Читать книгу: «Блин и секрет разбитых стекол», страница 3

В половине шестого Блинков-младший вышел во двор. Это был не утренний Блинков-младший, который страдал у зеркала со своим расквашенным носом, куксился, кис и даже поливал огород. Это был другой человек, потому что:

а) уставной капитал его банка пополнился на пять настоящих долларов;

б) в руках у него была картонная папка с названием «Жёлтый экспресс», и буквально первый встречный сантехник Николай Никифорович это название прочитал и, наверное, подумал: «Такой молодой, а уже внештатный корреспондент»;

в) в папке, кроме дудаковских заметок, лежала целая двухстраничная статья, подписанная «Дмитрий Гавриловский, Игорь Дудаков». Псевдоним ему посоветовал взять соавтор, сказав, что журналисту неудобно хвалить собственного папу, а под псевдонимом – сколько угодно. И, наконец,

г) папу, который вырастил из двухтысячелетнего семечка Уртику диоику, в статье хвалили напропалую. Блинков-младший даже загордился тем, что он сын такого выдающегося учёного.

Увы мне, как говорил этот выдающийся учёный, когда нечаянно разбивал тарелку.

Полное счастье недостижимо, как следует из закона, выведенного финансово одарённым сыном этого выдающегося учёного.

Вторым встречным после сантехника Николая Никифоровича оказался князь Голенищев-Пупыркомладший. Блинковское хорошее настроение ну просто разлетелось вдребезги.

– Вздравствуй, Дима, – чрезвычайно вежливо сказал князь, от старательности вставив в приветствие лишнее «в». И пожал руку остолбеневшему Блинкову-младшему.

Князь был похож на пирата, которого добрые торговые моряки собрались повесить на рее, но решили сначала пообедать. Под правым глазом у него переливался синяк – явление довольно редкое. Обычное дело – синяк под левым глазом, потому что обычные люди бьют правой рукой. А Блинков-младший был левша. Синяк под правым считался во дворе его фирменным штампом.

И вот этим глазом с фирменным штампом князь рвал Блинкова-младшего в клочки. А сам говорил:

– Хорошая погода установилась в июне, не правда ли, Дима?

Блинков-младший огляделся. Где-то совсем рядом должен был караулить пирата добрый торговый моряк.

– Отойди от его, шпана! – громовым голосом приказал откуда-то добрый торговый моряк, и тогда Блинков-младший посмотрел на старую «Волгу» Голенищевых-Пупырко. Она всегда тут стояла и намозолила глаза.

Но раньше она была повыше и не перекашивалась набок.

– Кому говорят: отойди! Шпана! – повторил добрый торговый моряк ещё громче.

Блинков-младший сообразил, что, во-первых, шпана – это он, во-вторых, моряк не добрый. Но самый настоящий и самый торговый. Это привезли с дачи бабку князей Голенищевых-Пупырко Раису Павловну, которая в бурной молодости плавала буфетчицей на грузопассажирских кораблях Черноморского бассейна.

Бабка Раиса Павловна была не княгиня Голенищева, а просто Пупырко. Когда Пупырко-старший выменял себе по бартеру на цистерну пива княжеский титул и фамилию Голенищев, на бабку не хватило дворянской грамоты. По этому поводу она устроила в семействе пролетарский террор. Раньше она устраивала его по всяким другим поводам.

С удивившей его самого жалостью Блинков-младший пожал князю руку, отошёл и стал смотреть.

Бабка Пупырко выгружалась.

Старшего князя не было – наверное, он понёс домой вещи, – и бабка выгружалась самостоятельно.

«Волга» раскачивалась, как будто там боролись тяжеловесы, а по ним ползал судья и смотрел, чтобы не нарушались правила.

Долго никто из борцов не мог взять верх, но потом один тяжеловес начал одолевать и прижал соперника к задней дверце. Дверца вылетела с пушечным грохотом, «Волгу» ещё сильнее перекосило на правый бок, и показалась рука с попугайской клеткой. В клетке, под птичьими жёрдочками, сжался в комок белый красноглазый кролик.

На пупыркинском балконе взвыл питбультерьер, пёс-убийца.

– Сейчас-сейчас! Погоди, мой слатенький, бабушка уже идёт! – закричала бабка Пупырко ненастоящим голосом, как будто у неё внутри крутился магнитофон со сказкой для самых маленьких.

Блинков-младший подумал, что князь не врал: бабка действительно стравливает псу живых кроликов. Для кровожадности.

Белых.

С большими, розовыми на просвет ушами.

С часто-часто дергающимися носиками.

Для кровожадности.

Собаки ведь такие, какими их воспитают хозяева. Могут переводить слепых через дорогу, а могут рвать клыками заключённых в фашистском концлагере.

А бабке Пупырко это ничего не стоит. Она однажды натурально оборвала Блинкову-младшему ухо, так что пришлось накладывать швы. А ведь Блинков-младший просто шёл мимо лавочки у подъезда. Бабка Пупырко смогла дотянуться, не вставая с этой лавочки, и оборвала ему ухо. С тех пор он ходил так, чтобы бабка не могла дотянуться.

У князя Голенищева-Пупырко-младшего часто были оборваны уши. Князь Голенищев-Пупырко-старший носил бороду. Ушей из-под неё почти не было видно.

Мама говорила, что бабка Пупырко стала такая потому, что у неё была трудная жизнь. Блинков-младший не понимал, почему, если у человека была трудная жизнь, он должен отравлять жизнь другим.

Факт то, что попугайская клетка с белым кроликом была у бабки в руке, а питбультерьер выл, визжал и рыл балкон кривыми лапами.

Из машины показалась бабкина клюка. Князь Голенищев-Пупырко-младший однажды сообщил Блинкову-младшему по секрету, что клюка золотая. Будто бы старший князь несколько лет покупал в магазине обручальные кольца и прятал на чёрный день. А потом расплавил их и залил в просверленную старушечью клюку, чтобы сберечь от воров своё золото. Обворовать бабку Пупырко было невозможно. Для этого пришлось бы к ней подойти, а как подойдёшь, если она сразу вцепляется в ухо?

Очень долго ничего не происходило. Из автомобильной дверцы торчали рука с клеткой, рука с клюкой – и всё. Блинков-младший давно уехал бы в редакцию «Жёлтого экспресса», если бы не переживал за белого кролика.

Потом «Волга» стала опрокидываться. Левые колеса, и переднее и заднее, оторвались от асфальта, как будто их приподняли домкратом, правые совсем спрятались, машина пошла, пошла заваливаться. И тогда между клюкой и клеткой появилась нога. Затем вторая. Ноги повисели в воздухе и встали на тротуар. Машина немного выровнялась.

– Помогитя, – трубно скомандовала бабка Пупырко. Она застряла.

Презирая себя за мягкотелость, Блинков-младший кинулся на помощь.

– Отойди, шпана, – последовал приказ.

– Иди-иди, – поддакнул князь Голенищев-Пупырко-младший. – Дело семейное, сами разберёмся.

Вышел из подъезда старший князь, и началось семейное дело.

Бабка Пупырко не первый раз ездила в машине и, конечно, знала, что выходить нужно боком, встав сначала на одну ногу. Но ей хотелось встать сразу на обе и выйти прямо. Сыну и внуку было просто нечего возразить на это желание старейшины семейства. Она их не слушала.

– Тянитя, – приказывала бабка Пупырко, протягивая князьям руку с клеткой и руку с клюкой. Князья тянули. Бабка привставала и упиралась головой в потолок машины. Тогда она командовала:

– Бросайтя.

Бросали. Бабка Пупырко говорила:

– Ох, грехи мои тяжкия! Тянитя.

Князья тянули, обливаясь потом. Бабка Пупырко была огромна. Казалось, что она забралась в автомобиль девочкой и провела в нём всю свою трудную жизнь, питаясь белым хлебом и дрожжами, пока не вросла в «Волгу», как устрица в раковину. Старший князь, наверное, сам поражался тому, что не так давно смог усадить старуху в машину без помощи фокусника или, на худой конец, регулярных частей Российской армии.

В минуты отдыха старший князь влезал на переднее сиденье и показывал бабке Пупырко, как надо выходить.

Бабка молча смотрела это показательное выступление и твердила:

– Тянитя!

Питбультерьер выл, не переставая, и кровожадно грыз балконную решетку.

И вот когда князья в очередной раз тянули, Блинков-младший подошёл к ним сзади, открыл болтавшуюся в бабкиной руке клетку и вытащил кролика за холодные жёсткие уши. Князья стояли плотно, и бабка из-за них ничего не видела.

Всё получилось так просто, что Блинков-младший даже потоптался ещё недолго за княжескими спинами, ожидая осложнений и опасностей – какая же без них кража.

Ни-че-го. Подошёл, открыл клетку, взял. Спрятал кролика под куртку и ушёл. Неплохо было бы положить в клетку кирпич для веса, но сошло и так. Бабка слишком увлеклась выгрузкой.

Она закричала, когда Блинков-младший уже был дома.

Она кричала так, что дрожали оконные стекла.

Она кричала почему-то: «Убили!!!»

Глава III
Секретное задание Блинкова-младшего

Дом, где помещается редакция «Жёлтого экспресса», знают все: москвичи и гости столицы, те, кто ни разу не был в Москве, и те, кто понятия не имеет ни о каком «Жёлтом экспрессе».

Это старый жилой дом с аркой. Слева от арки стоит громадный железобетонный рабочий с отбойным молотком, а справа – то ли колхозница, то ли студентка. Она чуть-чуть поменьше, потому что женщина. Блинков-младший каждый раз, когда ехал в редакцию, собирался присмотреться, что там у неё в руках. Если серп – значит, колхозница, а циркуль – понятно, студентка.

Рабочего и колхозницу-студентку любят снимать в кино про тяжёлое прошлое, поэтому все и знают этот дом. Все видели. Причем когда тяжёлое прошлое называлось радостным настоящим, их снимали, чтобы показать, как хорошо живётся людям, которым стоит высунуться в окно – и нате, любуйтесь произведениями монументального искусства. А когда тяжёлое прошлое стало тяжёлым прошлым, их стали снимать, показывая, как невыносимо жилось людям, которым в окно нельзя было высунуться, чтобы не увидеть это жуткое монументальное искусство.

При этом рабочий и колхозница-студентка совершенно не изменились. Только со временем у них облупились носы.

Блинкову-младшему они почему-то были как родные. Как Хрюша, которого он, понятно, уже не смотрел по телевизору, но уважал за творческое долголетие.

Редакция занимала бывшую коммунальную квартиру.

В бывшей кухне сидел главный редактор, в бывшей ванной – фотографы, в бывшем туалете оставался туалет, потому что журналисты тоже живые люди, а бывшие комнаты назывались кабинетами. За стеклянными дверями стояло множество заваленных бумагами столов и никого не было. Живые люди журналисты поразъехались на редакционные задания или в крайнем случае курили в коридоре. Некоторые спрашивали Блинкова-младшего: «Что тебе, мальчик?» – и сразу же отворачивались. Блинков-младший относился к этому спокойно, как неизвестный герой, которого ищут пожарные, ищет милиция (а уж бабка Пупырко – это точно). Спасённый кролик остался дома. Он успел поесть капусты из борща и насыпать на линолеум черных орешков. А ведь мог бы погибнуть в пасти кровожадного питбультерьера.

Обходя журналистов, коптящих, как подбитые танки, Блинков-младший проскочил в дудаковский кабинет. Кроме Дудакова, которого, понятно, сейчас в редакции не было, там сидел обозреватель криминальной хроники седенький пухлый Николай Александрович. Вот уж кто на самом деле сидел. С утра до вечера, когда ни зайди. Раньше Николай Александрович служил майором в милицейском журнале и привык к дисциплине.

Как обычно бывает со взрослыми, он даже не вспомнил Блинкова-младшего. А ведь знакомился с ним два раза.

– Войдите, – пригласил привыкший к дисциплине Николай Александрович, хотя Блинков-младший уже вошёл. – Докладывайте.

– Рукописи от Игоря Дудакова, – коротко доложил Блинков-младший.

– Предупреждён, – ещё короче ответствовал Николай Александрович, кивнув на телефон.

Блинков-младший положил перед ним папку с рукописями, и Николай Александрович углубился в чтение.

Вообще-то Дудаков строго-настрого велел Блинкову-младшему проследить, чтобы Николай Александрович ни в коем случае не углублялся в чтение, а сразу отнёс рукописи в печать. Но легко сказать – «проследи». А если человеку нет ещё четырнадцати лет, как Джульетте? Что, прикажете отбирать рукописи у бывшего майора милиции, который уже пошёл черкать и писать? И обойтись без Николая Александровича нельзя. У какого-то там Блинкова-младшего заметки бы просто не взяли. А то так любой приходил бы и сдавал в печать всякую чепуху.

Николай Александрович с Дудаковым были точь-в-точь как два режиссёра, которые так снимают рабочего и колхозницу-студентку, что у одного получается похвала, а у другого – сплошная ругань.

Когда Николаю Александровичу попалась заметка «милиционеры-христопродавцы», он первым делом исправил «милиционеров» на «работников милиции», а потом стал читать, почему это работники милиции – христопродавцы и вообще в чем там дело.

«Уникальные иконы XVIII века, конфискованные у крутого уголовного авторитета Арбуза, всплыли на аукционе «Сотбис», – писал Дудаков. – Очевидно, что на этом погрели руки люди, с лёгкостью торгующие российскими святынями».

«Несколько икон, предположительно XVIII века, конфискованных у некоего гражданина N, известного в уголовном мире под кличкой Арбуз, неустановленным путём попали на один из западных аукционов, – исправлял Николай Александрович. – Этот факт мог бы дать основание предположить, что в деле замешаны коррумпированные руководящие работники милиции. Однако не стоит спешить с выводами. Уголовная практика знает и такие случаи, когда обычный кладовщик путём подмены расхитил ряд культурных ценностей, в том числе древнеегипетскую мумию».

В статье «Уртика: победа над тысячелетиями» Николай Александрович исправил только «натянули нос учёным-скептикам» на «подали пример практического подхода».

И отнес заметки в печать. Все, кроме «Уртики».

Блинков-младший испугался, что Николай Александрович задержит «Уртику», а потом новость, как говорят журналисты, протухнет, и статью не напечатают никогда. Ведь старые новости никого не интересуют. Они уже и не новости.

А Николай Александрович вернулся и стал кому-то дозваниваться. Этот кто-то не брал трубку.

– Вы что сидите? Можете идти, – бросил Николай Александрович. Вид у него был огорчённый.

– А как статья? – набрался духу Блинков-младший. – Пойдет?

– Пойдет статья рогатая… – буркнул себе под нос Николай Александрович и растопыренными толстенькими пальцами показал Блинкову-младшему «козу». – Тебе-то что, мальчик?

– Я соавтор, – обиделся Блинков-младший.

Ну почему, почему они все такие?! Когда человек им не нужен, он «что-тебе-мальчик» или «тебе-то-что-мальчик». А вот когда нужен – совсем другое дело. Тогда он Митя и даже Дмитрий.

– Так ты, значит, Дмитрий Гавриловский, – быстро взглянув на подпись под статьей, сказал Николай Александрович. – Что ж ты такой маленький, Дмитрий Гавриловский?

Блинков-младший не ответил, чтобы не умножать количество глупостей в мире. А Николай Александрович и не ждал ответа.

– Тут вот какое дело, Дмитрий Гавриловский, – говорил он сытым голосом. – Тут, Дмитрий Гавриловский, криминальное дело. То, что вы с Дудаковым набодали, это, конечно, хорошо. Но чести вам не делает. Обычная заметка системы «Чародей из Ивантеевки». Кстати, что такое Уртика?

– Древнее растение, там же написано, – сказал Блинков-младший и подумал, что надо бы найти Уртику в Большой ботанической энциклопедии.

Николай Александрович довольно кивнул.

– У тебя, Дмитрий Гавриловский, есть возможность превратить эту не делающую вам чести проходную заметку в блестящую публикацию или даже цикл системы «Не пойман – не вор». Потому что, Дмитрий Гавриловский…

У Блинкова-младшего аж похолодело в животе. При чем здесь вор?

– …Потому что, Дмитрий Гавриловский, в этом самом Ботаническом саду, где трудится твой чародей, – Николай Александрович опять зыркнул в статью и закончил радостно, как будто выиграл телевизор, – …кандидат ботанических наук Олег Блинков, сегодня побили все стёкла в оранжерее субтропических растений!!

Нельзя сказать, что Блинков-младший был потрясен. Ну побили и побили. Конечно, жалко старшего Блинкова, он теперь будет переживать из-за каждого сломанного стебелька.

– Насколько я понимаю, Дмитрий Гавриловский, Игорь взял вас в соавторы не из-за вашего отточенного пера, – рассуждал Николай Александрович. – Значит, вы информатор… Не говорите, я сам догадаюсь. Кружок юных ботаников? Или у вас родители работают в Ботаническом саду?

– Родители, – не вдаваясь в подробности, подтвердил Блинков-младший.

– Родители! – Николай Александрович довольно потёр пухлые розовые ладошки. – Так поезжайте в Ботанический сад, Дмитрий Гавриловский! Будьте рядом с родителями в этот трудный час! Запоминайте и по возможности записывайте. На вот, возьми блокнот. Сообщаю оперативную обстановку.

И Николай Александрович, называя Блинкова-младшего то на «вы», то на «ты», потирая ладошки и то и дело заглядывая в статью про Уртику, сообщил оперативную обстановку.

Стёкла в оранжерее били не в первый раз, и Блинков-младший об этом знал.

Какие-то бизнесмены хотели открыть в оранжерее пивной бар, и об этом Блинков-младший знал тоже. Еще бы не знать, когда старший Блинков чуть не каждый вечер доспоривал с директором Ботанического сада по телефону. Они, пока доезжали с работы домой, вспоминали что-нибудь важное и сразу кидались друг другу звонить. Старший Блинков был категорически против этого пивбара, а директор – тоже против, но недостаточно.

Прошлой осенью, когда тоже побили стёкла и субтропические растения стали замерзать, директор чуть не сдался. Бизнесмены пообещали ему вставить стёкла и даже поощрить денежными премиями тех научных сотрудников, которые не будут ходить на работу и мешать пивной коммерции.

Директор почти согласился: он просто не видел другого выхода. Всё равно, если бы растения замерзли, научные сотрудники остались бы без работы. А старший Блинков сказал научным сотрудникам: «Не хотите остаться без работы? Давайте тогда откажемся от зарплаты и на эти деньги вставим стёкла». И стёкла вставили, а научные сотрудники и даже многие садовники и уборщики, которым вообще-то всё равно, где работать, два месяца потом отказывались от зарплаты, чтобы заплатить деньги за эти стёкла. Других денег в Ботаническом саду не было.

Блинков-младший всё это знал, но раньше не думал, что хулиганов бить стёкла нанимают пивные бизнесмены.

А для Николая Александровича это само собой разумелось.

– «Кви продест?», Дмитрий Гавриловский, что по-латыни означает «Кому выгодно?» – вещал Николай Александрович, и его маленькие серые глазки сияли, и довольно розовела аккуратная лысинка. – Не забывайте этот древнейший юридический принцип. Когда стёклушки (он так говорил: стёклушки) пококали в первый раз, я взял это дело на заметку, но писать не стал. Потому что я не работник Ботанического сада и не милиционер. Я журналист, а по-журналистски это было неинтересно. А теперь, Дмитрий Гавриловский, стёклушки кокнули во второй раз. Теперь предположение приобретает силу обвинения, а тот факт, что в Ботаническом саду произошло крупное научное открытие, придает обвинению мощное общественное звучание.

– Красиво излагаете, – вставил немного привыкший к Николаю Александровичу Блинков-младший.

– Не растрачивайте нахальство попусту, Дмитрий Гавриловский, оно вам ещё понадобится, – строго осадил его Николай Александрович. – Понимаешь, если туда пойду я, мне никто ничего не скажет. В лучшем случае какой-нибудь отчаюга вроде твоего чародея… – Он опять заглянул в статью про Уртику. Наверное, в десятый раз. – Олег Блинков обвинит эту фирму… – Он полистал блокнот. – «Сильный хмель». Но у него ровно столько же доказательств, сколько у меня. То есть нисколько.

Блинков-младший расстроился.

– Вы же сами сказали: кви чего-то там, юридический принцип. Арестовать их, и всё.

– Это волюнтаризм, Дмитрий Гавриловский, – горько вздохнул Николай Александрович. Ему тоже хотелось арестовать бизнесменов из «Сильного хмеля». – Есть преступления очевидные, но практически недоказуемые. Ну, задержат их, а они скажут: «Это не мы». И придётся отпустить. Поймают хулиганов, которые кокали стёклушки, а они: «Какой-то мужик нас попросил, сказал то-то и то-то». Например, что тёще хочет насолить. Многие люди, Дмитрий Гавриловский, не прочь насолить своей тёще, это понятный мотив. Допустим, найдут этого мужика, хотя вряд ли. Ты думаешь, окажется, что он работает в «Сильном хмеле»? Нет, Дмитрий Гавриловский, окажется, что и он обычный хулиган, только масштабом покрупнее. А вот за ним стоит настоящий уголовник, которому заплатил «Сильный хмель». На языке грязных бизнесменов это называется «нанять исполнителя через два забора». Недоказуемо. А посему, Дмитрий Гавриловский…

Николай Александрович встал, и Блинков-младший встал тоже.

Его жизнь, обычная, как школьный дневник хорошиста, готова была круто измениться. Это вам не глупые сплетни про нового спонсора Нины Су, за которые она, если Дудаков их печатал, дарила Блинкову-младшему пахнущие духами шоколадки. Это криминальный репортаж, самый острый жанр. И самый опасный для журналиста. Может быть, грязные бизнесмены, припертые к стенке неопровержимыми доказательствами Блинкова-младшего, будут стрелять в него из любимого уголовной братвой пистолета «ТТ», который навылет пробивает автомобиль.

– Я на самом деле Блинков, а не Гавриловский. Сын того Блинкова, – сказал он, чтобы Николай Александрович в случае чего знал, кому сообщить.

Николай Александрович подумал и сел.

– Ополоумел я на старости лет. У меня же внук вроде тебя, – виновато вздохнул он. – Куда я тебя посылаю?

Блинков-младший почувствовал себя, как рыба, которой дали проглотить наживку, а теперь тащат её изо рта.

– Я же всё равно поеду в Ботанический сад, – сказал он как можно спокойнее. – У меня там папа.

– Ну, если все равно… – легко начал сдаваться Николай Александрович.

Судя по всему, бывший майор милиции тоже чувствовал себя, как та рыба, причём наживку он заглотнул ещё глубже.

Николай Александрович опять потирал свои розовые ладошки и сам себя уговаривал:

– Я же не могу тебе запретить, верно? Я должен тебе помочь, верно? А без меня ты наломал бы дров.

Потом он сказал:

– Это хорошо, что человек в твоём возрасте называет папу папой, а не отцом или тем более предком. Это вселяет. Дай сюда блокнот.

И отобрал только что подаренный блокнот с названием «Жёлтого экспресса».

– Зачем тебе блокнот? Возьмут тебя за хобот с этим блокнотом, и всё. Ты уж лучше на память, – опять скорее себе, чем Блинкову-младшему, объяснил Николай Александрович. – Мы тебе подыщем кое-что получше блокнота. В целях обеспечения личной безопасности.

В целях обеспечения личной безопасности бывший майор милиции подыскал не пистолет, на что Блинков-младший и не надеялся. И не газовый баллончик, на что Блинков-младший рассчитывал. В целях обеспечения личной безопасности бывший майор милиции подыскал маленькую сувенирную машинку. Оранжевый «Москвич».

Блинков-младший так растерялся, что решил пока что промолчать. Кто её знает, что это за машинка. Может быть, в ней скрытый микрофон. Или Николай Александрович покажет какой-нибудь секретный приём самообороны с машинкой. Вон, мама так бросает обычные столовые ложки, что они до половины ручки втыкаются в любую деревяшку.

– Я там ничего новенького не разузнаю, – не торопясь показывать приёмы со смертоносной машинкой, сказал Николай Александрович, – хотя, может быть, съезжу осмотреться. Но я не смогу, например, услышать, о чём будут говорить между собой эти господа из «Сильного хмеля», когда приедут в Ботанический сад. А они туда приедут. Удар нанесён, пора принимать капитуляцию. И при их разговоре с директором я бы тоже поприсутствовал, только ведь посторонних туда не пустят, а я не человек-невидимка.

– Я понял, – кивнул Блинков-младший и с уважением посмотрел на оранжевый «Москвич».

Не нужно никого бить в висок этой тяжёленькой машинкой, не нужно расставлять скрытые микрофоны и вообще секретничать. Нужно просто катать «Москвич» и ещё по возможности приговаривать «др-р-др-р» и «бип-бип».

Взрослые тебя не замечают. Вернее, замечают тем меньше, чем меньше ты. В свои неполные четырнадцать ты для них «что-тебе-мальчик». А машинка сделает из тебя вообще пустое место. Полудурка-переростка.

– Др-р-др-р, – потренировался Блинков-младший. – Бип-бип!!