Читать книгу: «Как верёвочка вилась», страница 2

Жилетка, в которую плакались

Не знаю, как вам, а мне понятно, почему именно данную Жилетку чаще всего выбирали, чтобы в неё плакаться: загляденье она была, а не Жилетка! И потом… если ты однажды в эту жилетку поплакался, тебя уже калачом не заманишь в другие плакаться. Нету её под рукой – ты лучше предпочтёшь вообще не плакаться, чем куда попало плакаться.

Между прочим, понимание таких вещей со временем приходит: сначала нам всё равно куда плакаться, – просто лишь бы плакаться, но в конце концов – очень даже не всё равно куда… Я когда маленький был, вообще без жилетки обходился: плакался маме в подол, но теперь мне в подол стыдно – и я плачусь в жилетку, как все взрослые. Только я не в ту жилетку плачусь, про которую рассказываю, а в совсем другую, про которую сейчас рассказывать не хочу.

Что касается Жилетки, про которую я рассказываю, то она была, как уже говорилось, загляденье.

Во-первых, Жилетка была полосатая, а для жилетки это главное. Если жилетка не полосатая, плакаться в неё бесполезно: не поможет. К счастью, наша с Вами жилетка была именно что полосатая – и, более того, очень полосатая… на ней практически не было ничего, кроме полосок, – как на зебре. Убери с зебры полоски, что останется? Ничего не останется. Так и с этой жилеткой: пока есть полоски – есть жилетка. А нет полосок…

Но полоски, стало быть, имелись, причём одна белая – одна зелёная, одна белая – одна зелёная, одна белая – одна зелёная… Я бы ещё долго мог перечислять, но всех полосок никогда бы не перечислил: так много их было. Что касается пуговиц, то пуговицы я бы мог перечислить: их хоть и много имелось, но понятно сколько – двенадцать. И были они золотые! При этом от одной из них шла цепочка – тоже золотая… А если вы спросите меня, куда она шла, так я и это знаю: она шла в кармашек – и в кармашке заканчивалась карманными часами, круглыми такими и с крышечкой. Откроешь, например, крышечку в восемь часов двадцать пять минут, а там – восемь часов двадцать пять минут… Ну не красота ли?

В жилетку такую плакаться – это, понятное дело, сущее удовольствие. Плачься и плачься себе, а сам… полоски рассматривай, пуговицы пересчитывай, по цепочке взглядом скользи – приятные занятия!

Оттого, что в данную Жилетку так приятно и, я бы сказал, так интересно было плакаться, многие именно её и предпочитали: удивляться ли тому, что, как ни потрогаешь Жилетку – мокрым-мокра, хоть над раковиной выжимай! Некоторые, кстати, даже специально совсем рано плакаться приходили, например в полшестого утра, чтобы Жилетку сухой застать… Да только, увы, в полшестого утра Жилетка оказывалась такой же мокрой, как и в любое другое время!

– А что вы хотите, – говорил Хозяин Жилетки, – если в неё сегодня всю ночь Одна Девушка плакалась, не переставая?

И так каждое утро…

– Она у Вас хоть когда-нибудь сухая бывает? – то и дело недовольно спрашивали Хозяина Жилетки многие.

– Да практически никогда, – разводил руками тот. – Я даже купил её мокрой: передавая мне Жилетку, продавец начал плакаться в неё и тут же замочил. С тех пор я в мокрой и хожу…

– Не простужаетесь зимою-то? – заботливо спрашивали многие.

– Простужаюсь, – признавался Хозяин Жилетки, – да что ж теперь делать?

Многие недовольно качали головами, только всё равно плакались в его жилетку: уж больно она была хороша. И Жилетка намокала всё больше и больше.

Но как-то Один из Многих сказал Хозяину Жилетки:

– Я знаю, что делать! Просто Вас в этой Жилетке надо послать в дальние страны, где жарко и сухо. И держать в этих странах как можно дольше – пока жилетка не высохнет.

Так и поступили.

В дальних странах Хозяин Жилетки прожил тридцать лет: именно столько потребовалось для того, чтобы высушить Жилетку. Зато, когда он вернулся назад, Жилетка была действительно совсем сухая – и даже слегка шуршала от сухости.

Сходя с поезда, Хозяин Жилетки глубоко вздохнул и подумал, что сейчас Жилетку опять зальют слезами, и тогда ему придётся снова отправляться в дальние страны на тридцать лет. Он погладил Жилетку указательным пальцем по нескольким полоскам, и Жилетка улыбнулась ему – благодарно, но печально.

А Хозяин Жилетки, безнадёжно махнув рукой, зашагал в направлении дома.

Теперь вы, наверное, ждёте рассказа о том, как уже на другое утро Жилетка опять была мокрым-мокра. Да только ничего подобного: и на другое утро, и на третье, и на четвёртое Жилетка оставалась сухой! Вы, конечно, можете предположить, что Жилетку в дальних странах пропитали каким-нибудь водоотталкивающим составом – и она стала влагонепроницаемой… ан нет!

Разгадка совсем простая: за время отсутствия Хозяина Жилетки все люди в его стране стали такими счастливыми, что уже никто никогда никуда не плакался… разве только совсем маленькие дети, но на то они и совсем маленькие дети!

Впрочем, до жилеток они не доставали и потому дружно плакали в мамин подол – благо мам вокруг было предостаточно.

А Хозяин Жилетки теперь ходил повсюду и щеголял своей сухой Жилеткой. И даже иногда давал потрогать карманные часы, специально для этого открывая на них крышечку. Заглянешь под неё, например, в восемь часов двадцать пять минут, а там – восемь часов двадцать пять минут… Ну не красота ли?

Шкатулка с секретом

Теперь редко где встретишь шкатулку с секретом, это раньше они были чуть ли не в каждой семье. И стояли на почётном месте, и обязательно запирались на ключ, а отпирались очень редко – потому что, если узнавать секрет ежедневно, то какой же это тогда секрет? Вовсе никакой не секрет, скажете вы, и будете совершенно правы!

Одна такая шкатулка с секретом – старенькая и потому особенно загадочная – дожила до наших дней. Никто не знал, какой именно в ней секрет, потому что давным-давно потерялся ключик, а без ключиков секреты не открываются.

Но все про секрет по-разному говорили.

Бабушка, например, клялась и божилась, что помнит, как шкатулку открывали при ней. И появлялся оттуда пёстрый букет живых цветов, и они благоухали, как целый сад. И вились над букетом пчёлы и бабочки, собиравшие нектар.

– Бабушка, ты что-то путаешь! – протестовали в доме. – Ни благоухающих цветов, ни пчёл с бабочками не могло быть в шкатулке, они бы погибли там! Ну сама подумай, как бы им удалось выжить, если шкатулка почти всё время закрыта?

– В том-то и секрет! – сердилась Бабушка. – Не зря же говорят: шкатулка с секретом!

А послушать Соседей (Соседи ведь обычно всё лучше нас знают, о чём ни спроси!), так никакой в шкатулке не букет. Кто-то видел, дескать, как выпрыгивал оттуда маленький паяц и со страшным хохотом запрыгивал обратно под крышку. Этот маленький паяц, значит, и был тот самый секрет.

Имелся ещё один Часовых Дел Мастер, человек серьёзный и любитель разнообразных механизмов. По его словам, не букет и не паяц содержались в шкатулке, но хлопушка. Откроешь крышку – хлоп! – и вся комната завалена конфетти. И немножко пахнет порохом. А секрет, стало быть, в том состоял, что откуда-то всякий раз бралась в шкатулке новая хлопушка. Тут Часовых Дел Мастер лишь разводил руками и с уважением говорил:

– Умели люди мастерить в старину!

Только это, конечно, было никакое не объяснение.

Один Дедушка отмалчивался и сетовал, что память у него совсем плохая. И что не помнит он, какой в шкатулке секрет заперт. А сам почему-то улыбался, хотя ничего особенно весёлого в его сообщении не было. Тогда-то и возникали насчёт Дедушки всякие по-до-зре-ни-я.

– Дедушка, – умоляли его все, особенно толстощёкий Карапуз, вечно вымазанный вареньем, – вспомни! Ты ведь старше всех, ты не можешь не знать, что за секрет в этой шкатулке. Букет? Или паяц? Или хлопушка? Сосредоточься, Дедушка!

Но Дедушка всё не сосредоточивался, а только улыбался и приговаривал иногда:

– Букет, паяц, хлопушка… какие же это секреты! Секрет, Карапуз, дело серьёзное, на то он и секрет. И каждому секрету – своё время.

…Вот, значит, как проходила жизнь. И стояла на почётном месте молчаливая шкатулка с секретом, никому не выдавая секрета своего, и клялась и божилась Бабушка, и судачили Соседи, и разводил руками Часовых Дел Мастер, и чему-то улыбался Дедушка. А вечно вымазанный вареньем Карапуз рос. И когда он вырос достаточно, он прямо так и сказал:

– Я вырос достаточно. Пришло время узнать секрет.

– Надо бы ещё подождать, – возразил Дедушка. Он больше не улыбался, наоборот, стал серьёзным и даже каким-то торжественным. И добавил: – Это секрет не для карапузов.

– Я уже перестал быть карапузом, – возразил В-Прошлом-Карапуз. – Сегодня мне исполнилось семь лет.

И тогда Дедушка пообещал, что вечером откроет ему секрет шкатулки.

– Мы сломаем её? – спросил В-Прошлом-Карапуз.

– Секрет должен быть открыт, – твёрдо ответил Дедушка. – Открыт, но не взломан.

В-Прошлом-Карапузу ничего не оставалось, как дожидаться вечера. Но до вечера было долго, и, чтобы не терять времени, он принялся пред-вку-шать.

Может быть, в этой шкатулке Джинн, как в волшебной лампе Аладдина? Он вылетит и скажет: «Приказывай, о мой повелитель!» Или там карта, на которой точно указано, что в десяти тысячах миль отсюда на расстоянии восьми шагов к юго-востоку от старого дерева в форме буквы «У» зарыты несметные сокровища, награбленные пиратами…

Вечером, когда все в доме отправились спать, они с Дедушкой подошли к шкатулке с секретом. Дедушка снял с шеи тоненькую цепочку, на которой оказался крохотный совсем ключик.

– Что-то ты никогда не показывал мне этого ключика, – подозрительно заметил В-Прошлом-Карапуз.

– Не время было. Да и сейчас, боюсь, не время, – вздохнул Дедушка.

И вот наконец – щёлк!..

Ничего не оказалось внутри – только тихая музыка заиграла. Заиграла и стихла.

– Музыка? – разочарованно спросил В-Прошлом-Карапуз. – Музыка – и всё? Тоже мне секрет! Музыку я сто раз слышал!

– Музыка, – отозвался Дедушка. – Музыка, и всё. Поспешил я с секретом-то…

Совершенно разобиженный, В-Прошлом-Карапуз поплёлся спать. Ему снились волшебные лампы и пиратские сокровища.

А Дедушка всё сидел и сидел возле шкатулки – время от времени осторожно открывая и закрывая её. Уж он-то не сомневался в том, что в целом мире, до отказа полном всякой всячины, есть на самом деле лишь один настоящий секрет, и это – Музыка.