Читать книгу: «Искра», страница 3

Глава 3

С утра нас позвали на кормежку, а потом к Генералу. Подниматься по всем этим ступенькам на тридцать метров было пыткой. Черт, да для меня на Земле-то на десятый этаж подняться пытка! Ведь могли бы какой-нибудь, хотя бы примитивный лифт на противовесах сделать, но нет – видимо, на то и расчет: чтобы все мы чувствовали, как он высоко, и как тяжело до него дотянуться. И чтобы ноги тренировались. Но зато перед последним этажом, в слепой зоне, мы с Юленькой остановились, чтобы поцеловаться. Мы прятались от посторонних взоров. Мне лично было все равно – я уверен, что кто угодно бы все понял с одного взгляда.

Я вновь нашел еще один положительный момент: в конце всегда ждет награда. Конец тяжкого пути, облегчение, перевод духа, преодоление обезоруживающей преграды и беседа с этим «товарищем». Хотя, после такого пути на эту награду почти начхать, но вот вид оттуда открывается изумительный. И ветерком обдувает – прям блаженство. Так что я их простил.

Сначала Генерал поговорил с Юлькой. Та ушла со смурным лицом. Затем он через стенку телепатически позвал меня к себе на балкон. Жаль, что опять на тот же – не самый удачный символизм.

– Как ощущения после убийства себе подобного?

– Я уже мочил людей… – Я все еще по привычке иногда говорил некоторые слова вслух. Хорошо хоть, что быстро замечал. – Можно много говорить и много думать, но не вижу смысла. Хотя мне пришла забавная мысль: я еще и от потенциального конкурента избавился.

– В чем он с тобой конкурировал? – без особого интереса спросил Генерал.

– Работа или должность достается только одному; со стола все расхватывают с огромной скоростью – едва успеешь сообразить и добежать до чего-то вкусненького. Да и извечная борьба за самок. Еще несколько минут, и он бы уже прохаживался с Юленькой, заставляя ее краснеть или смеяться, а вечером или ночью вообще бы уже трахал, как пить дать. Меня жизнь на Земле научила нескольким правилам: «Кто успел – тот и съел», «в большой семье забралом не щелкают», «человек человеку – волк», «живем в законе джунглей» и так далее. Нужно быть готовым чуть ли не кусок от чьей-нибудь ляжки оторвать, лишь бы по головам подняться. В детстве даже игра такая была: стульев меньше, чем детишек, и нужно успеть хоть какой-нибудь стул занять, а проигравший остается стоять униженный. Я уже тогда думал: «отчего это родители и прочие взрослые с улюлюканьем поддерживают эгоизм и унижение?».

Генерал лишь улыбнулся.

– А что за музыку играли вчера ночью? – вспомнил я.

– Песня для душ. Чтобы им было хорошо.

– Чудесная.

– Надеюсь, ты успел натрахаться с Юлией… – перешел он к делу.

Фиолетовое небо нахмурилось, загородив еще более темными тучами оранжевое солнце, и поднялся ветер. Моя любимая погода.

– Сомневаюсь, что это возможно, – смело, честно и без капли сожаления ответил я, зная, что за проявление джентльменства мог получить пощечину, от которой бы отлетел.

– С сегодняшнего дня увеличиваю ваши тренировки: теперь полный набор. Сержанты и капитаны введут вас в курс дела. И еще: с сегодняшнего дня регулярно сдаешь семя и кровь. Ступай в доильню – тебя ждут.

Мне не послышалось? «Доильня»?

– Стоп, погодите-ка, а-а, у меня есть вопросы…

– Иди. Сейчас же, – проявился его недовольный тон.

Пара сержантов внизу перехватила меня и повела в какую-то темницу с кроватями и цепями, утопленными в каменные стены.

Слава богу, я хоть был здесь один. Ну кроме этих двух кретинов, от которых я легко мог сбежать, если бы был толк.

– Снимай, – буркнул один из сержантов, потянув меня за балахон, который, несмотря на свою скромность, уже начинал мне нравиться.

Я снял, и в голове только одно: «Хоть бы не геи, хоть бы не геи!».

Вдруг в темницу зашло несколько чингарок в светло-коричневом и черном нижнем белье, и от сердца немного отлегло. Я облокотился на стену с закрытыми глазами и выдохнул.

Девушки с относительно спокойными лицами подошли поближе, а сержанты приковали мои руки к цепям. Дамы посмотрели на сержантов, как бы говоря: «Видите? Послушный». Те переглянулись, грозно посмотрели на меня – как будто я, прикованный в одних трусах, представляю опасность, – и ушли.

«Вот так-то, ушлепки, у меня хотя бы секс будет, а вы завидуйте!».

Ноги приковывать не стали. Чингарки сняли с меня трусы и сами разделись догола.

Меня начали трогать и ласкать, и поначалу было немного неловко. С меня аж пот покатился. Но затем я заметил, что некоторых из них я уже видел среди медсестер, да мы и находились в их блоке, так что я понял, что я в надежных руках.

Я пошире расставил ноги, и потянулся к одной губами, пока остальные колдовали внизу. Они массировали мои мускулы, водили по всему телу, кое-где даже сжимали, щипали и царапались, улыбались и тихонько хихикали, но я ничего смешного не видел.

В похвальном состоянии держали свои тела! Я тянулся к их упругим выдающимся особенностям инстинктивно. Пока меня трогало и массировало, бог знает, сколько сексуальных рук, и терлись, то о ноги, то о живот большие смуглые груди, я целовался то с одной, то с другой, покачивая тазом, чтобы «втереться в доверие». В общем, разум мой помутился. На секунду всплыла в памяти Юлька, но я подумал, что отработаю.

То руками, то ртами, – сила сжатия увеличивалась, и две из них держали наготове что-то наподобие воронок. Я уж даже перестал всматриваться, кто из них красивее – столько сексуального, разгоряченного мяса – хотелось всех и сразу, притом, чем больнее – тем лучше.

Девушек было пять, они целовали мою грудь, проводя по ней рукой. Можно и без зрения, по одному касанию понять, сколько в нем желания. «Взвешивали мешочек» мой внизу, стимулируя нужные им процессы, так что никак кроме доильни это назвать было нельзя.

Когда стало невтерпеж, я сказал им по-чингарски: «Сейчас конец!». Одна из пятерки подставила свою воронку и сцедила все туда. Затем она легла на кровать и залила содержимое в себя, оставаясь лежать на спине с согнутыми ногами.

Я не собирался останавливаться на достигнутом, и сказал, чтобы они продолжали. Я не сильно задумывался, на каком языке я говорю: возможно, синонимами их языка, возможно на русском, возможно вообще телепатически, возможно, было достаточно просто потянуться к их лицам. Они слегка брали меня за горло и все равно целовали, произнося что-то. В любом случае, в этой ситуации недопонимания не было.

Когда меня, весьма умело и влажно, возбудили второй раз, я стал натягивать цепи, брякая ими, и смотря то на цепи, то на суккубов. Пара девушек осторожно отстегнули узы.

Я тут же направил их руки куда надо, поцеловал ту, у которой тоже была воронка, прижал ее к кровати и принялся за нее. Вот – что называется «поддержкой»! Именно так мне и нравилось: когда все натурально, и множество рук страстно желающих меня женщин ласкает меня в ожидании. Они буквально выжимали все мое тело.

Намедни я в третий раз лишился мерзкой «чистоты», а сейчас первый раз лишался ее в групповом плане.

Когда очередная красотка застонала совсем громко, ворвалась стража, и, увидев происходящее, приставили мечи мне к горлу. Я лишь поднял от нее руки вверх, и, так как ничего больше не мог с собой поделать, потихоньку продолжал свое грязное дело тихой сапой, как будто, чтобы никто не заметил, что творится.

Дамам удалось прогнать этих глупцов, и я еще больше вошел в раж, сжимая девушку в разных местах все сильнее.

Под конец я повернул медсестричку в любимую позу и сделал то, зачем они пришли. Так, как они и хотели. Так же, как я делал с Юлей.

Вновь я выдохся. Девушки пытались меня возбудить, а я лишь наслаждался моментом. Когда я понял, что ждать пришлось бы слишком долго, я сказал: «Надо идти. Еда, тренировка». Еще не переведя дух, я поцеловал их разочарованные мордашки и стал одеваться. Некоторое время я жалел, ведь здесь бывает гораздо хуже, и торопиться точно некуда. Хотя вскоре себя простил.

Краем глаза я заметил, что те красотки, что не лежали на кроватях, все еще дуются. Мне всегда было неприятно обламывать людей, во всяком случае, если не за дело. Так что я немного наклонил голову, улыбнулся им и сказал что-то вроде: «Завтра вижу». Откуда-то, была уверенность, что они поняли именно то, что я хотел сказать.

***

Дальше опять действовал по плану. Зашел в лазарет; у меня странным полупрозрачным шприцом взяли немного крови из вены. Я вспомнил, что и у них тут могут быть страшные заболевания, типа ВИЧ или сифилиса, а потом почему-то уже подумал, что мне все равно здесь подыхать. Да и, глядишь, лекарства кое-какие есть. Конечно, они могут на меня подействовать даже в минус. Но я также догадывался, что моя ДНК уже меняется.

Меня щедро накормили полусырой рыбой. Хотя, что это я так неблагодарно и пренебрежительно? Ради меня, пока еще никого, выделили грамм четыреста относительно безопасно приготовленного улова невероятно полезных существ. Да и кто не любит рыбу? Особенно если это не минтай, и на губах не остается чешуя, и кость не застывает в горле.

Трапезу сжигать меня послали на стрельбище. Чтобы я научился из лука уничтожать плавающую рыбу, которую потом можно будет поглотить. Тетиву этого лука в пору вдвоем натягивать. Затем шло метание ножей каждой рукой и из наклона, и в приседе тоже. Я люблю неестественно извиваться, но тут выбора не было – по ногам били и всячески мешали. Хотя на результате это слабо сказалось.

Затем шла езда верхом на лошади. Следует отметить, что лошади у чингар тоже были немного спрессованные: более мощные, со зловещими глазами и костяными наростами, словно щитки или чешуя, закрывавшими лоб и грудь. А еще клыки. Не знаю уж, насколько хорошо это их защищало, учитывая, какое здесь все мощное.

Меня учили успокаивать ее, седлать и ездить сначала медленно. В Самаре я один раз катался на старом ленивом пегом пердуне втридорога на холоде ради девушки с низкой социальной ответственностью, но мне все равно понравилось. Здешняя же лошадка с радостью понесла меня чуть не с самого начала галопом в бирюзовый лес. Глупцы сзади смеялись, а у меня от такого галопа и ветра в харю аж щеки дрожали. Но я дотронулся до ее загривка, нежно погладил, дотронулся справа у основания шеи, закрыл глаза и прошептал: «Тихо». Спустя сотню метров она остановилась, осмотрелась и поскакала назад.

Затем шел проклятый бой с солдатом. Опять. Только с каждым разом они наступали все рьянее. Сначала со щитом, затем на двух мечах. Я опять проиграл и там и сям. Причем проиграл, как всегда, потому, что боялся нанести слишком серьезную травму противнику. Я точно мог бы один раз раздробить кости ступни противника, но лишь сделал вид, что собираюсь, чтобы сразу же продолжить атаку.

После боя шел бег с прыжками через бревна с параллельным метанием ножей на добивание. В общем, из меня точно собирались сделать терминатора, и взялись за это основательно.

Тут следует сделать ремарку. На нашей родной планете только за несколько выстрелов из лука придется платить, как будто вымаливаешь жизнь. Здесь же мне не только предоставили эту возможность бесплатно, но – я чувствовал хотели, чтобы я научился. Как бы и что бы здесь ни творилось, я должен быть благодарен за неоценимый опыт.

Ну и в заключение, после сытного белкового ужина, который я сожрал, не вдумываясь, что там вообще лежит, мне предстояла битва с капитаном. О физической выносливости даже говорить было лень. Слава богу, мне предстояла борьба ментальная. Казалось бы, многие бы увеличили влажность штанишек от самой мысли, что с моим разумом сейчас будут заниматься любовью не так, как я хочу. Но я достиг именно того состояния, когда с красной паутиной на теле выходишь в предбанник из парной, которая давно превратилась в преисподнюю. Выходишь, и садишься на деревянную скамью, чтобы насладиться безмятежностью, гармонией, безмыслием и знанием того, что от тебя валит пар, в самом деле, как от демона из ада.

Один из капитанов подошел ко мне в своих дьявольских латах и снял шлем. На вид – как обычный чингарин, только чуть повыше, почти лысый – с седеющим хохолком посередине.

Он спросил голосом, похожим на мой, где я хочу биться. Я ответил, что хочу в тихой, темной и укромной библиотеке.

Взгляд его скользнул вниз по диагонали, и он ответил, что мне туда нельзя… Но раз ему можно и выше, то ради первого раза он позволит противнику выбрать территорию сражения. Я понял, что в дальнейшем, скорее всего, не раз прокляну, но и не раз восхвалю эту расу. Честь. Даже у меня она хромая.

Когда мне удавалось проводить в центральном зале Крепости больше двух минут, я часто садился на скамью, смотрел вверх, на этажи, которые мне предстоит посетить, и вслушивался. В основном, чтобы впитывать их язык и узнать, какую участь они мне или нам готовят. Временами возникало ощущение гармонии, когда «говорили» даже стены. «Частички эхо», гармоники. Словно воздух здесь плотнее, и звук распространяется лучше.

Как бы там ни было, я знал, что где-то здесь точно есть центр знаний. Так и оказалось: мы поднялись на второй этаж, отворили тяжелую коричневую клепаную дверь, и за ней раскинулась внушительного размера библиотека. Она изгибалась по периметру башни. Кое-где горели свечи, и сидела пара сержантов. Капитан быстренько всех выгнал и провел ладонью.

Я выбрал самое удобное место – где свет давала только одна свеча. Я затушил ее, и сел в этот угол в позе лотоса, зажавшись, как побитая собака.

Капитан, недолго думая, сел на стул в метрах от меня и началось.

Я сразу ввел себя в медитативное состояние, и, чтобы не заснуть, каждые две секунды напоминал себе, что рядом существо, состояние которого желательно изменить в любую сторону.

Капитан начал наводить на меня иллюзии. Только в таком, ослабленном, но конгруэнтном состоянии, я смог их воспринять. Это были всплески зеленой и фиолетовой пыли, летящие в лицо. Поначалу инстинктивно хотелось защитить глаза. Однако вскоре мне это показалось слишком слабым, и я хотел большего, но сразу осекся: я слишком молод, глуп и не подготовлен. Я должен быть осторожнее.

Он явно услышал мой вопрос о его возрасте, но проигнорировал. Затем я начал «скидывать книги с полок», чтобы вызвать в нем негодование.

Он поймал пару, – видимо любимые, – на остальные ему было наплевать. И он быстро отпрянул, проехав на стуле метра три, не падая.

Поняв, что я, словно бешеный ребенок, готовый уничтожить все окружение ради победы, прочувствовав мою слепую ненависть, он резко выкинул в меня красный клинок знакомого капитанского двуручника, только в несколько раз больше. Я на нечто подобное и рассчитывал.

Увернувшись от лезвия, я все же сделал вид, что мною пробило стену башни. Но вот только за пределами башни царила кромешная тьма. И когда капитан «спрыгнул вниз», он был на время слеп.

Скорее всего, я откуда-то знал, либо установил правило, либо запрограммировал его, где он должен приземлиться, и что будет делать дальше. Потому что, пока он зажигал факел, «я» успел подкрасться и окружить его со всех сторон, обмотать десятком рук, зажав шею, рот, нос, глаза и уши. Он сразу все руки раскидал, продолжал ломать прибывающие и рвать несуществующие пальцы, но здесь, на песке во тьме – черт разберешь, что происходит.

Через несколько мгновений он замолчал, и присел на одно колено. Я сказал: «Надеюсь, это ничья», и позволил себе глубоко вдохнуть. Вскоре и он проснулся в этой прекрасной библиотеке. Он глянул на меня с ненавистью:

– Это было на твоей территории. В следующий раз…

– Спасибо за урок, – перебил я его, встав и поклонившись ему, словно сэнсэю.

Он пару раз пожевал губу и ушел. На то, что я до сих пор находился в запретной зоне, ему было все равно.

Глава 4

Потчевали нас годно и на убой. Я, как бесполезно качающийся алкоголик со стажем, это оценил. Тем, кто с качалкой сталкивался только в плане сгибания пальчика, ковыряющего в носу, вряд ли это оценить. Даже те, кто заботился только о наборе мышечной массы, все равно ничего не смогут противопоставить жалкому и бесплодному труду грузчика – это вещи совершенно разные. Тренировки только изнуряли, не давая взамен почти ничего. Например таскание, прыжки и приседы с бревном на плечах, пока тебя лупят тросточками. Это раздражало и отвлекало, отнимало больше сил. На что бы они ни намекали, о таскании их раненых туш не могло быть и речи – пусть подыхают.

Как говорил классик: «Это была боль-боль-боль». Самая сильная боль заключалась в том, что я не успевал даже помедитировать (хотя и этому надо учиться от двух до двух миллиардов дней), чтобы ускорить регенерацию, и хватало меня в лучшем случае на один раз порадовать любимую. Конечно, она тоже валилась с ног, и были «доярки», но я все равно чувствовал себя немного неправым или бесполезным. И это притом, что я заходил в Юлину палатку внаглую, почти не скрываясь.

Зато в бою мне удалось достичь существенного успеха. От стрел закрываться я научился очень быстро. Во-первых, гораздо страшнее, и организм выдирает из генетической памяти умение мгновенно и точно реагировать. Во-вторых, я и раньше замечал за собой хорошую способность блокировать удары. Возможно это как-то связано. Далее шли подводные камни, вроде недооценки угрозы, так что я относился к проблеме по-своему.

Но и помимо этого я стал периодически срубать одного солдата, то выбивая меч из руки, то полоснув по оной, что мне засчитывали, как победу. Для этого не надо быть Шерлоком Холмсом, коим тщатся быть многие ничтожества на Земле. Просто в какой-то ситуации вдруг видишь дерево возможных вероятностей. Одна из ветвей – «подкрашенная правильным». На самом деле, «правильны» всегда несколько, просто с оговорками и погрешностями. Может быть, можно сказать, что с оговорками правильны все.

Я постепенно учился их языку. Не знаю как – просто слышал на боковом фоне; порой сопоставлял с происходящим, порой подсознание само ассоциировало. Эти гаденыши, став болеть за обоих из нас, подсказывали обоим. Например, когда я начинал делать непростительно замысловатый удар мечом, противнику кричали: «Храм!». Оппонент и так все сделал правильно, но это значило, что я раскрылся. Короче, как «наши западные партнеры».

Теперь после одного выбывшего, выходил второй солдат, которого одолеть у меня не хватало выносливости. Однажды меня ударили тупым лезвием меча по голове. Я быстро отошел, задрожал, пытаясь успокоиться и подавить накативший жар. Я бросил меч и ушел в лазарет без спроса. По пути меня стошнило.

Я боялся сотрясения. Хотя до этого мне казалось, что я боюсь остановки сердца. Детки меня тщательно осмотрели, уложили на койку и наложили компресс. Одна медсестричка, проходя мимо и коварно улыбаясь, потрогала меня за гениталии и ушла. Хотя я ей показывал, что просто хочу поцеловаться. О времена, о нравы.

В лазарете оставили одну лампу, как будто готовились к моему погребению. Вскоре и она потухла. Внутри ламп обычно горели аналоги наших таблеток для розжига, только с пролонгированным эффектом. Ночуя там совсем один, я стал медитировать на восстановление. Я вспомнил, что незадолго до ухода с Земли разрезал сухожилие мизинца, из-за чего не мог согнуть последнюю фалангу. С тех пор я по-новому взглянул на то, насколько хрупко и ничтожно человеческое тело. Я понимал, что бить человека тем более нельзя, а то станет инвалидом на всю жизнь от легкого касания, что может повториться и со мной. Любые страдания стали мне противны патологически. Но теперь я здесь, а палец как новый, такой, каким всегда и должен быть.

Медитацию я вновь зауважал, ибо, как сказал Учитель, ну или просто «отмороженный монстр»: «В каждом из нас есть все цвета спектра. Медитация сделает их стабильнее».

В этот раз я не боялся погрузиться в сон, как это бывает в половине случаев. Я очень полюбил это ощущение – когда рубеж солнечного или искусственного света заволакивает меня. Вот он я, а вот – меня уже и нет нигде. В этот раз меня унесло капитально. Не в какой-то мир зарождающихся грез, а во Тьму самую настоящую. Там были равнины и холмы, а почва столь мягкая, и в то же время упругая. И температура совсем не ощущалась, так что можно было спать и на земле. Стандартные черные и серые оттенки разбавлены намеком на фиолетовые. Сверху падали огромные хлопья черной пыли, но это был только вид. Казалось, будто здесь можно жить, и здесь можно видеть далеко. И несмотря на скудность цветовой гаммы этого места, с черно-белым кино его сравнить не получится.

Я рискнул встать и осмотреться. Этот сон меня потряс своей открытостью и ясностью.

Вдруг я услышал шаги, и приготовился к битве.

– Же-еня. Это я. – Это была Юленька, и я сразу стал диагностировать, готов ли.

Она положила одеяло рядом с моей головой, и поцеловала меня, окончательно вырвав из Тьмы. Дальше она поухаживала за мной, задрала подол и села на меня. А я, как человек неусидчивый, ей всячески помогал, трогая и прося воды. Вдуматься только – по идее парню стоит прокрадываться к даме, а тут она пришла позаботиться обо мне.

Господи, я раньше руки себе резал, боясь сделать нужный разрез. Если бы я видел, что эта дама удостоит меня своей любовью, – я бы немедленно прекратил попытки «распечатать трубы». И ради этого мне не потребовалось терпеть боль… Она могла управлять моим телом, например, чтобы я поскорее «испускал дух». Да, с такой женщиной можно в разведку. И плевать, что пока она недостаточно постарела для чего-то чуть более объективного, а я блюющий почти юнец в милях от того, кем хотел бы стать.

Заснули мы под одеялом на одной тесной кровати. Чтобы не свалиться, я вжался в стену. Она прижала меня ножками и руками, и я с силой сковал ее руками, так что я не боялся, что бедняжка упадет или ее кто-то заберет.

Когда я проснулся, ее уже не было. Но в этот раз я был рад этому.

***

Несмотря на весьма негативные обстоятельства, раны на мне заживали быстрее, чем на Земле. Я стал чувствовать этот мир. Я дышал им, сверял его со своим сердцебиением. В ответ я стал слышать то, что еще не произошло, и то, что должно было произойти по моему скромному мнению. За те сутки, что я валялся, как труп, на импровизированной кровати, я успел услышать многие голоса солдат: про еду, про то, что сегодня вновь придется учить этого «бледного дьявола», «очередного любимчика Генерала и его шлюху». Конечно, хотелось срубить им головы, но я знал, что передумаю не раз. Это особенно четко понятно на фоне бухих похождений. Постой-ка! Неужели есть прок от алкоголизма?! А нет – по трезвой лавке мне эта мысль тоже приходила.

Примерно через неделю проведенного здесь времени, я заметил, что меня более не беспокоят «блуждающие тени», словно по постели пробежал клоп, или по полу – таракан. Я постепенно сходил с ума на родной планете. Мне полегчало потому, что я давно не пью, не курю, но главное – мне есть с кем не только спать, но и кого любить. Бонусом шла работа (а такое изнурение иначе не назовешь), благодаря которой я, возможно, даже усиливал свои показатели в концентрации, силе воли, самодисциплине и даже внутренней гармонии.

Да, Юленьке было тяжелее, но я на ней особо много существенных повреждений не замечал: ни на теле, ни на разуме, так что жалеть ее и начинать говорить о тренировках и прочих тяготах бытия я не видел смысла – это могло оскорбить чувство ее достоинства. Вот если бы ноготок сломала – совсем другое дело.

Она однажды чуть не заплакала, сказав мне про пальцы пришельцев. Надо быть откровенным, я даже тогда не жалел ее, а лишь сильнее обнимал. Крутая тетка – незачем ей дифирамбы распевать – уже не поможет. Сейчас вообще на алтарь только доллары и, возможно, случайное сверхпереживание принимаются в качестве платы или пропуска, достойного расположения. Но я уже не там – и слава богу.

Она назвала меня учителем, и я хотел поспорить.

«Господи, спасибо тебе, что я хоть иногда вовремя затыкаюсь».

***

Через месяц с небольшим, по субъективным ощущениям, нас с Юлей отправили сражаться с войском сепаратистов. «Топящих за разделенность», если дословно. Это были такие же дикари в схожих с виденными нами доспехах, – никаких отличительных признаков. Сражение проходило буквально в паре километров от Крепости. Видимо, это были какие-то залетные глупыши, не имеющие понятия о потенциале объекта. Либо, чего я больше боялся, и потому всячески насылал телепатические знаки Генералу, капитанам, и всем, кому только можно, – это был отвлекающий маневр. Позже появилась другая теория.

Поначалу мы оба отхватили: меня рубанули у основания не зажившего бедра, а любимой стрелой пропахали череп у виска. Опять шрамы. Мы бились в низине с глинистой почвой – хоть передвигаться было проще.

Дальше уже стало веселее. За время, проведенное здесь, по каким-то волшебным причинам, в нас стали развиваться странные способности. В частности, медитируя с деткой, мы тренировались мыслить на одной волне. И как-то случайно мы заметили, что вместе могли затемнять окружающее пространство. Разумеется, первые три раза мы спихивали на еще не привыкшее зрение. Однако со временем игнорировать это было невозможно, так что мы просто знали. Когда мы удачно настраивались на одну волну, Юля могла насылать на нас эту область усугубленной, сгустившейся тьмы. Просто пятиметровая ночь посреди вечера. Само собой, это действовало на меня, прирожденного убийцу или просто бракованного, как наркотик, и я испытывал экстаз.

Так мы поступили во время боя. Я попросил Юленьку «укрыть» меня. Такая романтичная способность в нас открылась. Пока мы входили в нужное состояние, мы ощутили, что можем общаться друг с другом телепатически на приличном расстоянии. Я приказал ей стоять в безопасности. Она сопротивлялась, но я настоял на своем. Она, чтобы не отвлекать от ударов, согласилась.

У убитого товарища я схватил красивый меч; Юле приказал медленно продвигаться вперед и держать меня в этой темной «туче». И как только стемнело, и тень закрыла мой силуэт, я пробежался между врагами. Ощущения непередаваемые: я бежал быстрее, рубил сильнее и беспощаднее, рассекая все, что движется, и слегка уклоняясь от ударов. Казалось, что я не бегу, а едва отталкиваюсь от рыхлой бренной почвы. Я рубил острыми мечами головы, разрубал ребра, шеи и суставы, как учился на курицах дома, чтобы не затупить орудие.

Я не мог остановиться, и пошел в самое пекло, обежав противника с фланга. Юленька еще сидела на коленях и насылала на меня «одеяло», а я рубил все, что вибрировало, не забывая, что далеко от Юли отходить было опасно. Кто-то пытался сопротивляться, отбивая мои удары, но я просто бежал к тому, кто не ожидал удара, чтобы ударить со спины. Подлость не важна – важно убить.

Каждый раз, когда я видел, что меч врага расположен удачно для меня, я мигом наносил смертельный удар. Только один солдат рядом ахнет, едва приподняв голову в шлеме, – сечение горла. Только один отведет меч сторону – протыкаю туловище.

О боже, сколько там было темных рук и ног! Как будто тараканов травили! Все ползают – всех надо добивать, а то кричат – гниют, призывают подмогу. Я же не чувствовал боли, кроме каких-то жалких мимолетных отголосков.

Это было по-своему прекрасно. Юленька сказала, что скоро рассвет, и он придет с той стороны. Только когда я понял, что эта песнь не может звучать вечно; я побежал к ней, чтобы обнять. Моя детка спасла меня, укрыла меня – здорового мужика – одеялкой, и не ехидничала, не унижала, как поступают даже родные люди, что «я жалею себя». Она просто делала так, чтобы мы оба выжили, чтобы оба сегодня ночью заснули вместе.

После битвы, мы сами себя подлатали и пошли есть. Вернее – пировать. В награду за участие в битве, завершившейся так хорошо, нам дали большие порции местных деликатесов вроде копченой курицы с вязкими, как глина, синими помидорками и какого-то довольно крепкого алкогольного напитка, видимо, сделанного из ягод. И, надо признать, все было очень вкусно. Еще бы! С нами было несколько солдат и пара сержантов. Мы с Юлей поднимали деревянные кружки и кричали «Ха!», что означало «Победа!». Опьяненные кровью, победой, чувством гордости, силы и сытости, мы пошли в палатку заниматься жестким и необузданным сексом.

***

На следующий день, уже чуть севернее, близ бескрайних лесов, произошла еще одна битва. Лиха беда – начало. Опять враг без знамени, раскраски и имени. Складывалось впечатление, что это недобитые давеча дикари, оказавшиеся никому не нужными, и застрявшими меж двух огней. Некоторые действительно еле плелись, опираясь на товарищей. Впрочем, я политикой, за исключением крайних случаев, никогда не интересовался, так что, кто именно это был – мне было абсолютно все равно. Поначалу было их жаль, и даже «приказано – уничтожить» не помогало. Все изменилось, как только эти глупцы пустили пару стрел в нас.

В этот раз все тоже прошло легко, хоть и сражались при свете дня. Враги в лохмотьях, даже хуже, чем броня нашего обыкновенного солдата. И было их от силы сотни две, да еще и довольно скоро рассредоточились.

Наших послали сотни четыре, чтобы уж наверняка проблему закрыть. Поэтому никаких трюков и маневров особо не понадобилось – смяли и вернулись домой.

Я подстрелил пару чингар из лука, в еще одного попал метательным ножом и пару успел добить мечом. В целом же я просто бегал рядом с Юлей и смотрел по сторонам.

Она тоже показала себя достойно: от удара одного воина она, словно рысь, увернулась, нырнув под его руку с топором, и успела вспороть тому брюхо и проткнуть бедро своим коротким клинком. А второго она обманула, ударив в щит с одной стороны. На мгновение противник замешкался, и раскрыл бок. Юля сразу же вонзила туда второй клинок, и затем обоих добила, проткнув шеи. И все, это были все воины, с которыми нам пришлось столкнуться за эту короткую битву.

В общем, потихоньку, мы учились, и результатами я был доволен. По возвращении Генерал с едва улыбающимися глазами дал нам обоим звания сержантов со всеми прилагающимися привилегиями.

Юленька была в невообразимом восторге. Я ни разу не видел ее такой счастливой: она улыбалась, смеялась, прыгнула на меня обниматься, кричала, сжимала кулаки, смотрела вверх и немного подрагивала, словно благодарила Бога. Особенно забавно это выглядело с нашими чумазыми мордашками и ручейками крови, стекающими с задниц.

Я даже про себя как-то забыл, – одной ее радости хватало, чтобы я ходил за ней, и, как пришибленный, любовался ею с улыбкой.

Первым делом мы отмылись и пошли в оружейную получать свою сержантскую броню. Юля опять тихонько завизжала. Здесь были «люди» разной комплекции, но я почти уверен, что для нас ее подрезали и ушивали. Броня представляла собой довольно толстую дубленую кожу цвета хаки, а все места, где можно, были покрыты полусантиметровыми в толщину щитками из почти того же сплава, что капитанская. То есть, по принципу устройства, это были доспехи солдата, только в значительной мере улучшенные и видоизмененные. Пробить их уже было существенно труднее. Я бы сказал, что только при целенаправленном и сконцентрированном попадании, но тогда бы вышло, что капитаны вообще бессмертны. В принципе, обновки хватило бы надолго.