Читать книгу: «Литературное досье Николая Островского», страница 19

Да, оба писателя родились в один год и жили в разных городах, но являвшихся крупными железнодорожными узлами.

Вот, собственно, на чём и заканчиваются сходства, если не сказать о главном, что оба стали писателями. Но писателями стали и другие их одногодки, такие как Марк Колосов, бывший редактором Островского, Михаил Соколов, Валентин Овечкин, поэты Александр Жаров и Микола Бажан. Годом раньше родились писатели Виктор Кин и Валерия Герасимова, годом позже – Михаил Шолохов и Лев Кассиль, Вера Панова и Аркадий Первенцев. Но всё это разные, почти ни в чём не схожие авторы, тогда как у Гайдара и Островского ситуация несколько специфическая.

То, что Островский, как и Голиков-Гайдар, в десятилетнем возрасте убегал на фронт, на мой взгляд, совершенно бездоказательно и написано Гольдиным на основе собственных ощущений, не более того. Вот как описывает именно этот период мать Николая Островского Ольга Осиповна:

"Началась война 1914 года. Я получила письмо от больной Нади; она с мужем тогда жила в Петербурге. Рискнула поехать к ней, кое-как добралась. С моей помощью дочь стала поправляться. Пора уезжать. Пишу на Украину. Ответа нет, никого не могу найти. Поехала в Плисков Киевской губернии к сестре. Там узнала, что мужа с Колей угнали с беженцами неизвестно куда. Стала их разыскивать. И получила письмо. Алексей Иванович больной лежит в тифозном бараке, и Коля с ним – ухаживает за отцом. Колю я забрала оттуда, а через две недели приехал и Алексей Иванович".

Вот ведь как было. До бегства ли на фронт, когда фронт сам то приходил, то отодвигался? И в школу Островский с началом войны в этом году не ходил, так что никто не мог его возвращать из бегства к родителям и в школу, как пишет Гольдин. А учиться снова Николай начинает в 1915 г. и пишет об этом из Шепетовки своему отцу. Это самое раннее письмо из сохранившихся в архиве Островского:

"Дорогой папочка!

Я, слава богу, жив и здоров, чего и тебе желаю. Я поступил в городское училище. Папочка, я за тобой скучаю.

До свидания, милый папа".

Этот факт учёбы в городском училище никак не отражён в романе "Как закалялась сталь". В первой главе книги рассказывается о том, что в двенадцать лет Павку Корчагина выгоняют из школы, и он начинает работать в буфете. Это является ещё одним подтверждением того, что роман во многом не является автобиографией писателя.

Далее Гольдин утверждает о писателях, что "оба вступают добровольцами в ряды Красной Армии. Четырнадцатилетние мальчишки становятся смелыми, бесстрашными воинами, получившими в боях ранения, контузии, и каждый уходит из армии по состоянию здоровья".

И вот тут, быть может, не по своей вине, но Гольдин путает Островского с героем его романа Павкой Корчагиным. Островский, как явствует из анкет 1924 года, в армии не служил. Эпизоды военных действий, описанные в романе, Островский брал не из своей жизни, а из книги Кокурина "Война с белополяками". И Островского не сбрасывало взрывом с коня, как это случилось с Павкой Корчагиным, и как, очевидно, было с молодым командиром Аркадием Голиковым, которого действительно контузило во время боя с бандой Антонова. Тут совпадение очевидное.

Совпадает и пребывание Голикова в Киеве с пребыванием там же Корчагина. Беда в том, что сведений о жизни самого Николая Островского в Киеве, куда он уезжал в августе 1921 года, чрезвычайно мало. Известно, что он учился там в железнодорожной школе и более восьми месяцев болел тифом.

Вот строки из автобиографии Островского:

"В 21 году состоялась первая конференция рабочей молодёжи, после чего вступил в КСМУ Шепетовской организации. В августе КСМ командировал меня в Киев в железнодорожную школу (электро-технический отдел), где я находился до 1922 г. После этого я несколько раз болел (больше 8 мес.) тифом. Заболев, приехал в Шепетовку к родителям.

Во время моей болезни, в декабре, проходила Всеукраинская перепись КСМУ, которую я не прошёл и механически выбыл из КСМ. После болезни вступил в КСМУ. В 1923 г. в мае был назначен Окркомом КСМ секретарём Берездовской районной организации, где проработал весь 23 год…"

Эта автобиография писалась в 1924 г. и не вызывает больших сомнений. А как обстояло дело у Аркадия Голикова во время его пребывания в Киеве? Из документов известно, что Аркадий Голиков в апреле 1919 года переводится с четвёртых московских курсов командирского состава на шестые курсы подготовки комсостава имени Подвойского в Киев. Об этом мы можем прочитать в действительно автобиографическом произведении писателя "В дни поражений и побед". Боевой жизни курсантов в Киеве посвящена добрая часть повести. А начинается она так:

"Огромное трёхэтажное здание бывшего кадетского корпуса, способное вместить в себя чуть ли не дивизию. Впереди корпуса – красивый зелёный сад с фонтаном, справа – широкий, обсаженный тополями плац для строевых занятий, а позади, подле высокой каменной стены большого двора, – густая зелёная роща".

У Островского в романе тоже фигурирует это же самое здание, но описано оно несколько иначе:

"Тихо в "кадетской" роще.

Высокие молчаливые дубы – столетние великаны. Спящий пруд в покрове лопухов и водяной крапивы, широкие запущенные аллеи. Среди рощи, за высокой белой стеной – этажи кадетского корпуса. Сейчас здесь пятая пехотная школа краскомов".

Описание Островского явно расходится с описанием Гайдара, который определённо провёл не один месяц в этом здании и хорошо его знал. У Гайдара сад с фонтаном и широкий плац, обсаженный тополями. У Островского великаны дубы, пруд под лопухами. Но у обоих – высокая каменная стена. Она имеет значение для Островского, ибо именно к ней несерьёзно отнёсся часовой, по ней проскользнул тенью бандит и убил часового, а затем и старого большевика Литке.

Курсанты у Гайдара выполняют боевые построения на плацу, как и полагается в военных учебных заведениях. Революционные отряды Островского выстраиваются в актовом зале корпуса. Курсанты шестых киевских курсов выходили из города для борьбы с бандами, разбойничающими под Киевом. Батальон в романе Островского вышел в городские кварталы для предотвращения готовящегося контрреволюционного восстания.

И время действий. У Гайдара учёба проходила с апреля по сентябрь 1919 года. У Островского описываются события осени 1921 года, то есть время, когда Островский по своей жизни приехал в Киев на учёбу в железнодорожную школу.

А вот как пишет об этом здании курсов, в котором учился Аркадий Голиков, Гольдин:

"В этом же здании, примерно в августе-сентябре 1919 года, после выезда шестых курсов, разместилась пятая школа краскомов. Здесь собирались партийные и советские руководители города, и отсюда был организован отпор белогвардейским бандитам, угрожавшим Киеву. Бывал здесь и Николай Островский, и герой его романа Павел Корчагин".

Да, Корчагин (а не Островский) бывал, но двумя годами позже периода, о котором упоминает Гольдин. Хотя Островский отмечает, что именно в момент описываемых им событий в здании располагалась "пятая пехотная школа краскомов". Иными словами, Гайдар описывал то, что видел, Островский, по-видимому, то, что слышал, потому его описания не точны.

Об этом же говорит и другой любопытный факт. В романе Островского под Киевом орудует банда Орлика. Эту фамилию мы не встречаем у Гайдара. Но в не публиковавшемся ранее отрывке из второй главы второй части романа "Как закалялась сталь" Островский наряду с главарём банды Орликом называет и главаря другой банды – Струка. А вот эта фамилия у Гайдара встречается. В своей автобиографии в 1922 г. Гайдар пишет буквально следующее:

"В марте 1919 года уехал вместе с Киевским пехотным полком имени Подвойского на Украину. Участвовал почти всё лето в боях против отрядов атаманов Григорьева, Струка, Шекеры, Тютюника и Соколовского".

Понятно, что банд в то время было множество. Но Островский и Гайдар называют одну и ту же фамилию, причём не самую известную, с той только разницей, что Гайдар называет её в своей автобиографии, поскольку он действительно воевал с этой бандой, а Островский называет Струка в романе, да отнеся его действия на два года после его фактических действий под Киевом. Правда, этот отрывок не попал в публикацию, и мы пока не знаем почему. Но очевидно, что Островский слышал эту фамилию и потому использовал в одном из начальных вариантов романа.

Теперь поговорим о Боярке. Гольдин сообщает читателям, будучи сам уверенным в достоверности того, о чём он говорит:

"Вот и на Боярке они, оказывается, бывали и неоднократно вспоминают в своих произведениях это место…"

Действительно Островский упоминает в романе Боярку, и ей посвящено немало страниц, описывающих героическую жизнь комсомольцев во время строительства узкоколейки. Но кроме этих страниц романа нет ни одного свидетельства пребывания Островского в Боярке. Ни воспоминаний, ни писем об этом, ни косвенных подтверждений. Этот факт нисколько не умаляет достоинства Островского как писателя. Он мог писать о Боярке так, как и о военных событиях, свидетелем которых на самом деле не был, но сумев передать их жизненно достоверно.

Тогда как у Гайдара в дневнике читаем его воспоминания о боях под Киевом:

"Оксюз Яшка убит при мне, я его заменил 27 августа 1919 года – станция Боярка".

Гайдар, несомненно, был в Боярке и мог рассказывать о ней не понаслышке. Значит, и в этом случае мы видим совпадение того, что было у Аркадия Гайдара в жизни с тем, что происходило в книге Островского с его героем Павкой Корчагиным. Ведь и контузию головы от взрыва получил подобно Гайдару Павка Корчагин, а не Николай Островский.

Собрав воедино все перечисленные совпадения фактов жизни Аркадия Гайдара с фактами жизни, имевшими место у героя романа Островского Павки Корчагина, можно уже с большей определённостью задуматься над тем, случайно ли то, что Павел Корчагин является героем романа Островского и одним из действующих лиц повести Гайдара "Школа". Правда, никто пока не писал о том, откуда у Гайдара появились эта фамилия и имя. В принципе, фамилия Корчагин весьма распространённая на Украине да, может, и не только в ней. Мне встречалась эта фамилия и в списках бойцов конной армии Будённого, когда я пытался по архивным материалам найти подтверждение пребывания в ней Николая Островского. Но мне пришёл на ум другой вариант, как могла эта фамилия попасть в роман Гайдара.

Читая воспоминания-размышления Тимура Гайдара о своём отце в книге "Голиков Аркадий из Арзамаса", я наткнулся на его любопытный рассказ.

"…сохранилось письмо Аркадия Гайдара к своему другу писателю Фраерману, посланное в январе 1935 года, когда Фраерман собрался ехать на Северный Кавказ.

"Когда будешь проезжать станицу Ширванскую (а ты её никак не минуешь), то увидишь одинокую, острую как меч скалу; как раз на том повороте, где твои сани чуть не опрокинутся, у меня убили лошадь".

Итак, одинокая, острая как меч скала.

В пятьдесят девятом году я проезжал через Ширванскую и, к своему изумлению, никакой скалы не увидел…

Скалы в Ширванской нет. "Значит, Гайдар ошибся" – так считают некоторые краеведы. И я было так подумал. Но старожил этой станицы Игнат Николаевич Корчагин рассказал мне, что ещё в двадцать первом году у моста через реку Пшеху действительно стояла белая скала. Сразу же за мостом дорога делала резкий поворот. В конце двадцатых годов скала, подмытая рекой, рухнула".

Интересно было бы узнать у Тимура Аркадиевича, но, увы, это уже невозможно, спросил ли он старожила Игната Корчагина, а не встречался ли он с Гайдаром до или после того, как была убита лошадь под молодым командиром красноармейцев. Ведь старожил Корчагин жил в том самом месте, мимо которого проехать было трудно. И если они встречались, что вполне могло быть, то не его ли фамилия запала в прекрасную память будущего писателя?

Надеюсь, читатель простит меня за бездоказательное предположение, но а почему бы и не так? Всё же могло быть.

Вот и дальнейшее моё предположение относительно описанных совпадений будет не что иное, как версия возможного хода событий, которую я буду строить лишь по косвенным признакам, не претендуя на стопроцентную достоверность. Но если эта версия когда-нибудь подтвердится, то она позволит ответить сразу на многие вопросы, поставленные мною в этой книге.

ВЕРСИЯ

Как-то в бытность моей работы в музее Николая Островского довелось мне узнать о писателе Григории Тимофеевиче Ершове, который по некоторым сведениям лежал в клинике МГУ вместе с Николаем Островским в 1930 году. Естественно, я не преминул возможностью познакомиться с ещё одним человеком, лично знавшим знаменитого писателя в то время, когда он им ещё и не предполагал быть. Впрочем, Григорий Тимофеевич во время нашей встречи у себя дома рассказал несколько иное и, прямо скажем, неожиданное для меня. По его версии Островский как раз уже тогда собирался быть писателем.

То, что он рассказывал, расходилось с теми сведениями, которые были у нас в музеях, потому он и не очень настаивал на их правдоподобности, полагая, что всё равно в это не поверят. Однако его предположения снимали у нас многие вопросы. А суть его рассказа, который, к сожалению, я не могу передать дословно, сводилась к следующему.

Попав в клинику, Островский удивлял всех пациентов палаты не только своей жизнеутверждающей стойкостью, бодростью, но и умением много и интересно рассказывать. И не смотря на то, что у него были проблемы с глазами, Островский прямо в палате начал записывать некоторые свои рассказы. Иногда в этом ему помогали и больные, в частности сам Ершов. Затем эти записи Островский отдал своему партийному товарищу Феденёву, который отнёс их в издательство "Молодая гвардия". Через некоторое время Феденёв пришёл в издательство за ответом, однако получить его не смог, поскольку в редакции то ли не нашли рассказы заслуживающими внимания, то ли по другой причине, но рукопись потеряли. Феденёв, будучи человеком строгим и напористым, очевидно, устроил разнос в редакции, в связи с чем там решили загладить свою вину и попросили Феденёва предложить Островскому написать ещё раз свои воспоминания, но уже готовя рукопись соответственно требованиям издательства, то есть печатая текст со строками через два интервала, с полями и так далее.

К этому времени Островский выходит из клиники и поселяется в Мёртвом переулке. В издательстве, учитывая то, что Островский человек больной, нетранспортабельный и в то же время явно неопытный автор, решили ему помочь и направили к нему в качестве консультанта известного уже к тому времени своего постоянного автора и одногодка Островского Аркадия Гайдара, который и рассказывает Николаю свою биографию и некоторые истории из своей боевой жизни. Мог дать почитать и повесть "Школа" или же рассказать и о ней, тем более что она как раз выходила из печати в издательстве "Молодая гвардия".

Островский мог выслушать Гайдара в 1930 году, что вообще-то вряд ли, но мог и в 1931, кода Гайдар всё ещё был в Москве (он уехал из Кунцево летом). Он вполне мог успеть оказать помощь в работе над первыми главами.

Если бы это было так на самом деле, то все тайны рождения романа "Как закалялась сталь" были бы раскрыты. Стали бы понятны совпадения биографии Гайдара с некоторыми фактами жизни Павла Корчагина (да ведь это есть у всех писателей реалистов, которые в своих книгах пишут о себе и о других людях правду), понятно было бы почему Островский был связан с редакциями до написания своего романа, почему первые же страницы, написанные собственной рукой, становились более гладкими в литературном отношении при переписке секретарями и тем более при перепечатке их на машинке.

Возможно, нас меньше удивило бы совпадение эпизодов с приобретением первой винтовки и рассуждений о слове "политика" в романе "Как закалялась сталь" и "Школе", совпадение стиля и речи автографа Островского с первым произведением Аркадия Гайдара "В дни поражений и побед". Читая самые первые произведения двух писателей, нельзя не заметить, что они по своей эмоциональности, накалу, убеждённости удивительно похожи. Оба писателя, словно два музыканта, которые играют одну и ту же мелодию и на одном и том же инструменте, допуская лишь некоторые собственные вариации. Их герои почти одинаково мыслят и почти одинаково говорят.

Всё это могло родиться в процессе совместных бесед, рассказов друг другу о себе. И если бы Гайдар помогал своему сверстнику не только рассказами, но и, как более опытный, – в литературном плане, это нисколько не умалило бы достоинства писателя Островского.

Между прочим, сам Гайдар прекрасно понимал важность помощи начинающим писателям. Вот что писал по поводу публикации первой книги Аркадия Гайдара "В дни поражений и побед" его сын Тимур Гайдар:

"Первым в редакции рукопись Аркадия Голикова прочитал Сергей Семёнов. Передавая её другим членам редколлегии, сказал:

«– Это, конечно, не роман, а повесть… Но это здорово… По-моему, из него может получиться писатель. Почитайте!»

Мнение члена редколлегии Константина Федина записано в автобиографии Аркадия Гайдара:

«Писать вы не умеете, но писать вы можете и писать будете».

Началась работа над текстом повести. Аркадий Гайдар вспоминает:

«Учили меня: Константин Федин, Михаил Слонимский и особенно много Сергей Семёнов, который буквально строчка по строчке разбирал вместе со мною всё написанное…»

И всё же напечатанная в «Ковше» повесть «В дни поражений и побед» успеха Аркадию Голикову не принесла. Нельзя сказать, что её не заметила критика. Заметила, да ещё как! Известный в ту пору литературный критик Михаил Левидов, выступивший с обзором альманахов «Ковш», «Недра», «Перевал» – двадцать два автора упомянуты,– даже начал с неё свою статью: «Нас интересует вопрос, на каком основании ожидал Аркадий Голиков, что его произведение понравится какому бы то ни было читателю. Сюжет? Вместо него банальный эпизод. Действующие лица не живут. Языка нет, так, серая пыль…»

Отрицательные рецензии появились в журналах «Звезда», «Книгоноша», и только «Октябрь» отметил, что «произведение А. Голикова отходит некоторым образом от шаблона…»

Теперь, когда минуло шесть десятилетий, и мы знаем все книги Аркадия Гайдара, можно спокойно, с высоты нашего знания, перечитать эти рецензии. Можно признать, что кое в чём критики были правы. Хотя, конечно, и это сейчас особенно ясно видно, не заметили они, как даже в первой повести от страницы к странице постепенно становится крепче и звонче голос молодого писателя. А главное, не разглядели его искренности и чистоты, которую сразу почувствовали Константин Федин и Сергей Семёнов".

К сожалению, подтвердить версию знакомства Островского с Гайдаром и их сотрудничества какими-то более убедительными фактами пока не удалось. Я как-то даже ездил в Иркутск повидаться с одним из близких друзей Феденёва, поскольку его самого уже не было в живых. Так вот этот друг рассказал мне, что действительно Феденёв говорил ему о том, что первая рукопись Островского была потеряна в редакции "Молодая гвардия" и ему пришлось с ними ругаться по этому поводу. Но и этот рассказ, конечно, не является доказательством.

Жена Островского, Раиса Порфирьевна, категорически отрицала факт встречи Николая Островского с Аркадием Гайдаром. Однако, как ни жаль говорить это, но её воспоминания и утверждения далеко не всегда соответствовали устанавливаемым нами истинам. Секретарь Островского, соседка по квартире, Галина Алексеева не была столь категоричной в этом вопросе, говоря, что не помнит об Аркадии Гайдаре, но, по её же словам, человек в кожаной куртке, якобы к Николаю в Мёртвый переулок приходил. Может быть, это был и он. Так что оставим пока этот вопрос открытым.