Сайдар молча смотрел на старого убийцу, берёг силы. Они возвращались, но медленно, как будто по капле, тонюсенькой струйкой, когда наполнить следовало океан. Слабость бесила, вид старика вызывал едва контролируемую ярость, и при этом злорадство, почти что восторг.
Алая обманула – черти старика ещё не забрали. Значит, можно причинить ему настоящую боль. Не искалечить, не укоротить число дней на земле, не убить, нет-нет, только не это. Сайдар не для того ждал целых шесть лет, чтобы удовольствоваться всего-то чужой сломанной шеей.
Он ещё не знал как, но твёрдо верил, что сделает это – отберёт у старика то, чем тот больше всего дорожит. Только такая месть достойна памяти Мириам и Тимура. Боль, которая останется в душе незаживающим ожогом. Будет дёргать, не отпуская, и день, и ночь. Не оставит в покое даже на смертном одре, а может быть, и за ним.
Осталось узнать, чем Чернолеский дорожит больше всего. А потом сломать это. Или отобрать. Уничтожить. Поступить с ним, как он поступил.
Сайдар неподвижно лежал на грязном полу, но чувствовал себя стоящим внутри круга бойцом, будущим победителем.
– Так и будешь молчать? – сказал старик, не дождавшись ответа на оскорбления. – Или говорить не можешь? – Он усмехнулся. – Ох, Сайдар. Стал слабым, разнежился, катаясь в бронированных тачках. Годами тяжелей чернильной ручки ничего в руках не держал. Я одному удивляюсь, чего тебе в своей сытой жизни не сиделось? Зачем ты к нам полез, а, Таиров? Может, честно расскажешь?
Сайдар попытался ответить, но пересохший рот не издал ни звука, кроме хрипа и неприятного чмоканья слипшихся губ.
Старик приказал молодому парню, стоящему за спинкой стула:
– Коляня, иди-ка, напои нашего гостя. А то у меня уже кости ломит сидеть тут без толку.
Молодой оборотень вышел за дверь и через минуту вернулся с бутылкой воды. Подошёл к Сайдару, рисуясь удалью, присел на корточки и рывком за волосы заставил поднять голову.
К губам прижалось горлышко пластиковой бутылки.
– Пей, псина.
В положении вниз лицом сделать это было практически невозможно. Вода потекла, но в рот не попало ни капли. Тогда, чертыхнувшись, парень перевернул Сайдара на спину и, вновь потянув за волосы, заставил поднять голову. Приставил бутылку к губам, и Сайдар едва не захлебнулся из-за хлынувшей в рот воды. Поразительно вкусной, холодной и чистой.
Справившись с делом, Коляня вернулся к старику. А Сайдар остался чихать и кашлять, лёжа в быстро превратившейся в жидкую грязь луже.
– Всё сделал? – спросил старик строго.
– Да, деда.
– А теперь вернись к нему и карманы проверь, и под телом посмотри тоже. Будь наш гость поздоровей, то, что он у тебя стырил, уже торчало бы из твоей глупой шеи.
Сайдар действовал скрытно и умело, но старик заметил его манёвр. Не ослеп на старости лет, вот же жалость.
Коляня действовал грубо: и добытый перочинный ножик забрал, и по рёбрам ногой дал, не жалея.
– Вот же псина паршивая.
– Нет, он не псина. Таиров у нас волк особый, голубых кровей, из славного рода. Был бы хорошим альфой для своих, если б головой умел думать и инстинктам следовал. А так у себя дел натворил и к нам пришёл, решил своё дерьмо переложить с больной башки на здоровую.
У Сайдара от слов старика ещё сильней заболела голова.
– О чём ты говоришь? – спросил он хрипло. Вода помогла, тело начало исцеляться на порядок быстрей.
– Думаешь, я не знаю, почему ты здесь? – сказал старик глумливо.
– Раз знаешь, так чего спрашиваешь? – Сайдар закрыл глаза: смотреть в грязный потолок с единственной электрической лампочкой надоело. А от вида Чернолеских откровенно тошнило. Хотя к горлу подкатывало, скорей всего, из-за отравы.
– Мне жаль казнить сына старого друга. Но крайней глупостью ты заслужил свою участь. И за то, что полез к нам, и за то, что поднял руку на мою Аллият, и за прошлые твои дела. Был бы достойным мужчиной, отбил бы женщину у своего брата, и жили бы все душа в душу по парам. А ты в благородство и верность решил поиграться. Вот и доигрался. Дураку – дурацкая смерть.
Сайдар повернулся на бок, чтобы лучше видеть уродливое лицо старика.
– За что ты убил Тимура?
Тот искоса взглянул на парня, но не стал его отсылать. Доверял, значит, деда внучку. И не особо верил, что Сайдар настолько слаб, как показывает. Побаивался остаться наедине, трусливая псина.
– Я не хотел его смерти, – признался старик. – По нашим сведениям, Тимура не было в городе, он вообще не должен был пострадать. Исполнители попались глуповатые, перестарались на свою голову. Женщина и её дети – вот они мне мешали. И не перекладывай вину на меня. Это ты во всём виноват. Это всё случилось только из-за тебя.
Сайдар приподнялся на трясущихся руках. У него мутилось перед глазами – от слабости или от ярости, или от того и другого.
А старик, не стыдясь, всё вещал:
– Будь ты правильным волком, решил бы всё с братом. Забрал бы его жену себе, раз она твоя истинная. А что сделал ты? – Он покачал головой. – Ты своего волка порвал. Эх, Сайдар, кто ж так делает? Один раз бы брату морду набил, и решили бы между собой своё дело. Ну разошлись бы Таировы на две стаи, зато все остались бы живы.
– Зачем ты убил их? Я не понимаю тебя.
Старик встал со стула и двумя руками опёрся на трость. Набалдашник напоминал голову волка, в глазницах сверкали рубины. Но алый цвет глаз владельцу трости больше не принадлежал. И даже синий цвет бет его оставил.
Перед Сайдаром находился обессиленный больной человек. Даже отравленный, Сайдар чуял запах гниения. Старику на этом свете оставалось недолго, может быть, месяцы, а может, и дни.
– Вы, Таировы, странные все. Когда выяснилось, что моя Аллият – пара Тимуру, этот глупец сказал, что не может оставить семью без отца. Отказался объединять наши рода. – Чернолеский тяжело вздохнул, глядя на Сайдара с жалостью и презрением. – Вы называете это благородством и честью, но какая честь в противлении природе, самому своему естеству?
Взревев, Сайдар бросился на врага. Но сил не хватило. Коляня встретил его ударом ногой в живот и бил, пока старик, шаркая, не дошёл до двери.
– Хватит уже развлекаться, – позвал он внука. – Пошли, поможешь мне подняться по лестнице.
Аллият не помнила ни родного отца, ни матери. Дядя Чингиз даже не привёл, а принёс её в свой дом ещё несмышлёной крошкой. С тех пор прошло уже больше двадцати лет, и большую их часть Аллият уважительно называла дядю Чингиза отцом.
Его так многие называли, хотя у дяди Чингиза до Руслана, долгожданного сына, единственной кровиночки, своих детей не было. Аллият, по возрасту на пару лет старше Руслана, стала последней приёмной. Другими детьми – приёмными да заёмными – считались племянники разной степени родства, включая и воду на киселе – пятиюродных.
И всё же Чернолеские были роднёй, а она им всем по крови – чужой. И любой это видел с первого взгляда на её светлые волосы, кожу, глаза.
Кровь не вода, тысячекратно напоминали ей домашние, за исключением приёмного отца. Но и без напоминаний Аллият никогда не забывала, что из милости живёт в большом доме, в окружении приёмной, но всё же крепкой семьи.
В детстве она мечтала однажды проснуться с тёмными волосами, чёрными глазами и смуглой кожей, которой не страшны жгучие лучи летнего солнца. Но чуда, разумеется, не произошло.
Внешне Аллият разительно отличалась от всех. Даже жена дяди Наиля – Валечка – тоже блондинка, загорала едва не до черноты. А вот Аллият, всего на пару минут подставив солнцу белую, как снег, кожу, могла покрыться уродливыми пузырями ожогов не только жарким летом, но и в апреле, и в сентябре.
Последние дни июня выдались сложными. Лето, жара, каникулы у детей, отпуска, запланированные поездки – Аллият проводила почти всю родню отдыхать. Одна осталась на хозяйстве, обеспечивая привычный быт для оставшихся дома мужчин. Готовка, стирка, уборка – как и каждым летом, ей не хватало времени даже помечтать об отдыхе у реки, не то что им насладиться.
И вот среди всей этой суеты случилось несчастье. Хотя волки почти не болеют, а с альфами этого и вовсе никогда не случается – отец неожиданно слёг. Аллият пришлось нанять женщину, чтобы готовила еду для мужчин, подавала и убирала. А когда та стала жаловаться на нагрузку – ещё одну первой в помощь.
Сама же Аллият все дни сидела возле отца, обеспечивая его нужды.
Руслану тоже пришлось нелегко. Всё, чем занимался отец, свалилось на сына. Он заглядывал к отцу утром и вечером – на пару минут. Иногда отец бодрствовал и выслушивал новости, но чаще дремал.
Приезжали шаманы, проводили ритуалы, били в бубны, танцевали и жгли травы – не помогало, как и сложные лекарства, выписываемые для людей. Отчаявшись дождаться естественного выздоровления отца, из города – территории Таировых – вызвали знаменитого шамана-медведя.
Он приехал на большом чёрном джипе, приказал Аллият и Руслану покинуть комнату больного и остался там с отцом наедине. Спустя время вышел в коридор – высокий, рыжий, весь в татуировках, даже на лице – тёмная вязь рун, цветов, непонятых значков.
– Ну так как? Что скажете, доктор? – спросила Аллият. – Когда отец встанет на ноги?
Шаман взглянул на неё, затем на Руслана, качнул головой.
– Вам правду сказать или то, что обычно в таких случаях говорят?
Руслан фыркнул. Аллият ответила за него:
– Правду, конечно.
– Старый волк уходит. Чингиз больше не встанет. Ему осталось недолго, и ничего с этим сделать нельзя. Мне жаль.
Шаман ушёл, отказавшись от вознаграждения, и Аллият с братом остались одни, будто сироты, при живом пока что отце.
– Что же делать? – с ужасом сказала она. – Как мы будем жить без отца?
– Сложно и трудно, – с горечью ответил Руслан. – Он не готовил меня, считал себя вечным. А теперь я заменяю его, и никто не хочет меня слушать. Все всё откладывают, говорят, когда Чингиз встанет – решим, а во мне видят непонятно кого. Мальчика на побегушках.
– Тебе только двадцать два. От стариков такое отношение естественно.
Руслан резко качнул головой, так что тёмные волосы рассыпались по плечам.
– Так и старые, и молодые говорят. Я для них не авторитет. Все они хотят вести дела с альфой.
Он отличался редкой для мужчины красотой. Отцу не нравилась миловидность сына, но девушки, по общему мнению, были без ума от Руслана. Мужчинам его популярность не нравилась, многие завидовали его внешности и положению. Аллият не раз слышала в сторону Руслана прозвище Принц – по мнению брата, несправедливое и обидное.
Её, наверное, тоже как-то называли, но вряд ли Принцессой.
– Об этом лучше, наверное, заранее объявить, – неуверенно сказала она. – И созвать семью, пусть все домой возвращаются.
Руслан покачал головой.
– Нет, этого делать нельзя, пока у меня глаза не покраснеют. Как ты верно заметила, все вернутся, и тут начнётся ад. Каждый будет мнить себя следующим альфой.
– Но ты единственный родной сын. Остальные приёмные или племянники.
Руслан ударил по стене кулаком.
– Ты не понимаешь. Им всем по сорок с хвостом, они матёрые волки, а я по их меркам – щенок. Когда все они вернутся сюда с их жёнами, детьми, надеждами возглавить стаю – живые позавидуют мёртвым.
– Отец любит и ценит тебя, – попробовала успокоить его Аллият. – И вообще, зачем мы так беспокоимся? Этот шаман что, сам Господь Бог? Отец ещё встанет на ноги, он ещё всех нас переживёт.
Руслан беспокойно облизнул полные губы.
– В общем так. Ты помогаешь мне, я – тебе. Завтра ты звонишь родным, объясняешь, что отец заболел, но когда начнут расспрашивать, говори, что он идёт на поправку, беспокоиться не о чем. Кто-то, может, вернётся пораньше, а кто-то спокойно останется отдыхать. Сами пусть решают, оставаться или уезжать, а мы ни от кого ничего не скрываем.
Аллият скрестила руки на груди. План Руслана ей не нравился. И особенно не нравилось то, что Руслан от разговоров с семьёй заранее устранился. Он, конечно, сейчас очень занят, но не поэтому перепоручает звонить. Ему так проще. А её в итоге все обвинят во вранье и будут правы.
– Зачем мне врать о таком?
Руслан нахмурился.
– Почему врать? Разве отцу стало хуже? Настойка из подорожника, та, которую нам рекомендовали последней, ты сама говорила, что ему от неё не становится хуже, и он всё чаще открывает глаза.
– С этим я согласна. Но почему ты не хочешь, чтобы все вернулись? Тебе бы начали помогать.
– Ты так наивна. – Он покачал головой. – Не помогать, а тянуть на себя одеяло. Сама знаешь, когда альфа уходит, волчья сила переходит к тому из детей, кто её больше всего достоин – самому сильному волку.
– Ты единственный родной сын у отца, – попыталась она его вразумить.
– Не думаю, что волку есть дело до степени родства. Представь на миг, что дядя Шадид станет альфой. Как думаешь, где мы с тобой окажемся уже на следующий день? Нам дадут хотя бы собрать вещи или вышвырнут в чём стоим?
Аллият знала: он прав, так и будет. Дядя Шадид, кроме своих детей, никого не любил. Его побаивались за крутой нрав. Из всех членов семьи он был самым сильным волком – после альфы, конечно.
– Ох, Руслан.
– Вот то-то же. Так что слушай меня. Будем действовать вместе и не пропадём. Если я стану альфой, ты останешься здесь жить столько, сколько захочешь. Хоть до смерти от себя мужчин отгоняй, я и полслова тебе не скажу.
Аллият покачала головой.
– Я не против замужества.
– Да? А все вокруг считают иначе. Тебе уже двадцать четыре, у твоих ровесниц по трое детей.
И брат туда же. Она ведь уже сто раз говорила, что просто ещё не встретила своего!.. А ей отвечали, что для взрослой волчицы такое поведение ненормально.
– Дядя Шадид тебя живо пристроит в надёжные руки. Ты ведь отказала Эмиру, а тот на тебя давно глаз положил.
Она беспокойно поёжилась, и Руслан поставил в разговоре жирную точку:
– Ну что, по его указанию замуж пойдёшь, или мне поможешь?
Аллият поступила так, как приказал ей Руслан. Обзвонила родных, предупредила о болезни отца, но так, чтобы не вызвать излишнего беспокойства. И при этом не быть впоследствии уличённой во лжи.
Да и не врала она. Отцу и правда становилось с каждым днём лучше. Он чаще бодрствовал, больше ел, начал интересоваться делами. И всё закончилось бы хорошо – рано медведь-шаман начал хоронить Чернолеского альфу – но в одно отнюдь не прекрасное утро у Аллият покраснели глаза.
Аллият проснулась задолго до рассвета, проспав не более трёх часов. Поднявший её с кровати дурной сон забылся мгновенно, оставив после себя послевкусие беспокойства. Заснуть вновь она уже не смогла. Пошла в ванную комнату, взглянула на себя в зеркало: на голове чёрти что, лицо мятое, со следами подушки, пижамная куртка – накануне переодевалась впотьмах – вывернута наизнанку и перекошена.
– Ну ты и красавица, – произнесла она вслух и скривилась.
За две недели, как отец заболел, Аллият уже отвыкла спать у себя. Отдыхала в кресле у его кровати, спала урывками, вполглаза. Голову мыла то ли три, то ли четыре дня назад. А может, и раньше? Неудивительно, что Руслан, увидев её вчера в столь жалком виде, настоял, чтобы она пошла к себе, отдохнула.
– Ты стала сама не своя, будто тень. И синяки под глазами. Вот такие, – он сжал кулак. А рука-то у него немаленькая, соответствует силе и росту. – Давай-ка, иди к себе, отдыхай.
Аллият с тоской посмотрела в сторону кровати.
– Но как же отец? Я не могу оставить его в таком состоянии одного.
– Я посижу с ним, не беспокойся, сестра.
Вспоминая об этом сейчас, Аллият улыбнулась. Руслан – замечательный брат, самый лучший. Старшие приёмные братья – племянники разной степени родства – по возрасту годились Аллият в отцы, и она, так получилось, называла их дядями. Руслан был моложе её на два года, и с ним у неё сложились прекрасные отношения. Никому другому из мужчин (да и из женщин) и в голову бы не пришло предложить ей отдохнуть, взяв на себя часть работы по дому.
Посидеть у кровати больного – это, конечно, не работа, но труд. Руслан подменил её у постели отца, и Аллият знала, что ещё долго будет вспоминать этот случай.
Она тщательно вымылась и вымыла голову, думая о том, что неплохо бы волосы укоротить – ухаживать будет проще и легче. А потом представила, что скажут другие женщины, когда с курортов вернутся домой, и взялась не за ножницы, а за гребень.
Две недели Аллият не выпускала волчицу побегать. Вместе с напряжением в теле скопилась тоска по полю, лесу, лугу, возможности сбросить с себя всё и просто бежать, дышать полной грудью, валяться в траве, плавать в реке, а не сидеть безвылазно в четырёх стенах и мыться за десять минут, будто на казарменном положении.
– Ничего, – пообещала она себе, насухо вытирая пол и стены. – Скоро отец встанет на ноги, и ты уйдёшь из дома на всё утро, нет – на целый день. Набегаешься до судорог в ногах, накупаешься вдосталь, за стрекозами нагоняешься…
В груди возникло сильное тёплое чувство. Давно Аллият не ощущала такого сильного отклика своего зверя – вернее, себя, но другой части себя.
Спрятав всё ещё мокрые волосы под платком, Аллият собрала свои вещи и вернулась к себе. Убрала в комнате по верхам, оделась для работы, попроще, но в свежее. Часы показывали четыре сорок утра, когда она вышла из комнаты.
Заглянула к отцу. Тот мирно спал, как и Руслан – прямо в кресле.
Через час, уже с завтраком на подносе, Аллият вернулась в комнату отца. Учуяв аппетитные ароматы, Руслан сразу проснулся. Отломил большую часть лепёшки с сыром, одним глотком ополовинил кружку с кофе.
– Никто не готовит лучше тебя, – сказал он невнятно, едва прожевав. Кивнул в сторону отца. – Кажется, ему и правда лучше.
– Я же говорила тебе, – обрадовалась Аллият. – Отец поправится. Настойка ему помогает.
Она села возле кровати на стул и осторожно сжала прохладную руку.
– Папа, пора выпить лекарство.
Отец проснулся, даже ответил ей, но чувствовалось, что он не полностью понимает, где он и с кем. Его мутный взгляд плыл, в уголке губ блестела слюна, и Аллият для начала осторожно вытерла ему рот платком.
– Вот настойка. Давайте приподнимемся, папа, и я вам её дам.
Она всё ещё хлопотала, помогая отцу приподняться и отпить из чашки разведённую в тёплой воде спиртовую настойку, когда Руслан вдруг сказал:
– Посмотри на меня.
– Что? – переспросила Аллият, всё ещё занимаясь отцом.
Подошедший Руслан резко дёрнул её за руку, и тёмная, цвета крепкого чая, жидкость выплеснулась из чашки прямо на одеяло и пижаму отца. Хорошо хоть уже не горячая.
– Посмотри на меня, – жёстко произнёс брат. Таким тоном с Аллият говорил только дядя Шадид, да и то не всегда.
Вернув чашку на прикроватную тумбочку, Аллият встала и повернулась к брату лицом.
– Вот я, смотрю. Что не так? Я тебя что, чем-то обидела?
Знала бы, что он так себя поведёт, осталась бы в своей комнате и спала до тех пор, пока в дверь бы ни постучали, а не срывалась посреди ночи готовить ему любимое лакомство.
Руслан смотрел на неё с непонятным – неласковым, незнакомым – выражением лица.
– Выпусти свою волчицу прямо сейчас, Аллият.
– Что ты творишь? – Она упёрла руки в бока. – Папе нужно лекарство принять, а ты устраиваешь вот такое?
И тогда он ударил её. По предплечью, несильно, но так неожиданно и так обидно. Впервые в жизни Руслан сознательно причинил ей боль. Небольшую, но разбивающую их отношения на до и после.
– Зачем? – обиженно сказала она и совершенно растерялась, услышав:
– Я так и думал. Ну ты и сука.
– Что? – Она сглотнула. – Что ты говоришь? Почему ты…
Она чуть не расплакалась, когда он дёрнул её за руку и потащил за собой через всю комнату к платяному шкафу. Уткнул её лицом в висящее на стене зеркало.
Отражение её не заинтересовало. Аллият вырывалась и пыталась посмотреть на Руслана, а он всё давил на её шею и плечи. А затем сорвал платок с её головы, хотя она сопротивлялась.
– Посмотри на себя. Посмотри! – Он толкнул её к стене и отступил на два шага.
Аллият долго смотрела в его злые глаза, а затем всё-таки повернулась к зеркалу. Слёзы блестели на покрасневших щеках, волосы растрепались и стояли дыбом, окружая её лицо, будто светлое облако, но причину, по которой Руслан так на неё разозлился, она поняла. Волчица вылезла вперёд – защищаться, и Аллият могла видеть свои светящиеся глаза – не золотые, как у всех омег, а алые, как у отца до болезни.
Она и не знала даже, что такое возможно. Ведь только мужчины – только беты становятся альфами.
– Хитрая сука, ты украла у меня наследство отца, – зло прошипел Руслан, сверкая синими глазами. – Скажешь, не так? Специально сидела возле него и вот, высидела.
И тогда Аллият рыкнула на него. И услышав свой мощный рык – не омеги, а альфы – сама испугалась.