматошные», – проговорила моя спутница. «А где твоя закадычная?» – «Вон там, у соседнего дома. Под акацией, на скамеечке». Подошли к ней. Она уже в кофточке с сумкой в руках. Встала. Шатается. «Так вы еще, что ли, добавили?» – «Немного». – «Ну, подруги, с вами не соскучишься». – «А мы и вам оставили». Вытаскивает бутылку «Столичной». В ней половина. «Нет. Спасибо. Вот уже целый год не пью и не курю, и вам завязать это дело советую». – «А вы что, болеете, да?» – «Как вам сказать? Если это можно назвать болезнью, то да. Вот вы еще лет так несколько “попраздничаете” таким образом, то и вы запросто заболеете такой хворью». – «А-а-а… Тогда оставим мою “золотуленьку” на завтрашнее похмелье», – сказала блондинка и сунула бутылку в сумку, напиханную еще чем-то доверху. Быстренько дошли до площади Советской. Нас окликнул шофер: «Вам, случайно, не на площадь Свободы?» – «Нет, до хлебозавода № 11». – «Садитесь, довезу!»

В машине сидела и нервничала женщина. Спешила в аэропорт. Мы сели в такси и минут через десять были у дома, где жила блондинка. Обратно мы со своей «ненаглядной» возвращались пешком. Мне показалось, что она больше опьянела, потому что стала словоохотливее. Свой разговор начала с того, как их зовут: ее – Лариса, подругу – Оля. Рассказала, что у нее есть ребенок, что ему 2 годика и что с ним сейчас находится ее мать. А потом она убеждала меня, что они ни какие-нибудь тунеядки, а работают в столовой, и что, хоть зарплата у них небольшая, зато каждый день у них всякой всячины полно остается. «Во!» – она показала выше головы: и мяса, и масла, и крупы. «Я сразу понял, что вы богачки!» – «Шутить изволите?!» – «Никак нет!» – «У Оли видел сумку битком набитую». Я не знаю, рассчитывала ли Лариса на мою любовь с ней в этот раз, но, рассказывая о чем-то, она, как бы в шутку, то и дело прижималась ко мне. И я понимал, что мне нужно было взять ее под руку или даже, не стесняясь, идти в обнимку, потому что стало прохладнее. При неторопливой ходьбе мы с ней обо всем наговорились. Но только не о любви. Может, потому меня сдерживало, что я был женатый. Честно сказать, она мне понравилась. От нее пахло парным молоком и еще чем-то приятным, как будто черемухой или сиренью, несмотря на то, что она немало приняла алкоголя. Приятные запахи отбивали вино, курила она редко, больше баловалась. Когда мы подошли к ее дому, она попросилась зайти на минутку в свою квартиру. А когда вернулась ко мне, за ней следом вышла с ворчанием мать. Было уже три часа ночи. Чмокнув меня в щечку, она проговорила: «До завтра!» Но… «завтра» я был в деревне. Копал грядки и встретил ее только спустя пять лет.

Однажды августовским воскресным днем, поссорившись с женой, я пошел к другу. Пройдя некоторое расстояние, недалеко от дороги, в открытом окне первого этажа я увидел молодую женщину. И стал ей объяснять, что пять лет назад здесь жила Лариса! Лариса смотрела на меня провалившимися, выцветшими глазами и улыбалась. «Счастливый вы человек, – сказала она. – Только сейчас вышел мой друг». – «Куда?» – «За вином». Зашел в квартиру, закрылись. И я не выдержал, обнял ее и обцеловал – и глаза, и шею, и нос, и щеки. Вернувшись, ее друг начал звонить, стучать по двери, а мы целовались за дверью, заключив друг друга в крепкие объятия. Я целовал Ларису пятилетней давности – ту свежую, красивую, здоровую, от которой пахло парным молоком и еще какими-то пряностями, а эта Лариса была насквозь пропитана куревом и винным перегаром. Слава Богу, что она не догадалась, что у меня желание к ней, как к женщине, быстро пропало. Мы открыли дверь ее другу. Вошел высокий, симпатичный молодой человек со словами: «Ты уснула, что ли?» А увидев меня, произнес: «О! Тут еще один!» Он принес две бутылки водки. На прощанье я успел спросить: «Где мальчик?» – «С матерью в другой квартире. Скоро пойдет учиться в первый класс». – «Работаешь ли?» – «Нет. Уже давно». Ответ был ясен.